скачать книгу бесплатно
– Если собираешься говорить одни гадости, тогда оставь меня в покое, – пробормотала я, вытирая глаза заштопанными варежками.
Моя лучшая подруга встала передо мной, скрестив руки на груди. Подол платья заляпан засохшей грязью, волосы тоже грязные, чулки порваны на коленках – в общем, выглядела она как обычно. Беатрис всё время лезла куда не следует и выбиралась оттуда изрядно растрепанной.
– Ну, в чем опять дело? Снова нашла в наволочке мышку? – спросила Беатрис.
Я помотала головой.
– Тебя дразнили эти старшие мальчишки с перекрестка? Я велю братьям задать им трепку.
Я опять помотала головой.
– Какой-то громкий шум испугал? Или карандаши закатились под кровать, где темно?
– Ничего подобного! – выкрикнула я. – Ты даже не представляешь, насколько всё ужасно.
Беатрис нахмурилась.
– Так что случилось-то?
– Я переезжаю.
Она вытаращила глаза.
– Когда?
– Завтра. На остров Норт-Бразер.
После этих слов Беатрис опустилась на землю рядом и взяла мои руки в свои.
– Ну и ну. Это и правда ужасно.
Моя подруга знала всё о недавнем замужестве моей мамы, о докторе Блэкрике и его больнице. На самом деле Беатрис наверняка знала даже больше моего, но не рассказывала мне о неприятном, чтобы не огорчать. А знала она это потому, что была сыщицей. Беатрис подслушивала чужие разговоры. Читала чужие письма или следила за теми, кто вел себя подозрительно. Разумеется, вся ее разведывательная деятельность служила подготовкой к ее будущей профессии частного сыщика, и ничего удивительного, что из всех грошовых романов она больше всего любила детективные истории, например еженедельные выпуски о приключениях Ника Картера, а еще ей нравилось задавать неловкие вопросы новым соседям или шнырять по темным переулкам в поисках улик. Частенько Беатрис забывала об учебе и прогуливала уроки, потому что была слишком занята слежкой за всякими жуликами и воришками.
Мама и папа Беатрис особо не обращали внимания на ее увлечение детективами, даже когда она возвращалась домой из школы святого Джерома с саднящими рубцами на ладонях от ударов линейкой. Дело в том, что у Беатрис было три старших брата, и вот они-то требовали безраздельного внимания родителей. Братья Мёрфи считались грозой нашего квартала. Они затевали уличные драки и воровали сладости у лавочников, а все деньги, вырученные от продажи газет, спускали на азартные игры, папиросы и пятицентовые киносеансы. По вечерам мальчишек обычно притаскивали домой полицейские, и даже с пятого этажа я слышала вопли – это отец лупил их ремнем.
В общем, Беатрис славилась тем, что знала всё про всех, поэтому я была ей благодарна, что до сих пор она не приносила мне слухов о новом мамином муже. Хватало и того, что я переезжаю на остров, где живут люди с холерой, желтой лихорадкой и брюшным тифом. Не хотелось добавлять себе еще тревог.
Я утопила лицо в ладонях.
– Я никогда тебя не увижу. Я там заболею и умру.
– Эсси-Эсси-Эсси, – Беатрис подтолкнула меня плечом, – ну что ты, в самом деле. Если туда можно переплыть на пароме, то и я смогу тебя навестить. И ничего ты не умрешь.
– Я не хочу жить с каким-то незнакомцем!
– Могло быть и похуже, – серьезно заметила Беатрис. – Сама посуди, он обеспеченный, а значит, твой новый дом будет роскошным. Там, наверное, и электричество есть!
От охватившего меня ужаса я резко вдохнула и снова начала всхлипывать.
Беатрис покачала головой.
– Порой мне кажется, ты безнадежна.
Вдруг у нее изменился взгляд, и я сразу поняла, к чему идет дело. Когда глаза у Беатрис вот так округлялись и прямо-таки горели, это означало, что ей не терпится рассказать о том, что мне лучше не знать.
– Нет. Молчи, – быстро сказала я, шмыгая носом, и отодвинулась от подруги.
– Но, Эсси…
– Что бы там ни было, не говори! Мне и так страшно!
– Просто мне… Если ты ее увидишь… Ох, как же я тебе завидую!
– Ув… увижу ее? – запинаясь, переспросила я. – Кого увижу?
– Тифозную Мэри! – выпалила Беатрис. – Ее держат как раз на острове Норт-Бразер!
Я будто разом похолодела.
Тифозная Мэри.
Два года назад все газеты пестрели этой историей. Выяснилось, что через стряпню Мэри заразились брюшным тифом сотни людей, поэтому ее принудительно отправили в карантин. А прошлым летом в «Нью-Йорк Американ» напечатали жуткую карикатуру: Мэри приправляет блюдо, ставя его в печь, а вокруг разбросаны человеческие черепа. После этого газетчики опять взялись за старое. Беатрис по уши погрузилась в это расследование: как одержимая, она следила за развитием событий, выуживая выброшенные газеты из вонючих мусорных баков, чтобы ничего не пропустить.
– Помнишь ее знаменитый десерт? Мороженое с персиковыми дольками! Представляешь, ага? Мороженое и персиковые дольки… Я б такое съела в один присест, и наплевать на заразу.
– Не хочу больше ничего знать, – умоляюще сказала я, скручивая варежки жгутом. – И не хочу думать о том, что буду жить рядом с таким опасным человеком.
– Говорят еще, Мэри схватила разделочный нож и накинулась на мусорщика, который ее выследил! Или это была вилка?.. В общем, она вопила и кляла его на чем свет стоит. Ой, Эсси, позволь приехать к тебе в гости! Мне так хочется ее увидеть!
– Беатрис, прошу!
Она закатила глаза и обняла меня за плечи.
– Пойдем в дом. Ты вся дрожишь. Разве обморожения нет в твоем списке?
Разумеется, оно там было – внесено в Список немыслимых страхов в колонку на букву «О». Но эту боязнь затмили мой грядущий переезд на карантинный остров и загадочный отчим.
– Я не хочу домой. Не хочу собирать вещи.
– Ну, если ты не намерена заявиться в свой новый дом без смены исподнего, то выбора у тебя нет.
– Я не хочу разлучаться с тобой. – Мой голос прозвучал едва слышно.
Тут Беатрис понурилась, и мне показалось, что она тоже вот-вот заплачет. Мы с самого детства были лучшими подругами и учились в одной школе. И всегда жили в одном доме.
В конце концов Беатрис распрямилась и, отвернувшись, пробурчала:
– Не вешай нос. У нас в квартире тебе жить негде, слишком тесно. Но если вдруг захочешь вести разбойничью жизнь на улице, мои братья с радостью тебе помогут. Только знай: вот стану я прославленной сыщицей – и живо тебя поймаю. Всё по-честному.
Я обхватила подругу за шею и прижалась лицом к ее пальто.
– Как же я буду без тебя?
– Честно говоря, не знаю, – ответила Беатрис, поглаживая меня по макушке. Я почувствовала, что она улыбается. – Но тебе и не придется. Ты же не на Луну переезжаешь? Если я тебе понадоблюсь, возьми и напиши мне. Я всегда отвечу.
В конце концов мы окончательно замерзли, поэтому пошли вместе домой мимо покосившихся вонючих уборных, мимо деревянных кадок с углем, мимо сваленной в кучи грязной одежды, приготовленной для стирки. Беатрис попрощалась со мной у дверей и умчалась – наверняка опять что-то разнюхивать, а я в одиночестве поплелась вверх по скрипучей лестнице. На пятом этаже я тихо проскользнула в нашу квартиру. В кухне было чисто, под старым полотенцем остывал еще горячий, только вынутый из печи содовый хлеб[1 - Знаменитый ирландский хлеб с сухофруктами, его намазывают сливочным маслом и подают к чаю вместо печенья.]. Новая шляпа была убрана в коробку, а на стуле лежал один из наших подержанных чемоданов и ждал, когда я уложу в него свои вещи. Мама, наверное, куда-то ушла – дома ее не было.
В кухне было три двери. Одна вела в коридор. Другая, по правую руку, – в крошечную гостиную, где жили мы с мамой. А третья, по левую руку, – в просторную спальню. Там обитали наши квартиранты – они недавно приехали из Ирландии. У них было четверо маленьких детей, и вся семья ютилась в одной комнате. Я прислушалась – тишина, значит, их нет дома.
Я повернула направо и вошла в гостиную, где на полу лежали наши набитые соломой тюфяки: для нормальных кроватей не хватало места. Подойдя к дальней стене, я уставилась в единственное окно. Оно выходило на улицу. Снаружи была пожарная лестница. Я не вылезала на нее больше трех лет. Но если завтра утром мы с мамой уедем, больше такой возможности у меня не будет, поэтому медлить нельзя. Очень важно это увидеть.
Стиснув зубы, я распахнула окно и выбралась на лестницу.
В нашем квартале с верхних этажей открывался вид на Ист-Ривер и несколько островов: Норт-Бразер и Саут-Бразер, Рэндаллс и Уордс, а вдали просматривался остров Блэквелл. Хелл-Гейт – опасный узкий пролив рядом с Куинсом – отсюда тоже было видно. Холодный ветер неприятно щипал мне щеки.
Папа любил этот пейзаж.
На высоте он чувствовал себя уверенно и почти всю жизнь работал на опасных строительных площадках – мостах и всяких высоких зданиях.
– Мы, ирландцы, расходный материал, – с ухмылкой говорил он. – К счастью, равновесие у меня хоть куда.
Да, папа никогда не боялся высоты. А с ним не боялась и я – по крайней мере, не так сильно. Мы садились рядышком, бок о бок, и свешивали ноги с лестницы. Папа рассказывал о бейсболе, скручивая папиросы, и табачный дым плыл над улицами, что лежали внизу. Мы сидели так часами, наблюдая за проходящими по реке пароходами, которые баламутили вокруг себя воду.
– Ты только глянь на этих тягачей, – говорил папа.
Он любовался даже судами, груженными мусором и бочками с нечистотами, – они сбрасывали городские отходы в Атлантический океан. Иногда он показывал на какой-нибудь миловидный кораблик.
– Знаешь, я сюда приплыл на таком же красавчике.
От таких воспоминаний стало больно, но я все же присела на площадку подальше от края и сцепила руки в замок. Теперь реку было видно не полностью: недавно построенный дом на соседней улице загораживал мне обзор. Но если закрыть глаза, картинка все равно всплывала в голове.
В конце концов, мне хотелось увидеть вовсе не реку.
Я пыталась мысленно представить папину улыбку. Услышать его смех. Хотела еще разок почувствовать, что папа рядом. Пока я не уехала отсюда далеко-далеко.
И вдруг – как будто в палец ткнули иголкой – перед глазами всплыла ясная картинка.
Воспоминание, которое мне хотелось забыть.
Было утро. Лето. Мне почти пять лет.
Со всей осторожностью, чтобы не расплескать, я, как всегда, несла к лестнице чашку кофе для папы. Иногда мама шла рядом, чтобы в случае чего помочь мне, но в тот день ее не было дома. И когда я выбралась на залитую солнцем площадку пожарной лестницы, то увидела исполненный ужаса папин взгляд. Он схватил меня за локоть, дергая за рукав и тыча куда-то пальцем, и горячий кофе выплеснулся мне на руку. От такого ожога наверняка остался бы шрам, но я не расплакалась, а папа даже не заметил этого. Потому что мы оба неотрывно смотрели на реку.
Там был пароход. Огромный.
От его корпуса валили клубы густого черного дыма.
Я видела раньше пожары. В Бронксе постоянно загорались дома вроде нашего – из тех, что стояли тесно и были битком набиты жильцами: то угольный утюг опрокинется или кто-то оставит его горячим без присмотра; то искры из камина вылетят и попадут на ковер; то кто-нибудь заснет с раскуренной трубкой во рту. А в Нью-Йорке, где старые здания лепятся друг к дружке, занявшийся пожар потушить трудно. Позже, уже учась в школе, я прочитала о трех Великих пожарах нашего города: тогда огонь стремительно охватывал всё вокруг и погасить его не удавалось, а один из этих пожаров было видно из самой Филадельфии.
Но столь огромного пожара, как в тот день, мне еще не доводилось видеть. Это было страшнее всего, о чем я читала в книгах.
На таком большом расстоянии от нашего дома до реки ветер, дувший в другую сторону, не доносил до нас запаха гари от корабельных палуб, пожираемых огнем, – он перекинулся из фонарной кладовой, где было полно соломы и промасленной ветоши. Мы не задыхались от вони пробковой трухи, исходившей от гнилых спасательных кругов. Но мы видели яркие световые вспышки – иногда по две за раз, иногда больше.
Некоторые пассажиры прыгали в воду. Некоторых скидывали за борт. Некоторые переваливались через леера.
Падали.
Вращались в полете.
И исчезали в темной бурлящей воде.
В то утро 1904 года я крепко вцепилась в папину загрубевшую руку своей, ошпаренной, и не отпускала.
«Генерал Слокам» в отчаянии повернул к острову Норт-Бразер, неся на верную смерть тысячу с лишним женщин и детей.
Но вчера мне некого было взять за руку.
Я провела большим пальцем по месту, где под варежкой был бледный шрам от ожога, и вернулась в комнату.
Решившись выбраться на пожарную лестницу, я надеялась найти счастливые воспоминания, которые можно увезти с собой в новый дом. А нашла горящий пароход.
Глава 3
Уже почти стемнело. Пошел дождь. Паром замедляет ход и причаливает к пристани Норт-Бразер. Из-за поднявшихся волн, которые раскачивают судно, портовым рабочим сложно подвести к нему трап и приняться за разгрузку. В последнюю секунду я вцепляюсь в маму и, повиснув на ее руке, начинаю умолять:
– Пожалуйста, пожалуйста, давай останемся на пароме! Пока шторм не пройдет.
Со вздохом она отмахивается от меня и раскрывает зонт. Затем берет два наших маленьких чемодана и уходит без меня к шаткому трапу. Когда же я наконец собираюсь с духом и иду за мамой, паром дает три пронзительных гудка, отчего я едва не выпрыгиваю из пальто. После этого меня всю колотит, и служащий парома – тот, в подозрительных ботинках, – переносит меня через трап на руках. Дальше я иду с ним по длинному деревянному пирсу, о который с обеих сторон ударяются волны. Ледяной дождь усиливается. Мама ждет меня на берегу, и я скорее спешу к ней.
– Это главный корпус больницы? – Ей приходится почти кричать, чтобы служащий ее услышал. Она показывает на продолговатое кирпичное здание слева. Оно двухэтажное, с пятью толстыми каминными трубами и десятками темных окон.
Хотя наше путешествие не было долгим, у меня подкашиваются и дрожат ноги, когда я стою на твердой земле. И поскольку я сосредоточена на этом, поначалу не замечаю, что служащий парома остался на пирсе – и не сходит на берег.
– Да. Чумной барак, – говорит он, кивая, и у меня замирает сердце. Мама хмурится, и он быстро добавляет: – Тут больные черной оспой.
Паром снова дает три душераздирающих гудка, из этого здания выходят две медсестры в белых халатах и высоких резиновых галошах и бегут к пристани. Встревоженно поглядывая на женщин, служащий парома приподнимает мокрую фуражку, прощаясь с нами, а затем направляется к рабочим помогать с оставшимся грузом. Пронизывающий ветер продувает меня насквозь, и я жмусь поближе к маме под зонт. Подол моего платья промок и липнет к ногам.
– Алвин обещал нас встретить, – говорит мама, с трудом удерживая на голове шляпку. – Уверена, экипаж приедет с минуты на минуту.
Конечно же, она права. Как всегда. Сквозь пелену дождя вдали вырисовываются очертания движущейся кареты. Но чем ближе она подъезжает, тем необычнее выглядит. Странный цвет. И размер маловат. И лошадей не видать.
И это вообще не карета. Это автомобиль.
Черно-красный кузов и дверцы. Золоченые детали. Белые шины. Два мягких сиденья, обитых черной кожей. Сзади закрытый салон с маленькими окошками. Автомобиль останавливается перед нами, я хлопаю глазами. Мама от удивления застыла как истукан. Из автомобиля выходит шофер и быстро шагает к нам, раскрывая добротный зонт с загнутой крючком серебристой рукояткой.
– Простите за задержку, миссис Блэкрик, – говорит он, а с его подкрученных усов капает вода. Я впервые слышу, как маму называют ее новой фамилией, и, не сдержавшись, насупливаюсь. Шофер улыбается. – А ты, должно быть, Эсси!
Взяв наши чемоданы и уложив их в глубокую нишу сзади автомобиля, он открывает маленькую дверцу и жестом приглашает нас залезть внутрь.
