скачать книгу бесплатно
– Четвертый верблюд! Бросайте туманные груши и тащите сломанные и сгоревшие спички за бетонаду. Помощь идет, – спокойным голосом сказал оперативный. – Одна маленькая с начала столкновения...
* * *
зеленая молния – боевое столкновение
туманные груши – дымовые гранаты
спичка – солдат
сломанная – раненный
сгоревшая – убитый
маленькая – минута
* * *
Повесть хронологически смешана. Трудно понять порядок событий.
Максим Яцкевич болен рассеянным склерозом (МS). Первый приступ (он ослеп на левый глаз) был и бесследно прошел за два года до боя на дороге Хеврон–Идна. Он никому не сообщил об этом и продолжал служить в армии. Только через три года болезнь дала себя знать. Максим не мог больше служить и работать. Он развелся и живет на пособие по инвалидности в «социальной» квартире.
1
«Сегодня, сегодня, наконец! – Максим нервно ходил по комнате, ероша волосы. – Амалия, Амалия...» Он зашел на кухню, взял грязный стакан, открыл воду, но мыть его не стал. Позабыв, зачем он это сделал, Максим налил в стакан колы, с удивлением вглядываясь, как на пузырящейся поверхности появляются белые пятна молока. Вылив омерзительный напиток, он поставил стакан в раковину и снова начал мерить комнату шагами. Левая нога прихрамывала и немного волочилась, но мужчину это явно не беспокоило. «Наташа, Наташа, зачем ты это сделала? Н у, понимаю, ну вышла за программиста, не захотела жить с инвалидом, подло, конечно, но понятно. Но зачем прятать от отца ребенка? Три года переезжать, бежать от социальных работников, не приходить на суд! Зачем? Зачем?» Сто лет одиночества научили Максима разговаривать с собой. Нечастые подружки и редкие вечеринки. Все ведь заняты, у всех семья, работа. Это он бездельник.
Амалии уже четыре. Максим даже не представлял, как выглядит его ребенок.
«Но сегодня это закончится. Мы будем играть, смотреть мультфильмы, ходить в зоопарк. У меня даже будет ее фотография...» – Он улыбнулся. Почему-то фотография девочки представлялась ему самым важным. Он остановился и взял другой немытый стакан. Темные пятнышки засохшей колы.
«Сойдет», – он жадно выпил.
«...В кибуце «Ам эхад» «катюша» попала в курятник, уничтожив несколько тысяч кур. Таким образом, количество ракет, выпущенных Хизбаллой по Израилю, достигло 1388... – бубнило радио. – Министр обороны Амир Перец заявил, что террористическая организация израсходовала большинство своего арсенала. Учитывая склады и пусковые установки, уничтоженные ВВС ЦАХАЛа, нет никакого сомнения в том, что угрозы обстрелять Хайфу и пригороды остаются пустыми угрозами...»
Макс, чертыхаясь, выключил радио.
После того, как он на собственной шкуре убедился в, мягко говоря, недостоверности передаваемой информации, Максим бойкотировал любые каналы масс-медиа. Интернета было достаточно, чтобы узнать новости, а фильмы можно было скачать и посмотреть на компьютере. «Зачем? – говорил он друзьям. – Чтобы объясняли, как мне нужно думать? Я и сам умею думать, а если талдычат вещи, с которыми я не согласен, – раздражаюсь. Оно мне надо?»
Практически все были с ним согласны, даже завидовали, но отказываться от искусственного интеллекта никто не торопился.
Родители настояли, чтобы на время войны у него было радио: «По крайней мере будешь получать оперативную информацию».
На его отговорки, что сирену трудно не услышать, была готова к применению крайняя мера убеждения в виде маминых слез. Пять лет прожил Максим без реклам и трескотни дикторов. А музыка – только та, что он хотел.
«Еще полчаса и можно выходить». Полчаса нужно было чем-то занять, и он начал мыть посуду. Посреди этого увлекательного занятия, когда чашки уже вымыты, а тарелки намылены, завыла сирена.
От неожиданности Максим уронил губку. Заныло сердце, он вытер мгновенно вспотевший лоб мыльной рукой. Нет, обстрела старший сержант бронепехоты, правда, в прошлом, Максим Яцкевич, не боялся. Слишком уж большая Хайфа, чтобы был хоть сколько приемлемый шанс попасть под ракету. Нет. Но Амалия...
Макс бросил недомытую посуду, вытер руки и закурил.
«Что же делать? Наташа ведь цепляется за любой шанс, чтобы избежать моей встречи с ребенком.... – Он нервно затянулся. – А уж такой... Но вдруг они уже приехали и ждут?»
Он понимал, что его бывшая жена никогда не придет на встречу с часовым опережением. Но – пусть гипотетическую – такую возможность исключать нельзя. Тем более, что совсем рядом с отделом «семейной связи», на Адаре, находилась библиотека, а Максу нужно было поменять книжки.
«Ну ладно, буду делать, что я могу, а там... будь что будет. Поехали. Раньше сядешь – раньше выйдешь. Интересно, транспорт ходит? Заодно и проверим».
Он быстро поменял шорты на брюки, кинул в рюкзак книжки, кошелек, темные очки. Перед выходом остановился: «Так... Сигареты, вода, кошелек, ключи... Вроде все. Вперед!»
Уже закрыв дверь, вспомнил: «Свет. Плевать! Пусть электрическая компания построит себе новый небоскреб».
На улице было тихо, сирена прекратилась. Людей не видно, однако машины ездят. Он увидел удаляющийся зеленый автобус. «Отлично! Живем, как будто нет войны. Воюем, как будто нет... Чего? А-а-а, не важно...»
2
Людей на остановке не было. Видимо, уже никто не надеялся на общественный транспорт или просто отменяли дела.
«Вот дураки-то, сирена может быть и ложная. Хотя... Может, по радио что-то новое сказали... А-а-а, черт, палку забыл! – досадливо поморщился Максим. – Хотя ладно, идти не далеко».
В самом деле, он не любил ходить с палкой. Ведь без нее никто не знает, что у него проблемы. Ну, хромает, ну с кем не бывает? С палкой он переходил в разряд бедняг. Он все время ловил сочувственные взгляды. Молодой, красивый, а ходит – бедолага – как восьмидесятилетний. Макс не выносил, когда его жалели.
Он услышал сигнал. Белый «Форд-транзит» с открытой передней дверью пыхтел дизельным двигателем. В двери появилось усатое лицо водителя маршрутки.
– Ну что, едем, или как? – закричал он с сильным русским акцентом.
– На Адар? – Максим прекрасно знал, куда идет такси, знал, что ребенка он сегодня не увидит, понимал бессмысленность этой поездки, но оставаться дома было просто невыносимо.
– На Адар, куда же еще? – раздражался водитель.
Сделав последнюю затяжку, Макс щелчком отшвырнул окурок и вошел. Заплатив, он устроился с молодым парнем, дергавшимся под звуки хэви-метала, бившим из-под больших черных наушников. «Меломан, однако,– усмехнулся Максим и прислушался. – Ничего себе! Айрон Мэйден! Музыка двадцатилетней давности! Где мои 17 лет?» Он дернул парня за рукав. – Че?! – Заорал тот, не соизмеряя громкость своего голоса.
Максим постучал по уху. Парень выключил флэшку и уже нормальным голосом спросил:
– Че?
– Какого года «Мэйден»? Восемьдесят седьмого?
Юноша с уважением посмотрел на Макса.
– Восемьдесят восьмого. «Назад в ад». Бэк то зе Хэл... – запел он.
Максим жестом остановил блеющего паренька.
– Объясни мне. Чем старое дерьмо лучше нового?
– Это «Айрон Мэйден» дерьмо? – обиделся тот. – Ты еще скажи, что «AC/DC» дерьмо! Иди «Аббу» слушай!
Он потерял всякий интерес к разговору и нацепил наушники. Не успел включить флэшку, как снова раздалась сирена воздушной тревоги. Водитель остановился и заглушил машину. Открыв дверь, он закричал:
– Все наружу, лечь на обочину!
Пассажиры потянулись к выходу. Макс и парень не двигались. Юноша, сняв с лысой головы кепку, спросил:
– Водила, ты что, больной? Лежать-то зачем?
– Инструкция. Наше дело предложить, ваше – отказаться.
Шофер захлопнул дверь и присоединился к стоящим на обочине.
Максим посмотрел на них и спросил у меломана:
– Ну и какая разница, где быть? Здесь или... – он кивнул, – там?
– Разница есть.
Вдалеке бухнул еле слышный взрыв.
– Да? И какая?
– Кондиционер.
Через левую дверь забрался на сиденье возбужденный водитель.
– Все вернулись? – неестественным голосом спросил он. – Вперед! Следующая остановка – Хайфское городское кладбище! – он хохотнул и завел минибус.
«Избежал неминуемой смерти. Рассказов хватит на 10 лет»,– ухмыльнулся Макс. Он повернулся и протянул ретро-металлисту руку.
– Максим.
– Ури, – он сильно сжал протянутую руку.
– Сколько раз остановимся до Адара? Спорим, два.
– Десять шекелей. Бомбить будут один раз. – Ури достал монету с желтой серединкой.
– Согласен, только не бомбят, а стреляют ракетами. Но разницы нет. Или ты и здесь найдешь отличие? – Макс улыбнулся. – Я имею в виду, для нас.
– Ну, что ты! Разница, можно сказать, принципиальная! – возмутился Ури.
– Ну-ну. Рассказывай, время еще есть. – Максим был заинтригован.
– Понимаешь, если нас бомбят, человек, сидящий в самолете, испытывает какие-то чувства, нажимая на гашетку. Он видит внизу городской квартал и понимает, что под его крылом сейчас люди, которые любят, ревнуют, стирают белье... И с падением его бомбы весь мир этих людей изменится. В него войдет боль, смерть, или, может быть, радость, как у нашего водилы.
«Да», – Подумал Макс. Такси забралось на горку, и он взглянул на серые дома недалекой Хайфы. Он вспомнил Бродского: «...Лучший вид на этот город – если сесть в бомбардировщик»… Он задумался о нашей авиации, бомбящей сейчас ливанские города. Память тут же выдала другую фразу того же автора: «... Над арабской мирной хатой гордо реет жид пархатый». Максим пожалел, что это невозможно перевести на иврит, Ури наверняка бы понравилось.
– Но людям-то какая разница?
– Не скажи. Когда в тебя пускают ракету, расчет разбегается, опасаясь ответного удара. Они запустили. И все, больше об этом не думают. Другое дело, человеческое отношение летчика, конечно, лучше, если бы он был знакомым. А ракеты... Это как разговор с автоответчиком. Живой человек дал бы ту же информацию, но...
Максим скривился. Доводы парня были явно высосаны из пальца.
– Скажи, Ури, а что, громкий хеви-метал разрушает мозг? – Максим вдруг подумал о своем, который разрушается без всякого хеви-метал.
– А... Да что с тобой говорить? – разочаровано протянул парень. – Цивильный и есть цивильный. Думаешь прямолинейно, и возможности существования другого восприятия действительности не признаешь... Только выглядишь как мыслящий человек. Да, «Айрон Мэйдн» знаешь. Нет в тебе романтики, не видишь ничего за гранью физических предметов...
Уриэль еще кудахтал, но Макс уже его не слушал. Они ехали по Адару. Людей поменьше, чем обычно, но все-таки немало. Магазины открыты, кто-то что-то покупает. Не так страшен, значит, черт...
Такси остановилось, Макс махнул Ури, и они разошлись, каждый при своих десяти шекелях.
Загудело. Прохожие заспешили укрыться в магазинах и подъездах. Вдруг невдалеке грохнуло, да так, что задрожали окна. В истерике закричала женщина. Люди побежали. «Куда они бегут? – недоумевал он. – Наверняка ведь следующая ракета упадет именно туда, куда кто-то так торопится». Максим был спокоен, разве что немного возбужден, но нога... Левая нога слушалась плохо, много хуже, чем обычно. «Странно, – сильно хромая, он продвигался к муниципальной службе семейной связи. – Доктор Шварц ведь говорил, что проблемы возможны в случае усталости или перегрева организма. Оказывается, еще и нервное возбуждение. Ладно, буду знать».
Дверь здания была заперта. «Что такое? Рабочий день в разгаре!» – он постучал.
3
Пожилой охранник в голубой рубашке со скрещенными ключами на эмблеме приоткрыл дверь.
– Что?! Что пришел? Тут война, видишь ли...
Впускать Максима он не торопился.
– Ну и что? Выходной у вас по этому случаю?
Охранник не нашел, что возразить, и открыл дверь, для важности передвинув пистолет на бедро.
– У тебя назначено? К кому пришел? Что за дело?
Макс не отвечая отодвинул желающего побеседовать стража и вошел.
Столпившиеся вокруг лежащего на столе радио женщины удивленно посмотрели на него. Широко расставив руки, с улыбкой на круглом лице – на вошедшего двинулась Батья Коэн, его социальный работник.
«Только обниматься не будем!» – испуганно подумал он.
Все называли ее одесским именем – Бася.
Красивая, немолодая женщина была полна, всем существом излучала доброту и очень напоминала героиню Бабеля.
– Максим! Ты зря пришел! Наташа звонила из Ришона, они не могут приехать, поезда не ходят.
Он тяжело упал на стул. «Ой-ей-ей, триста метров прошел, а так устал».
– Понимаю. Нечего детям делать сейчас на севере. Но ведь шанс у меня был! Так хочу ее увидеть!
Максим снял очки и положил голову на руки. Бася присела и обняла его.
– Ничего, Максим, уже скоро. Три года ждал, потерпи еще немножко. Обещаю тебе, встретишься, поиграешь с ней, в кино еще сводишь, мороженое купишь...
Максим откинулся на спинку стула и с грустью посмотрел на нее. Без очков были видны мешки под его глазами, морщины, и становилось понятно, что он уже совсем не молод, и ведет он себя совсем не так, как положено зрелому, сорокалетнему мужчине.
– Эх, Бася, Бася... Хороший ты человек, но сил моих совсем не осталось...
