скачать книгу бесплатно
Сапфировые глаза прояснились и благодарно уставились на спасителя.
– А Валерка?.. Куда Валерка делся? – заквохтала, оглядевшись, баба Нюра.
– Сбежал, – глотая кефирную слюну, чуть слышно пробормотала, баба Ира.
– Вот тебе и ковбой!.. – покачала головой Баба Фаня.
***
Бывают дни, как кофта, застёгнутая сикось-накось. У неё сегодня именно такой. Пришла с работы, вместо «муси-пуси» сказала кошке: «брысь». На милого не посмотрела, кинула сумочку и, не разуваясь, направилась в комнату, мимоходом глянув в зеркало. Кошмар… Ещё эта дурацкая складка между бровями. Даже цветы на столе в вазе не порадовали. А ведь он помнит, что сегодня День журналиста. Но вместо того, чтобы реабилитироваться, Алёна включила телевизор. Местные новости ртом главы города вещали:
«Мы сделали всё возможное, чтобы открытие состоялось. Нашли спонсоров и покровителей. Но главное – город выделил помещение и микроавтобус, а также помог средствами».
Глава администрации с красным от собственной авторитетности лицом докладывал об учреждении первого в стране частного детского дома.
Козёл в мятом костюме. Подогретый важностью и значимостью своего положения. Зелёный крокодиловый галстук. Да и контингент на заднем плане ему подстать. Те, кому за сто. Мордастые тётки в платьях с рынка.
«Мы, город, спонсоры, покровители, помогли, выделили…». Да где вы все были, когда она, Алёна Одарёнова, проворачивала эту тему, бегала, писала, стучала во все двери, рассылала статьи во все газеты, звонила нужным людям, билась головой о стену, пока её не услышали, пока не напечатали, пока не обратили внимание на проблему. А что в результате? Её просто отодвинули в сторону, и лавры достались всем, кроме неё. Про неё ни строчки, ни упоминания, даже спасибо не сказали. Спасибо ей не нужно, пусть они засунут его себе…
Алёна с раздражением бросила пульт на кровать, а сама так и осталась стоять в двух шагах от экрана.
Картинка сменилась.
«Просыпаюсь и думаю: сон? Явь? И не верю». Худощавый мужчина с приятным лицом, мягким тёплым взглядом и извиняющейся улыбкой на кончиках губ обращался к той, что протягивала микрофон. К её конкурентке. Сопернице. Дуре в платье из эйчендема. Ни вкуса, ни стиля. Чучело!
«Хочу поблагодарить всех людей, что приняли участие в этом безнадёжном деле… К сожалению… Я пытаюсь что-то делать… Спасибо за дом». Мужчина сбивался и растеряно вдавливал пальцы в кулак одной руки ладонью другой.
Господи! Ну кто так берёт интервью! Даже не подготовила…
Алёна плюхнулась на диван.
И этот! Этот! Всем спасибо! А про неё? Ни словечка! А ведь это она… Она сделала его звездой! Благодаря ей была уволена распускающая сплетни заведующая учебной частью бывшего интерната, благодаря ей ему было присуждено звание «Лучший учитель года». Такой труд! Такие тектонические сдвиги ей удалось произвести! Ради чего?
– Так в чём секрет успеха? В чём суть метода Сальцова? – будто бы издевалась над ней репортёр телеканала.
– Всё очень просто! Мы семья. Семья по нашим взаимоотношениям, где главные принципы – хозяйственность и самодисциплина.
***
Узкий зал, малиновые кресла, люди. Странные. Счастливые. Лица, одухотворённые до экстаза, до высшей степени безумия. Так ему показалось. Громкая, очень громкая музыка. Она оглушает. Мощный, неистовый драйв. Им пропитан каждый метр зала, даже воздух, немного удушливый, искрит эмоциональным напряжением. Чрезмерно восторженным.
– Проходи вон туда! – Орлицкий подталкивает его вперёд. Сам следует за ним.
Музыка резко стихает. Теперь из динамиков льётся тихая, расслабляющая мелодия.
Седой человек в сером костюме говорит вкрадчиво и проникновенно. Короткая чёлка открывает низкий морщинистый лоб. Глаза смотрят ласково и безмятежно.
– Пусть все горы понизятся… – голос седого человека мягкий, приятный, – пусть все долины наполнятся, – говорит, словно елей в уши вливает, – пусть все кривизны исправятся, – прибавляет громкости, – пусть саван укроет нашу землю, – почти кричит.
Застывший в одном на всех вдохе зал ждёт кульминации. Короткое, громовое «ау» встряхивает зал, и он взрывается восторженными аплодисментами.
– Ты на пути к успеху, – кричит на ухо Орлицкий одновременно с разрывающим микрофон седовласым тренером.
– Да! – оглушает хор голосов. Все хлопают, выплёскивая напряжение. Эти аплодисменты не похожи на театральные, хотя всё действо очень напоминает срежиссированный мини-спектакль. Они хлопают в одном определённом ритме, который заводит и затягивает. И вот уже и он хлопает вместе со всеми, и раскачивается в такт, и выкрикивает вместе со всеми «да», и верит, что он нашёл свой путь к успеху, что осталось сделать всего ничего…
– … Две с половиной тысячи баксов.
– Чего?! – наваждение вмиг улетучилось. – Откуда?! Ты говорил, что поможешь мне, что есть надёжный источник…
– Ну да! Это и есть источник! Ты вкладываешь две с половиной баксов, приводишь десять друзей, которые также вкладывают, и через месяц получаешь огромную сумму. Это же математика.
– Ну да, математика… Только откуда мне их взять, если у меня их нет?
– Давай, я тебя подвезу. – Орлицкий распахнул дверцу белого Мерседеса. – Ты думаешь, как я машину купил? А вот так…
Пока ехали, Орлицкий продолжал агитировать, рисуя радужные перспективы и не менее радужные возможности. Он изредка отрывал взгляд от дороги и поглядывал на своего старого знакомого.
– Надо тебе ещё раз сходить, чтоб ты понял…
– Да понял я…
– Не до конца, мы опоздали, надо с самого начала… Когда увидишь всё на схемах, тогда уверуешь. Сейчас такое время… Деньги вот они, под ногами валяются. Бери, если хочешь, бери, сколько хочешь, главное, захотеть. Я понимаю, ты пока сомневаешься, но вот тебе пример – я. Мне хоть ты веришь? – тарабанил Орлицкий, выкручивая одной рукой руль. Другая вальяжно возлежала на рамке бокового окна, острым локтем выпирая наружу. Весь его вид демонстрировал успешность. «А у меня всё схвачено, за всё заплачено», – очень кстати неслось из динамика. Прохладный воздух врывался в салон, освежая затуманенную голову Бориса.
– Это же пирамида…
– Ну и что? Тот, кто раньше в неё вступит, тот и в выигрыше. А мы в начале, понимаешь? Чем больше людей втянется, тем больше мы заработаем. Надо только найти деньги и других привести.
– Так нет у меня ни денег, ни друзей. Откуда им взяться.
Автомобиль завернул во двор пятиэтажного дома. Унылая серая хрущёвка приветствовала обоймой вечных бабок на лавке у подъезда.
– Значит, надо найти, одолжить у кого-нибудь. – Орлицкий пригнулся, рассматривая сквозь профиль Бориса старушечий междусобойчик.
– Ага, хорошо бы, только нет у меня таких богатых знакомых, разве что ты. Может одолжишь?
– Не, у меня весь капитал в деле. Деньги, знаешь ли, должны работать, а не в чулках храниться. – Орлицкий перестал сверлить глазами бабок и откинулся на спинку сиденья. – Может, у соседей займёшь?
– У этих? – Борис кивнул в сторону старух. – Смешно.
– Почему нет? Знаю я этих старух, Наверняка припрятано на чёрный день.
– Гробовые, что ли, у них отбирать? Так ведь не дадут, костьми лягут раньше времени, но не дадут. Да и сколько мне нужно старушек уговорить, чтоб такую сумму набрать?
– Тогда остаётся одно. – Орлицкий замолчал, выдерживая театральную паузу.
– Ну…
– Продать квартиру.
– Ну молодец! И где я жить буду?
– Снимешь пока… Вон, хоть у одной из этих старух. – Орлицкий довольно улыбался. – Ну как? Хороший я тебе вариант придумал? Говорю же, всегда есть выход… Всегда. Главное действовать. Ладно, завтра пораньше заеду. Тренинг в пять. Значит, я в четыре. Не забудь.
Он чувствовал себя разбитым, еле поднялся на свой второй этаж, долго ковырял ключом замок, тяжело ступая, доплёлся до кровати и упал лицом в подушку. В голове сквозь пелену серого тумана канонадой грохотали судорожные людские овации. «Ты на пути к успеху!» – продолжало резонировать в голове. «Действуй!», «Иди!», «Найди!» – сверлило мозг. Он встал. Полез в карман. Вынул оставшиеся от зарплаты две бумажки – на бутылку хватает. Только на бутылку, а потом… Плевать. Сейчас ему надо выпить. Чтоб рассеять этот дурман. Не выпить, а нажраться, так будет надёжнее. Если взять самогон у бабы Иры – то, чтобы нажраться, ему точно хватит. У неё забористый. На кефире. Поможет.
Глава вторая
Земля будто кипела. Коттеджный посёлок накрыл мощный ливень. Бешеные потоки дождя смывали яркие краски летнего дня. Мир стал пугающе серым. Стекающие с крыши струи хлестали по окнам, стучали по подоконникам, и, не достучавшись, убегали потоками вниз по стене в узкий желоб сточной канавки.
В такую погоду хочется сидеть дома, прижимаясь к маме, перелистывать книжку, тыкать в картинки пальцем и задавать вопросы, на которые и сама знаешь ответ. Вместо этого приходится стоять в этой унылой комнате, в пугающей толпе таких же унылых людей. Мама тоже тут. И папа. Но они словно чужие. Перешёптываются о чём-то с Учителем, на неё не смотрят. Обидно!
Приглушённый свет розового абажура разбрасывает по стенам нечёткие тени. В комнате тошнотворно пахнет сыростью и ещё чем-то тёплым, масляным и пряным. От этого запаха Лине становится дурно.
Учитель кивает, поворачивается к людям в серых одеждах, разводит руками. Все как по команде становятся в круг.
Так это игра!
Догадка приводит Лину в восторг. Улыбаясь, она ловит мамин взгляд, но не может поймать. Отец, подхватив табурет, ставит его в центр круга и приближается к дочери. Учитель одобрительно кивает и смотрит на Лину тягучим завораживающим взглядом.
– Залезай! – пригласительно протягивает руку Учитель. От его глаз и улыбки во рту Лины появляется давно забытый вкус сладкой ваты. Розовой, на палочке, что продавал весёлый клоун в парке на День защиты детей. Это было удивительно и завораживающе – тонкие волоски нитей патоки накручивались на палочку, превращаясь в воздушное ванильное облако. Ощущение счастья – вот что это было. Тогда. Но не сейчас. Это не игра!
– Не хочу, – заупрямилась Лина и поймала на себе гневный взгляд матери.
– Лезь, – процедила сквозь плотно сжатые губы мать, и тяжёлая рука отца легла на плечо.
Лина вздохнула и вскарабкалась на стул.
Лица людей серьёзны и хмуры. Они чего-то ждут. Она догадалась – чего.
– Буря мглою небо кроет… – начала декламировать когда-то заученное с бабушкой стихотворение. Бабушка всегда учила с ней не совсем детские стишки. Ни какой-нибудь «Мойдодыр» или «Тараканище», а красивые сложные строчки о природе, погоде и ещё чём-то не совсем пока для Лины понятном. «Ничего, придёт время – поймёшь, ещё спасибо скажешь, когда в школе проходить будете».
– Не надо, – прервал Учитель. – Ты должна молчать. – Он медленно и плавно обошёл хоровод людей и стал у Лины за спиной.
Он всегда передвигался, словно дрейфующий на волнах парусник. Длинные одежды скрывали ноги и, казалось, что он не ходит, а парит над землёй.
– Мы собрались сегодня, чтобы проверить – нет ли дьявола в этом ребёнке, – прожурчало за спиной. – Начнём. Спросим Иисуса, есть ли на ней проклятие?
Сзади зашелестели шёлковые одежды, и людской круг, как по взмаху дирижёрской палочки, завыл трудно разбираемые слова. Из всего набора Лина разобрала только одно – Иисус. Во время завываний люди синхронно раскачивались из стороны в сторону.
В животе заурчало и захотелось кушать. Она ничего не ела с утра. С утра и не хотелось, и мама не позвала. А сейчас захотелось сильно-сильно. Аж затошнило, аж скрутило кишки. Лина сморщилась от резкого спазма в животе. Монотонные пения и раскачивания людей добавляли к тошноте головокружение. Боль усилилась. Лина скорчилась, и стул под ней качнулся.
– Стоп! – вскричал Учитель и вышел вперёд. – Стул качнулся!
– Качнулся.
– Качнулся, – подтверждали люди.
Лина испуганно посмотрела на мать, но та, опустив глаза, кивала головой.
– В этом ребёнке сидит дьявол! – Спина Учителя отливала глянцем синего шёлка и золотом рассыпанных по нему длинных волнистых прядей. И весь он, даже со спины, казался невозможно красивым, похожим на принца из сказки «Золушка».
– Она бесноватая! – выкрикнул Учитель, резко повернувшись к Лине. И тут же отвернулся. – Мы будем её лечить.
Лечиться не хотелось. Хотелось кушать.
– Просвирок! – сладкоголосо пропел Учитель, и безликая женщина в сером до пят платье поднесла ему блюдце с маленьким кексом. При виде еды в животе у Лины кишки заиграли приветственный марш. Учитель протянул блюдце, она схватила кексик двумя руками и торопливо засунула в рот. Это был не кекс, и не булочка. Кусочек хлеба, ни сладкий, ни солёный. Безвкусный. Они обманули её!
Лина поморщилась и выплюнула мякиш на пол.
«Ах!» – эхом понеслось по комнате
– Тело Христа не должно лежать на земле! – проговорил Учитель печальным голосом. Перепуганная мать бросилась на пол, подобрала хлебный мякиш, положила его себе в рот и, почти не жуя, проглотила.
Учитель одобрительно кивнул, и другая женщина, такая же безликая, как и первая, в таком же сером одеянии, как и все те, что стояли вокруг, протянула Учителю бокал.
– Выпей.
Под розово-ватным взглядом Лина покорно отпила из бокала. Противная сладко-горькая жидкость обожгла внутренности.
– Фу! – поморщилась Лина и сплюнула на пол бурую слюну.
– Бесноватая…
– Бесноватая… – понеслось отовсюду.
В голову ударила горячая волна, ноги подкосились, комната и люди поплыли. Она хотела что-то крикнуть матери, но из горла вырвался лишь глухой рык, табуретка качнулась, и Лина мешком повалилась на пол.
***
Огромное серое небо сдавлено квадратным вырезом бетонной стены, расчерчено стальными прутьями решётки. В этом квадрате никогда не видно солнца. О нём можно только догадываться по пятну на стене. В солнечный день оно светлое, во все остальные – серое.
Кусочек неба и воздух, холодный и тяжёлый – всё, что у неё осталось. Сама она давно превратилась в костлявый силуэт высохшей акации. Акация – её дерево. Так говорила мама, тыкая в настенный календарь друидов. В соответствии с календарём у каждого в их семье было своё дерево. У мамы – берёза. У папы – клён. А у неё – акация. На самом деле против даты её рождения было написано – картас, но никто не знал, что это за дерево и где оно растёт, и тогда мама сказала: «пусть будет акация, у неё такой чудесный запах», и Лина согласилась. Картас ей не нравился, совсем недевчоночье название, какое-то колючее и корявое. И ещё неизвестно, как оно пахнет.
Воспоминания о той жизни всё реже всплывали в её мозгу. Последнее время он вообще отказывался работать. Это всё от таблеток. До них в голове всегда было ясно. Но она больше не могла отказываться их пить. Она устала сопротивляться. И сил сносить наказания не осталось. Всё стало безразлично. Только она не помнила когда. Когда стало безразлично – до того, как она начала принимать таблетки или после.
Серый квадрат давно превратился в чёрный. С него кровожадно скалились звёзды. «Их нет. Они давно умерли», – когда-то рассказывал папа. – «То, что мы видим – лишь свет, который дошёл до нас». Она не понимала, как это, но верила. Звёзды умирают… И она умрёт.
Щелчок, и звёзды умерли, зато зажглась серая лампочка над дверью. Протяжный скрежет, и русая голова просунулась в проём. Вероника.
– Я принесла тебе поесть.
Лина покачала головой.
– Смотри, это булочка. Она сладкая. Поешь.
Лина равнодушно посмотрела на крендель в руках подруги.
– Не хочу, – пролепетала усталым охрипшим голосом.
