скачать книгу бесплатно
Это сообщение надо будет отослать Плеве и Шебеко. Однако ж эти поляки и впрямь как больной зуб – и рано или поздно нужно будет что-то делать. Ну да слава Господу это не его, Кауфмана забота!
Но от этого опасностей не меньше. Вот перехваченное письмо в Лондон Степняку – Кравчинскому – от кого узнать не удалось – вез его студент ехавший в Берлин к которому подошел на вокзале некий господин обыденной внешности и попросил бросить его в почтовый ящик по прибытии в Германию. Мол послание даме сердца, а он не хочет рисковать тем что строки любви прочтут полицейские ищейки-перлюстраторы… Неизвестный корреспондент в числе прочего пишет следующее: «Ни для кого в столице не является секретом что нынешний царь похотлив как гимназист… (Ну что за сравнения – не иначе по русской словесности «два» будучи тем самым гимназистом имел). В этом аспекте возможно было бы поискать среди девушек разделяющих идеи освобождения России ту которая по внешности могла бы рассчитывать попасть в его харем и тем самым бы стать для мсье Жоржа тем кем была Юдифь для Олоферна…» Как раз что называется в строку!
Да – увы – навсегда прошли времена Николая Павловича когда царь в одиночестве гулял с любимым пуделем по столице даже и не думая ни о какой угрозе… Коротко постучав, в дверях появился денщик.
– Ваше благородие – к вам поручик Сарматов.
– Пусть войдет…
Лейб-гвардии поручик Сарматов Евгений Степанович оказался черноусым высоким, стройным, молодым человеком высокого роста. Пролистав еще утром его дело полковник понимал – перед ним обычный по сути петербургский гвардеец.
Скачки, карты и вино время от времени – адюльтер с замужней скучающей чиновницей или купчихой… Служба – лишь от сих до сих. Прикажут изучить картечницу Норденфельда или этот новомодный пулемет Максима – изучит досконально, а так – даже не поинтересуется.
– Итак, господин поручик – сухо бросил Кауфман – прошу вас доложить о позавчерашнем происшествии. Как случилось что вы допустили к Его Величеству постороннюю даму? – Ваше превосходительство – начал Сарматов. Я хочу сказать что в данном случае…
– Не хочу знать ни о каком таком случае! – отрезал полковник. Ибо вы во всяком случае обязаны не допускать к охраняемой особе посторонних. Но вы ее допустили? Не так ли?
– Так точно! – согласился Сарматов. Допустил! Но…
– Так почему? – прямо глядя на него осведомился Кауфман.
– Но Александр Александрович…
– Господин полковник!
– Но господин полковник! Ведь эта так сказать дама… она…
– Что именно – «она»?
– Ну… – поручик замялся. Ммм…
– Вы язык проглотили, Сарматов? – процедил Кауфман. Итак – к Его Величеству без доклада как вы наверное должны знать имеют право входить ограниченный круг лиц. Весьма ограниченный. Напоминаю – это господа Бунге, Гурко, Победоносцев, Чихачев, Витте, Плеве, Вышнеградский, Воронцов-Дашков, Половцев, Николаи, Манасеин, великие князья, Вдовствующая Императрица, и ваш покорный слуга! Всё! – резко взмахнул он рукой, словно отсекая список допущенных особ от прочих.
– Только не говорите мне что перепутали мадам фон Мес с господином Победоносцевым!
Ну что молчите?! – повысил голос Кауфман. Или мне попросить вас освидетельствовать в Военно-Медицинской академии на предмет здравого ума?
– Эта дама – любовница Георгия Александровича… – выдавил из себя поручик.
– И что с того? – демонстративно пожал полковник плечами. Сердечные дела Его Императорского Величества вас, извините, не касаются. Вас касается порядок несения службы. И даже будь Ольга Иоганновна фон Мес трижды чьей-то любовницей – все равно вам следовало сообщить о ее визите царю, а потом уже впускать.
– Но я не мог сообщить Его Величеству… – в полной прострации бормотал поручик.
Он был… занят.
– Так и надо было подождать пока Государь – Император закончит общаться с госпожой Антоновой и потом доложить о визите, – с видом человека разъясняющего глупцу очевидные истины изрек Кауфман. Кстати – вспомнил вдруг полковник донесения… Вы насколько хорошо знакомы с баронессой?
– Я не… – испуганно забормотал поручик. Господин полковник – я бы никогда…
Кауфман взъярился. Воистину полный кретин! Вообразил, что начальник охраны заподозрил его в шашнях с наложницей монарха!
– То есть недостаточно хорошо? Я так понимаю видели мельком может быть один или два раза. Так?
– Трижды…
– Но тем не менее вы пустили ее не спросив ни пропуска, не удостоверив толком личность и без должного сопровождения которое бы подтвердило ее статус и право посетить Охотничий домик? Я прав?
– Так точно. Я виноват… Но я подумал что возможно… Сами понимаете дело весьма особое и щекотливое… – глупо улыбнулся Сарматов.
– Хорошо… – изо всех сил сдерживая брань резюмировал Кауфман. Собственно на этом можно было бы и закончить. Но я все же снизойду до объяснений.
Полковник нахмурился. Голос стал резок и сух. Он встал, упершись в столешницу ладонями, и вперив тяжелый взгляд в растерянного подчиненного с искренним сожалением продолжил.
– Не знаю – бывали ли вы на театрах и как часто – но искусство хорошего гримера сделает похожей на означенную баронессу любую даму подходящего сложения и типа. Даже если на то пошло и вас можно загримировать, так что в пяти шагах вас не отличишь от особы слабого пола! Среди убийц государя Александра Николаевича было две женщины, а недавно террористку вынашивавшую замысел на цареубийство вздернули в версте отсюда – в Петропавловке.
Тут кажется до Сарматова начало что доходить. Он с неподдельным испугом уставился на начальника. – Я не говорю уже о том, что и помимо этого в вашем поведении есть и обычное разгильдяйство – какое и в гарнизоне в каком-нибудь… – крохотная пауза – Царевококшайске недопустимо! Вы понимаете что все это означает… для вас? Он покачал головой, показывая, что аудиенция окончена. У поручика похолодели ладони:
– Я подам рапорт… о переводе… – вымолвил он непослушными губами. Кауфман с готовностью подвинул через стол лист ин кварто:
– Пишите. Лучше прямо здесь и сейчас. Рапорт надо подать…по команде, конечно.
Вы знаете форму? – Так точно. Но… господин полковник, я не могу… сразу. Ведь надо… Это же… это же – надо подумать… – забормотал полностью раздавленный лейб-конвоец. Полковник поморщился:
– Хор-рошо. Подумайте. Но – быстро. Я бы как так сказать в качестве старшего… товарища… рекомендовал бы Омск или иной отдаленный гарнизон. Во всяком случае, не позже как через четыре дня дело должно быть кончено. Это крайний срок: в вечер четверга в числе офицеров Конвоя не должно быть поручика Сарматова. Можете идти. Поручик хотел спросить о чем-то, но что лицо полковника приняло особо значительное выражение, и Кауфман движением руки оборвал неначатый разговор.
– Идите же!
…Ну, а сейчас будем разбираться с лакеями. Само собой не с простыми, а с более важными птицами. Гоф-фурьер Прохор Афанасьевич Первачев, год рождения одна тысяча восемьсот пятьдесят второй, сын дворцового истопника, в службе с… Ладно – не важно.
Вошел человек в ливрее и шароварах с позументом. Лысоватый, упитанный, с пышными баками и гладко скобленным подбородком. Курносый нос напоминавший пельмень белесые короткие ресницы – мужик и есть мужик…
Ну да не князьям же в конце концов закуски подавать! Тут другое важно…
– Ну – я жду твоих объяснений Прохор Афанасьевич – добродушно начал Кауфман.
Что ж ты так обмишулился? Вроде не первый день и год в службе?
Он вышел из за стола, прошелся взад вперед по холщовой дорожке.
– Мое дело маленькое, – смиренно ответил слуга, но в голосе как показалось внимательному царедворцу проскользнула некая издевка. Если что-то особам августейшим надо, то мы исполняем, – а прочее нам не по чину, Ваше превосходительство.
– А ну-ка изволь объяснить Прохор Афанасьевич?! Или ты порядка не знаешь? – с прежним добродушием тем не менее продолжил Кауфман. Я конечно знаю что ваша дворцовая шатия-бартия к себе незнамо кого водить норовит с черного хода и вино после балов допивает – и к порядку не очень приучена! Но тут все ж таки царь…
– Именно что Ваше превосходительство, – ЦАРЬ! – важно поднял лакей палец вверх. Мы люди маленькие, – повторил он. Если заденешь кого или хоть слово поперек скажешь – тем более такой особе которая от Его Величества совсем близко – поближе вас извиняюсь… Одного же слова ее хватит чтоб тебя тут и духу не было!
Он печально вздохнул изображая всем видом жалкое смирение – маленького человека у ног гигантов. Но глазки блестели какой то неприятной сальной хитринкой, мол ваша честь не про нашу честь… Не будь этого полковник может и спустил бы оплошавшему слуге – и впрямь кто ж виноват что бестолковая бабенка повела себя не так как следует? Но вот это выраженьице глаз – выражение наглого пронырливого холопа…
– Ты шельма не юли! – рыкнул Кауфман. Как стоишь перед старшим по чину?
– Я к вашему сведению Ваше Превосходительство – в третий раз неверно протитуловал гоф-фурьер собеседника – сам имею чин четырнадцатого класса, и кричать на меня не положено по закону! Опять же мы не по военному ведомст…
Молча развернувшись, Кауфман ударил Первачева кулаком, ставшим казалось двукратно тяжелее обычного, – ударил в зубы от души. Затем без замаха как бы нехотя ударил опять – кулаком в солнечное сплетение – как учил его наставник в английском боксе – вольноопределяющийся Шершневич в давние годы. Дворцовый служитель сложился пополам, и полковник не сдержавшись пнул его сапогом. Тот растянулся у ног начальника охраны, корчась от боли. Гоф-фурьер трудом поднялся все еще кривясь. Кауфман грозно глядел на него снизу вверх – как на полураздавленного таракана. Распухшая вмиг губа перекосила лицо синие, навыкате, глаза смотрели испуганно. Полковник ухватив того за грудки, поставил на кривые ножки. Лицо толстячка было искажено ужасом, бакенбарды стали дыбом. – Нет! Нет! Не надо-о!!! – в отчаянии завизжал он. – Классный чин?! – заорал между тем Кауфман. – Классный чин говоришь?? В п… де у б….ди твой классный чин! С таким аттестатом вылетишь со службы что тебя в дворники не возьмут!! В извозчичьей пивной будешь блевотину за мужиками подтирать! Затем сорвал испачканную кровью перчатку и бросил на пол.
– Пошел вон, скотина! – рявкнул он, замахиваясь на постанывающего придворного кулаком.
* * *
Вечер того же дня. Улица Большая Морская 16 Ресторан «Кюба»
Кауфман пил. В одиночестве в кабинете ресторана он пытался что называется залить душу. Перед ним был уставленный бутылками стол и блюдо со стерлядью на пару… А метрдотель был предупрежден чтобы здешние «дамы» гостю не докучали. Пил он не потому что хотел напиться – но чтобы прогнать напряжение и забыться. Получалось скверно… При привычках и обычаях гвардейской службы ко времени производства в ротмистры или капитаны даже у трезвенника окончательно вырабатывается устойчивость по отношению к хмельному. Кауфман не был исключением – мог пить помногу и не пьянея. Что золотое «Аи» и столетние вина что дрянную сивуху в убогих шинках на маневрах где-нибудь под Вильно. (Правда все ж он не доходил до самых разгульных гвардейских забав вроде «лестницы» или «волков» – когда раздевшись догола, выскакивали на мороз, куда половой выносил господам офицерам лохань с шампанским – чтобы они став на четвереньки хлебали из сего сосуда и выли по-волчьи.) И уже убедился что у него не выйдет успокоиться таким способом. Но если нельзя было убить тоску то можно было убить время. Время тонуло в фужерах, умирало в лязге столовых приборов и взвизгах скрипки доносившихся из общего зала… Как однако гадко на душе… Так скверно ему было лишь однажды – когда еще свежевыпущенным подпоручиком в знаменитом в гвардии салоне мадам Зизи он стал свидетелем как молодой барон Штарк после обильного возлияния желая показать удаль перед друзьями – сослуживцами решил сыграть в «гусарскую рулетку». И револьвер то выбрал вроде как безопасный – здоровенный Лефоше на двадцать один патрон… Это же так весело – зарядить одну камору в барабане, раскрутить и поднести к виску. И потому когда грохнул выстрел Кауфман как – он готов был поклясться – никто из весло выпивающих и обнимающих «модисток» товарищей не понял что произошло – точнее не поверил. А потом разом протрезвев от ужаса бросились кто к дверям кто к распростертому телу … Визг девиц, портовая брань «мадам», кроющей на чем свет стоит мертвого дурака испортившего репутацию заведения, такая же брань из уст полкового командира на следующий день… Кауфман пил. Мгновениями сквозь гул голосов, наигрыш оркестра, сквозь табачный густой дым приходили тени того чего не было и быть почти наверняка не могло. Но что обречено было стать его кошмаром. Личным кошмаром, манией и паранойей оберегателя жизни монарха…
…Знакомый интерьер Охотничьего домика в Петергофе… Пляшущий в ладони бессмысленный уже «смит-вессон». Такие же бессмысленные шашки и карабины в руках конвойцев. Хохочущая девица в пеньюаре с незнакомым в то же время знакомым лицом по которому течет размазанный грим – лицом на котором написано яростное торжество полной победы. Не лицо человека – лик Медузы-Горгоны внушающий бесконечный обреченный ужас… В ее руках – длинный окровавленный кинжал. Красные пятна на мебели и обоях… Нагое женское тело на ковровой дорожке за которым тянется кровавый след идущий к дверям – оставшийся когда несчастная пыталась спастись. И еще одно тело – молодого мужчины на огромном ложе лежащего навзничь среди вороха окровавленных простынь…
И дальнейшее – вертящееся в сатанинском калейдоскопе… Синие жандармские мундиры. Черные прокурорские. Безжизненное лицо седой старухи в которую обратилась Мария Федоровна – смотрящей на него – виновника – и не видящей. Серые стены камеры Шлиссельбурга… Сенатские своды уведенные уже не из зала, а с той самой скамьи… И неизбывное осознание невозможности что-то исправить. …И каждый раз злей и угрюмей опрокидывал в горло очередную порцию коньяка русский немец и артиллерист которому отныне уже не стрелять из пушек – Александр Александрович Кауфман. Но как же все скверно! Судьба его государя и России зависят от того – взбредет ли какому-нибудь шляхетному выродку или просто начитавшемуся брошюрок болвану из поповичей или разорившихся мелкопоместных – кинуть бомбу в карету…
– Лучше уж с турками воевать, с англичанами, с азиатским туземцами… Там враг понятен виден – там с ним можно хоть договорится… Но с этими бомбистами… – самому себе пожаловался Кауфман. Ну нет уж! Ничего у этих мерзавцев не выйдет!
– Только через мой труп! Вопрос чести… Именно – а никак иначе! А вы что думали, господин поручик? – чуть заплетающимся языком бросил он не то Сарматову не то еще кому.
* * *
Постановление Совета Министров о внесении изменений
Во Временные правила о евреях»:
1. Воспрещается евреям заниматься любой юридической деятельностью
2. Воспрещается евреям заниматься финансовыми промыслами любого рода
3. Воспрещается евреям приобретать земельную собственность на всей территории Российской империи
4. §§ № 1–3 не распространяются на территорию Варшавского генерал-губернаторства и Великого княжества Финляндского
5. Отменить положение Правил от 1887 года о запрете евреям, живущим в деревнях переезжать на постоянное место жительства из одной деревни в другую.
6. Для наилучшего устройства положения о подданных иудейского вероисповедания учредить особую комиссию во главе с Министром Внутренних дел Плеве В.К.
* * *
Совершенно лишенная логики и стройности политика в иудейском вопросе!
Батьянов передает мнение якобы сходящее от царя – дескать нам нужны евреи – сапожники, токари, плотники, а евреи адвокаты и прочие подобные нам без надобности.
Другие говорят о влиянии Плеве – тот юдофоб наивысшей пробы, но озабочен тем что черта оседлости переполнена евреями, по большей части не находящими себе достаточного заработка, и это де является постоянною угрозою для общественного спокойствия. Завтра этот полицмейстер в министерском кресле чего доброго сочтет что фасоны шляпок угрожают этому общественному спокойствию…
Иные впрочем кивают на мадемуазель d’Orlean – дескать эта линия Бурбонов по некоторым слухам особенно не любит евреев. Или и в самом деле она его просила не только эмансипировать женщин, но и ущемить иудеев?
Александра Богданович «При четырех императорах»
* * *
Англия. Туикенхем. Сент Питерс Роуд. Особняк герцогов Орлеанских
…Ну, относительно евреев ты точно его не просила, – прокомментировал Луи-Филипп откладывая газету.
– Нет, – почему то вспыхнула Елена. Не просила и не буду… Императору Российскому наверное лучше знать как ему поступать с его подданными. И добавила.
А если говорить начистоту я не понимаю – отчего так все носятся с этими… людьми. Несчастные и угнетенные… Я тут изучая принесенные мадемуазель… она поморщилась и выговорила по слогам Ага – фок – ле – йя справочники узнала что иудеи составляют в иных местах до половины от числа купцов Первой гильдии. А уж как во Франции угнетают Ротшильда…
Добрая усталая улыбка появилась на лице графа.
– Оставим этот вопрос. Но отрадно что ты читаешь русские издания. И наверное не только статистические справочники?
– Конечно. Вчера я закончила мсье Тургенева… эээ – «Охотничьи рассказы»?
– «Записки охотника» – поправил Луи-Филипп.
– Да – именно так! Еще прочла книгу Жюль Верна «Михаил Стогов» в русском переводе – Папа, но это же ужасно! – покачала она головой. Какие абсурдные картины рисует мсье Верн! Это совсем не похоже на Россию – даже имя этого… она запнулась – Феофар-хана совсем не татарское!
– Дочь моя, – улыбнулся Луи-Филипп – мсье Верн писал эту книгу не для умных английских мисс к тому же бывавших в России. А для нашей французской и европейской публики для которой Россия – это где то между Монголией и Северным Полюсом.
– Но есть же… здравый смысл и добросовестность! – растерянно пожала Елена плечами.
– Элен! – опят улыбнулся граф. Ну о чем ты говоришь – мсье Верн написал уже восемь или девять десятков романов – есть ли ему время читать всякие скучные книги про то как на самом деле живет Россия и кто такие татары? Он и Францию то покидал всего считанное число раз – и дальше Алжира никуда не выбирался. Кстати – спохватился он. О путешествиях! Ты не забыла что нас приглашают нас на 4 марта на торжественное открытие железнодорожного моста через Фёрт-оф-Форт.
– Нас?
– Я и сам удивился – но там будет принц Уэльский и еще немало людей из Палаты Лордов…
А – как «svadyebnih generaloff»? – ввернула она русскую фразу. Ну тогда… Постой отец – но наверное надо связаться с посольством и спросить – следует ли мне принять приглашение? – девушка была в глубокой растерянности. Пристало ли там быть невесте императора?
– А зачем беспокоить посольство? – вдруг привстал Луи-Филип. Отбей телеграмму в Санкт-Петербург. Да – я распоряжусь…
Оставшись одна Елена вернулась к чтению – пока есть время до очередного визита дочери русского посла Агафоклеи фон Стааль.
Книга была правда не о России – а о загадках древнего Египта. То был сборник музея Лувра посвященный памяти знаменитого Огюста Мариета. Сочнение это стало одной из любимых ею книг. Листая страницы она размышляла…
Огюст Мариет прибыл в Каир 2 октября 1850 г… Со своим маленьким караваном он двинулся на юг и, разбил лагерь в Саккаре, между руинами древних стен и рухнувшими старинными колоннами.
Прогуливаясь по окрестностям своего лагеря, он обнаружил торчавшую из песка голову сфинкса. Пройдя еще несколько метров, он наткнулся на разрушенную каменную плиту, на которой можно было разобрать надпись «Апис». Теперь молодой ученый воспрянул духом… Мариет вспомнил древних авторов – Геродота, Диодора Сицилийского и Страбона – которые сообщали о каком-то таинственном культе Аписа в Древнем Египте.
«Здесь, как я уже говорил, почитаемого богом быка Аписа… установили в храме. Здесь находится и храм Сераписа – Серапеум. Он стоит на таком песчаном месте, что ветер наметает песчаные холмы, и мы видели сфинксов, засыпанных песком наполовину или даже до самой головы…» – так писал Страбон.
Мариета обуял настоящий охотничий азарт. Он нанял несколько десятков рабочих и велел раскопать маленькие песчаные холмы, следовавшие один за другим через каждые несколько метров. В результате удалось извлечь на поверхность сто тридцать четыре сфинкса, расстояние между которыми составляло примерно шесть метров. Образовалась целая аллея сфинксов. Древний историк Страбон оказался прав!
12 ноября 1851 г. перед Мариетом наконец открылся вход в подземелье.
Когда осела пыль и принесли факелы, Мариет увидел перед собой нишу с массивным саркофагом. У него не оставалось ни малейших сомнений: цель поисков была достигнута! Здесь, внутри саркофага, должна была находиться мумия священного быка. Приблизившись к саркофагу Мариет обнаружил, что гигантская крышка сдвинута с места. Но саркофаг был пуст!
