скачать книгу бесплатно
– Не всё так безнадёжно, как ты описываешь! Люди везде разные. Кому-то замуж хочется, а кому-то просто пообщаться дома не с кем. На этих сайтах сколько угодно случаев, когда люди даже женятся! Там, когда удаляешь анкету, то ставишь галочку в специальной графе: причина ухода с сайта. Надоело, разочаровался, нашёл свою единственную! Я три раза удалялся, когда находил единственную, знаю.
Она посмотрела на меня, и у неё снова навернулись слёзы. Видимо, я елозил по больным струнам её души. Я – жестокий человек. Бестактный и циничный. Как там у Высоцкого: «Нас не надо жалеть! Ведь и мы никого не жалели!»
Вторая жена добила во мне всё то немногое человеческое, что ещё оставалось после первой. Я временно остался без работы, а, значит, и без денег. И она меня банально выгнала. Американский вариант! Вернее, сделала так, чтобы я ушёл. Она жарила на обед только две котлеты: себе и дочери. Мужу? А он что – сегодня что-то заработал? С зарплаты покупала гостинцы себе, дочери и кошке. На Пасху без предупреждения уехала к какой-то подруге. А ведь за год до того я весь свой денежный запас потратил на ремонт её старой квартирки, куда мы после этого ремонта и переехали. Купил сантехнику, мебель, много чего сделал своими руками. И вдруг – «ноу мани – ноу хани!» На вопрос: как же так? Ведь я на тебя столько потратил, а тебе всё мало! – Последовал гениальный ответ: за это я с тобой два года сексом занималась!
Хорошо, что у меня есть своя квартира и неизменная Т-9! За те полтора года, что я у неё не был, она изучила испанский язык, осилила всего Павича и Мураками, научилась играть на бирже, быстренько заработала на акциях почти полмиллиона и разменяла однокомнатную на окраине на двушку поближе к центру города. Но главное, что меня тогда спасло от голодной смерти – вскоре после ухода от Б-9 я в какой-то подворотне нашёл кошелёк с деньгами. Там оказалось целых триста шестнадцать рублей! Эти потерянные кем-то деньги попали именно к тому, кто в них нуждался больше всего! Короче, до светлых времён на сухарях и одноразовой лапше я продержался, хотя в тот момент снова хотелось повеситься. Но один раз я уже вешался после того, как меня бросила Н-1, и испытывать эти ощущения заново организм почему-то не хотел.
* * *
Я посмотрел на часы. На улице потемнело как-то несуразно рано, и пока я пытался понять – почему? – в крохотных окошках полуподвала внезапно стало совсем черно и ливануло так, что шум дождя заглушил джазовые рулады Би Би Кинга. Ведь хотел ещё взять с собой зонтик! Два раза на этой неделе брал – и, естественно, зря. А теперь придётся мокнуть. Да ещё эта женщина в белом не дай бог попросит проводить её до кровати и просушить все волосы полотенцем. Я снова оценил её как женщину и пришёл к единственному выводу: не моего поля ягода! Да, что-то в ней есть. Личико милое, если не смотреть на второй подбородок. Волосы – просто класс. Но этим плюсы ограничиваются. Конечно, можно настроить плуг на малую глубину, записать ещё одну мордочку в актив и постараться максимум за неделю забыть, запить, заспать то, что пять минут шептал ей сгоряча, а потом битый час выслушивал о несбывшихся надеждах. Но с годами азарта всё меньше, и уже не понимаешь, ради чего ещё одна звезда появляется на капоте твоего ржавеющего драндулета. И вообще не понимаешь – зачем весь этот карнавал. Одни маски, и кто за ними скрывается – не узнать никогда. Что они хотели от тебя, а что – ты от них – уже забылось, и хочется закрыть глаза и попросить главного машиниста жалостливым голосом: «Да выпустите же меня отсюда наконец! Я сел не в ту электричку!»
Рыжая что-то говорила про объектив, потом начала задавать на удивление умные вопросы по съёмке в темноте, съёмке на приоритете выдержки и диафрагмы, склейки панорамы. Говорила, что с Кипра хочет привезти хорошие снимки заката и какого-то известного храма, а не то, что прошлый раз она наснимала в Кракове: ни кожи ни рожи. Судя по её сбивчивому монологу, термины эти она прочитала только сегодня, мало что в них поняла, но к встрече со мной зазубрила. Сообразительная! И память неплохая! Ладно, поставим ещё один плюс.
Я заказал второй чайник с какой-то свежей сдобой и начал рассказывать азы фотографии. Она от сдобы решительно отказалась, достала блокнот, фотоаппарат, стала что-то зарисовывать, записывать, попросила не торопиться. Тыкала пальцем в разные кнопочки, спрашивала их назначение.
Про фотоаппараты я могу говорить долго, поэтому начал автоматом отвечать, объяснять, вдаваться в тонкости, а другим полушарием вспоминал Р-7.
* * *
Ровно через пятнадцать минут она вышла из ванны в бирюзовом прозрачном халате выше колен и скромно попросила включить какое-нибудь кино или музыку. Я включил видеоконцерт Стаса Михайлова – лучшее средство для размягчения любой женщины, – и мы забрались под одеяло. Она легла на спину и я снял с неё халат. От пупка до груди, словно пуговицы, через одинаковые расстояния на её смуглой коже белели четыре небольших круглых шрама, словно по ней когда-то дали очередь из автомата, проведя стволом сверху вниз. Ещё две продольные отметины находились ближе к подмышкам. Огромная грудь не теряла формы, как бы ни легла её хозяйка. На ощупь она напоминала мяч для очень большого тенниса, и так же слегка заскрипела, когда я надавил посильнее.
– Сильно не жми! – попросила она.
– Зачем тебе всё это? – не удержался я от, наверно, бестактного вопроса. – Ты же и без того отлично выглядишь! Разве в этом счастье?
– Наверно, я просто дура! Если можешь – не обращай внимания. Если не можешь – скажи! Я исчезну через минуту.
Больше к теме липосакции и силикона мы не возвращались. Утром я уходил на работу, а по возвращении меня ждал обед из трёх блюд. Моя миллионерша, вся в муке, стряпала пирожки с печенью и варила супы. Сама ходила на базар и по магазинам, а через три дня в её знакомых уже числились владелица местного солярия и тренер по фитнесу из ближайшего спортзала.
– Я сегодня плодотворно провела день! – отчитывалась она, как только я вечером переступал порог. – Позагорала. Покачала пресс. Разговорились с одной тёткой в спортзале. Оказывается, тут где-то недалеко есть частный сектор. Может, купим домик? Я всё равно хочу перебираться оттуда сюда. Свой дом я смогу продать миллиона за три. Добавим сколько не хватит – и купим тут.
– Ты знаешь, сколько тут стоит домик? – пытался умничать я, садясь за чай с горячими пирогами.
– Деревянный можно взять за четыре. Каменные начинаются от пяти. Я звонила в агентство. Мне понравился один вариант за семь двести. Не вижу проблем. Кроме хорошей зарплаты у меня небольшой бизнес: свой кемпинг на берегу Енисея. Никаких затрат, никаких хлопот. Там командует мой друг. От меня требуется только юридическое сопровождение и поддержка в случае чего. Я его сильно выручала пару раз. Ситуации разные бывают, а у меня в местном ГУВД много знакомых. Я же как-никак капитан милиции в прошлом. И бандиты меня знают, и власть. Думаешь, я свой «Lexus» в магазине брала? Он мне обошёлся по цене новых «Жигулей». Главное – на нём не ездить западнее Новосибирска. Он там в угоне числится, а тут – нет. Только ты об этом не особо распространяйся если можно.
Через неделю жизни с ней я понял, что на земле есть рай. Что боженька сжалился над сыном своим грешным и послал, наконец, ему свою благодать в виде этой странной, как светофор в тундре, дамы. Вообще, я не люблю независимых женщин. Коль она независима и я независим, то – что нам вместе делать? Женщина, с моей точки зрения, должна быть слабой, и тогда в мозгу у нормального мужика включается что-то, что связывает пару на долгие года. Он обязан её защитить, и если с ней случится что-то плохое – позор ему до гробовой доски. А она без него реально пропадёт, потому держаться за мужика обязана хотя бы из чувства самосохранения. И такая пара живёт долго и относительно счастливо, по крайней мере, в моём воображении. Р-7 же была абсолютна независима, но сумела поставить дело так, что мне так не казалось. Она не сходила с лестницы, не подав мне руки и как бы боясь упасть. Хотя, беря её за руку, я чувствовал, что эти пальцы при случае могут сжаться на горле так, что Дездемона пискнуть не успеет. Она никогда не говорила: «Я куплю дом», а всегда – «Мы купим», хотя моих скромных средств тогда хватило бы как раз на то, чтобы поставить деревянный забор вокруг её десяти соток. Каждый вечер она давала мне подробный отчёт о проведённом дне и выясняя – что бы я хотел завтра на ужин. Всю еду она покупала только на свои деньги. Так же в квартире без моего ведома вдруг появились новые кружки, тарелки, перечницы, постельное бельё. Когда я предложил сходить в кино, она тут же спросила – ко скольки подгонять машину? Я сказал, что предпочёл бы общественный транспорт, и вопрос с машиной больше не поднимался. Потом Р-7 спросила: что ей вечером надеть на выход? Я сказал, что мне, в принципе, без разницы: она мне нравится независимо от того, что на ней надето. Она открыла свою вместительную дорожную сумку, выложила на диван дюжину разных нарядов и задумалась. Судя по её растерянному виду, перед ней лежало полпроцента её полного гардероба, и она впервые за много лет стояла перед таким скудным выбором.
– Что, и в этой майке можно? В ней же у меня всё на виду! Впервые вижу такого мужчину, чтоб разрешал своей даме ходить по городу в таком наряде!
Если новая женщина говорит мало – это настораживает: что-то скрывает. Если много – это утомляет. Из неё же вытекало слов ровно столько, сколько воспринимали мои барабанные перепонки после рабочего дня. Спасибо тебе, господи! Целых две недели своей жизни я прожил по-настоящему счастливо! Каждое утро она вставала на полчаса раньше меня, подводила глазки и делала мне завтрак. А я каждый вечер делал десяток её портретов. Она ахала:
– Это надо срочно подправить! Никуда не годится! Твой фотоаппарат за такие деньги мог бы сделать меня и помоложе! По сравнению с тобой я просто старуха! Хочешь, я сделаю ещё одну пластику? Нет? Тогда установи на свой компьютер ту программу! Я сама буду обрабатывать свою морду! Зачем ты купил такой фотоаппарат? Все морщинки видно! То ли дело моя мыльница!
Её любимой поговоркой была: «У счастливой женщины светящиеся глаза и сбитые колени».
Кое-как я смог сделать пару её портретов такими, какими мне хотелось. Она стояла под дождём в синих обтягивающих джинсах, белой куртке, под ярко-красным зонтом, на фоне жёлтого осеннего леса и чёрного неба до горизонта. Контраст на контрасте. Такой я её и запомнил.
* * *
Вот и теперь льёт дождь. Рыжая быстро обучилась сама подливать себе в кружку уже остывший чай и без устали жала на разные кнопочки фотоаппарата.
– А это что? Ах, вот даже как? Кошмар, как всё, оказывается, сложно! Как это у них всё влезло в такую коробочку? Подожди, я сейчас запишу!
И вдруг мне стало тошно. Я понял, что ей не интересен фотоаппарат. Что она всеми силами пытается сделаться интересной хотя бы мне. Человеку, на которого её первой реакцией было слово «Кошмар». А ведь первая реакция – самая верная! Раз сразу нигде не торкнуло – уже не торкнет. А этой уже не до хорошего. Хотела принца на коне. Теперь получить хотя бы коня! Образования – ноль. Единственное родное существо – собака. Попытки сыграть какую-то чужую роль, катаясь по курортам и застолбив себе место в кафе, привели к тому же, к чему меня привели в своё время вечерние сидения на набережной: ни к чему. Имитация жизни. Бутафория. Ощущение, что настоящая жизнь где-то рядом, но уже не в двух плевках. Одиночество в толпе. Но, в отличие от меня, она бросается в толпу ещё глубже, надеясь, что это и есть – выход. А я поступил с точностью до наоборот: перестал цепляться за миражи. Потому что понял: не надо надеяться. Надо резать по живому, убивая в себе желание личного счастья и благополучия. Если зуб выдернули – он уже не болит. Резать по живому и при этом не стонать меня научила Р-7.
* * *
Я пришёл с работы и застал свою божью благодать в слезах. Плакала она скупо. Она вообще вела себя подчёркнуто сдержанно везде, кроме постели. На вопрос – что случилось? – она объяснила, что её назначили в республиканский аппарат главой юридического департамента. Она давно подавала заявку на конкурс и совершенно о ней забыла. Сегодня ей позвонили и сказали, что в понедельник она может осваивать новый кабинет в сером доме. Это то предложение, от которого не отказываются. И дело не в зарплате с кучей нулей и другими возможностями, а в специфике работы людей в полувоенной униформе. Это приказ, за неисполнение которого пожизненно приковывают к позорному столбу. Это даже не казнь. Это гораздо хуже.
– Есть, конечно, одна возможность, чтобы мы не расстались. Но я прекрасно понимаю, что она невыполнима. Я предлагаю тебе ехать со мной. Бросить тут всё и уехать. Будешь там кум королю. Вернее – королеве.
Она упёрлась лбом в окно и с тоской смотрела на купол церкви. Вечерело. Купол красиво подсвечивался лучами заходящего солнца и выглядел торжественно и величаво. Изредка с грустью в голосе тренькал колокол. Судя по безнадёжным интонациям, она заранее знала мой ответ, но не предложить этот вариант не могла. То ли до меня не до конца дошло, что это – финиш, то ли где-то в глубине души я ожидал чего-то подобного по окончании её отпуска, но всё, что я смог сказать:
– Ты правильно понимаешь. Конечно, я никуда не поеду. Кто я там буду? Никто!
– Как всё глупо получилось! Прости, я не хотела! Прости!
– В моей жизни счастье долго не селится. Так что – всё нормально. Спасибо за то, что позволила почувствовать себя человеком! Что у нас на прощальный ужин? – улыбнувшись, попытался пошутить я, хотя изнутри весь покрылся изморозью.
Она прижималась лицом к холодному стеклу окна, смотрела на закатную церковь и только шептала изредка:
– Прости… прости…
Она уехала назавтра в пять утра. Провожать её я не пошёл. Вообще прощаться не умею и не люблю. Попили кофе. Посидели молча, зажав эмоции в кулаки. Обнялись на десять секунд.
– Удачи! Не скучай!
– И тебе не кашлять! Спасибо за всё!
Она ушла твёрдой походкой. Я слышал, как по длинному коридору разлетается шорох её шагов. Всё тише, всё дальше. Потом хлопнула дверь в подъезде и наступила такая тишина, какую я слышал только в глубине заброшенной штольни в горах Кузнецкого Алатау: километр гранита над головой и никаких форм жизни. Звук захлопнувшейся двери был похож на выстрел. Снайпер выстрелил в меня. И попал. Я сполз спиной по дверному косяку на пол, закрыл лицо руками и умер.
Так что на её «Lexus-е» я не то что не прокатился – я его даже не увидел. Позднее мы обменялись несколькими эсэмэсками. В первой она написала, что старше меня почти на год. В последней я прочитал:
– Я кофе заварю. Тебе покрепче?
– Ты знаешь, мне недавно было грустно…
Ты улыбнёшься, взяв меня за плечи:
– Не уходи! Мне без тебя невкусно…
Она отовсюду удалила свои страницы и попросила нигде и никогда не выставлять её фото. Я пообещал не портить ей карьеру. Ещё она попросила больше не звонить и не писать, потому что резать по живому – больно, но быстрее зарастает, чем регулярно ковырять старую болячку. И я заткнулся навсегда. Она – мужественная женщина и в прошлой жизни тоже, видимо, была самураем. А перед новым годом мне пришла посылка без точного обратного адреса. В посылке лежал деревянный волк, стоящий на камне и тоскливо воющий на Луну.
* * *
– Извини, но мне пора! Девушка, обсчитайте нас пожалуйста!
Рыжая замерла над фотоаппаратом и вдруг вся как-то сникла. Я рассчитался с официанткой, пожелал рыжей удачно реализовать неликвиды и съездить за хорошими фотографиями. Из той словно выпустили часть воздуха. Она погасла и просто смотрела в чашку перед собой. Даже волосы в неверном свете блядских лампочек казались не рыжими, а какими-то пепельными. Я прекрасно её понимал. Только помочь не мог ничем. Вернее, не хотел. В душе не трепыхнулось ничего, даже отдалённо похожего на жалость. «Нас не надо жалеть! Ведь и мы никого не жалеем…»
– Там дождь. Как же ты без зонтика? У меня есть зонтик! Давай я тебя провожу! – подскочила она, когда я уже двигался на выход.
Ночь съела город без остатка. На остановке парили над водой три нетрезвых человеческих силуэта. Дождь шёл слабее, выдыхаясь, но повсюду неслись бурные мутные потоки. Мы с рыжей шли прямо по тёплым лужам. Тротуар под ногами, покрытый слоем воды, дрожал в свете уличных фонарей. Повсюду журчало и капало. Лица её видно не было, и смутное пятно на фоне чёрного зонта мне вдруг показалось не таким уж чужим и противным. Хоть кто-то знакомый в полном мраке! Одно слово, один жест – и расставаться не придётся! А что если…
Хорошо, что быстро подошёл автобус, а то моё внутреннее душевное равновесие под ночным дождём стало расклеиваться и протекать.
– Я как прилечу – скину тебе пару фоток! Оценишь? Ну и про ванну там подумай! – почти бодро воскликнула она и почти улыбнулась.
– Кидай! Подумаю! – крикнул я уже из автобуса.
Двери, смазанные дождём, тихо закрылись, рыжее пятно тут же пропало за чёрным мокрым стеклом. Она ничего не скинула. Может, тоже поняла, что по живому резать – быстрее заживает, а, скорее всего, чмо из чата номер пять или десять оказался менее разборчивым и закомплексованным, чем я? Не у всех же бывают в жизни такие две недели на небе, после которых больно падаешь на землю, и всё, что тебе потом остаётся – смотреть вверх.
* * *
Через пару дней после того, как Р-7 исчезла из моей жизни, тишина стала непереносимой. Я пил, ел, ходил на работу, общался с какими-то людьми, но в голове стояла полная тишина, как после взрыва фугаса в метре от твоего окопа. Я постарался не резать руки по старой привычке и не уходить в запой. Потом нашёл на полу подъезда рекламную газетёнку, открыл последнюю страницу и набрал первый попавшийся номер.
– Агентство «Клеопатра» слушает!
Предельно эротичный голос не оставлял сомнений в том, что выбор девочек невелик, товар залежалый и рассчитан на обслуживание нетребовательных к красоте пролетарских окраин.
– Мне какую-нибудь даму на часик. Только не толстую! – вежливо попросил я.
На том конце вышла заминка. Трубку прикрыли ладонью и начали обсуждать детали. Через двадцать пять секунд, когда я уже искал глазами телефон конкурирующей организации под названием «Ариадна», из трубки донеслось:
– Вам как срочно? Просто пока рано, девочки подъедут ближе к вечеру. Мы сможем вам помочь часа через три.
Я давно не пользовался такими услугами и совсем забыл, что у них самая работа начинается тогда, когда дети засыпают, а тем, у кого их нет – не спится.
– Годится через три. Постараюсь дотянуть. Перезвоните по этому номеру. Только просьба: худую! Рост, цвет волос – до лампочки. Возраст – чтоб только не ветеран войны. Но не толстую! Толстая поедет обратно, сразу предупреждаю. У меня на них аллергия.
– Хорошо! Мы перезвоним вам ровно в десять на восемь девятьсот пять ноль восемьдесят шесть сорок четыре двенадцать! Девочки у нас – высший класс!
В трубке раздались эротичные гудки.
Мне не хотелось секса. Мне надо было хоть как-то заполнить вакуум в голове. Любым дерьмом, но заполнить. Выбить клин клином. Сделать хоть что-то с любой бабой, чем опять лежать одному и думать, что на этот раз уже точно – всё. Конец. Ни желания жить, ни надежды на счастье уже не оставалось. Последний нетронутый кусочек души она забрала с собой, в груди остался только серый бутовый камень.
До десяти я занимался тем, что пересматривал а потом стирал кое-какое наше с ней видео. Заодно стёр всего Михайлова и Талькова. Я не мог себе представить, что буду смотреть этот концерт в «Олимпийском» с кем-то ещё. И понял, что больше не смогу слушать лирические песни про несвоевременность – вечную драму, где есть он и она.
Ровно в десять эротический голос сообщил, что сука готова к случке. Ещё через полчаса раздался стук в дверь. Сутенёр опытным взглядом мельком глянул на меня, потом засунул голову в комнату:
– Вы один?
– Один. Я эти порядки знаю! – устало сообщил я.
Что ни говори, а в этом плане они – молодцы: если клиент под мухой или в хате мужиков больше, чем заказанных девочек – сразу до свиданья!
– В этом месяце у нас десять процентов скидка или двадцать минут к каждому часу бесплатно. Каждый пятый визит за половину стоимости. Девочка хорошая, но тут небольшая проблема! – он даже смутился.
Вид смущённого сутенёра дорогого стоит, и мне стало легче. Что уж там за проблема с девочкой – я пока не знал, но от общения мне уже повеселело.
– Она на клык не берёт! – шёпотом посплетничал он мне. – Учится на стоматолога в меде. Что-то им такое на лекции рассказали. Теперь хоть убивай – не даёт в пасть. Для вас это принципиально?
– Можно сначала на товар глянуть? – заинтересовался я.
Из-за двери парень выудил крашеную блондинку средней комплекции в короткой футболке, миниюбке и чулках с резинками. На левом плече – небольшая наколка в виде бабочки. Любят они наколки на разных поцелуйных местах. Непременно нечто крылатое: бабочка или птичка. Роста она была как Р-7, и в принципе, если глотнуть стакан, даже чем-то её напоминала. Она смотрела на меня стандартные полсекунды и сразу как-то внутренне расслабилась. Видимо, успокоилась за свой рот. Опасений на эту тему я у неё не вызвал.
– Да нормально! – я протянул сутенёру деньги. – Бонус беру минутами! Приезжайте через час двадцать!
* * *
Ночью мне опять приснился мёртвый литовец. Обычно он снится мне на вторую или третью ночь после хорошей пьянки. Если пил два дня – литовец приходит на вторую ночь. Если три – то на третью. Больше трёх дней я пить не могу: организм отторгает алкоголь и вообще всё, что пытается в него проникнуть тем или иным способом. Через три дня возлияний смотреть в зеркало становится просто стыдно. Проблемой оказывается дойти не то что до ларька с пивом – до туалета. И тогда понимаешь, что в жизни одному есть реальный минус: чуть что случись – и, как говорится – воды подать некому. Поэтому алкоголем после второго развода я не злоупотребляю, а, значит, и литовца вижу редко. Сегодня он пришёл без похмельного синдрома, но темы нашего разговора это не изменило. Вообще сложно изменить тему беседы с человеком, которого ты давно убил. Поэтому и литовец ничего нового мне не сказал.
– Ну что? Искал счастья, да снова мимо? То это тебе не так, то – то. То толстая, то тупая, то уши большие, то семечки лузгает, то Куросаву твою глядела, да вдруг храпанула. А та президента не любит! На тебя не угодишь! Не задумывался, почему сто тысяч женщин – полные дуры, а вокруг них летает этакий супермозг! Орёл, сука, нашёлся! Все дураки – один ты умный! А мобыть наоборот? Тогда всё зараз сходится!
– Есть такое выражение, дед: почему все дуры такие бабы? Вроде – ерунда, а как задумаешься – и верно! С другой стороны – чё ты лезешь куда не просят? По ночам подслушиваешь! Может ты извращенец? – отвечаю я ему. – Настроение и без тебя – не очень. Чё припёрся? Я не пью с Пасхи, а ты припёрся! Соскучился? Поцелуй мои нижние уста?
– Ты три дня назад пиво сосал! Алкашом жил, алкашом подохнешь! Даже могу сказать – где и когда! Хочешь?
Его борода затряслась, но смеха я не услышал. Убиенные не смеются. Они только обозначают, что им в данный момент было бы смешно, будь они живы.
– Три дня назад я выпил одну бутылку «Клинского». Это вообще не повод для твоего визита! И свои прогнозы оставь при себе. Я их уже сто раз слышал. То я утону, то повешусь, то замёрзну, то меня зэки на зоне зарежут. Я уже все твои сроки пережил, так что прогнозам твоим цена – как прогнозам погоды. Пальцем в небо!
– Ну да, ошибся пару раз. Но согласись: каждый раз было близко! В том, что ты не помер – моей вины нет никакой. Видать, кто-то ещё на тебя прогнозы делает. Судя по всему – баба какая-то. Никак – кандидатша твоя нерасчёсанная. Ты всё на баб время тратишь, а она индийских богов изучает! Уже триста зазубрила, ещё три тысячи осталось. Хочет, небось, чтоб ты ей дитё заделал. Потому-то ты тогда на Подлысане не замёрз и в Каче не потонул. И прокурор дело закрыл на тебя, охломона, когда ты карточку с голыми титьками той дуры замужней на всеобщее обозрение выставил. Только оба вы со своей кандидатшей – идиоты! Она думает, что индийские боги есть, а ты думаешь, что загробной жизни нет. Дураки оба!
– Ага, – отвечаю я ему полусонно, потому что даже во сне спать хочу, а этот гад всё болтает и болтает, – и повеситься как-то не получилось, и на зону не отправили, хотя два раза к прокурору таскали, и из-под машины успел выпрыгнуть. Было дело. Теперь всё? Иди, дай поспать!
– Ты кроме меня ещё жену мою убил! Двух коз с козлёночком голодом уморил! И курей! Тебе за это мучаться и на этом свете, и на том. Так и знай!
– А ты моего дядьку зарезал! На меня своего пса натравил! Так что помолчал бы уж, праведник!
– Я его за дело зарезал, а ты мою жену просто так голодом уморил!
– Ну, всё! Ты меня достал! Да будь моя воля – всех бы вас до пятого колена этапом на Сахалин отправил! – рявкнул я на него и проснулся.
За окном стояла темень. В щель окна проникал шорох дождя. Я включил телевизор и глянул на часы. Четыре утра. Понятно: час быка минул, петух прокукарекал, нечисть сгинула. А ты тут лежи как дурак и вспоминай всё, что накопилось за годы неправедной жизни.
* * *
В маршрут по Малому Караголю я пошёл один. Ходить одному в маршруты геологам вообще-то запрещено. Но не категорически. В книге по технике безопасности перечисляются вещи, которые геологам во время полевых работ делать запрещено либо не рекомендуется: ставить палатку в затопляемую пойму реки, ставить палатку около сухих деревьев, переходить реку вброд босиком, стрелять на звук, подходить к вертолёту и коню сзади, трахать мозг медведю с апреля по июль, хватать гадюк за хвост с криком «Ни фига себе червяк!», ходить в маршруты в одиночку и т. д. Книга эта довольно толстая, написана, что называется, кровью, и геологи вечерами у костра любят приводить примеры нарушения этих правил и тут же последовавшей расплаты. Но жизнь в рамки не загонишь, поэтому то, что запрещено – делают почти все. А вот то, что запрещено категорически, делают тоже почти все, но реже.
Мой напарник заболел. Простыл, что неудивительно. Стоял октябрь. Ночами доходило до минус десяти. Ноги в резиновых сапогах постоянно мёрзли, да и иммунитет у народа к концу сезона снижается из-за недостатка витаминов. Благо – не Таймыр, до цинги дело не дошло. Но гвоздика и виноград в Сибири не растут, а черемша и дикий лук – продукт сезонный.
Нам оставалось сделать последний маршрут по самому дальнему ручью, взять полсотни донных проб и сделать радиометрию. Но Иваныч поднялся среди ночи и, стуча зубами, начал шарить в своём огромном рюкзаке. Я высунулся из спальника и включил фонарик. Вылазить ночью из спальника жуть как неохота. Дрова в печке прогорели, и через пять минут температура воздуха внутри палатки сравнялась с той, что снаружи. А снаружи температура такая, что лужи глубиной пять сантиметров промерзают к утру до дна. Поэтому телодвижения Иваныча сразу меня насторожили, тем более, что ещё днём он жаловался на ломоту в суставах и слабость.
– Температура попёрла. Аспирин ищу. Один день до победы не дожил! – посетовал напарник, проглотил две таблетки, запил водой из носика закопченного чайника, стоявшего на углу печки, и снова залез в спальник.
Когда в семь утра мы вылезли из палаток завтракать, одного взгляда на Иваныча стало достаточно, чтобы понять: в маршрут я иду один. Он сделал было попытку собраться, но пошатнулся, сел на нары, вытер пот со лба и озадаченно прошептал:
– Ни хера себе мне вставило!
А поскольку под конец сезона в нашем отряде остались только мы с Иванычем и повар, то выбор помощников у меня был не богатый. Поэтому радиометр я решил не брать: барахла за спиной и без того хватало. Взял упаковку мешочков для донки, этикетки, карабин, рюкзак с обедом, полевую сумку, и отправился в глухомань.
Когда по тайге идёшь не просто так, а с работой, то и усталость почти не замечаешь, и время летит быстро. К обеду я добрался до нужного ручья и свернул с большого русла в маленькое. Вокруг громоздились Саянские горы, и русло, по которому я шёл, вскоре стало напоминать миниканьон шириной метров пятьдесят с почти отвесными стенами. Километра через полтора правый борт ручейка резко перестал быть отвесным, и я вышел на огромную поляну, со всех сторон окружённую горами. В принципе, я давеча разглядывал карту-двухсотку и знал, что за маршрут мне сегодня предстоит, но такие контрасты надо видеть вживую: глядя на бумажку, представить реальные Саянские горы сложно.
