скачать книгу бесплатно
Дуб? Ну, он среди них самый слабый был в учебе. Так, на троечку едва тянул. Потому еще могли свои сказать «Дуб». И секции или кружки – да, когда бы… Он в семье – один мужик. Мать, да их с сестрой двое. Вот на нем и держалось все. Жили на самой окраине. Огород – на нем. Свинью держали – тоже он все делал. Когда участки под картошку давали, так они всегда записывались. То есть, трудная жизнь, конечно. Не гламур, не как в кино. Но голодных у них в семье не было, а физический труд – он его поднял так, что был Дуб даже покрупнее, пошире того же Портоса. Такой большой, немного сам в себе увалень. Спокойный и рассудительный. За это некоторые думали, что он дурачок, что ли. А он дурачком не был. Крепкий середняк в учебе. Если бы не хозяйство, так и в хорошисты бы вышел. Тем более, с такими друзьями. Теперь вот даже не знаю, как мать-то будет управляться одна. Сестре-то его всего десять лет.
Мы не богачи, совсем нет. Но для Кирилла – все условия. Книги, компьютер хороший, телефон новый, когда старый поломался… Я знала, что его мальчишки Атосом зовут. Так это же хорошо, когда такая дружба! И Атос, он по книге если – хороший. Правда? Приходили ребята в гости, пили чай. Пироги им пекла. Вот Саша, ну они его Дубом называли, такой плотный мальчик, большой – он очень мои пироги любил. Всегда ел и нахваливал. Я ему и с собой давала всегда несколько, чтобы сестру угостил, да матери передал.
А еще Кирюша очень любил животных. Так и нес, то птенца в коробке, то щенка какого-то, то котенка. Покупать-то мы никогда не покупали. Он сам приносил. Сам и выкармливал всегда. Там, в комнате своей, держал. Я знаю, у многих проблемы с детьми. Не заставишь никак с собакой погулять или за кошкой убрать. То есть, брали для детей, а вышло, что отвечать все равно родителям. Так вот с Кирюшей у меня не было никаких проблем. Все сам, все сам. Выкармливал и выпускал. И снова приносил. У нас всегда в углу под батареей кто-нибудь пищал в клетке. Он был очень, очень добрый… Как нам теперь жить?
В детстве, в детском саду, его еще называли Алешей Поповичем. Потому что был он такой богатырь на общем фоне. Но не назовешь же Муромцем или еще кем – потому что он Алеша. Добрый-добрый. И самый большой. Потому что мы его правильно кормили с самого рождения. От себя отрывали, но ему – самое лучшее. Вот когда йогуртов не было нигде – помните время, да? – мы ему привозили, заказывали друзьям. Игрушки всякие покупали. Так он, знаете, какой любознательный был? Он все мог разобрать. Говорили нам тогда врачи, что вот эту мелкую моторику развивать надо, чтобы пальцы были ловкие. Ну, и к чему всякие там конструкторы, когда он у нас будильники разбирал до винтика! А как он потом запускал юлой всякие шестеренки…
В школе его все любили. Даже учителя. Он не отличник был – хорошист. Но спокойный и исполнительный.
Мой брат был самый лучший! Самый сильный! Теперь у меня совсем нет брата.
Нет, я про клички ничего не скажу. Некогда мне было смотреть, с кем он там компанию водит или какие клички получает. У меня работа. Скажешь ему, бывало:
– Володя, уроки…
А он в ответ:
– Уже выучил.
И, правда, выучил. В дневнике всегда пятерки и четверки. За олимпиады благодарности. Мы думали, он после школы в университет пойдет. А дальше – как сам уже настроится. Он же гуманитарий, весь в мать. Книжки читал разные. С языками у него тоже все было в порядке. В школе шел английский, так мы еще приглашали на дом учителя, и он давал немецкий. Потому что языки надо всякие сразу учить. Будущее у нас с Европой. Вот, чтобы мог понимать, объясняться.
Друзья? Да, я знаю… То есть, знал, что у него были друзья. Но к нам не приходили. Они все время где-то там во дворах собирались. Ну, теперь-то средства коммуникации такие, что не надо долго сговариваться. Созвонились быстро, конференцию провели, и вперед – на митинг. На встречу, то есть.
Спорт – это обязательно. Я его сам в каратэ записал. Он не хотел сначала, а потом втянулся. Там ведь не только нагрузки физические и общее развитие организма. Там еще и воспитание.
В общем, сыном своим я гордился…
Да, наш экипаж был первым на этой аварии. Там страшное дело, конечно. Машина, прошу прощения, просто всмятку. Этот вот, обвиняемый – весь в подушках и в крови. Хоть и ничего серьезного, вроде. А мальчишки все поломаны-побиты. Чтобы тела достать, пришлось резать кузов. Ни двери, ни окна – все всмятку, я же говорю.
Что? Обвиняемый? Да от него разило! И он сразу сказал, что выпивал в этот день. Еще что говорил? А кто его слушать будет? Протокол составили, схему нарисовали. Он подписал, и мы его отправили в больницу. Вот и все.
Ага, все по инструкции и по правилам.
А пацанов жалко, конечно. Это ж, понимаете, будущие отцы. И защитники наши будущие. То есть, могли бы стать защитниками.
Четверо пацанов… Эх…
Да, я был крепко выпивши. Мы в тот день с другом встречались. Он давно в городе не был, а тут вот получилось встретиться. Ну, вспомнили молодость, поговорили, кто и кого видел… Что пили? Водку, конечно. Самый мужской напиток.
А что вы на меня кричите? Ну, да, учитель я, и что теперь? Уже мне и дома выпить нельзя? Вы бы лучше на своих кричали раньше-то… Что меня спрашивают, то и отвечаю. Честно и откровенно. Да, пил. Да, с другом. Да, за рулем потом был… Ну, ладно – пьян. Был пьян.
Рассказать, как все было? Вот при них при всех? Ну, хорошо. Хорошо… Да уже рассказываю, не шумите!
День был хорошим, теплым. Экзамены закончились, отметки все выставлены. Завтра – суббота. А тут как раз друг прилетел на целую неделю. Он тут же мне позвонил. Я сгонял на машине за ним. У меня «аудюха» – пожилая, но еще на ходу. Встретились, закинули вещи домой. Потом заехали в магазин, закупились всяко. Все под разговоры, не слишком торопясь. Поэтому ко мне попали уже к вечеру.
Я поставил картошку жариться, а он овощи резал. Водку сразу кинули в морозилку. Сок – остужаться. Чисто по-мужски все было: картошка прямо со сковороды, нарезка овощей, соль-перец, лук-чеснок и все такое. Водка уже остыла, наливалась медленно и густо.
Ну, разговоры пошли, кто и что и как. Успели выпить пол литра.
В голове уже чуток звенело, но самый чуток. Мы же закусывали крепко, да и не пили залпом свой стакан. Так, по стопочке, по чуть-чуть, по полтинничку, по второму…
А тут, слышим, сработала сигналка на моей машине. Я из окна кнопкой отключил. Через пять минут – снова воет. Я снова – кнопкой. А она опять. Уже ночь на дворе, спят все, а тут моя машина надрывается. Вот что бы вы сделали? Я так ключи взял, на улицу выскочил. Прямо вот, в чем был – в шлепках.
Нет, кататься никуда я не поехал. И ваш сарказм мне вполне понятен. все было совсем не так.
Я вышел из двери, вижу – тень какая-то у машины. Только хотел закричать, чтобы шел дурак куда подальше, а то ведь за себя не отвечаю. Да еще и друг у меня на кухне – услышал бы, помог. Но тут меня зажали, как в кино. Двое за руки взял крепко-крепко, а один – пнул… Ну, сами понимаете, куда пнул. Я ключи выронил, согнулся, но парни крепкие – потащили. У меня же ни крикнуть, ни охнуть – просто даже вдохнуть не могу.
У машины был Стрельников. Они его еще Дубом называли. Стали меня перед ним на колени ставить. Стали угрожать. Спрашивали, за что я Дубу поставил двойку, и ему теперь из-за меня этим летом пересдавать придется. А когда я попытался что-то сказать, Иващенко, ну, который у них за Атоса всегда, ткнул меня ножом в спину. Так, чуть-чуть, но кровь пошла, я почувствовал. А сам он, смотрю, какой-то взвинченный, дерганный. И вижу – ему это дело с ножом очень нравится. Он сразу мне еще и еще резанул. И просто вот прыгает вокруг, мол, дайте, я ему все объясню. Мол, он нам не только все расскажет, он сейчас в школу поедет и сам оценку переделает.
Было страшно. Потому что про него говорили, что целое кладбище животных у него. Мол, мелочь всякую пытает и потом закапывает за домом. Садист. Ну, дети же – ничего не скроешь!
Потом они меня били. Они умели бить. Было больно так, что только сипел сквозь зубы. И все думал, что же там друг, что ж он не выходит на помощь. А друг как раз придремал. После самолета, да после водки этой – сморило его в тепле и тишине.
Тут им стукнуло в голову, что действительно в школу надо ехать. Мол, у них все за одного, а потому они тут кого угодно – в хлам. Но другу помочь надо. Нельзя, мол, Дуба на переэкзаменовку. У него по дому дел много.
Иващенко сел сзади и все колол меня ножом в плечи и в шею. Кольнет, надавит – отпустит. Кольнет, кровь пустит – отпустит. Я в зеркало гляжу, а он совсем уже мутный какой-то. Такой и убить может.
Что? Климов? Это вот ваш Портос? Он как раз и бил. Удар у него мощный. И знает… То есть, знал, куда и как бить.
Сели все в машину. Я пристегнулся. Справа был как раз Стрельников. Он сказал, чтобы я не боялся. Если все сделаем, как надо, так отпустят меня сразу. А у самого – тоже нож. Длинный и узкий такой. И я же знаю, что своих свиней он всегда сам бил. Да знаю, знаю, что на бойщика в семье денег просто не было, а мясом они теперь не берут… Но вот нож – был.
И эти трое сзади.
Поехали.
А они под кайфом, что ли. Быстрее, быстрее – кричат. И Иващенко, Атос ваш, кровей благородных, все сильнее и сильнее колол сзади. Все плечи изрезал. И смеялся, что знает, как надо, что не истеку я кровью до смерти, что это все – для учебы. Чтобы, мол, знал учитель свое место и не рыпался.
Вот попробуйте вы за рулем, все быстрее и быстрее, и эти маньяки…
Да, маньяки! И не кричите тут! Я, как обещал, всю правду!
Тут вот кочка какая-то попалась, что ли. Нож у него сорвался, похоже, и прямо по кости мне. Боль была такая, что в глазах почернело. Только и слышал крик – куда, падла – и все.
Очнулся уже в овраге. Ремень спас и подушки. А Стрельников не пристегивался. Он так и вылетел в окно, наверное. Ну, а сзади…
В общем, я теперь, выходит – пьяный убийца.
А дети ваши – голуби белые.
Да, решайте, что хотите! Мне тут все равно теперь не жить. Все равно куда-то деваться. Так хоть и в тюрьму. У нас же смертная казнь все равно под запретом…
***
– Это ведь ты все придумал, да? Сам придумал? Это же не взаправду все было? ты зачем такое страшное рассказываешь?
– Да, это я все придумал. А по-настоящему все было совсем не так. Они избили, отпинали своего учителя до бессознательного состояния, с гоготом сели в его машину и поехали кататься по городу. Не справились с управлением, въехали в столб. Со смехом вывалились наружу, кинули ключи с моста в овраг – пусть поищет – и пошли по домам. Потом у всех была длинная жизнь, семьи, дети. То есть, не была, она и сейчас есть – эта жизнь. Иногда, редко-редко встречаясь случайно где-то здесь, они вспоминали эпизоды своей безбашенной и бесшабашной юности, смеялись, хлопали друг друга по спине – а он-то, а он, а ты ему раз-раз-раз, а он хр-р-р, а я – бац…
А учитель тогда долго лежал на асфальте. Друг, не дождавшись, выбежал. Увидел, вызвал скорую. Тяжелая черепно-мозговая. Перелом основания черепа. Полгода в больнице, потом в другой. Инвалидность. Как, кто и почему – ничего не помнит. Это медики знают, что так обычно и случается после тяжелого сотрясения. Да ведь еще и ночь была. Темно. Когда друг к нему заходит – редко-редко – о том случае они не вспоминают. Потому что – о чем вспоминать? Это только в кино после случившегося друг проводит тотальную проверку и зачистку, и великую жестокую мстю. На самом деле все бывает гораздо проще.
В милиции дело осталось глухим висяком. Через пять лет списали в архив.
– А как же суд?
– Какой суд? «Висяк» – он и есть «висяк». Суд – это я придумал для художественности рассказа.
– Но ведь все знали?
– Это был маленький город, в нем все и всё знают. А учитель – приезжий. Вот и все.
Ненадежный
– А прямо до места нельзя было доехать?
Пашка пыхтел и злился. В жаркую погоду тащиться по пыльной грунтовке с полным рюкзаком, палаткой в чехле поверх него, спальником, принайтованном сбоку, да еще с двумя пластиковыми бутылями воды в руках – это как? Не считая еще всякого металла, навешанного спереди и сзади, и слева, и справа. Тут уж никакая разгрузка не поможет. Да и сама разгрузка с оттопыренными всякими нужными мелочами карманами была весом как полноценный бронежилет.
– От станции автобус только досюда ходит. А дальше пешком. Все равно кому. Хоть «оргам», хоть мастерам, хоть игрокам. Кто хочет – тот всегда дойдет.
Мишка тоже постоянно вытирал пот – то рукавом, то беретом, который давно снял и держал в руке. Кто-нибудь другой посмеялся бы: летом – и в берете! Есть ведь бейсболки. Шляпы разные бывают. Наконец, просто панама камуфляжная – и та легче и удобнее берета. Но Мишка везде и в любую погоду таскал свой черный берет. Он считал, что в таком берете похож на Че Гевару. Только пока без бороды и усов.
Девчонки молчали. Им тоже было жарко. Но все же груз у них был меньше. Как бы даже не вдвое меньше. Рыцари тащили за себя и за них. К тому же, говорили ведь, что идти тут совсем недалеко.
– Вон деревня, – ткнул рукой Юрка. – А вон сразу лес. Там и речка есть, искупаемся потом.
Деревня, как деревня. Нищая и убитая временем, дождем и солнцем. Черные бревенчатые дома с насупленными маленькими окошками-глазами. Недавно покрашенный ядовито-розовой краской вагончик с кривоватыми крупными буквами на вывеске «КООП». Пара крепких домов – там, небось, приезжие живут. Теперь везде живут приезжие. Покупают жилье, приезжают на лето. А некоторые и на весь год уезжают к свежему воздуху и здоровой пище.
– Здравствуйте, – обратилась вежливая Ирка к старику в полосатом старом пиджаке, курящему какую-то едкую дрянь на скамейке у дома.
– И вам здравствовать, – неторопливо ответил он.
– Скажите, скоро дождь будет, да? Или можно идти дальше? А то вон как парит.
– Да нет, – он пыхнул сизым дымом. – Дождя сегодня-завтра не будет. Кости-то не ломит. И спина в полном порядке. Не будет дождя, значит.
– А что же там гремит тогда? – ткнул Пашка в далекий горизонт.
– Так у нас тут завсегда гремит. Война, ить, она тихой не бывает.
– Какая война? – вскинулся Юрка.
И тут же загомонили все:
– Я же говорил, хреново будет без связи!
– Нет, что за новости, а? Как в книжке, что ли? Стоило куда-то уехать из дома на пару дней, так уже сразу и война?
Дед спокойно курил и рассматривал шумящих туристов.
– Так, а вы не на войну, что ли? Вон и одеты вроде по-военному, и армата разная, вижу… Так, что спрашиваете, когда и так все знаете?
Людочка умоляюще сжала руки у груди:
– Дедушка, миленький, с кем война? Мы же просто не знаем ничего! Мы же только сегодня из дома!
– Тьфу! С кем война, с кем война… С кем надо, с тем, стало быть, и война! Приехали тут… Эх! Туристы! – старик махнул рукой и ушел в дом, хлопнув дверью.
…
– А правда ведь, здорово громыхает, – заметил, отдуваясь, Пашка. – А я тащу тут, бурчу, не слышу ничего. Ну, у кого айпадик-айфончик работает?
Связи не было никакой. А в деревне непривычно не наблюдалось проводов и столбов. Любых, даже самых старых, деревянных, побитых временем и поеденных древоточцем.
– У них тут и телефонов нет, похоже…
– Конечно, нет. И телевизоров. И компьютеров И вообще ничего нет. Куда ты нас привез, Юрко?
Юрка оглядывался растерянно и отругивался не зло:
– Не привез я вас… Сами приехали… Еще другие приедут… Все по карте. Место в лесу хорошее – сам видел.
– Юр, ты лучше скажи – что делать сейчас будем? В лес пойдем или как?
Он посмотрел на часы: возвращаться обратно было поздно. Предлагал же всем выезжать с самого утра. Нет, возились, как обычно, до самого обеда. А теперь уже ни автобуса не будет до утра, ни электрички. И в лес на ночь глядя…
– Ну, устроимся тут пока. Как-нибудь…
…
«Как-нибудь» получилось только у того же деда, который будто и ждал их за дверью, когда они примут решение. В дом никого не пустил. Даже девчонок. Хмурился и не понимал намеков. А сарай во дворе на задах открыл. Внутри пахло старым сеном и сухим деревом. В узкое незастекленное окно под самой крышей вливался свежий воздух. И комары.
– Вам тут места хватит?
– Да, спасибо! Все же не в лесу…
– Ну, и ладно тогда, – отвернулся и ушел в дом.
…
Ужинали всухомятку, не рискнув разводить во дворе костер. В дом к печке уже не просились. Дед смотрел на них злобно и бурчал что-то нецензурное про «дезертиров» и «мамкиных вояк».
Над лесом поблескивали зарницы. Накатывался гул. Иногда вздрагивал пол, как в тех домах, которые стоят над линией метро.
– Да какая тут война, что вы! – переговаривались мальчишки. – Теперешняя война такая: ракетой бумкнут, и сразу – тишина. И все. А потом десантники пройдут, зачистят быстренько. А тут – вон как гремит. К дождю, наверное. В степи так бывает. Вроде, небо чистое, вызвездило, только полыхает где-то вдали. А потом как грянет!
– Да какая же тут степь? Вон же лес!
– Так, а за лесом тебе что? Конечно, степь. Там и грохочет, значит.
С тем и уснули, разделившись: девочки – налево, мальчики – направо.
