скачать книгу бесплатно
Черчилль слишком хорошо понимал войну в целом и не мог не расценивать ситуацию, которая могла сложиться в ближайшие дни, с самым серьезным беспокойством. Немцы атаковали бельгийцев около Менена, а англичан – около Рубе и Лилля. С юга они атаковали около Бетюна и Эра[27 - Имеется в виду городок Эр-сюр-Ла-Лис, в 14 км юго-западнее Азбрука.]. Черчиллю не требовалось смотреть на карту, чтобы понять, что происходило. Бельгийская армия сражалась хорошо, но была на грани истощения. Ее крах, который мог наступить в любой момент, означал бы крах союзнического левого фланга. Немецкие танки уже катились от Абвиля вдоль побережья на север. Единственным действительно открытым портом оставался Дюнкерк. Но как долго он мог быть все еще доступен?
Подобно любому другому крупному полководцу, Черчилль привык ставить себя на место противника. Его первоочередной целью было – должно было быть – отрезать британские экспедиционные силы от портов на Ла-Манше. Для этого он должен был быть готов бросить в дело последний танк, последнюю пушку и последнего солдата. Слишком велика была ставка. Британские экспедиционные силы были укомплектованы хорошо обученными сверхсрочнослужащими. Если немцы преуспели бы в их уничтожении, то Англия фактически осталась бы без обученных войск и без кадров, чтобы сформировать новую армию. Все, что немцы теперь должны были сделать, так это сокрушить на своем пути слабые французские силы, и Дюнкерк также будет их. По всей обычной человеческой логике британской армии пришел конец.
Но и такой проницательный и способный человек, каким был Черчилль, мог делать ошибки. При эвакуации из Булони были потеряны всего 200 человек, но, когда 24 мая бригадир[28 - Бригадир – звание в британской армии, занимающее промежуточное положение между званиями полковника и генерал-майора.] Николсон также отдал приказ и об эвакуации из Кале, Черчилль выразил гневный протест Имперскому генеральному штабу, заявив, что предельно важно удерживать Кале и дальше. Он добился своего, и приказ об эвакуации был отменен. Британские части под командованием Николсона сражались смело, и особенно жестокие бои шли вокруг крепости, но все это было бесполезно. Кале удержать не удалось, бригадир Николсон и его выжившие люди попали в плен.
Черчилль упорно утверждал, что был прав: оборона Кале имела крайнюю важность; множество событий могли помешать эвакуации из Дюнкерка; три драгоценных дня, выигранные при обороне Кале[29 - Он был взят немцами 27 мая 1940 г.], позволили удержать позиции около Гравлина. Без этого все было бы потеряно, несмотря на то, сомневался бы Гитлер или нет.
Но Черчилль ошибался, и неопровержимые факты это подтверждают. Из семи немецких бронетанковых дивизий, имевшихся в том районе, только одна использовалась против Кале, и то лишь потому, что из-за приказа Гитлера остановиться ей больше нечем было заняться. Кале можно было проигнорировать совершенно безопасно. Тот факт, что там было зажато некоторое число британских войск, никак не мог затруднить немецкое наступление на Дюнкерк.
23 мая Горт, который командовал британскими частями, отрезанными к северу от прорыва, справедливо решил отходить к побережью, в равной степени справедливо полагая, что превосходные планы Вейгана больше неосуществимы. Он сразу начал отводить свои войска от Лиса[30 - Лис – река на территории Бельгии, между городами Менен и Гент. Ее также называют Лейе.]. К полудню следующего дня немецкие бронетанковые части наконец получили разрешение двигаться к внешним границам Дюнкерка, но было уже поздно. Драгоценная отсрочка, предоставленная ими союзническим силам, позволила последним так укрепить свои позиции, что немецкие танки теперь не смогли прорваться и предотвратить образование дюнкеркского плацдарма, который должен был спасти британские экспедиционные силы и большое число французских частей.
Позиции на линии Гравлин—Берг[31 - Берг – городок в 8 км юго-восточнее Дюнкерка.] в основном удерживали французы, в то время как англичане стояли на линии Берг—Ньивпорт. Однако дальше на юг, около Лилля, под угрозой окружения находились четыре британские дивизии и вся французская 1-я армия. Горт отдал приказ о прорыве на север, и ночью британские механизированные части и подразделения французской 1-й армии успешно прорвались. Это был долгожданный успех, но Горт не испытывал никаких иллюзий. Даже если бы он со своими людьми смог достичь побережья, вряд ли удалось бы эвакуировать большинство из них. В то время он думал, что из четверти миллиона человек в лучшем случае удастся вывезти от 50 до 60 тысяч.
Командующий французской 1-й армией, генерал Бланшар, не желал участвовать в отступлении к побережью, так как был уверен в том, что не удастся погрузить людей на корабли, даже если они туда доберутся. Но Горт упорно настаивал на четком исполнении своих приказов и собирался сделать для их выполнения все возможное. Он должен был достичь побережья, откуда его люди будут эвакуированы.
Тем временем в Лондоне тоже не испытывали оптимизма. 28 мая капитулировала бельгийская армия. Англичане, насколько смогли спешно, заполнили пробел, но едва они это сделали, как стало ясно, что начала разваливаться и французская армия. В Лондоне оценивали немецкое превосходство в воздухе как четыре к одному, и в таких условиях было трудно рассчитывать на то, что флот или силы береговой обороны окажутся способны длительное время сдерживать вторгшиеся войска. И хотя перспективы были самыми мрачными, правительство во главе с Уинстоном Черчиллем приняло решение: Англия будет сражаться, что бы ни случилось.
Британские и французские войска через узкий коридор потоком устремились назад к Дюнкерку. Вероятно, это было самое блестящее и успешное отступление в истории, но отступающие силы ни в коей мере не были в безопасности. Ночь с 28 на 29 мая стала особенно тяжелой. Небо было затянуто облаками, но полыхали все окрестные деревни, и отблески делали облака розовыми. Немецкое давление увеличивалось ежечасно, и коридор, по которому войска спешили к побережью, становился все более узким. Теперь больше не было единства, дороги запрудили потоки гражданских беженцев, и их приходилось время от времени расчищать, чтобы дать возможность пройти войскам.
Здесь и там возникали пробки, которые угрожали задержать операцию в целом, но появлялись поспешно вызванные бульдозеры и безжалостно расчищали путь, сгребая автомашины, вышедшие из строя танки, пушки и гражданские автомобили в кучи обломков на обочинах дорог. Теперь остались доступны лишь три узкие, неприспособленные, разбомбленные и разрушенные дороги, которые было необходимо любой ценой сохранить открытыми для проезда, поскольку для сотен тысяч человек это был путь к спасению.
Шоссе от Кеммеля[32 - Кеммель – поселок в 8 км южнее Ипра.] к Вёрне использовалось в основном британскими механизированными частями, с отдельными вкраплениями французских войск. Продвижение было медленным, с длительными задержками. Дорога от Ньювкерке[33 - Ньювкерке – поселок в 12 км южнее Ипра.] через затопленные районы Ост-Шапеля[34 - Имеется в виду местечко Шапель-ла-Гранде, в 8 км южнее Дюнкерка, на берегу канала От-Кольм.] и Хондсхота[35 - Хондсхот – городок в 16 км юго-восточнее Дюнкерка.] к Дюнкерку использовалась самыми разными подразделениями: пехотой, кавалерией и механизированными частями, при этом последние были вынуждены двигаться со скоростью улитки. Третья дорога от Байеля[36 - Байель – городок в 41 км юго-восточнее Дюнкерка.] до Ост-Шапеля была забита кавалерией и артиллерией, продвигавшимися вперед, чтобы выйти на дорогу Ньювкерке—Дюнкерк. В некоторых местах немецкие танки были менее чем в паре километров.
Дороги интенсивно бомбили, и приходилось в тусклом свете переносных ламп вручную засыпать большие воронки. Многие тысячи гражданских беженцев очень мешали передвижению, и их снова и снова оттесняли с дорог, чтобы расчистить путь для войск. Это была жестокая работа, но ее нужно было делать, если требовалось сохранить дороги в целом свободными для движения. Массы испуганных и подавленных мужчин, женщин и детей жалко толпились на лугах по обеим сторонам дорог. И все вокруг было заполнено гвалтом взрывов, стрельбы, воплями и проклятиями, а вдали постоянно грохотала артиллерия.
Как только светало, появлялись немецкие самолеты, чтобы добавить еще больше беспорядка. Хотя, к счастью, их было и немного, они причиняли значительные потери и создавали дополнительные, почти непреодолимые трудности. Немецкое давление по обе стороны коридора постоянно нарастало, и люди, двигавшиеся по дорогам, знали это. Измученные и практически обессилевшие, они облегченно вздыхали, когда, наконец, оказывались на плацдарме.
Для фильтрации прибывавших частей были выделены мощные британские силы, которые имели жесткий приказ: не пропускать никакие транспортные средства – никаких автомобилей, никакой артиллерии, никаких фургонов и даже санитарных машин. Водители ругались, офицеры протестовали, но, заканчивая все споры, постовые просто стреляли по шинам и радиаторам. После этого споры были излишни; люди выбирались из своего бесполезного транспорта и дальше шли пешком. Бросить всю материальную часть, освободить дорогу для людей – таков был приказ по войскам. Снаряжение и технику можно было заменить, людей же – нет. Лишь танкам, немногим полевым пушкам и пулеметам, необходимым для обороны плацдарма, разрешалось пересекать заградительные посты.
30 мая Горт послал в Лондон сообщение о том, что все его части находятся на плацдарме. Учитывая французские войска, теперь гарнизон плацдарма насчитывал 400 тысяч человек.
Плацдарм был длиной около 30 километров и нигде не имел глубину более 10 километров, а это подразумевало, что каждый его квадратный дециметр был в пределах досягаемости немецкой артиллерии даже среднего калибра. Большинство британских частей находились в восточной части плацдарма, хотя несколько из них были вместе с французами в западной половине. Отступление на плацдарм заняло три дня, и теперь было необходимо спешно перегруппировать беспорядочную людскую массу. Британские и французские части собирали отдельно, и когда это, наконец, было сделано, предпринимались попытки восстановить отдельные подразделения. После этого они направлялись вперед на берег. В дюнах на протяжении менее 3 километров на восток собирались французы. Британский сборный пункт находился около Ла-Панне. Между ними бродили группы отставших, которые потеряли свои части. Одной из самых больших трудностей стало обеспечение людей питанием. Полевые кухни и все обычные атрибуты хорошо организованной армии были брошены позади, но так или иначе это удалось сделать.
Рацион был сокращен до минимума, и теперь не было никакого обеспечения питьевой водой, потому что при взрыве моста английские саперы по неосторожности также взорвали и водопровод. Немногие источники солоноватой воды днем и ночью осаждались измученными жаждой людьми. Солдаты обыскивали в Дюнкерке оставленные дома в поисках еды, в местных пекарнях пекся хлеб. Продовольствием также обеспечивали один или два маленьких грузовых судна, стоявших в порту, некоторое количество мяса было получено путем забивания кавалерийских лошадей и рогатого скота, который мог быть найден. На железнодорожных путях горели составы с продовольствием, но там также были составы с боеприпасами, и грузовики один за другим взрывались, вытаскивая вагоны с продовольствием из огня.
Первое серьезное обсуждение проблем эвакуации, «на всякий случай», состоялось 20 мая, и адмирал Рамсей, главнокомандующий в Дувре, был назначен ответственным за операцию «Динамо». Из-за присутствия большого числа немецких бомбардировщиков и подводных лодок было слишком опасно использовать большие корабли. Малые суда лучше подходили для этой цели, потому что представляли гораздо более трудную цель для бомбардировщиков и подводных лодок.
Повсюду на побережье и внутренних водных путях Англии офицеры военно-морского флота проявляли интерес ко всему, что было крупнее лодки: моторным катерам, яхтам, спасательным шлюпкам больших кораблей, буксирам, рыболовецким траулерам, даже к колесным пароходам – ко всему, что, несмотря на свои скромные размеры, могло плавать по морю. В итоге их загадочной деятельности в портах Ла-Манша вскоре был собран большой флот из маленьких судов, ожидавший приказа.
А затем страна услышала новости. Это было потрясение. Но полная правда была еще хуже. 28 мая Горт обоснованно полагал, что наступает крах восточного фланга плацдарма в Ньивпорте. Это означало бы конец эвакуации, а пока удалось вывезти приблизительно 25 тысяч человек[37 - Британское командование фактически начало эвакуацию своих войск уже 20 мая, не известив при этом союзников. К 26 мая, когда было принято решение о полномасштабной эвакуации войск, окруженных в Дюнкерке, англичане уже вывезли 59,5 тысячи своих солдат и офицеров.]. Но затем произошло нечто поразительное.
Каждый, кто имел мореходную лодку любого вида на южном и восточном побережье и дальше на внутренних водных путях, теперь был готов внести свой вклад в спасение Дюнкерка. Множество моторных катеров, прогулочных судов, яхт – старые корыта всех сортов, некоторые из них были очень далеки от того, чтобы стать пригодными для морского плавания, – пересекли Ла-Манш, чтобы помочь людям в Дюнкерке. Более четырехсот из этих лодок вышли по инициативе их владельцев, чтобы принять участие в работе по вывозу людей с пляжей, окутанных серовато-коричневыми облаками дыма, которые поднимались над горящими нефтяными емкостями и разрушенными зданиями. Англия была многим обязана этим добровольным морякам еще прежде, чем вся работа была выполнена.
Теперь в общей сложности 693 судна (включая 45 военных транспортов) и приблизительно 200 судов союзников курсировали взад и вперед через опасный отрезок серого моря, обеспечивая возвращение британской армии, в то время как адмиралтейство послало 39 эсминцев, чтобы защитить этот новый карликовый флот.
Тем временем немецкая артиллерия и немецкие бомбы превратили крайне важный район гавани и доков в море пламени и дыма. Нефтяные цистерны изрыгали над городом и окружающей сельской местностью длинные масляные клубы абсолютно черного дыма, а над дымом, достигавшим высоты 4600 метров, висела серовато-коричневая дымка.
Внизу сотни тысяч людей стоически ждали своей очереди, чтобы подняться на борт судна. У них не было никаких палаток и никакого любого другого убежища, чтобы скоротать холодные ночи. Время от времени шел дождь, и промокшие и дрожащие люди жались друг к другу, чтобы согреться, и задавались вопросом, смогут ли они спастись в конце концов. С 30 мая немецкая артиллерия стала более опасной, чем «Штуки». Люди зарывались в песок, но укрытия легко обрушивались. И не было никаких деревьев, чтобы развести костры, около которых люди могли бы просушить одежду и согреться.
Сам Дюнкерк тонул в море огня, и людям приходилось двигаться к причалам сквозь дым и жар по улицам, усыпанным обломками зданий, которые продолжали разрушаться с обеих сторон. Улицы были завалены брошенными, развороченными и перевернутыми автомобилями всех типов. Разлагающиеся трупы мертвых лошадей с раздутыми животами и торчащими в небо ногами испускали зловоние. Вокруг постоянно взрывались снаряды и бомбы. Неудивительно, что совершавшие марш колонны иногда распадались, поскольку люди теряли самообладание и дикой толпой мчались к причалам, откуда слышались продолжительные вопли сирен, заставлявшие их спешить. Каменные причалы были теперь в значительной степени разрушены и испещрены следами от разрывов бомб и снарядов, и повсюду высились кучи щебня. Английские саперы работали непрерывно, чтобы подготовить импровизированные причалы для погрузки людей на суда, используя разбитые грузовики, бревна, доски, балки, булыжники и все, что имелось под рукой.
Самолеты Геринга непрерывно сбрасывали бомбы на город, но его защитники продолжали держаться, и впервые стали ясно видны границы возможностей люфтваффе. Обещания Геринга исполнялись лишь частично. Его самолеты могли не оставить камня на камне, но не могли взять город, и «Штуки», следовавшие волна за волной, были не в состоянии отрезать британские силы от помощи, прибывавшей к ним со стороны моря. Суда все еще входили в гавань и покидали ее с десятками тысяч людей, которые снова могли сражаться на следующий день.
Воздушным корпусам генералов Грауэрта и Келлера[38 - Генерал авиации Ульрих Грауэрт командовал I авиакорпусом, а генерал авиации Альфред Келлер возглавлял IV авиакорпус.] и «Штукам» Рихтхофена поручили сомкнуть клещи вокруг окруженных армий, но бомбежкой емкостей нефтеперегонного завода в Дюнкерке они подняли обширные облака дыма, которые распространились на весь район и скрывали их цели. Сам город лежал в руинах, портовые сооружения разрушены, суда получали попадания и повреждения, и некоторые из них тонули, но обороняющиеся все еще сражались. Они отходили, но лишь шаг за шагом, и существовали очаги сопротивления, где они сражались до последнего человека, прикрывая эвакуацию.
Отчаянное сражение также шло и в едком дыму, и в темной дымке над городом. Впервые люфтваффе и Королевские ВВС Великобритании могли помериться силами. Немецкие бомбардировщики все еще могли летать и сбрасывать свои бомбы в ад, разверзшийся внизу, но их истребительное прикрытие все более и более яростно атаковали «Харрикейны» и «Спитфайры», и многие бомбардировщики отправились вниз вслед за своими бомбами. Теперь Англия день за днем бросала в бой свои заботливо подготовленные истребительные подразделения, невзирая на потери – слишком многое было поставлено на карту внизу, чтобы осторожничать наверху. Ее летчики-истребители сражались в небе над Дюнкерком до тех пор, пока не кончались боеприпасы и не подходило к концу горючее, затем летели обратно на свои базы в Южной Англии, чтобы дозаправиться и пополнить боекомплект, выполняя по три или четыре вылета днем, пока было светло.
Итак, для люфтваффе легкие дни Польской кампании прошли. Если тогда, имея численное превосходство машин, они быстро стали главенствовать в воздухе, то теперь должны были сражаться за каждый метр с сильным противником, обладавшим хорошими машинами, с летчиками, которые могли сбить лучших из них и которые сражались, пока не будет сделан последний выстрел и не опустеют баки. Самолет за самолетом пикировали вниз, потеряв управление и оставляя позади спирали дыма, чтобы врезаться в руины Дюнкерка или в берег. Вскоре стало ясно, что, несмотря ни на что, люфтваффе не могут сбросить этих людей с небес. Снова и снова их самолеты появлялись из дыма и тумана, чтобы атаковать. Они сражались непреклонно и отчаянно, и потери люфтваффе все время росли, хотя их бомбардировщики все еще достигали целей.
И каких целей! От Ла-Панне до причалов Дюнкерка тянулась темная масса беспомощных людей, которые могли лишь ждать и надеяться, пылающие улицы города, ведущие к морю, кишели теми, кто направлялся к судам, но эвакуация непрерывно продолжалась, несмотря на дождь бомб и постоянное завывание пикирующих «Штук». На берегу люди проклинали зыбучий песок, когда пытались вырыть в нем укрытия, но теперь он стал их спасением. Он гасил взрывы бомб. Бомбы зарывались в него, и сила взрывов в значительной степени расходовалась зря. Будь берега Дюнкерка твердыми и каменистыми, потери среди ожидавших людей оказались бы очень большими.
В дополнение к взрывавшимся бомбам там рвались и снаряды, которые непрерывно со свистом летели по воздуху к судам, стоявшим у берега в ожидании своей очереди. Многие из них получали попадания, скрывались под вспышками огня и дыма и кренились, чтобы медленно исчезнуть с поверхности. Всего в этом аду были убиты и ранены около 4 тысяч человек, удивительно малое число, учитывая концентрацию атак, ограниченность района и массу бомб.
Немцы отчаянно атаковали защищавшихся англичан, поскольку также понимали, как высоки ставки, и топили судно за судном или оставляли после себя выбросившиеся на берег и горящие остовы. Но место выбывших всегда занимали новые суда, которые направлялись в разрушенный порт или вставали на якорь у импровизированных молов. И, несмотря на все усилия люфтваффе и артиллерии, они оставались там, пока не были полностью заполнены людьми. Тогда они разворачивались и плыли обратно в Англию, все еще преследуемые снарядами и бомбами. Лишь в один-единственный день эвакуации утонули 32 судна и 11 получили тяжелые повреждения, но эвакуация продолжалась.
Обещание Геринга не могло быть выполнено. Его люфтваффе могли затруднить эвакуацию, но они не могли остановить ее, и в течение дня море между Дюнкерком и английскими портами на Ла-Манше, Дувром, Рамсгитом[39 - Рамсгит – порт в 4 км южнее Маргита.] и другими было усыпано небольшими судами, перевозившими драгоценный человеческий груз и сидящими значительно ниже грузовой ватерлинии. Люди на их борту были теперь безоружны, большинство из них, спасаясь из ада Дюнкерка, оставили даже свои винтовки, но они еще не были в безопасности. Снова и снова в небе появлялись и стремительно росли несколько точек. Немецкие бомбардировщики! Но когда они начинали атаковать, становилось ясно, насколько мудро поступило британское адмиралтейство, настояв на использовании малых катеров. В них было очень трудно попасть, и большинство бомб падали в море, не причиняя вреда. И если судно было так сильно повреждено, что начинало тонуть, рядом находились другие суда, чтобы подобрать оставшихся в живых. Многие из поврежденных судов по-прежнему держали свой курс, ковыляя домой с поврежденным корпусом и креном на левый или правый борт, все еще пригодные для перехода по морю и все еще неся спасенные части к безопасной земле.
Еще раз пессимизм экспертов был опровергнут непреклонной решимостью простых людей. Не 40 или даже 50 тысяч человек были сняты с берега и благополучно перевезены домой, а сотни тысяч. Из 861 судна затонули 243, включая 8 специальных военных транспортов (они представляли собой наилучшие цели), 17 рыболовецких судов и 6 эсминцев.
Для людей, все еще ожидавших погрузки, дни казались бесконечными. Сотни бомбардировщиков ревели над их головой или пикировали на них, пока небо было полно звуков пушечной и пулеметной стрельбы. Но даже максимально увеличенные силы люфтваффе не могли защитить свои бомбардировщики от нападений. Как только они появлялись над Дюнкерком, на них пикировали британские истребители, разбивая их боевые порядки и отправляя многие из них на землю. Успех эвакуации был в значительной степени обязан этим молодым пилотам. Их неустанные атаки мешали люфтваффе. Сбивая бомбардировщик за бомбардировщиком и истребитель за истребителем, они вселяли мужество в отчаянно сражавшиеся арьергарды и сделали для успеха операции «Динамо» намного больше, чем планировало британское командование, но дорогой ценой.
31 мая Горт сдал командование Александеру и вылетел обратно в Англию. Отход британских войск к побережью и посадка на суда продолжались, несмотря на все усилия люфтваффе, и вечером 2 июня последние 4 тысячи человек были взяты на борт и благополучно пересекли море.
Когда англичане ушли, французы остались сражаться. В дополнение к британским экспедиционным силам на плацдарме находились французские части численностью около 150 тысяч человек. После совместного обсуждения между британским адмиралтейством и командирами французских дивизий было решено, что сопротивление должно быть прекращено в сумерках 3 июня после того, как будет эвакуировано максимально возможное число французов.
Подразделения, все еще удерживавшие предместья Дюнкерка, получили распоряжения выйти из боя и отходить к порту, чтобы сесть на суда, которые будут ожидать их. 14 транспортов, каждый вместимостью по 3 тысячи человек, и 60 рыболовецких судов, каждое из которых могло взять на борт около 40 человек, были выделены для этой финальной операции. Как только стемнеет, люди должны были пешком отправиться в гавань. Никакой шум двигателей не должен был позволить обнаружить их отход.
Немецкая артиллерия все еще грохотала, когда безмолвные колонны начали свой путь назад. Их встречали офицеры связи и проводили через горящий город в гавань. Облака едкого дыма еще поднимались над нефтяными хранилищами в Сен-Поле, покрывая все вокруг слоем масляной сажи. Время от времени ветер разгонял дым, и тогда можно было увидеть берег, покрытый обломками, трупами людей и животных, скелетами сгоревших самолетов, выведенными из строя танками и брошенными пушками. Прибывало все больше и больше частей, переполняя дороги к гавани и побережью, стремясь к спасительному морю.
В 22.30 начали неясно вырисовываться мачты и трубы первых спасательных судов, осторожно выходивших в Ла-Манш. «Вся операция должна закончиться к 3.00» – таков был приказ. Это означало, что есть менее пяти часов, чтобы вывезти от 40 до 50 тысяч человек. Бесконечные людские колонны продвигались вперед через разрушенные улицы Дюнкерка. Время от времени вспышки пламени освещали измученные лица, а затем колонны снова скрывались в темноте. Тысячи людей скапливались в районе гавани и на открытом берегу, их глаза беспокойно всматривались в небо, а уши напряженно ловили угрожающий гул самолетов. В течение дня бомбы падали непрерывно, но этой ночью ожидавшим людям повезло. Небо было пасмурным, и воздух оставался спокойным и тихим. В мерцающем пламени, поднимавшемся здесь и там, люди могли различить очертания судов, пришедших, чтобы забрать их. Постепенно колонны продвигались. Позволялось пройти только организованным подразделениям. Мощные силы военной полиции оттесняли назад толпы людей, потерявших свои части.
Посадка шла стремительно. Судно за судном быстро подходили к берегу, забирали свой человеческий груз и снова отходили. Но драгоценные часы также шли стремительно, и небо на востоке начало светлеть, сначала едва заметно, но затем все более явственно. Последнее судно ушло в четыре утра, но позади все еще оставались тысячи французских солдат. В семь часов немецкая артиллерия снова открыла огонь, в восемь командиры остатков четырех французских дивизий решили сдать Дюнкерк и подписать формальную капитуляцию в ратуше. Первые немецкие патрули уже появлялись около берега. Любое дальнейшее сопротивление могло означать только бойню.
В девять часов над разрушенной ратушей был поднят немецкий флаг, и генерал фон Кранц принял капитуляцию оставшихся французских войск, отметив храбрость и упорство, с которыми они до конца прикрывали эвакуацию. 35 тысяч французов, включая 4 тысячи раненых, попали в плен, но 250 тысяч человек британских экспедиционных сил вместе со 110 тысячами французов[40 - Всего с 26 мая по 4 июня 1940 г. из района Дюнкерка были эвакуированы в общей сложности 139 тысяч французов и бельгийцев.] были спасены. Британские части сформировали ядро новой армии, а французы позднее использовались на других фронтах. Эвакуация стала впечатляющим успехом, и Геринг потерпел первое большое поражение в воздухе.
Вздох облегчения прокатился по Англии, когда стало ясно, что британские экспедиционные силы спасены, хотя люди и вернулись без оружия. Ни одна пушка, ни один танк не пересекли обратно Ла-Манш. 90 тысяч винтовок, 8 тысяч автоматов и 12 тысяч автомобилей всех типов были оставлены позади. Для формирования новой британской армии ничего не имелось; ее нужно вооружать с нуля.
По стране прошла волна ликования, но ситуация была очень мрачной. Для обороны страны имелось всего 200 тысяч обученных и вооруженных людей. И поддерживать их должны были, возможно, сотня тяжелых танков и вдвое большее число полевых орудий. Неудивительно, что такими озабоченными были лица чиновников на Уайтхолле![41 - Уайтхолл – название улицы в центре Лондона, на которой расположены правительственные учреждения, в том числе министерство обороны.] Предположим, что Гитлер, уничтожив или захватив в плен на севере лучшие французские войска, решил, что он может позволить себе отложить на некоторое время завоевание оставшейся части Франции. Предположим, что, вместо прикрытия своих войск на Сомме и Эне, он бросит все свои самолеты и парашютно-десантные части против Англии, высадит десант с моря и сбросит парашютистов на все важные аэродромы. Что же тогда его остановит?
В те тревожные дни глаза британских военачальников и государственных деятелей часто обращались к небесам. Немцы могли высадить с воздуха легкие танки, противотанковые пушки и несколько тысяч людей, обойдя оборону на юге и стремительно двигаясь на Лондон. Если бы это произошло, то вся система обороны пришла бы в замешательство, и их нападение имело бы большие шансы на успех. Никто не понимал этого лучше, чем Черчилль. Был единственный вопрос: осознают ли немцы представившийся им шанс и воспользуются ли они существующей слабостью англичан?
Гитлер и его генералы были ослеплены и восхищены своим неожиданно быстрым и полным успехом на Западе, но они испытывали колебания и сомнения в отношении будущего. Они еще не поняли стратегического – даже исторического – значения приказа об остановке, который спас Дюнкерк и дал англичанам шанс эвакуировать своих людей и который те блестяще использовали. Но один человек понимал, что все было поставлено на карту в течение нескольких дней после эвакуации, и это был Кессельринг, бывший начальник Генерального штаба люфтваффе, а ныне командующий 2-м воздушным флотом на Западе[42 - Кессельринг Альфред – начальник Генерального штаба люфтваффе с 3 июня 1936 г. по 31 мая 1937 г., а на должность командующего 2-м воздушным флотом был назначен 12 января 1940 г. вместо снятого генерала Фельми.].
После Дюнкерка Кессельринг убеждал Геринга организовать немедленное вторжение в Англию, но Геринг отказался, и те критические дни, когда Англия была практически беззащитна и не имела организованных и оснащенных сил, не были использованы.
Глава 3
СОВРЕМЕННАЯ КРЕПОСТЬ, ВЗЯТАЯ С ВОЗДУХА
В отличие от большинства командующих в люфтваффе генерал Штудент из парашютно-десантных войск действительно возглавлял свои 4500 человек в ходе боевых действий. Он лично руководил операциями по захвату мостов в Роттердаме, Дордрехте и Мурдейке[43 - Мурдейк – поселок в 11 км южнее Дордрехта.] и удерживал их, сражаясь против превосходящих сил, пока не подошли основные немецкие силы. Его общие потери в ходе этих операций были 180 человек, но при этом сам Штудент получил тяжелое ранение в голову.
Результатом второй и еще более фантастической операции с воздуха стал захват – практически в мгновение ока – одной из наиболее современных крепостей в мире, бельгийского форта Эбен-Эмаель.
Эта операция, которая имела место 10 мая 1940 года, бесспорно была одной из самых смелых и успешных в ходе всей войны. Форт Эбен-Эмаель находится приблизительно в 16 километрах к северу от Льежа[44 - Точнее, форт Эбен-Эмаель находится около одноименного поселка, расположенного в 18 км северо-восточнее Льежа, около места впадения реки Жер в Альберт-канал.], где он преграждает путь к Брюсселю. Эксперты расценивали его как неприступный. Они в очередной раз оказались не правы, хотя он, безусловно, был спроектирован с большой тщательностью. Северо-восточный фланг форта был защищен Альберт-каналом[45 - Канал, соединяющий реку Маас в районе Льежа с устьем реки Шельды около Антверпена. Он был назван в честь короля Альберта I, правившего Бельгией в 1909—1933 гг., и фактически представлял собой огромный противотанковый ров, входивший в систему оборонительных сооружений, защищавших центральную и южную части страны.], чьи стены обрывались к воде с высоты 40 метров. К северо-востоку находились затапливаемый район и другой канал с крутыми берегами. В других направлениях были вырыты глубокие рвы и возведены бетонные стены высотой более 6 метров. И по всему району были расположены стрелковые и артиллерийские позиции с перекрещивавшимися секторами обстрела, колючая проволока, танковые ловушки и мощные заграждения, гарнизон форта составляли 1200 хорошо обученных военнослужащих.
В окрестностях было три важных моста через Альберт-канал, каждый со встроенными зарядами, позволявшими моментально взорвать их при получении сигнала. Наиболее ценным из них был мост в Фроенхофене[46 - Фроенхофен – поселок в 9 км юго-восточнее Билзена.], потому что по нему через канал проходило шоссе из Ахена в Брюссель. Немецкие военачальники понимали, что если они хотят стремительно выйти к побережью Ла-Манша, то эти мосты должны быть захвачены целыми и форт Эбен-Эмаель без промедления выведен из строя. На первый взгляд задача казалась невыполнимой, так как обычная тактика окружения и захвата сильно укрепленных позиций, конечно, была слишком медленной. Задолго до того, как мощные немецкие наземные части смогут добраться до мостов, бельгийцы взорвут их. Было очевидно, что необходимо использовать новую тактику, и тогда появился новый ход, не имевший прецедентов в военной истории. Чтобы захватить мосты в целости, атакующие должны были действовать стремительно и бесшумно и уничтожить или захватить в плен бельгийскую охрану прежде, чем она сможет взорвать мосты. Это подразумевало, что вся операция должна занять не более десяти минут.
Штурмовые подразделения, специально подготовленные для этой атаки, должны были достигнуть места назначения на планерах, буксируемых на высоте около 2400 метров «Юнкерсами-52», и затем над немецкой территорией поблизости от голландской границы отцепиться. Скользя поодиночке на скорости около 130 километров в час, они бесшумно пересекли бы выступ голландской территории около Маастрихта и достигли бы своей цели прежде, чем враг узнал об их появлении.
«Штурмовое подразделение Кох», названное так по фамилии командира, было с соблюдением глубокой секретности сформировано из личного состава 7-й авиадивизии Штудента. Оно включало в себя роту под командованием гауптмана Коха, группу саперов-парашютистов во главе с лейтенантом Витцигом и роту планеров лейтенанта Кисса[47 - Всего в составе подразделения Коха насчитывалось 11 офицеров и 427 унтер-офицеров и рядовых.]. Последний отвечал за успешное осуществление действий, которые никогда прежде не выполнялись, – массовый взлет планеров в темноте, что было по-настоящему трудным делом. Витциг с 85 своими людьми должен был взять форт Эбен-Эмаель, Кох же и его люди – захватить неповрежденными все три моста.
3 ноября 1939 года на аэродроме Хильдесхайм началась таинственная деятельность. Военнослужащие, отобранные для этой операции, были полностью изолированы от внешнего мира, даже лишены увольнительных. Они тренировались в течение шести месяцев, пока при помощи тщательно построенных макетов бельгийских оборонительных сооружений тщательным образом, на словах и на деле, не изучили свою цель. В то же время пилоты планеров практиковались в своем деле, доводя до совершенства дневные и ночные взлеты. Саперы лейтенанта Витцига также были заняты тренировками по применению нового оружия, в частности новых подрывных устройств, специально разработанных для этой операции и способных пробивать броню толщиной 25 сантиметров. Все люди тренировались на специально построенных макетах, отрабатывая каждое действие до автоматизма.
Когда в Хильдесхайме все было готово, планеры разобрали, погрузили на грузовики и перевезли в Кёльн, где на местных аэродромах снова собрали, причем в такой тайне, что даже коменданты аэродромов не знали о том, что происходило у них под носом. В течение шести месяцев личный состав оперативного подразделения жил подобно монахам-отшельникам, но теперь близился конец их уединения. Наконец 9 мая пришел приказ быть в готовности. Тем же вечером все собрались на аэродромах Остхейм и Бутцвейлерхоф[48 - Остхейм и Бутцвейлерхоф – аэродромы, располагавшиеся около Кёльна, первый – на правом берегу Рейна, а второй – на левом.].
Ночью планеры были выстроены на бетонированных площадках около ангаров, и солдаты заняли свои места: восемь человек со снаряжением разместились на длинных скамьях вдоль каждого борта планера. Было предельно важно, чтобы атакующие группы достигли четырех своих целей одновременно, с тем расчетом, чтобы атаки на три моста и сам форт начались приблизительно за десять минут перед восходом солнца.
Было еще черно как смоль, когда пропеллеры Ju-52 начали вращаться. Взлет начался в 4.25 на каждом аэродроме. Пятнадцать минут спустя все самолеты и буксируемые ими планеры поднялись в воздух. Все навигационные огни между Кёльном и точкой около Ахена, в которой планеры предстояло отцепить, чтобы далее лететь самостоятельно, были зажжены, курс обозначен световыми сигналами и прожекторами, так что никаких трудностей с навигацией не было. Спустя точно 31 минуту все самолеты и планеры находились на крейсерской высоте около 2400 метров. Около Ахена Ju-52 повернули обратно, отцепив планеры и оставив их бесшумно парить над Маастрихтским выступом к своим целям.
Но операция проходила не без заминок. Первая неприятность произошла с планером лейтенанта Витцига. У него отказал механизм буксировки, и планер приземлился на поле около Кёльна. Витциг был тем, кто должен был захватить форт Эбен-Эмаель. Он поспешно вызвал по телефону резервный Ju-52, который прибыл в его распоряжение лишь в 10 часов утра. До этого времени его люди действовали без него.
Вторая заминка была более опасной и могла повредить всей операции. Один из Ju-52 поздно отцепил свой планер, залетев слишком далеко на территорию Голландии. Звук его двигателей растревожил голландских зенитчиков около Маастрихта, и открытый ими огонь оказался достаточно сильным, чтобы быть услышанным в нескольких километрах.
Однако, когда рассвет еще только забрезжил на востоке, оставшиеся планеры благополучно и бесшумно приземлились на крыше Эбен-Эмаеля, на которой отсутствовали проволочные заграждения и которая не была заминирована. Их сразу встретил сильный огонь, и из людей, которые достигли своей цели на девяти планерах, тридцать были остановлены в северном углу, а это означало, что для решающих действий на южной стороне оставалось лишь около пятидесяти человек.
Внутри форта безумно трезвонили сигналы тревоги, и артиллеристы уже были на своих местах, готовые открыть огонь, – но им не во что было стрелять, и никто точно не знал, что произошло. Хотя горстка людей, напавшая на форт, теперь осталась без командира, лейтенанта Витцига, она была так хорошо обучена, что каждый точно знал, что должен делать, и сразу же приступал к работе. Разрушительные действия выполнялись с быстротой молнии. Каждая из участвующих маленьких групп выполняла свою работу с предельной точностью – люди практиковались в этом уже много раз. Одни из них атаковали и заставили замолчать легкие пушки, другие помчались к вращающимся бронированным куполам тяжелых орудий. В пределах десяти минут произошло невероятное: девять оборонительных сооружений с гарнизоном были подавлены. За это короткое время при помощи новых подрывных зарядов были взорваны семь куполов. Вышли из строя девять 75-миллиметровых орудий в семи казематах. Когда броня одного из куполов оказалась слишком толстой, нападавшие бросили маленькие заряды в стволы, чтобы разорвать их взрывами. На северном краю форта заграждения из колючей проволоки были разрезаны, пулеметные амбразуры атакованы из огнеметов, их расчеты погибли.
В пределах установленных десяти минут – к этому моменту было 5.40 – большой форт был лишен зрения и фактически выведен из строя. Затем последовали второстепенные действия. Были выведены из строя вентиляционные шахты. 100-килограммовые заряды новой взрывчатки были сброшены в 40-метровые шахты, и взрывы в замкнутом пространстве оказались разрушительными. Бельгийский гарнизон предпринял неудачные контратаки, к этому времени крышу Эбен-Эмаеля начали издалека обстреливать орудия Льежа, но бесцельно. Только один или два из бронированных орудийных куполов все еще оставались неповрежденными.
В полдень 11 мая был установлен контакт с наступающими немецкими частями, и после обстрела последних трех уцелевших позиций гарнизон Эбен-Эмаеля численностью более тысячи человек капитулировал. Всего лишь горстка немецких десантников захватила обширный форт, и их потери были незначительными.
9 мая оберст Остер из немецкого абвера[49 - Абвер – немецкая военная разведка и контрразведка в 1919—1944 гг. Поскольку по условиям Версальского договора 1919 г. все разведывательные службы кайзеровской Германии были распущены, правительством Веймарской республики в министерстве обороны был образован орган, на который формально были возложены лишь функции контрразведки в рейхсвере. В 1938 г. абвер был реорганизован в управление разведки и контрразведки Главного командования вермахта, но сохранил свое название. С января 1935 г. его возглавлял профессиональный разведчик адмирал Фридрих Вильгельм Канарис. Канарис постоянно конфликтовал с главой СС Генрихом Гиммлером. В конце концов последний победил в этой закулисной борьбе и 14 февраля 1944 г. абвер расформировали, Канариса отправили в отставку, а его сотрудников передали в подчинение Главного управления имперской безопасности. После провалившегося «июльского заговора» Канарис был арестован и затем 9 апреля 1945 г. повешен.] информировал своего личного друга полковника Саса, голландского военного атташе в Берлине, о том, что немецкое наступление на Западе начнется на следующее утро. Полковник Сас немедленно передал это предупреждение своему правительству, которое сразу отдало приказ о приведении армии в состояние повышенной боеготовности и отменило все отпуска. Также было проинформировано бельгийское правительство, которое предприняло подобные меры, в том числе командующему частями, охранявшими мосты через Альберт-канал, отдельно указали на то, что необходимо проявлять особую бдительность. Перед мостами были установлены заграждения, местное население предупреждено, а жители всех зданий в пределах 1000 метров от мостов были эвакуированы. Все, что теперь оставалось сделать, – это зажечь фитили, которые приведут в действие заряды, установленные внутри мостов.
Охрана мостов была предупреждена, но солдаты расценили новую внезапную панику как обычное повторение всех бессмысленных тревог, которые переживали прежде. В течение восьми месяцев они растрачивали свое время в малокомфортабельных бункерах, ожидая врага, который все не появлялся, несмотря на предупреждения. Каждая тревога оказывалась ложной. И вот теперь еще одна – снова с запретом всех отпусков. Люди не были воодушевлены. Они знали, что находятся далеко. Между ними и Альберт-каналом лежал отрезок голландской территории шириной 35 километров. Если бы немцы наконец напали, то у них было бы множество сигналов.
Но в первых бледных лучах раннего утра 10 мая в небе бесшумно появились десять самолетов. Бесшумно потому, что это вообще были не самолеты, а планеры. Один из них приземлился не более чем в пятидесяти или около того метров от бельгийского бункера. Даже тогда бельгийские охранники не очень встревожились: они подумали, что это вынужденная посадка. Жандарм побежал вперед, чтобы взять экипаж в плен, но тотчас же был убит внезапной очередью. Тем временем приземлились другие планеры. Из них выскакивали вооруженные люди и бежали к бункеру, от которого зависела судьба моста. К этому моменту бельгийцы поняли, что дело серьезное, и с внешних позиций отступили под защиту своего бункера. Лязгнула первая тяжелая стальная дверь, затем вторая. Бункер был построен основательно, и люди внутри его чувствовали себя в безопасности. Сержант начал зажигать запальный шнур.
– Все вниз! – закричал он. – Я зажигаю фитиль.
Солдаты, спотыкаясь, сбежали по ступенькам в подвальный этаж, и позади них зашипел запальный шнур. Бельгийский сержант, его фамилия была Кровельс, бросился вниз вслед за своими людьми. Внизу, в подвальном этаже, его капралу, после размышлений, пришла другая мысль.
– Сержант, их лишь горстка. Вы не можете взорвать мост из-за них.
Сержант заколебался.
– Возможно, вы правы, – сказал он. – Еще можно все отменить.
Они вдвоем бросились вверх по ступеням, но, пока бежали, раздался потрясающий взрыв и армированный железобетон бункера толщиной 50 сантиметров развалился на куски. Затем начали рваться ручные гранаты, затрещали длинные автоматные очереди. Бункер был полон огня и дыма. Стали взрываться боеприпасы, послышались крики боли. Выжившие бельгийцы по одному выходили из бункера с поднятыми руками. Они могли видеть, что мост через канал все еще цел – первый взрыв, который разрушил стены бункера, должно быть, погасил запальный шнур. К полудню немцы твердо держали в своих руках мост и его окрестности.
Точно так же случилось на мосту в Фельдвезельте[50 - Фельдвезельте – поселок в 8 км восточнее Билзена.]. Планеры приземлились бесшумно, неожиданно для бельгийцев, которые были убиты, за исключением одного тяжелораненого.
Атака же на мост в Канне[51 - Канн – поселок в 12 км юго-восточнее Билзена.] потерпела неудачу. Мост был взорван, а нападавшие немцы истреблены.
Но люди гауптмана Коха из трех мостов два захватили целыми, причем два наиболее важных. Вся операция стоила 38 убитых и 100 раненых. Не столь тяжелые потери, но также большую цену пришлось заплатить за то, чтобы вывести из строя мощный форт Эбен-Эмаель. Теперь больше не было никаких существенных преград на пути между немецкой армией и бельгийской столицей.
Опыт, полученный в ходе этих блестящих и успешных операций, теперь мог быть использован в Англии, если бы генерал Штудент получил разрешение. Планы действий были готовы, и их успех был не более невероятным, чем захват Эбен-Эмаеля и мостов через Альберт-канал. Пока эвакуация из Дюнкерка все еще продолжалась, Штудент предложил выбросить парашютно-десантную дивизию, чтобы подготовить место для высадки второй дивизии, переброшенной по воздуху. Имея 300 планеров, каждый из которых вмещал 10 отборных солдат, Штудент рассчитывал, что в ходе одной операции сможет высадить 15—16 тысяч человек, что, на его взгляд, было достаточно, чтобы захватить и удерживать плацдарм длиной 30 и шириной 16 километров. Пока происходила бы эта высадка, другие части могли бы быть выброшены с воздуха, чтобы захватить ключевые порты. В то же время десантники должны были захватить аэродромы в глубине территории и нарушить систему обороны. Как только эти аэродромы оказались бы в руках немцев, на них могло быть переброшено большое количество десантных подразделений, одни из которых могли атаковать с тыла береговую оборону, пока другие двигались бы на Лондон. Этот план был вполне реален, и никто не знал об этом лучше, чем члены Имперского генерального штаба, – это было именно то, чего они опасались больше всего.
Генерал Штудент рассчитывал, что, учитывая непрерывные перевозки, он мог в течение двух дней высадить полную пехотную дивизию и достичь того, чего англичане больше всего боялись: целиком разрушить их план обороны.
Но отвечавшие за судьбу Германии не разделяли уверенности генерала Штудента, и план был отвергнут. Кто сегодня может сказать, насколько велики были шансы на успех, если бы фактор внезапности, который так хорошо проявил себя в Бельгии и Голландии, также был бы использован и в Англии? Стремительность и внезапность действий обещала успех. Но глаза немецкого руководства были устремлены к так называемой линии Вейгана. Оно решило, что сначала необходимо прорвать ее, а когда это будет сделано, придет время рассмотреть возможность вторжения в Англию.
Это было сделано, но к тому времени шанс оказался упущен.
Глава 4
НЕМЕЦКАЯ ВОЗДУШНАЯ МОЩЬ И СТРАТЕГИЯ
Мнение о том, что мощь авиации Германии огромна, в те дни было широко распространено, и не только за пределами Германии. Даже высшие офицеры люфтваффе верили в это, и среди них были специалисты рейхсминистерства авиации. Они все были бы глубоко потрясены, если 1 сентября 1939 года смогли бы заглянуть через плечо начальника собственного Генерального штаба, когда тот изучал строго секретный доклад о реальной мощи люфтваффе. Какой тревожный разрыв они обнаружили бы между громким хвастовством Геринга и реальными фактами!
В начале войны Германия имела 4333 самолета, включая 1200 бомбардировщиков, 340 «Штук» и 780 истребителей, но из них всего около 3 тысяч были пригодны для боевого использования. Противовоздушная оборона Германии состояла из 2600 тяжелых орудий, 6700 легких пушек и приблизительно 3 тысяч зенитных прожекторов.
Действительно, эти цифры мало походили на то, что Германия, как предполагалось, имела, однако руководство люфтваффе, люди, которые знали истинное положение, полагали, что с этими самолетами они смогут уничтожить силы противника на земле и завоевать превосходство в воздухе над Англией. В то же самое время они хорошо понимали, что должны будут использовать свои сверхсовременные силы – а они, несомненно, такими были – стремительно и максимально, иначе враг, и в особенности Великобритания, скоро наверстает упущенное.
Какова же в то время была ситуация во Франции и Великобритании? Разведывательные донесения были обнадеживающими. Прежде всего, французские и британские военно-воздушные силы расценивались как устаревающие по сравнению с силами люфтваффе. Предполагалось, что Великобритания к 1940 году сможет производить приблизительно 300 самолетов в месяц, и была полная уверенность в том, что ей потребуются годы, чтобы догнать Германию. По расчетам разведки, Великобритания в общей сложности имела около 5500 самолетов, из которых около 3600 находились в распоряжении Королевских ВВС. Однако только 720 из них были пригодны для боевого использования. В британской бомбардировочной авиации насчитывались приблизительно 2500 самолетов, но лишь около 500 из них были первоклассными машинами. Из 600 истребителей только 200 были действительно современными самолетами. К 1 апреля 1940 года численность британской авиации составляла около 2400 машин. Будущее показало, что, недооценив силы противника, Германия должна была дорого за это заплатить. В действительности Великобритания имела 980 первоклассных истребителей, чтобы поднять их в воздух против более или менее равного числа немецких истребителей.
Но в громогласных заявлениях Геринга ситуация представлялась совсем другой. Он никогда не уставал хвастаться своим «вселяющим страх оружием», чьи крылья, как он заявлял, могут «закрыть небо». Пока другие разрешали себя запугивать, – а так делали многие, – это была очень эффективная пропаганда. Но когда был брошен пробный камень, ситуация оказалась совсем иной.
Позднее Галланд[52 - Галланд Адольф – один из лучших асов люфтваффе, одержавший в ходе Второй мировой войны 104 воздушные победы. С 28 ноября 1941 г. по 12 января 1945 г. он занимал должность инспектора (командующего) истребительной авиации люфтваффе.] описал блеф, который так успешно сработал во время ввода вермахта в Рейнскую область[53 - Речь идет о так называемой «Рейнской демилитаризованной зоне», которая включала территорию Германии по левому берегу Рейна и полосу шириной 50 км на его правом берегу. Она была создана на основе Версальского договора 1919 г. с целью гарантировать неприкосновенность границ Франции и Бельгии, и в ней Германии запрещалось размещать войска, проводить маневры и строить укрепления.]. Эскадрильи, которые еще не были вооружены, просто перелетали с аэродрома на аэродром, чтобы произвести впечатление. Как только они приземлялись, на них наносились новые бортовые обозначения, после чего они вылетали на следующий аэродром. И блеф не был раскрыт.
Рядовых немцев едва ли можно обвинять в том, что они проглатывали все это, когда даже иностранные эксперты, которые были обязаны смотреть дальше совершенного фасада, верили в это. Среди них, например, был генерал Вильмен, главнокомандующий[54 - Жозеф Вильмен с февраля 1938 г. занимал пост начальника штаба (командующего) ВВС Франции. Затем 24 июня 1940 г. он был назначен инспектором авиации и на него была возложена координация воздушной обороны Франции.] военно-воздушными силами Франции. Вернувшись в 1938 году в Париж после посещения Германии, он сообщил потрясенному французскому народу, что в случае войны с Германией после пары недель у Франции в воздухе не останется ни одного самолета. В те дни весьма большая группа высокопоставленных лиц была одурачена Гитлером.
Все это выглядело очень внушительно и пугающе. Геринг громогласно похвалялся; в воздухе мелькали новые машины; повсюду возникали новые аэродромы; были агрессивные, уверенные в себе молодые люди в новой униформе и элегантные, с непроницаемыми лицами генералы, командовавшие ими. Но взгляд, брошенный за кулисы, показал бы совершенно иную картину.
И прежде всего в руководстве люфтваффе. В целом это была смешанная и совсем неоднородная команда. Наверху пирамиды находился Геринг. Абсолютно верно, что он многое сделал, чтобы создать военно-воздушные силы Германии, но его восприятие было ограничено кругозором летчика-истребителя Первой мировой войны. Он вообще ничего не знал о технической стороне полетов, об аэродинамике, а современная воздушная стратегия, о которой он и его товарищи когда-то мечтали, оставалась для него закрытой книгой. Его интеллектуальный кругозор был кругозором летчика-истребителя, и притом устаревшим. Все его решения принимались на основе эмоций и во многом зависели от его настроения в тот момент. Фактически из-за него руководство люфтваффе пребывало в хаотическом состоянии. Он позволял своим прихотям и капризам руководить собой, но даже тогда нельзя было полагаться на то, что он будет продолжать стоять на собственных решениях. Было вероятно, что он мог отказаться от того, в чем клялся накануне.
В то же время он окружил себя старыми друзьями времен Первой мировой войны. Приятный компаньон в офицерской столовой мог быть уверен в блестящей карьере в новых люфтваффе. И все эти люди, подобно Герингу, были летчиками-истребителями, и их кругозор, как у него, был очень узким. Но теперь они составляли Генеральный штаб современных военно-воздушных сил. Эта работа была вне способностей большинства из них. Они были хорошими летчиками-истребителями, храбрыми, мужественными и изобретательными людьми в своих узких пределах, но ни один из них не был авиационным стратегом или даже тактиком, и ни один из них не понимал больше в технических вопросах, чем сам Геринг.
Прошло немного времени, чтобы стало ясно, что эти старые товарищи не выполняют работу должным образом, и были привлечены другие офицеры – из армии и флота. Но эти вновь прибывшие уволились с действительной службы еще в 1918 году, и они никогда в своей жизни не сидели в боевом самолете. Кроме того, они имели устаревшие идеи о стратегии и тактике военно-морского флота и армии. Для них военно-воздушные силы были лишь вспомогательным родом войск, и большинство из них разделяли невежество своих коллег, экс-летчиков, в части заинтересованности в современной технике. И все они, летавшие и нелетавшие, все еще думали понятиями Первой мировой войны.
Несмотря на то что командные посты в люфтваффе заняли подобные люди, Германия самостоятельно создала современные военно-воздушные силы, однако людьми, которых она должна была благодарить за это, были ее конструкторы, инженеры и изобретатели. На своих чертежных досках, в своих лабораториях и цехах эти люди заложили прочную основу для производства современных самолетов и современных авиадвигателей с высокими характеристиками.
С самого начала ситуация была очень запутанной из-за разницы во мнениях, как внутри рейхсминистерства авиации, Верховного командования и промышленности, так и между ними. Победителями из споров и интриг неизменно выходили те, кто состоял в хороших отношениях с Герингом или имел влиятельных друзей в окружении Гитлера. Как раз перед войной Верховное командование люфтваффе было реорганизовано, и, когда война началась, оно включало Эрхарда Мильха, генерального инспектора люфтваффе[55 - Эрхард Мильх занимал пост государственного секретаря рейхсминистерства авиации и был вторым человеком в люфтваффе после Геринга.]; генерала Штумпфа[56 - Генерал авиации Ханс Юрген Штумф с 1 февраля 1939 г. по 11 января 1940 г. занимал пост командующего противовоздушной обороной.]; Эрнста Удета, начальника технического управления и одновременно начальника управления планирования; генерала Кюла[57 - Бернхард Кюл занимал пост начальника управления подготовки рейхсминистерства авиации.], начальника управления подготовки, и Ешоннека, начальника Генерального штаба люфтваффе.
О Мильхе высказывались разные мнения, но он, конечно, был человеком, который стремительно менял свои взгляды. Ешоннек был слишком молод для важного поста, который он занимал[58 - Ханс Ешоннек занял пост начальника Генерального штаба люфтваффе 1 февраля 1939 г. в возрасте 39 лет в звании оберста.], и, помимо недостающего опыта, был человеком не очень больших способностей или моральной устойчивости. Он очень немного знал о технической стороне авиации и, в частности, абсолютно не замечал того очевидного факта, что Германии, из-за ее расположения, необходима сильная противовоздушная оборона, чтобы быть защищенной от бомбежек. Он придерживался наступательных взглядов, и, лишь когда города Германии начали разрушаться мощными бомбардировочными ударами, он осознал потребность в сильной противовоздушной обороне. Но тогда уже было слишком поздно.
Руководство часто действовало из соображений престижа и наперекор своему же собственному опыту. Например, Геринг всегда расценивал люфтваффе как политический инструмент в борьбе против своих соперников, каких было немало. С начала и до конца войны действия немцев затруднялись соперничеством между различными службами, каждый род войск настойчиво боролся за собственные интересы, к большому ущербу для всей Германии в целом. В чем она срочно нуждалась, так это в координационном и командном органе, подобном британскому Имперскому генеральному штабу, который управлял бы всеми родами войск и использовал бы их в координации друг с другом для более эффективного ведения войны.
Естественно, авиационная промышленность страдала от нехватки планирования, целеустремленности и единства в Верховном командовании люфтваффе. Блестящих конструкторов, таких как Мессершмитт, Хейнкель, Дорнье, Танк[59 - Танк Курт – профессор, руководитель конструкторского бюро фирмы «Фокке-Вульф».] и Липпиш, просили сделать такие вещи, которые очень ясно демонстрировали им, что те, кто отдавал им распоряжения, знали немного или совсем ничего о технических возможностях. Это была работа Геринга – соотносить запросы его люфтваффе с техническими возможностями авиапромышленности, но он потерпел полную неудачу в этом, прежде всего потому, что сам ничего об этом не знал. Не было никакого согласия даже в основополагающих принципах, и ответственные за это долгое время не могли сделать выбор, хотят ли они иметь в люфтваффе наступательное или оборонительное вооружение.
