Луша

скачать книгу бесплатно

– Мам, что у нас брать-то?

– Не учительница это. Предупреждают… Недолго осталось…

Мать притянула похолодевшую Лушку к себе, усадила на скрипнувший и накренившийся диван, крепко, до боли, обеими руками прижала к себе. Горькие слезы так и бежали по ее лицу.

– Мам, ты что? Точно Лидь Васильна была. И портфель ее. Я этот портфель у нее сто лет знаю. Плакать-то не о чем. Ничего же не случилось. Они ко всем ходят. К Катьке вон…

Мать словно не слышала.

– Но ты не бойся. Тебя я не отдам. Уговорю. Умолю, на колени стану…

– Мам, какие колени, да кому мы нужны! Успокойся. Праздники скоро, парад. Можно мне два рубля на шары?

На самом деле Лушка хотела закатиться в магазин канцтоваров и художественных принадлежностей, любимейшее место в городе и подкупить рисовального угля.

Лушка тихонько высвободилась, включила в вечно темном коридоре свет и стала собирать раскатившиеся консервные банки.

– О, и шпроты, мои любимые!

Мать не отвечала, а, зажав виски пальцами, раскачивалась, сидя на диване, словно стряслась беда.

Собрав банки с пола, Лушка раскладывала их по полкам в кухне, когда услышала шаги матери в прихожей и как хлопнула за ней входная дверь.

…До прихода отца Лушка успела вернувшуюся мать раздеть, разуть, уложить на диван, укрыть. Не впервой.

После этого злосчастного визита Лидь Васильны у матери началось самое сильное это, такого сильного еще не бывало. Все с кем-то шепталась, уговаривала, оправдывалась. А в квартире – никого.

Отец сначала ругался, спал на раскладушке, под окном. А дня через три пришел как-то домой после работы (мать вернулась откуда-то раньше него и лежала на диване лицом к стене) и сказал в отчаянии, решительно:

– Лушка, прости меня, родная, не могу я так больше. Не могу. Перекантуюсь в заводской общаге пока. Нет сил.

Лушка пожала плечами.

И это уже не впервой.

– Ты не думай, я вас не бросаю.

– Я не думаю…

– Телефон вахты в общаге помнишь?

– Помню.

– Звони, если что… И когда матери… того… получшает, позвони.

– Позвоню.

Перед уходом отец купил Лушке две пачки макарон, колбасы «Докторской», пельменей из «Кулинарии», лимонада «Буратино» и денег оставил. Много, три десятки. Наказал школу не пропускать, и чтобы с газом осторожно. Глянул на бесчувственную Татьяну на диване, сказал виноватым голосом:

– Ты хоть жрать ее заставляй иногда, подохнет ведь.

Плюнул и ушел.

Лушка купила в «Канцтоварах» альбомов из хорошей, «шершавой» бумаги на пять рублей семьдесят пять копеек и цветного рисовального угля и рисовала теперь целыми днями. На листе бумаги все было понятно, карандаш давал чувство силы и покоя. Почти всю «Алису» нарисовала заново, не как в книге, ту, какой она жила в ее голове. Особенно хорошо ей удался лес, в котором Алиса забыла все названия и имена, и свое имя. Она долго думала, как показать то, что Алиса все забыла. И наконец, придумала: деревья обступили Алису, будто угрожая и заслоняя все, а Алиса вдруг стала прозрачной, изчезающей. И сквозь нее все стало просвечивать, как сквозь сито. И сразу все ясно. Луша очень любила, когда идеи, которые приходили ей в голову, получались на бумаге.

Мать нужно было дождаться, как бы поздно ни явилась, от порога разуть, раздеть, уложить на диван. И воды, еды какой-нибудь оставить на столе, когда проснется.

Лушка редко высыпалась, но школу не пропускала и контрольные писала прилично. Все равно оставался месяц до летних каникул, и привлекать внимание было нельзя: еще кто-нибудь нагрянет с проверкой, да и где еще найдешь горячие обеды каждый день? И для матери удавалось кое-что от этих обедов в целлофан заворачивать. Отцовских денег тоже вполне хватило, но Лушка дома их не оставляла, постоянно носила при себе. Научена.

Через две недели примерно, это мамку отпустило.

Возвращаясь из школы, Лушка еще на лестнице почувствовала запах яичницы с репчатым луком и кусочками черного хлеба. Так яичницу жарила только мать, и Лушка такую глазунью обожала.

– Садись, мышонок, за стол.

Трезвая. Ура!

Мучнисто-серая, как после тяжелой болезни, Татьяна была, однако, в чистом халате, умыта и причесана.

Лушка позвонила отцу, и он вернулся.

И все стало опять хорошо до самого июня. И даже провожать ее в лагерь родители пошли вместе. И мамка шла в бежевых босоножках, которые купил ей отец в магазине «Скороход», и они не ругались. А когда переходили дорогу, отец взял и ее, и мамку за руки, как маленьких, и Лушке так стало от этого хорошо.

Мать сунула ей кулечек с двумя помятыми, но все равно волшебными зефирами, а отец потрепал по волосам. В общем, из лагерного автобуса Лушка махала им с легким сердцем.

В заводской столовой Татьяне, как обычно вздохнув, задним числом оформили «отпуск без содержания»: работником она была безотказным, а вкалывать «на овощах» среди других поварих охотниц не было.

И зря мамка так тряслась: никто за ними не пришел и никто ничего не отнял. А рисунки с Зоей Лушка порвала все, кроме самого последнего, с моряками. Остальные страшноватыми получились.

Глава 6

«Под ноль»

Лушкину идею завить волосы и подхватить их лентой, чтобы стать похожей на Алису, одобрил Чеширский Кот. Он получился у Лушки совершенно как живой и всегда внимательно слушал со стенки гардероба, когда она с ним разговаривала или советовалась. С этого все ее неприятности и начались. Конечно, никакого вызова коллективу, как потом матери станут говорить учителя, в Лушкиных действиях не было.

Так вот, тем утром, когда родители ушли на работу, Луша намазала волосы яичным желтком (так когда-то давно делала мама), потом вымыла голову, нагрев в кастрюле воду, и аккуратно накрутила свои крысиные хвосты на бигуди с растянутыми резинками, похожие на дуршлаг. Потом сушила волосы над газовой плитой, балансируя на табуретке. Да, это было нелегко и заняло много времени, но результат превзошел все ее ожидания. Объемные, блестящие, легкие волны она перехватила атласной ленточкой от конфетной коробки – и пыльное зеркало в коридоре подслеповато отразило самую настоящую Алису!

Учились они во вторую смену, но она, совсем забыв о времени, все равно опоздала минут на двадцать.

Луша вошла в кабинет литературы.

Класс коллективно выдохнул. Сурковские глазки увеличились до нормального размера. Куриная Жопа замерла с мелом, не коснувшись доски, а когда ожила, понеслась к директору…

Наказание Лушки за вопиющее нарушение школьной формы происходило так. Куриная Жопа позвонила прямо начальнице Татьяниной столовой посреди рабочего дня, и та заорала в клубящиеся пары кухни из распахнутой двери подсобки-кабинета:

– Таньк, тебя в школу вызывают, да не задерживайся. Утреннюю раздачу на завтра готовить некому.

– Зачем вызывают-то? Что случилось?! – с расширенными глазами спросила Татьяна и, отведя руки за спину, уже нервно дергала тесемки синего фартука, которые никак не развязывались.

– Не сказали. Давай, живо! Одна нога здесь, другая – там. И сразу обратно. И так прогулов у тебя накопилось. Смотри у меня, вылетишь как пробка со строгачом дисциплинарным.

Татьяна, так и не сумев развязать фартук, набросила свое «семисезонное» в катышках старенькое пальто прямо на кухонную спецодежду и понеслась в школу под тучами, угрожающими дождем.

Лушка уже давно стояла посреди кабинета, потупившись.

Уже без ленты в волосах. От волнения мать даже не заметила Лушкино преображение, но, увидев дочь живой и невредимой, немного успокоилась. Она тяжело дышала от бега, и руки у нее ходуном ходили, поэтому сцепила их на животе, аж костяшки побелели. Получилось умоляюще. Сесть ей не предложили.

– Что натворила? Говори.

Лушка хорошо видела немигающие взгляды директрисы и Куриной Жопы, брезгливо наблюдавших, как мать старалась унять дрожь своих красных обветренных рук.

Проклятым алкоголикам надо запретить рожать. Только новая химичка Ольга Кирилловна улыбнулась Лушке ободряюще и даже подмигнула: не бойся, – когда никто не видел.

Было около четырех, солнце в высоких окнах директорского кабинета скрылось за наползающие тучи, словно возвещая грядущие космические метаморфозы Лушкиной судьбы.

– …сегодня завитые волосы в одиннадцать лет, а завтра что?

– …рисовала под партой на уроке литературы.

– …помада, выпивка, сигареты, мальчики – по наклонной плоскости?

– …индивидуалистка, не считается с товарищами по классу.

– …не участвовала в оформлении зала к неделе знаний.

– …опоздала на политинформацию.

– …рисовала под партой на уроке математики.

– …и это поведение советской пионерки?

Снова в трудную минуту Лушка стала Алисой, и в голове зазвучало: «Они думают хором, совсем как насекомые в поезде».

Учительские голоса и впрямь стали какими-то тоненькими и смешными. И Лушка совершила ужасную ошибку – она улыбнулась.

Что тут началось!

– Вы посмотрите, она смеется, ей смешно!

– Смеется в лицо педколлективу.

И наконец, самое страшное, от чего мать вздрогнула и уставилась на Лушку уже каким-то невидящим взглядом:

– Возможно, совету дружины следует пересмотреть членство Речной в пионерской организации…

– В ленинской пионерской организации!

И вот тогда губы у матери совершенно слились с сероватой бледностью лица, и она впала в ступор, от которого Лушка уже сейчас, на улице, пыталась ее пробудить, но никак не могла.

В молчании они с матерью вышли из школы через железные ворота школы. Лушка плелась, низко опустив голову, и была готова к любым подзатыльникам.

– Мам, ну прости. Я каждый день посуду мыть буду. Честное слово.

Оттого что мать шла рядом, встревоженно дыша, не говоря ни слова, Лушка поняла, что дело плохо.

По улице Ленина под желтыми липами спешили прохожие. На тротуаре стояла длинная очередь за виноградом, который продавали из ящиков. Над виноградом летали осы, люди в очереди от них отмахивались и ругались. Луша думала, что вот никому из людей вокруг нет дела до того, какой печальный сегодня день. Вот, например, стоит в очереди носатенькая беременная девушка, она полностью поглощена книгой, обернутой в газету. Какой-то дядька в плаще-болонья несет на почту фанерный посылочный ящик с расплывшимися фиолетовыми буквами адреса и не знает, как тяжело Лушке. Ковыляет хромая старуха в мальчишеском пальто и заячьей ушанке. Едут два набитых битком автобуса и один совершенно пустой. Стайка алкашей-баклажанов курят у черного входа в продуктовый магазин и хохочут хриплым заразительным смехом. И никому нет дела до Лушкиной беды.

– Ну что ты молчишь? Ну я же сказала, что больше не буду. Ну не молчи.

Мамка шагала как лунатик.

Конечно, срочный вызов в школу из-за Лушкиного поведения был сейчас для матери совершенно лишним в ее и без того расхристанном состоянии.

Еще в августе, вернувшись из пионерского лагеря и открыв дверь своим ключом, Лушка поняла, что все плохо. Мамка спала на незастеленном диване-кровати. Во время рабочего дня. В одежде. В сухой раковине – посуда с присохшей едой. Мусор не выносился неделю, наверное, но водкой в доме не пахло. Мать открыла глаза, увидела Лушку, закрыла их опять, потом опять открыла с недоумением и спросила, что она здесь делает и почему ее отпустили из лагеря раньше времени. Лушка ответила, что сегодня двадцать шестое, лагерь закрылся. Следующий вопрос не оставил у Лушки сомнений в самом худшем: