скачать книгу бесплатно
– Ты любишь свет? – спросил он, а я замешкалась с ответом. Не поняла, что он имеет в виду. Он увидел моё замешательство и продолжил, указывая пальцем вверх, – свет. Во всех комнатах горит свет. И лампочки следят за нами.
Я скованно улыбнулась.
– Не знаю. Так вышло, – я подумала о его словах. О лампочках, которые источают свет. Мы научились не замечать их, но они нас видят. Везде. Всегда.
– Да, следят. Странно.
Я сбилась с мыслей и отвечала невпопад, теряя слова. Это выглядело очень нелепо.
– Давай предоставим им делать свою работу, – сказал он, включая «ночники» и гася верхний свет. – Но пусть это будет не так явно.
Теперь свет не бил в глаза. Маленькие лампы выхватывали небольшие участки квартиры, делая их светлее. В углах залегла тень, а всё остальное плавало в растворённой темноте. Рассеянный свет, и все грани смазались.
– Мы будем светотенью под пристальным вниманием электрических лучей, – его голос тоже был размыт. Потерял выражение и чёткость.
Он опять был странным. Как там, в кафе. Сначала был как образ, и только потом переменился, стал привычней для меня. Он менялся. Мог быть ненормальным и вполне обыкновенным, но всегда в нём присутствовал лёгкий налёт необычности. И внешность его была непривычной. Одежду он носил изящно и чуточку небрежно. Сам – не высокий и не очень низкий. Худой, но не слишком. Янтарного цвета глаза, тёплые и чуть печальные. Лицо… черты его лица я не смогу описать. И не буду. Всё равно, если встретите его, то сразу узнаете.
Вы можете представлять его, как угодно. Я не в силах передать его внешность. Он был красив, но не так, как принято в канонах. И его обаяние создавало вокруг него флёр сверхъестественности. Весь целиком и каждая его деталь были словно вырваны из другого мира. Видение, образ, но яркий и живой.
Ему нет равных, и его надо повстречать, увидеть. Он может становиться таким, каким ты хочешь. Это – его главный талант и искусство. Но пытаться разгадать его бессмысленно.
– Уютный свет, как сон, как бред, – тихо, будто в воздух. – Ты молчишь. Смущаешься? В чём дело?
– Я… Ты говоришь так странно. И я не знаю, что ответить.
– Странно? Могу по-разному. Как хочешь, – немного с обидой. Или мне опять кажется.
– Нет. Нет. Это – не упрёк. И…. Говори, как тебе нравится.
– Ты боишься моих слов? Они – неясные и зыбкие для тебя?
– Да.
– Да?
Он подошёл близко, совсем рядом. Я неожиданно испугалась, но не отступила назад.
– Но мне это нравится, – пытаясь улыбнуться, сказала я.
Он сузил глаза, пристально изучая мои, так, будто хотел оказаться в моих мыслях.
– Хорошо, – наконец ответил он. Улыбнулся, – ты не бойся, что скажешь что-то не то. Слова – игра. Слова вызывают эмоции.
– Значит, я могу говорить всё, что придёт в голову? Всё, что угодно?
– Да. Вполне. Но думай о словах. Их легко сотворить, сложно развеять.
– Мне всё же стоит выбирать выражения, так? – моя первая усмешка.
– Не совсем так, – он пожал плечами. – Иначе, – подошёл ближе, подмигнул как заговорщик. – В твоих мыслях запуталось много образов и тайн. Много эмоций. Они мне нравятся больше, чем слова.
– Прости за откровенность, но я не понимаю. Теперь я запуталась, что говорить, а что нет.
– Не думай об этом. Чувствуй.
Он говорил так, словно учил меня. Успокаивал. Открывал дверь в запутанные логические цепочки моих размышлений. Сначала я не могла привыкнуть к такой манере общения. И это опять странно.
Это ощущение растворилось, как только он сел на пол и прислонился к стене. Я перестала задумываться о словах и выражениях. Будто он стёр эту мысль из моей головы.
Это он умеет. С ним становишься совсем другой, точнее, самой собой. С ним всё естественно и просто. Нет оков и рамок. Он более настоящий, чем другие, хоть и кажется вымыслом. Он яркий. Он меняет. Раскрывает. Хотя, признаться, я не знаю о нём ничего. И все слова, это лишь предположения, догадки.
В какой момент я потеряла течение времени? Всё было смазано, нечётко. Игра света? Волнение?
Он по-прежнему сидел на полу, на сером пушистом ковре, прислонившись спиной к стене. Иногда рассеяно крутил кольцо на мизинце или поправлял свой широкий чёрный браслет на правом запястье. Порой откидывал голову назад и закрывал глаза. Тогда можно было разглядеть тонкий белый шрам на его шее. Или засучивал рукава, обнажая руки, на которых отчётливо просматривались яркие узоры вен. Это не выглядело наигранным или поставленным. Это было естественно. Так, словно он всегда, тысячу раз до этого, сидел на этом месте и повторял эти движения.
У нас в руках были бокалы с вином, пахнущим мёдом и травами. На кухне играло радио, но я слышала другую музыку. Мелодию пространства.
После нескольких глотков вина свет начинал мерцать. Как будто в воздухе кружились блёстки.
Он рассказывал мне истории. Разные. Необычные, весёлые и грустные. Плач, тайна, тоска и улыбка. Звук его голоса, тон, смысл. Всё сливалось в одно полотно и не могло разделиться.
Он рассказывал мне про человека в белом, про образы воды и про сны, которые видят листья деревьев. Говорил про дриад и про терпкие ароматы цветов неведомых стран.
Когда в истории происходило что-то загадочное, он склонялся ко мне, и его голос становился доверительней и тише.
От него самого пахло гиацинтами, и этот запах был фиолетовым. Мне стал нравиться этот навязчивый аромат.
Мы смеялись, говорили или молчали. Это было удивительно. И не было ни одного неприятного чувства. И лишних мыслей тоже не было.
С ним всё – как в первый и в последний раз. Правильно и без подтекстов. Без тайных желаний.
Я вспомнила, Джон Фаулз как-то писал, что современные люди, оставшись наедине друг с другом, невольно рассматривают возможность секса между собой. Это – в их природе.
Так и есть.
Но только не с ним. Хотя он, несомненно, привлекателен. Просто ты не вспоминаешь о близости до тех пор, пока он сам не подумает об этом.
Он – другое, и – не в рамках этого мира.
Он говорил, и эхо в мыслях таяло. Он был тем, о ком я мечтала. Тем самым учителем или, скорее, наставником, который помогал мне обрести саму себя. Я начала испытывать к нему опасную смесь чувств. И в этом я боялась признаться. Боялась спугнуть. Мои эмоции достигали своих пределов и выходили за них. Я была околдована.
Не знаю, сколько прошло времени, но было ещё темно. И он сказал, что ему пора уходить.
– В тебе сокрыто так много эмоций, так много силы, – тихо сказал он, прикрыв веки.
– Я не чувствую её.
– Я чувствую.
– Тебе точно пора идти?
– Да. Всё это здорово. И как бы я не желал остаться, расставание и ожидание следующей встречи намного приятней, чем попытка задержаться.
Я проводила его до двери.
Он неожиданно, но плавно обнял меня. Это было так волнующе спокойно, так мило.
Он держал меня в объятьях несколько секунд.
– Мир, – произнёс он. И я не поняла, назвал ли он меня по имени, или говорил о мире в прямом смысле этого слова.
Он поцеловал меня в губы. Просто лёгкое прикосновение. Невесомое.
– А ты… Ты же… – я хотела назвать его по имени, но не знала, как его зовут. И он понял это.
Засмеялся. Легко. Может, с лёгкой ноткой издёвки.
– Ты даже не знаешь, как меня зовут, – сочувственно и грустно.
– Нет.
Он снова тихо засмеялся и провёл пальцем по моей щеке.
– Ты же придёшь ещё? – быстро, с тоской в голосе спросила я, боясь ответа.
Он взглянул на свои часы и с усмешкой ответил:
– Приду.
2
Я не смогла прочитать всё, что написала Мира. Её желания и мечты, её последние слова. Когда я читаю их, то начинаю плакать. Я не могу удержаться от слёз.
Я никогда не думала о том, что её не станет.
Когда-нибудь не станет и меня.
Вместо неё остались лишь воспоминания – только то, что я смогла запомнить о ней, и до сих пор я не могу поверить в то, что это произошло.
Смерть рядом. Ближе, чем мы думаем.
Мне больно осознавать это и больно писать, но для самой себя я хочу поставить точку. Может, увидев слова на листе, я пойму и смирюсь с этой правдой.
Мирада умерла.
Глупо, но я забрала её дневник себе. Я не сказала никому о его существовании.
Мама Мирады сказала, что я, как подруга, могу взять себе что-нибудь на память – фотографии, книги, безделушки.
А я взяла дневник.
Он попался мне на глаза случайно. Он просто лежал на подоконнике в углу. Я открыла его, думала книга, и увидела твой подчерк. Прочитала пару слов и заплакала, а потом сунула его к себе в сумку, хотела прочитать дома, узнать о том, о чём ты писала.
Я не собиралась ничего писать здесь. Совсем не собиралась, правда.
Извини, Мир! Наверное, это неправильно – читать чужие дневники. Это – как письма, что-то очень личное, но тебя больше нет, и я скучаю. Читая твои записи, я представляю, что ты жива.
Оказалось, что я не умею вести дневник. Я никогда не делала этого раньше, ничего такого, кроме анкеток-памяток в школе, которые мы заполняли всем классом.
Не знаю, о чём писать. Прошёл месяц, и я снова решила прочитать твой дневник – увидеть страницы, по которым скользила твоя рука, дотронуться до строк, которые ты писала. И тогда я почему-то решила продолжить записи – как память о тебе, о нашей дружбе.
Когда я пишу, мне кажется, что я говорю с тобой, словно мы болтаем по телефону.
Кстати, я так и не прочитала всё до конца, не смогла.
Твоя смерть пошатнула мой оптимизм. Я и не думала, что люди могут так странно умирать.
Врачи так и не смогли сказать ничего толкового, да и следствие приостановлено. Ведь никакого состава преступления они не нашли.
Тебя нашли в квартире, запертой изнутри. Ты сидела на полу, около стены, и всё твоё тело было иссушено, как от обезвоживания. Врачи говорят, что если бы ты умерла от нехватки еды и воды, то не сидела бы в такой спокойной позе. Да и времени на это потребовалось бы больше. А тебя обнаружили через три дня. Так что относительно причин смерти врачи говорят: «Остановка сердца». И разводят руками. Вскрытие ничего другого не показало. Говорят, бывает такое, а я не верю.
От чего же ты умерла на самом деле, Мир?
Я прочитала. Это было как возращение в прошлое. Мне нравится, как ты пишешь, а вот говорить так ты не умела. Я и не знала, что ты до сих пор страдаешь из-за Ромы. Он, кстати, на похороны не пришёл. Ну, и хорошо. Знаю, ты не хотела бы его видеть.
Мне часто звонит твоя мама, ей тяжело. Даже не знаю, как её утешить. Соседи что-то наболтали ей, и теперь она уверена, что тебя убили. Она мне рассказала, что говорила с твоей соседкой Алиной, и та рассказала ей, что видела, как к тебе ходил какой-то парень, и якобы в день твоей смерти она тоже его видела.
Я думаю, это – тот человек, про которого ты писала. Тот, с кем ты познакомилась в баре. А мне ты ничего не рассказывала. Даже немного обидно.
Но я твою маму успокоила. Сказала, что это не может быть никаким убийством. И полиция, и врачи так сказали. Твоя смерть не была насильственной. Странной – да, но не насильственной. Думаю, что я её не убедила. Она вбила себе в голову эту чушь и теперь долго не успокоится.
Знаешь, прошло много времени, а у меня постоянно плохое настроение. Из-за всего. Оно теперь всегда такое.
Я разругалась со своими ухажёрами – не для меня они. Я не могла определиться сначала, а потом поняла, что ни одного из них не люблю, и теперь я разочарована и опечалена. Но стараюсь не отчаиваться.
Опять звонила твоя мама и всё говорит про убийство. Спрашивает, не вела ли ты себя странно в последнее время. А что я могу сказать?
Прочитав твой дневник, я поняла, что и не знала о том, что с тобой творится. И вообще, по записям, ты действительно делала то, что на тебя совсем не похоже. Да и писала как-то не совсем обычно, постоянно перескакивая с одной мысли на другую. И про незнакомца этого ты так загадочно говоришь. То пишешь, что это на самом деле было, то что ты сходишь с ума и придумала всё эту историю. Ничего непонятно. Я бы подумала, что ты придумала его, если бы не Алина.
Я заходила к тебе домой, наводила порядок (твоя мама меня попросила, она хочет продать квартиру) и на лестнице столкнулась с твоей соседкой. Вот кто настоящая сплетница! И вроде баба молодая, а такое ощущение, что она за тобой следила всё время.
Говорит мне: «Привет. Ну, что нашли убийцу?». Я говорю: «Какого убийцу?! С ума сошла? Никто Миру не убивал! Это была смерть от остановки сердца!». Алина посмотрела на меня, как на дуру, но видно, что ей любопытно стало.
Она отвечала: «Сердце, говоришь? Странно. Не верится мне в это». Я спрашиваю: «А с чего ты вообще про убийцу говоришь?». Она усмехнулась, подпёрла рукой бок и начала трещать без остановки: «Да вот, ходил тут к ней парень один. Странный на вид, и всё только по вечерам да ночью приходил. А я её встретила… ну, до того, как она умерла, и спрашиваю, типа, просто так, мол, а что у тебя парень появился? Она говорит, – нет. Я говорю, друг что ли к тебе приходит? Она говорит, нет, никто, мол, не ходит ко мне. Я сразу что-то неладное заподозрила. Я же его видела! И цветы он ей носил, на пороге оставлял. Думаю, зачем она мне врёт? Говорить не хочет это одно. Но так врать?! И подумала я, ну уже после её смерти, что это он её, наверное, шантажировал и запугивал, а потом и убил. Наркотиками, скорее всего, какими-нибудь. Сейчас знаешь, какой-то китайский порошок смертоносный появился, хуже героина, говорят».
Я ещё раз постаралась убедить Алину, что никакого убийства с наркотиками здесь не было, но думаю, что это бесполезно.
Я выкинула из головы все эти сплетни, а когда убиралась, действительно нашла засохшие гиацинты в вазочке. Да и в холодильнике стоял ром. Ты же ром не пила.
