скачать книгу бесплатно
Артём, прошу прощения за ту грубость, которую я позволила в отношении тебя и того, что тебе дорого. Оправдываясь, хочу сказать, что заметила в тебе склонность к преувеличению, отчего и решила, что без преувеличения с моей стороны тебе будет труднее меня понять. Надеюсь, ты понимаешь, что среди целей вчерашнего разговора, которые я преследовала, не было цели обозвать почти всех людей планеты людьми продажными. Многие из них не готовы понять и принять такую точку зрения, тем более, как я сказала, что она весьма преувеличена. Мои слова следует воспринимать очень осторожно и не оценивать буквально. Лучше их вообще не оценивать. Видеть в них правильный смысл ты научишься не сразу, но говорить проще и подбирать более аккуратные образы мне чрезвычайно трудно в условиях реального разговора. Я хочу, чтобы ты подумал бы вот над чем. Если человек злится или обижается на другого за отпущенную им реплику, значит, скорее всего, его оппонент прав, и обиженный собеседник интуитивно или даже реально понимает это. Когда реплика попадает в цель, она, так или иначе, обидит человека, но обижаться ему следует на себя. Если человек знает, что делает, обладает пониманием происходящего и отдаёт себе отчёт о своих действиях, ни одна реплика не может его даже задеть. Я извиняюсь не потому, что считаю себя неправой – напротив, я глубоко убеждена в сказанном, если не считать преувеличения, – а потому, что я попала в цель, и это тебя задело. Я извиняюсь, что не нашла другого способа пробить то, что считаю в тебе неправильным. И извиняюсь за то, что ты не понимаешь меня полностью и ещё относительно долго не будешь понимать.
Прочитав письмо несколько раз, я постарался запомнить и пересказать сам себе его содержание. Просто так читать такие письма нет смысла, что к этому моменту своей жизни я уже хорошо понимал. Письмо нужно понять, прочувствовать, пропустить через себя, для чего иногда полезно пересказать самому себе, как если бы я был Дарой и пытался бы написать что-то похожее. Пересказав суть, я ещё раз прочитал письмо, сопоставив свой пересказ с текстом. Всё было так, как я уловил. Значит, бо?льшая часть информации была понята мной верно. Если, конечно, здесь нет скрытого смысла.
Собравшись с мыслями, я решил ответить, что на поведение Дары не обижаюсь, осознаю совершённые мной глупости, которые и заставили её попытаться открыть мне глаза. Я добавил, что понимаю, как сложно придумать иной способ донести информацию до слишком уверенного в себе человека. Я на самом деле понял это, так как в общении с разными людьми сам не раз сталкивался с непробиваемым упрямством, вынуждающим переходить на всё более грубые аналогии, порой даже мягко намекая на схожесть моих аналогий с поведением собеседника. Подумав ещё немного, я дописал, что её мысли всё равно не кажутся мне настолько убедительными, чтобы бросить всё и заняться чем-то другим, причём непонятно даже чем. Мне было непонятно, что она хочет от меня, и почему я должен отказываться от своих целей. Я не понимал, зачем мне нужно то, что она пыталась мне сказать. Набрав текст в редакторе почтового клиента, поправив опечатки и аккуратно отформатировав текст, чтобы не показаться тупой безграмотной скотиной, я отправил письмо Даре. Отправил и вышел на запоздалую пробежку.
Этот небольшой промежуток времени, за который я прочитал письмо, ответил на него и отправил ответ по обратному адресу, ещё долго будет всплывать в моей памяти. Это будет происходить каждый раз, когда чепуху, подобную той, что я написал Даре, я буду получать от других людей. Но всё это будет гораздо позже.
Спустя некоторое время, два-три дня, я перестал злиться на Дару, но общение с ней было для меня уже чуть менее желанным. Мне не хотелось общаться с ней подобным образом, а хотелось говорить так, например, как в день нашей встречи в парке: просто и непринуждённо, хотелось любоваться ею, как её внешней, так и её внутренней красотой, выражающейся в умении складно и грамотно говорить, видеть такие вещи в обыденном, которые многие не замечают, демонстрировать неподдельный интерес к предмету разговора даже тогда, когда речь идёт о самых, казалось бы, неважных вещах. Вот этого мне хотелось, а не нравоучений по поводу низкого уровня нравственности, при которых я чувствовал себя какой-то свиньей в её присутствии.
Лишь через неделю после той встречи Дара позвонила мне и предложила увидеться снова. Место для встречи было выбрано ею необычное. Это была площадка у стелы «Маяк», находящейся в самом низу проспекта Александра Невского, точнее, на его пересечении с улицей Ригачина.
Подходя к месту встречи, я увидел Дару. На ней было красивое голубое платье, подобранное почти под цвет её глаз. Платье было длинным и достигало подъёма стопы, будь оно чуть ниже, волочилось бы по земле при ходьбе. Такое платье нужно уметь носить и иметь соответствующую фигуру, что была у Дары весьма женственной. Платье не было обтягивающим и, казалось, даже скрывало некоторые приятные глазу изгибы её тела. Волосы Дары были сплетены в две косы, свободно спускавшиеся от затылочной части головы. Косы оканчивались небольшими синими бантиками. Лицо девушки сияло, на губах проступала чуть заметная улыбка, глаза светились радостью. Она снова не была накрашена и не носила серёжки. Подойдя ближе, я заметил, что её уши даже не были проколоты. Сияющее выражение лица Дары невероятно гармонировало с погодой и отражало её настроение. Всё говорило о лёгкости предстоящего разговора… Если не сделать глупостей как в прошлый раз.
– Здравствуй, Дара, твоя красота ещё более выразительна в этом платье. – начал я с комплимента.
– Здравствуй, Артём. Спасибо, но, думаю, ты догадываешься, что подобные комплименты я получаю довольно часто. – ответила Дара совершенно без свойственной ей раньше скромности.
– Я не удивлён, ты правда от природы очень красивая. – ответил я.
– Я не об этом, – вздохнула Дара, – дело в том, что, произнося комплимент подобного типа, делая упор на красоте, мужчины едва ли понимают, что они видят на самом деле.
– Ты имеешь в виду, они видят красоту внешнюю, забывая о духовной красоте, о богатстве внутреннего мира, который они едва ли могут оценить после первой встречи? – быстро начал я высказывать свою догадку. – Но я же общаюсь с тобой уже…
– Опять не то. – перебила Дара. – Я пытаюсь сказать, что эти мужчины не знают, что такое красота. Вот ты знаешь?
– Что такое красота? Ну, это фундаментальное понятие, вряд ли определяется, тем более что красота для всех разная. Кому-то одно нравится, кому-то – другое.
Тут я начал пытаться объяснять относительность красоты для каждого человека, что красота также зависит от настроения, от уровня понимания субъектом того, что он перед собой видит, от его склонностей, намерений, уровня развития его психики, возраста, пола и так далее. Одновременно с этим мы начали потихоньку двигаться в сторону Набережной, дойдя уже почти до мостика через речку. Дара всё это время слушала, не выражая ничего на своём лице. Когда я закончил речь, она произнесла:
– Всё что ты сказал – это поверхностное представление, свойственное скорее ни в чём не разбирающемуся обывателю, чем человеку, претендующему на высшее образование. Ты описываешь отношение к красоте, а не даёшь определение. Ты пытаешься показать относительность восприятия людей, а не определить сам объект этого восприятия.
– Но я же математик, определением красоты должны заниматься искусствоведы, культурологи, философы, наконец. – пытался я найти оправдание, так пока и не понимая, что же было сказано неправильно.
– Глупости, Артём, в математике тоже есть красота, и ты прекрасно об этом знаешь. Тем более, если ты математик, то должен знать, чем правильное определение отличается от поверхностного описания объекта. Ты не видишь общего в том, что говоришь, не видишь, что красота, например, в математике, ничем концептуально не отличается от красоты в чём-то другом. Природа и смысл красоты одинаковы и объединены таким абстрактным понятием, как красота в широком смысле, чем-то фундаментальным, как ты верно сказал сначала. Однако фундаментальность вовсе не означает оторванность от реальности. Твои рассуждения совершенно никак не привязаны к реальному миру, в них нет ничего полезного, ничего такого, что можно было бы использовать для решения какой-то реальной задачи. Все рассуждения должны быть согласованы с реальностью, без этого они будут лишь пустой болтовнёй. – Дара говорила поучительным тоном. – Артём, красота – это высшая целесообразность, степень гармоничности в сочетании отдельных частей всякого целого. Красота показывает, насколько гармонично и правильно с точки зрения всеобщей целесообразности сложен предмет. Если что-то является некрасивым, значит оно где-то сделано неправильно, без соблюдения нужной меры или неправильно исполняет свои функции, не входит в гармонию с целым, частью которого является. Некрасивость является отражением нарушения этой гармонии.
– Ну да, я всё это понимаю и так, это определение не новое для меня. – продолжал оправдываться я.
– Если понимаешь, почему не смог сказать? Если знаешь правильный ответ, что заставляет тебя говорить иначе? – начала нападать Дара.
– Я как бы интуитивно понимаю, но сказать как ты не могу. – я уже казался сам себе совершенно неполноценным человеком, проигрывающем в споре юной девушке.
– Послушай, что я хочу тебе сказать. – начала издалека Дара, понимая, что уже загнала меня в угол и могла более не торопиться. – Если человек не может объяснить то, что как будто бы понимает или если он не может применить знания на практике, то это означает, что на самом деле ничего он не знает и не понимает. У него в голове просто есть смутно-интуитивное представление, обрывочные кусочки несобранной мозаики, беспорядочный мусор, называемый им самим не иначе как богатый внутренний мир. Эта кусочная фактология, обрывки частичных знаний, выхваченных из контекста при поверхностных попытках разобраться в чём-то непонятном, и называется таким человеком словом знание, тогда как настоящего знания и понимания у него нет и не было. – Дара продолжала говорить поучительным и наставническим тоном, сопровождая речь богатым набором жестов. – Помни, Артём, когда ты, рассказывая достаточно сложные вещи, услышишь от кого-нибудь, что ему всё это знакомо, понятно и он всё это давно знает, насторожись: скорее всего, перед тобой человек, заблуждающийся относительно своей собственной значимости, думающий о себе гораздо больше, чем он представляет собой на самом деле. Попроси его продолжить мысль, применить его воображаемые знания для решения той или иной проблемы, поделиться мнением относительно того или иного явления, дать оценку того или иного события, связанного с обсуждаемой темой. Проще говоря, дай ему задание по теме – и ты как в капле воды увидишь истинную картину представлений этого человека.
– То есть ты считаешь, что на самом деле я ничего не знаю о красоте? —заинтересовался я, чувствуя, что Дара права.
– Именно так, Артём, ты совершенно ничего не понимаешь, а то, что понимаешь – это смутно-интуитивные обрывки, из которых даже при сильном желании не сшить хоть сколько-нибудь полной картины. Знающий и понимающий человек способен поддерживать разговор на обсуждаемую тему на самых разных уровнях: он может как в общих чертах обрисовать проблему или решение, так и выполнить глубокий обзор возможных причин, следствий, смежных и сопутствующих проблем, связать своё повествование с другими догадками и мнениями присутствующих на обсуждении людей. – тон Дары стал мягче и она говорила уже в своей обычной манере.
Я задумался. А ведь верно, когда разговариваешь с человеком, и он говорит убедительно, складно, то кажется, что ты всю жизнь это знал…
– Когда один человек подстраивается под другого, рассказывая что-то понятными ему образами, приводя понятные ему примеры, – продолжала Дара, как будто прочитав мои мысли, – тогда собеседнику кажется, что он всю жизнь это знал и новыми для него идеи рассказчика уже не кажутся. Почему? Потому что передаваемые образы человеку знакомы и понятны, элементы обрывочных мыслей, которые лежали в голове человека, ему также знакомы, просто они переставляются другим способом, и наделяются другой мерой, более целостной, как бы связывая кусочки мозаики в более полную картину. Дальше нужно незаметно задать человеку несколько очень простых вопросов, чтобы он сам захотел на них ответить – и вот, человеку кажется, что эта картина у него в голове уже была, настолько удачно она вписалась в уже усвоенные им представления. От рассказчика-учителя требуется большое мастерство, чтобы вот так незаметно для ученика открыть ему новое знание, а ученик при этом думал, будто он до всего дошёл сам.
– В таких случаях тяжело не похвастаться своими способностями перед учеником, не сказать ему, что на самом деле это ты так мастерски заложил в него что-либо. – предположил я, поставив себя мысленно на место мастера-учителя.
Дара задумалась, лицо её сделалось грустным. Помолчав немного, она сказала тихо:
– Да, тяжело поначалу. Наблюдаешь за учеником, он делает успехи и говорит, что добился чего-то, что добился он этого сам, а на деле без точных и незаметных ударов мастера ничего бы не добился вовсе. Потом ученик уходит своей дорогой, забывая про учителя… Хочется сказать ему, мол, неблагодарный ты. Но нельзя! Мудрый учитель понимает, на что идёт, понимает, что слова благодарности всё равно ничего не значат, значимыми являются только дела, поступки, устремления и результат всего этого… Слова без содержания всё равно пусты, а если есть содержание, то всё видно и понятно без слов. Возвращается такая благодарность далеко не сразу… Со временем понимаешь, что важно для учителя: чтобы благодарность ему выразилась в том, что ученик добился своих целей, стал счастливым и помог другим понять что-то важное… Но что-то я не о том. – Дара снова начала говорить громче. Она взбодрилась, как бы отмахнувшись от этого странного лирического отступления, навеянного моей репликой, затем продолжила:
– Я понятно объяснила, что значит знать или понимать? Вот тебе пример более близкий: замечал когда-нибудь, как не очень успевающие студенты не могут правильно ответить на вопрос преподавателя, но при этом говорят, что они всё знают, понимают, учили, только сказать не могут? – вопрос Дары снова был риторическим. – Так вот, это их «знаю, но забыл» означает лишь то, что они просто поверхностно ознакомились с материалом, могут узнать знакомую формулу среди многообразия таковых и сказать, что «да, мы это проходили», но в чём суть формулы – они даже не подозревают. При этом печально то, что повозившись во время подготовки с какой-то формулой, они будут думать, что знают её, а на самом деле знают лишь то, как она записывается, не более того. Они никогда не выведут аналогичную и, что главное, никогда не примут самостоятельного решения о целесообразности её применения в том или ином случае. Понятно, что это не только к формулам относится, но ещё и к разным методикам, вашим алгоритмам и, наконец, просто к любым поступкам в жизни.
– Да, думаю, что примерно понятно. Знать и понимать – значит глубоко проникать в суть и уметь эту суть сопоставлять с тем, что видишь, принимать самостоятельные решения, видя объект со всех сторон, его историю, его перспективы, связи с другими объектами, область применимости и прочие возможности, в то время как многие люди под словом знать подразумевают быть знакомым. – как можно подробнее ответил я.
– Да, правильно. – одобрительно кивнув в ответ, сообщила девушка. – Теперь я продолжу свою мысль о красоте. Красота действительно понимается всеми по-разному. Зависит это от многих факторов, но, в конечном счёте, – от степени развития и полноты внутреннего мира. Через что, по-твоему, человек выражает своё отношение к реальной действительности, свой внутренний мир, сталкиваясь в своём развитии с миром внешним? – задала Дара непростой вопрос.
– Через какие-то действия, создавая или разрушая что-то. – помедлив, сказал я.
– Ну и как называется процесс такого создания, создания чего-то нового, отражающий, с одной стороны, внутренний мир человека, а с другой, выражающий его отношение к нему в процессе познания?
– Ну, искусство что ли? – я казался себе школьником, оставшимся после уроков для разговора с учителем по причине своего отставания.
– Да, Артём, конечно это искусство. – похвалила Дара. Её согласие, с моими мыслями выглядело как комплимент. Улыбнувшись, она продолжила:
– Современное массовое искусство и творчество очень разное, но в целом последние веяния имеют дегенеративную тенденцию. Всё идёт по направлению к максимальному упрощению, что с одной стороны хорошо, если не теряется функциональность, а с другой плохо, когда форме отдаётся предпочтение в ущерб содержанию. Одна из проблем, тесно связанная с указанной, заключается в неумении людей читать произведения искусства. Попроси любого из своих знакомых описать тебе внутреннюю сущность какой-либо картины, музыкального произведения, художественной постановки. Ты увидишь, что он практически ничего не сможет тебе сказать, а то, что скажет – это будут обычные оценки типа нравится или не нравится, выраженные, возможно, каким-то более богатым словарным запасом. Но он не скажет тебе, даже не приблизится к тому, чтобы передать идею композиции, связать её с переживаниями автора, понять его замысел и то, что же именно двигало им в процессе создания произведения искусства. – Дара снова перевела дыхание, сделалась более серьезной, но в то же время в её глазах и речи появилось некоторое отчаяние:
– Современные люди совершенно не умеют читать произведения искусства поэтому оно и упрощается до невозможности. Послушай нынешнюю музыку: три-четыре аккорда, идущих в разных порядках и с разным темпом – вся разница только в этой последовательности и ритме, а слова песен, если говорить именно о песнях, примитивны до безобразия. При этом у людей поднимается язык делить эту похабщину по жанрам: поп, рок, модный нынче рэп, металл, хотя по сути – это ширпотреб одного и того же уровня. Низкого, пошлого и примитивного. Всё предельно просто, Артём, современные люди не умеют думать глубоко. Задумываться больше чем на 5 минут подряд они не могут, обязательно собьются, отвлекутся, начнут нервничать и так далее. Им нужно подать что-то простое, не требующее сосредоточения. Трёх аккордов вполне достаточно, а рифмы, сложнее чем кровь-любовь, или картины сложнее, чем весёлые котята будут казаться слишком тяжёлыми, будут напрягать, запаривать и загружать, как это принято говорить современным молодёжным языком. Классическую музыку, например, они вряд ли смогут услышать. Сейчас даже модно стало делать аранжировки классических композиций, точнее, их вырванных из контекста частей. При этом тот факт, что теряется или, что ещё чаще, опошляется исходный замысел автора, никого не волнует и никем не замечается. Сходи, например, на выставку фотографий по какой-либо тематике. Редко когда ты встретишь что-то действительно глубокое и со смыслом. Фотографы соревнуются друг с другом скорее в своём умении, но едва ли пытаются передать фотографией какой-либо смысл. Аналогичную картину – когда люди соревнуются друг с другом в том, кто более виртуозно исполнит произведение искусства – последнее время можно наблюдать всё чаще и в других областях. – Дара остановилась, выражением своего лица преувеличенно показывая тоску и печаль, как бы в тон содержанию своей речи, затем посмотрела на меня и, будто придумав что-то, продолжила:
– Артём, наш разговор о красоте и искусстве останется сегодня незаконченным. Мы ещё не обсудили главную мысль – о связи этих двух понятий, к которой я тебя сейчас подводила, особенно этим длинным монологом об упадке искусства. Мы также не обсудили цели искусства и ещё кое-какие вопросы. Я бы хотела дать тебе задачку на дом. – вдруг сказала девушка.
– Давай… – удивился я.
– Напиши небольшое сочинение про искусство. Затронь в сочинении следующие вопросы: что такое искусство, как связано искусство с красотой, какую роль оно играет в обществе, как к нему следует относиться, какие характерные особенности искусства ты видишь по сравнению другими социальными феноменами. Запомнил?
Я мысленно повторил про себя вопросы и попросил Дару произнести их ещё раз. Она повторила задание, а я убедился, что запомнил его правильно. Затем я постарался зафиксировать ощущения, которые вызвали у меня вопросы, чтобы затем легче было восстановить точные формулировки. Наконец, я сообщил просто:
– Запомнил.
– Не торопись только. Как напишешь, скорее всего, захочешь что-то переписать, а переписав, подожди ещё немного, если новых мыслей не появится, присылай по почте то, что получилось. Только пиши своими словами, – наставила Дара, – копировать чьи-то мысли и чужие представления мне не нужно, а если и используешь чужие идеи, то в них должна прослеживаться попытка твоего собственного осмысления и как это всё встраивается в твою картину мира. Мне нужно то, что ты? думаешь и как ты? это напишешь.
– Хорошо, я понял, Дара, постараюсь выполнить для тебя это задание.
– Только ты делаешь его не для меня, а для себя. – поправила Дара.
– Пусть так. – согласился я.
Мы ещё гуляли некоторое время, рассуждая о разных вещах. Я рассказал Даре, что играю на классической гитаре и что солидарен с ней в том, как она оценила современный уровень музыкального творчества. Искусством я его назвать даже не захотел. Потом я вспомнил, что хотел спросить по поводу двух косичек:
– Дара, ты знаешь, у нас в Заонежье две косы означают, что девушка замужняя? Я не вижу у тебя кольца на пальце.
– Знала, что ты спросишь. – весело сверкнула глазами Дара. – В данном случае этот символ я использовала с другой целью, – она игриво ткнула меня в плечо, – но, может быть, ты когда-нибудь догадаешься. Обязательно догадаешься. Возможно, однажды я заплету их снова… а возможно, не буду… – Дара опять стала серьезной и грустной.
Мы шли некоторое время молча, и я ненавязчиво начал разговор на другие темы, не связанные с искусством или традициями Заонежья: погоду, продолжительность дня и ночи. От этой темы, хотя это было странно обсуждать днём, перешли к тому, как интересно в конце лета, когда ночью уже темно, лежать и смотреть на звёзды, думая о космосе.
Разговоры о звёздах и о космосе в целом Дара воспринимала как-то по-особенному, она делалась тоскливой и задумчивой, говоря более медленно, при этом в её глазах появлялось устремление к чему-то далёкому и понятному только ей, что придавало её неведомому мне происхождению характерную загадочность и навевало самые смелые предположения, будоража фантазию. Возникало такое ощущение, будто Дару мало интересуют земные заботы большинства людей, но не в том смысле, что ей нет до них дела, а в том, что она видела какую-то детскую наивность в современном образе жизни, будто она жила в совершенно другом мире, более развитом. И как будто хотела сделать наш мир таким же.
Впоследствии я не только не приблизился к пониманию личности Дары, но даже наоборот, количество вопросов о ней многократно возросло. Слишком поздно я начал задавать себе эти вопросы и слишком поздно начал искать на них ответы.
V
Мы с Дарой встречались ещё некоторое время, благо что сессия не отнимала его слишком много, хотя и требовала напряжения, сбалансированного, впрочем, физической нагрузкой. Разговоры наши были на совершенно разные темы, но касающиеся, в основном, социальных аспектов: проблем современного общества, их причин и возможных путей решения. Дара нередко пыталась связать проблемы общества с непониманием человеком цели своего существования, а когда говорила о целях, постоянно вела речь про Вселенную в целом, про гармонию, целостность и стремление к развитию этого бесконечно большого Организма, люди в котором пока не видят, зачем они Ему нужны. Она говорила и о том, что Вселенную мало интересуют примитивные устремления значительной части людей, о том, что люди, решая устроить свою жизнь тем или иным способом, не связанным с познанием и совершенствованием Мира, – всего лишь заблудившиеся создания, наивно полагающие, что смысл жизни – потреблять и получать удовольствие. Этим людям, как она считала, нужно помочь открыть глаза на истинные цели существования человечества. Всё это было мне мало понятным, казалось слишком абстрактным, не существующим, но поспорить было решительно не с чем – настолько убедительно Дара говорила о Высшей Цели.
Если я в этот момент интуитивно видел глупость, унылось и жалость всех попыток современных людей жить в русле удовлетворения деградационно-паразитарного спектра потребностей, и как люди облекали при этом свои цели и устремления в научную, философскую и прочую обёртку наподобии всяких пирамид потребностей или объективных законов мироздания, то Дара смотрела на эти вещи иначе: она, казалось, была уверена и совершенно точно знала, что происходит и почему, как жить и к чему стремиться, в чём смысл жизни и как к нему прийти. В такие моменты хотелось верить ей. Я смотрел на мир демоническими глазами, стараясь возвыситься тем, что мои способности и стремления на порядок выше, чем у многих людей, мне нужно было показывать другим, что они всего лишь ущербные заблудившиеся создания, что они идут неправильным путём, но Дара смотрела на всё иначе, спокойнее: ей не нужно было никому ничего доказывать и показывать, спорить и убеждать, критиковать и наставлять, искать у кого-то поддержку или помощь – в ней было всё, что делало её целостной. Причём эта целостность не нуждалась в демонстрации, она как бы естественным образом проявлялась в её поведении и умении себя ставить. Дара, казалось, знала и могла всё, а тому, что не умела, могла легко научиться. Пожалуй, в тот момент мой демонический характер просто обожествлял её, как обычно происходит с демоном, когда он встречается с другим существом, многократно его сильнее, желая сразу же подчиниться, ища дополнительную силу у покровителя. Дара была куда более умной в жизненных вопросах, чем я, она казалась мне личностью не из нашего мира. Тогда я не понимал ещё, что подобного рода привязанность недолговечна.
Несмотря на непонимание некоторых вещей, все эти разговоры были мне приятны поначалу. Я видел недостатки большинства людей, о которых говорила Дара, и мне нравилось, что я, как мне думалось, этими недостатками не обладал. Мне нравилось быть другим человеком с Дарой: она, казалось, давала мне ощущение собственной значимости, ценила мой интеллект, выделяла меня из толпы обывателей. Иногда я рассказывал ей свои идеи о нашем обществе, она всегда находила в них что-то полезное, дополняла это своими мыслями – и уже новая, преобразованная идея порой даже вызывала у меня восхищение. Мне нравилось фантазировать с Дарой о будущем нашего общества, о том, какие возможности и перспективы открываются, если приложить усилия.
Однако постепенно я начал понимать, что все эти особенности в нашем общении я придумал сам. Я всего лишь отождествлял свой уровень знания с уровнем Дары, и мне казалось, будто все её идеи и мысли мне хорошо понятны, будто я всегда их придерживался, только не формулировал их так ясно и чётко, как делала она. Мне казалось, что я уже жил правильно, именно так, как говорила Дара. Казалось, будто она подчёркивала моё с ней отличие от серой массы людей. Но это было не так, она пыталась, но сначала очень мягко, показать, что на самом деле я такой же как все, разве лишь немногим умнее, оригинальнее и успешнее. Дара хоть и обращала внимание на мои отличия, она постоянно подчёркивала, что этих отличий недостаточно, что нужно развивать свои способности, переходить к решению более сложных жизненных задач, а не тратить свой интеллект только на получение удовольствия. Нужно совершенствовать себя, а затем, достигнув определённого уровня, помогать другим.
Я не замечал, да и не мог бы заметить, что между мной и Дарой начинает возникать одно фундаментальное разногласие. Причиной этого разногласия было известно что: неумение слушать и видеть смысл в её словах. Я лишь получал удовольствие от общения, но думать не думал о том, чтобы начинать что-то менять в себе, чтобы двигаться дальше, следовать её рекомендациям. Сам разговор был целью и смыслом общения для меня, но не знания и практически прямые указания к действиям, которых я поначалу просто не замечал. Я пытался искать в речах Дары то, что принесло бы мне выгоду в моей жизни, тогда как она считала, что я должен понять и принять все её идеи, пока не научусь впоследствии самостоятельному мышлению. Я не понимал даже, что это такое.
Дара говорила, что моя линия поведения ничем не отличается от той, что попадает под её и мою критику, хотя мне так совершенно не казалось, из-за чего разговоры с Дарой, в которых она каждый раз не забывала мне напомнить, что считает меня тем же заблудившимся юношей, начинали надоедать однообразием. Со временем Дара начала всё больше говорить какими-то загадками, не заканчивала свою мысль. Всё чаще среди её слов можно было услышать «поймёшь потом» или «подумай над этим сам». Как будто Дара давала мне задачи, которые я, будто школьник, должен решать дома. Это немного раздражало. В какой-то момент мне даже начало казаться, что она совершенно ничего нового мне сказать не может. Она стала чаще повторяться, отчего становилось скучнее. Постепенно я начал склоняться к мысли о том, что научился у неё всему, что мне было необходимо, а её загадочный взгляд уже не цеплял за душу.
Сессия завершилась – и захотелось традиционно отдохнуть. Я забыл о регулярности и размеренности своей жизни, начал заниматься всякой ерундой, свойственной юношам моего возраста: дискотеки, посиделки с друзьями (как-то мы даже собрались отметить завершение экзаменов, выпили вина), походы в кино. Регулярными остались только спортивные тренировки, поскольку предстояли соревнования… Пожалуй, не будь их, я и на тренировки бы забил. С Дарой мы только переписывались недлинными сообщениями, встречаться не хотелось. Не хотелось опять чувствовать себя глупым юношей, которого учит историк без высшего образования. Многие её идеи, впрочем, я взял на вооружение и неплохо бил ими тех, чью жизненную философию считал ущербной. Но и Дара теперь попадала в моих мыслях в категорию таких неправильных людей.
Так прошла неделя. И вот однажды я получил по почте письмо от Дары, содержание которого, в силу его чрезвычайной важности, я считаю необходимым привести почти полностью:
Здравствуй, Артём. Я хочу рассказать тебе историю, смысл которой сейчас ты поймешь как предупреждение, однако позже увидишь, что она совсем о другом. Это очень поучительная история, прочитай её, пожалуйста, предельно внимательно. Все совпадения прошу считать неумышленными.
Жили-были два человека: парень и девушка. Волей судьбы они встретились совершенно неожиданным образом и абсолютно случайно решили поговорить о необычных для таких случаев вещах. Разговор у них получался интересным. Парню очень понравилась девушка, она старалась быть независимой и необычной, несмотря на детскую наивность и обычную для своего возраста неразумность, время от времени демонстрировала нетипичное для большинства отношение к жизни. В ней ещё не угас огонёк желания познавать тайны окружающего мира и проникать глубоко в структуру нашего мироздания, она ещё не была полностью зомбирована ущербной системой ценностей современного общества – и молодой человек это хорошо чувствовал в ней. Девушке тоже понравился парень, он казался уверенным, надёжным, знающим те вещи, которые как раз её сильно интересовали на интуитивном уровне. Она точно не знала, что ей от него нужно, не было здесь ни влюблённости, ни какого-то влечения к противоположному полу, а был просто не до конца объяснённый интерес. Находясь рядом с ним, ей хотелось самой стать лучше, совершеннее во всех отношениях, она даже на время забыла о своих увлечениях и прочих отвлекающих факторах, целиком сосредоточившись на беседе с новым знакомым. Она хотела теперь всё делать правильно, жить иначе, чем жила, и новые перспективы её сильно привлекали.
Парень оказался непростым, говорил иногда просто о сложных вещах, а порой сложно о тех, которые до этого казались простыми – и тут же оказывались совершенно непонятными, но, приложив усилия, разобраться во всём этом было можно. Девушке было интуитивно интересно прикоснуться к более совершенной жизни, к чему-то более высокому, отойти на время от примитива современного общества, который не давал ей возможности увидеть другой мир, более интересный во всех отношениях. Кроме того, всё это общение отвлекало её от повседневной рутины, коей была заполнена её жизнь.
Их разговоры стали любимым времяпровождением для девушки на ближайшие несколько дней. Она спрашивала у молодого человека про многие вещи, которые так или иначе долго её интересовали, задавала вопросы, которые также пыталась обдумывать в своё время, но не смогла найти на них ответы. Парень легко и уверенно отвечал на некоторые, тогда как про какие-то другие говорил, что ответ будет непонятен девушке и лучше его даже не озвучивать. Девушка как-то настороженно воспринимала такой отказ, но соглашалась. Она понимала, что их разделяет пропасть, хотя не верила до конца, что эта пропасть может помешать что-то объяснить.
Девушка радовала парня, она очень быстро схватывала в теории те основные моменты, которые он хотел ей объяснить, по крайней мере, она с готовностью обсуждала рассказанное, время от времени возвращалась к уже пройденным темам, пыталась даже разобраться в чём-то самостоятельно, делясь своими успехами с новым знакомым. Но так было вначале, пока всё, в целом, казалось простым и более менее понятным.
Парень был не просто рассказчиком, оказалось, что в свои рассказы он вкраивал задачи, загадки и маленькие вопросы, оставляя каждый ответ немного незаконченным, не давая точного рецепта, оставляя всё это девушке. Девушка не совсем понимала, чего он хочет этим добиться и отсутствия прямоты в каких-то случаях дико её раздражало. На самом деле парень ей сразу сказал, что раздражаться она может сколько угодно, но это её проблемы, и менять тактику общения с ней он не будет по определённым причинам. На самом деле она уже в этот момент совершала серьезную ошибку, закладывая очень скоро возникшее разногласие. Это было началом конца… Только она этого не понимала.
Она не пыталась разобраться в его загадках, не пыталась решать его задачи, вообще не понимала, зачем ей нужно это делать. Медленно, но верно до девушки доходило понимание того, что он ждёт от неё каких-то изменений, но они не происходили. Она не понимала, что эти изменения будут происходить, только если она будет делать к этому решительные шаги. Ничего не делать нельзя, это было правдой, но очень неприятной для девушки. Время отдыха и наслаждения от интересных бесед куда-то уходило, возвращалась неуверенность и ощущение безнадёжности, скуки, рутины от того, что придётся прилагать какие-то усилия, не самые для неё приятные. Она не понимала, что парень даёт ей эти задачки для того, чтобы она тренировалась и готовила себя к более важным вещам. Она не понимала, что бабочка получается из гусеницы путём довольно трудного процесса, и эта трудность обязательна для будущей бабочки. Если она не выполнит тех физических усилий, которые нужны для вылупливания бабочки из кокона (например, кто-то другой разрезал кокон и достал бабочку, избавив её от мучений), крылья не раскроются – и она никогда не полетит.
Парень говорил про какую-то внутреннюю опору, которая держит каждого человека, он постоянно повторял, что без внутренней опоры, без движения вперед и без качественного изменения своей системы ценностей всё умирает, уходит, деградирует и рушится, и что их общение тоже однажды закончится именно так. Девушку это порой злило, но, в конечном итоге, она ему верила и понимала, что дальнейшее общение зависит почти полностью от неё. От того, насколько хорошо она сможет понять его попытки что-то в ней изменить…
«Стоп, а почему он думает, что прав? – подумала девушка, – жила же я как-то всё это время без его советов, всё в порядке было, а тут он приходит и говорит, что так нельзя, отчего же… но почему-то хочется ему верить, в чём же дело? Почему он так сильно на меня влияет?» Интуитивно девушка понимала, что лучше делать так, как он хочет, это по идее должно ей что-то дать. Она пыталась бороться со своими недостатками, но с переменным успехом. Её внутренняя опора не окрепла, она держалась полностью на той внешней мотивации, которую давало ей общение с молодым знакомым. Она ничего не поняла из того, что он говорил про ценности, о механизмах их работы и о вреде каждого микропоражения над собой, когда уступаешь обстоятельствам, привычкам, изменяешь нравственным установкам, обещая себе в последний раз, но всё равно делая что-то заведомо неправильно… Она не увидела той простой истины, что, уступая себе один раз, в будущем придётся расплатиться и за этот раз, и за следующий, который наступит к тому моменту. Причём делать работу сразу в двойном объёме тяжело. Она думала, что сама знает, что ей лучше делать, а чего не делать, пытаясь придти к обозначенным молодым человеком целям своим собственным путём, не следуя его рекомендациям, например, избегать деградационно-паразитарных привычек. «Зачем? – думала девушка. – Подумаешь, пропущу очередной бокал, что это изменит?»
Внешняя опора недолговечна. А ещё внешняя опора второй раз вряд ли будет обладать той же удерживающей силой, что в первый, если вообще будет иметь эффект. Если человек не успел создать свой фундамент и воздвигнуть свою опору, которая удержит его в самые трудные минуты от неправильных и глупых решений, то он делает огромных шаг назад, и чтобы вернуться хотя бы на тот же уровень, на котором он был, усилий придётся приложить гораздо больше.
Но девушка была молода и полна сил, она была уверена, что успеет сходить и туда, и вернуться обратно, что пока она молода, можно и поразвлекаться, пожить для себя, а там ещё будет полно времени на саморазвитие. Она начала постепенно уступать соблазнам, от которых её удерживал парень: снова вернулась к общению со слабоумным быдлом из своего окружения, опять начала ходить на всякие вечеринки, но старалась избегать встречи с интересным ей в прошлом молодым человеком. Почему?
Потому что она понимала, что он не даёт ей спокойно заниматься тем, чем она хочет заниматься, он мешает ей. «Он убедительно и хорошо рассказывает о развитии, это интересно и здорово, – размышляла девушка, – но он заставляет отказываться от таких интересных и привычных вещей, которые так хочется делать снова и снова, без них нельзя жить, и в конце концов, кто сказал, что он прав, один раз схожу потусуюсь, ничего же не изменится во мне, развлекусь, отдохну, ведь отдыхать-то как-то надо!»
Но, как уже было сказано, девушка была молода, она не знала, как легко и просто можно узнать, что она делала, на что тратила своё время и куда она на самом деле движется. Парень всё это видел, не говорил ей, правда, чтобы не доставать, так как понимал, что вмешиваться в чужую жизнь настолько сильно нехорошо. Он видел, что девушка избегает каких-то тем в общении, так как не согласна с ними, но спорить тоже боится, так как знает, что все её аргументы будут моментально разрушены, и ей придётся согласиться с тем, что парень прав, признать, что она прожигает свою жизнь впустую. Молодой человек не мешал ей заниматься глупостями, он просто старался очень аккуратно намекнуть ей, что всё видит и понимает, и что это его совершенно не устраивает. Он снова попытался рассказать ей про мотивы, ценности, про то, что в жизни бывают разные трудности, которые нужно учиться преодолевать и даются они для того, чтобы тренировать свою волю и психику для решения более сложных задач нашей цивилизации. Но у девушки уже выработался иммунитет на все его речи по поводу её глупости и неразумности, и она решила, что гораздо лучше него знает, как ей жить.
Парень видел, что она не развивается и, пытаясь рассказать ей больше об этой жизни, он сталкивался с тем, что она совершенно его не понимает. То время, которое она могла потратить на развитие себя, на развитие своей способности видеть вещи глубже, чем она видела раньше, она тратила на развлечения. Теперь, когда настало время разговоров на по-настоящему серьезные темы, она просто не понимала той последовательности слов, которую слышала от парня, которого так хорошо понимала буквально недавно.
Они перестали встречаться и общаться на интересные темы. Она начала скучать по этим разговорам, поскольку, несмотря на разногласия, ей нравилось казаться частью чего-то более значимого, ощущать эту иллюзорную принадлежность к более совершенному. Парень тоже хотел продолжать её учить, ведь она была реально умнее своих сверстниц в отношении к жизни, просто не хотела понимать того, что с этим умением делать. Другую такую найти тяжело, парень это понимал. Она в чём-то была принципиальной. Независимость, которую она по ошибке считала своим главным качеством, заставляла её делать глупости. Она хотела снова поговорить с ним в трудные минуты, когда не могла справиться с какой-то проблемой. Девушка успела заметить, что после разговора с парнем почти любая проблема так или иначе разрешается или, по крайней мере, уже не кажется страшной.
А он постепенно стал её избегать. Она отнимала много сил, а толку было слишком мало. Он был нужен ей, хотя она много раз успела сказать ему вслух, что ни от кого не зависит. Он стал для неё единственным человеком, который так глубоко её понимает: ему можно было рассказать всё. Никому нельзя, а ему можно. Но удержать его было уже нельзя, ведь время упущено… она думала, что можно продолжать жить по-старому, ничего не делать и продолжать примитивно тратить своё время, что это останется незамеченным, никак не повлияет на её жизнь в плохую сторону, что времени ещё полно… а, он ждал чего-то от неё, но не дождался… У него-то времени на неё было строго отмерено.
Чем же заканчивается эта история, Артём? Ты хочешь узнать продолжение этой вечной истории?
Прочитав текст несколько раз, я каждый раз видел в нём что-то новое, но при этом ощущение того, что Дара прочитала мои мысли, разгадала мои намерения, просчитала меня всего насквозь, некоторым образом злило и удивляло меня одновременно. Я казался сам себе беззащитным и от этого раздражённым. Вот так точно и со всеми подробностями поставить меня на место девушки мог только виртуозный психолог. «Но как же так, я же не девушка, значит история не про меня. – подумал я. – А про кого тогда? Зачем она её написала? Сюжет явно напоминает наше с ней общение, будь я той девушкой!».
История сильно меня задела. Я почувствовал в Даре некоторое высокомерие, будто она вообразила себя спасителем человечества и могла делать другим людям такого рода предупреждения. «Но каков финал истории? Почему она не написала сразу? – продолжал думать я. – Может быть, это и есть финал? – они просто перестали общаться. Не хочет ли того же Дара? Тогда почему не скажет прямо?» – вопросы множились – и всё это только ещё больше раздражало.
Ночью уснуть удалось с большим трудом и очень поздно.
Я даже не догадывался, о чём на самом деле идёт речь в письме, и что спустя много лет мне придётся не единожды копировать или пересказывать текст этой истории, возможно, немного дописывая или удаляя что-то в нём, подстраиваясь под конкретного человека. И почему история названа вечной, мне тоже стало понятно.
VI
Прошло ещё какое-то время, близился конец июня. Дара, будто предчувствуя мой скорый отъезд на сборы программистов, предложила встретиться «для уточнения некоторых важных деталей нашего общения». Я перестал на неё злиться довольно быстро: несколько тяжёлых тренировок и прошедшие соревнования – всё это отвлекает от подобных глупостей, отрывая меня от примитивности реального мира так далеко, что мне было откровенно всё равно, что там происходит внизу.
Мы встретились в парке 50-летия пионерской организации, что находится за студенческим бульваром, и где спустя 3 года будет установлена скульптура, изображающая медведя. Встреча была утренней, и людей в парке было мало, можно было сесть на скамейку и спокойно поговорить.
– Артём, ты хочешь стать другим человеком? – начала Дара. – Не таким, как многие люди, а другим, более правильным, умным, полезным обществу.
– Хочу, – подумав, ответил я, – только не понимаю, что значит быть правильным… Как можно отличать правильное от неправильного, истину от лжи, ум от глупости? Не понимаю! – закончил я уже раздражённо.
– Можно, Артём, только для этого нужно думать головой…
– Так а я по-твоему чем думаю? – перебил я Дару.
– Ты не думаешь. Ты просто рефлекторно совершаешь простейшие мыслительные действия по связыванию того, что видишь вокруг себя, с понятными тебе представлениями, ассоциациями, встраивая, тем самым, окружающую действительность в рамки своего ограниченного понимания. А то, что не встраивается, что не входит в зону твоего эмоционального комфорта, ты игнорируешь. Даже не понимая этого, ты просто отбрасываешь в сторону кажущееся тебе неважным, оставляя то, что кажется важным и то, что без усилий может быть понято. Ты как будто априори знаешь, что тебе нужно в жизни, а что не нужно, будто ты мудр и прожил уже не одну сотню лет, чтобы делать подобные выводы. Ты как слепой котёнок, тыкаешься мордочкой в стены коробки, где тебя родили, и ничего не видишь. Ты не мыслишь самостоятельно, а действуешь по одному и тому же алгоритму, причём тобой не осознаваемому. Ты боишься, а потому подсознательно отбрасываешь то, что может сильно поколебать твоё текущее состояние. Ты не думаешь правильно, Артём. Даже не пытаешься.
Я молчал и силился сообразить, что всё это значит. Подумав… точнее, совершив очередное рефлекторное мыслительное действие, я не нашёл ничего лучше, чем спросить:
– А как тогда научиться думать правильно? Как нужно мыслить, чтобы мышление было самостоятельным?
– Как тебе удалось спросить такую глупость, Артём? Ты в самом деле думаешь, что есть алгоритм, действуя по которому ты будешь мыслить самостоятельно? Ты не думал, что любое конкретное указание тому, как тебе думать, уже будет указанием, а не твоим собственным решением? Поэтому и мысль будет уже не твоей, а будет всего лишь продуктом этого алгоритма. При этом любое мышление, выполняемое в рамках подобных правил, будет ещё и ограниченным. Чтобы мыслить самостоятельно, Артём, нужно мыслить самостоятельно, и другого рецепта здесь быть не может. И только такое мышление будет неограниченным и правильным.
– Действительно, глупый вопрос, – согласился я, выслушав Дару, – но тогда мне неясно даже, с чего начинается самостоятельность в мышлении.
– Да элементарно, Артём, с попытки решать сначала маленькие задачи, возникающие в твоей жизни, стараясь взглянуть на них как можно шире. Максимально широко. Потом ты начнёшь видеть эти задачки повсюду, они, в свою очередь, будут формироваться в задачу более сложную, которую ты не увидишь и не решишь, пока не наберёшься опыта. Давай пример: ты же употребляешь алкоголь, правда?
– Да, – согласился я, – умеренно, это не вредно.
– Даже тост за здоровье небось произносишь? – хитро спросила Дара.
– Конечно, я же хочу быть здоровым.
– Вот так, Артём, ничего ты не знаешь о влиянии алкоголя на здоровье. – вздохнула Дара. – Вы говорите: «выпьем за здоровье!» – но для думающего человека это такой же бред, как повоюем за мир, умрём за жизнь или, прости меня, потрахаемся за девственность.
