скачать книгу бесплатно
Увидит, пальцем погрозит шутливо:
«Уж я тебя!», мальчонка голову пригнёт пугливо
– И в маменькин подол. Родитель загремит своим могучим басом,
А сы?ночка пуще того за ноги мамины хватается, напуганный отцовским гласом.
«Ну ничего, я выращу из мальчика вояку,
В строгости, и не праздного гуляку,
Дайте срок» – пробасит катерининский служака.
А мама Мишеньки лишь грустным взглядом провожает мужа,
душою занедужа,
Ребёночка усадит на коленку,
Головушку ему погладит помаленьку.
А далеко, в имении коськовском, вовсю старался наш француз. В заботах ежечасных, в разъездах по полям шли его будни, лежал забот тяжёлый груз. Фабьен себя жалеть не думал, с утра в работу окунался наш герой со всех сторон, и, надобно сказать, усердствовал успешно он. Забыл Фабьен московский говорок, но в управлении любому мог бы дать урок. И нивы спелым хлебом радовали глаз, жатва доброй ожидалась, луга травой богатой покрывались. А мужики косили в срок, старались, превратности погоды им сильно не мешались. Коровы барские покормлены в достатке были, а бабы деревенские исправно за скотиною ходили. Но не токмо за произведениями хозяйства господского следил бурмистр, он понимал сильнее, чем иной министр, что и холопам на потребу время нужно дать, чтобы своё, влекущее к их собственному благу, могли собрать, обмолотить и на? зиму надёжно сохранить. За то он мужиками уважаем стал, они сперва его прохладственно мусью прозвали, а уж попозже прозвище Фабьяныч дали, поелику отчество его природное, Гонзагович, казалось поселянам не христианским , а прямо-таки вовсе бусурманским. Ну а по фамилии француза величать не захотели, Фабьяныч мужикам чуялось всё ж ближе, по-соседски, чай жил Фабьяныч не в Париже, и видели ведь все и обсуждали меж собой: бурмистр их вставал с зарёй, и в хлопотах часы все проводил, чрез целый день, почти как брат-мужик, деля трудов обычный плен, но только не за плугом, не за косою, а за без роздыху разъездами, делами и счетами. И в меру ласки он являл коськовцам: не бранился, не трунил без лишнего резону, мог выставить им чарку в праздник, не жалел похвал, но спуску тоже не давал: «У Фабьяныча-то не забалуешь, такую-растакую, и не гульнёшь напропалую».
Но мало кто подозревал, как одиноко маялся Фабьяныч. Как грустно он смотрел на круглобокую Анисью, она нет-нет, не без корысти, подставит на пути свою фигуру, грудями пышными качая сдуру. Посмотрит на Фабьена, прыснет в кулачок от ложного стесненья, в девичьей скромности улыбку зажимая, и бежит босая к своим вареньям, лодыжками картинно-сочными сверкая. Только Фабьен искал другую, не такую. Одно лицо в глазах весь год вставало, оно и думать, и покоя не давало: Мари и взор её очей глубинно-синих. Не сильно был он от себя их взгляд отринуть. Но держался, к Кобылкину в Чурилово он не являлся. Послания писал: дела, то жатва, то дожимки, то сенокос последний, то льном пора приходит заниматься: теребить, стелить, трепать – хлопот ведь с им не обобраться. Даже зимой нашёл себе Фабьен заботы – чтоб поддержать своё коськовское изгойство в господском доме переделывал устройство. Так приучил Фабьен хозяина к бурмистру являться самолично, и стало уж обычно, что в месяц раз Кобылкин с кучером на тарантасе в Коськово приезжал и возвращался всякожды довольный: именье в руки добрые отдал и бенефис хороший получал.
Но вот в один июльский день, когда природа находилась в совершенном цвете, и всё сияло в дневном свете – солнце, уж двинулось на спад после полудня, но вовсю усиливалось удержать свой блеск, и жар слетал с небес, а благорастворённый воздух нежил чувства, в эдакий денёк раздалось бубенцов загадочное буйство. В деревне мало кто остался, страды начало на поля и мужиков, и баб призвало. Но все, кто в поле не был, кто немочью страдал иль за дитями наблюдал, прелюбопытсвенно взглянули: из окон высунулся физиогномий строй: коляску с барыней узрели молодой. То было в редкость, доселе токмо раз она в Коськове появлялась, а потому внезапностью визита деревня громко удивлялась. «Вот госпожа явилась наша, красавица, ну просто нету слов, и мальчик Миша – точный ангелочек с ней к нам прибыл, а где ж Фабьяныч? К встрече ли готов? Помыты блюда и стаканы?» – так молвили друг дружке коськовские старушки.
Коляска подкатила к усадьбе барской, где держал себе квартиру и управлял всем деревенским миром сам бурмистр. Копыта выбили сноп искр, и не уселась ещё пыль, как он, немало удивлённый нежданным сим визитом, к ней подбежал, как был – в домашних туфлях и в халате шёлком шитым, без галстуха, в сорочке – навстречу Маше и сыну ангелочку. Внутри всё трепетало. «Мари, она, приехала, ужель попомнила слова годичные? То было обещанье? Нет, фразы лишь обычные. Всего-то пара слов незначно сказанных. Да нет, не пара, боле, одною мыслью связанных. Природы тутошней пригожести узреть желала и взором усладиться. Красоты ржи соломенного цвета увидеть не во сне и нивы наши в божественной и купно горклой желтизне. Да, их воззреть, но не тебя, Fabien, не должно грезить, ты ведь токмо управитель, не более того, совсем не дамский победитель!»
– Сударыня, я рад вас видеть, нет сомненья,
Но почему же так, без всякого уведомленья?
Мы не готовы вас достойно встретить!
Дворовых девок я услал в поля, в подкрепу поселянам,
Работать там согласно планам,
А сам лишь хлебом с бужениной отобедал.
И токмо тем же вас попотчевать смогу
Да самовар поставить побегу!
– Не стоит, сударь, лишних вам хлопот мы не доставим,
Своей нечаянностью мы вас зело не возмущаем.
У вас без нас хлопот, как говорится, полон рот.
На целый день в поездку мы с Мишенькою собрали?сь
И нужною провизией в усадьбе запаслись,
– Мари, стараясь перекрыть волненье, вопрос простой рутины
Рукой махнула в сторону корзины,
Прикрытой сверху расшитым рушником,
– Мы ведь живём своим умом.
Желаем здешние местоположения отлицезреть
И вас вниманием почесть.
– Воля ваша, но знайте, буде желанье,
Я покажу вам здешних мест очарованье
И мы устроим по полям катанье.
– Ах, милый де Бомонт, не стоит сей визит таких усилий!
Мы здесь за тем, чтобы не сделать вам насилий!
– Мари свой взор на землю устремила, пужаясь вожделеньем воскипеть.
– Имев приём ваш, рады мы без меры,
Итак, владейте временем своим, а мне велите принести немного дреймадеры.
Сухость во рту после дороги дальней,
Коль захотите, сделайтесь компаньей.
– Сударыня, велить подать никак,
– Фабьен вздохнул и поклонился,
– Покорный ваш слуга, не в силах,
Все люди в поле, я сам подам, что дворня приносила.
Мадеры вы просили, тут барская деревня и слово госпожи – закон,
Так повелося испокон, и нечего сказать вдогон.
Мари и Мишенька в тот день прогуливались долго, почти до сумерок. Они дорожку торили через селитьбу, посидели на скамейке крайней, шагами смерили потоки ржи бескрайней, там мужики да бабы жали хлеб, свернули в бездорожье, где отдыхали и в ладушки немного поиграли. Смотрели в дальние леса, потом в поместье воротились. Там Мишенька поспал, Мари читала, и лишь когда светило вовсе куда-то вдаль клониться стало, Мари велела кучеру приготовлять коляску и, пряча на лице волненья краску, прощаться приступила с де Бомонтом. А он нарочно, к их отъезду конец заботам учинил и проводить гостей решил.
