скачать книгу бесплатно
Из Иерусалима. Статьи, очерки, корреспонденции. 1866–1891
архимандрит Антонин Капустин
Р. Б. Бутова
В сборнике впервые представлены грани литературного наследия начальника Русской Духовной Миссии в Иерусалиме архимандрита Антонина (Капустина; 1817–1894) – выдающегося ученого, византиниста и востоковеда, археолога, археографа и нумизмата. Особое место в его творчестве занимает цикл статей и корреспонденции, опубликованных в различных журналах в годы пребывания в Палестине под рубрикой «Из Иерусалима». При некоторых жанровых различиях работы, включенные в книгу, представляют собой живую летопись Святого Града. Это очерки о выдающихся лицах и событиях, аналитические размышления, некрологи и надгробные слова. Сборник включает биохронику о. Антонина и полную библиографию его трудов. Собранные вместе работы замечательного подвижника позволяют раскрыть масштаб и значение его личности, церковной и научной деятельности.
Архимандрит Антонин (Капустин)
Из Иерусалима
© Оформление, Издательство «Индрик», 2010
© Р.Б. Бутова, составление, комментарии, вступит, статья 2010
* * *
«Образ вечно-вещей Палестины»
Николаю Николаевичу Лисовому с неизменной любовью и благодарностью
Имя архимандрита Антонина (Капустина Андрея Ивановича; 1817–1894), выдающегося ученого, византиниста и востоковеда, археолога, археографа и нумизмата, входит в золотой фонд истории Русской Церкви, науки и культуры. Настоятель русских посольских церквей в Афинах и Константинополе, начальник Русской Духовной Миссии в Иерусалиме – более сорока лет отдал он служению интересам Православия на Востоке.
В истории известны такие феноменальные случаи взаимодействия различных этнокультурных, хотя духовно близких традиций как великий русский иконописец Феофан Грек и великий русский духовный писатель Максим Грек. Уникальность явления заключается в том, что мы не знаем, стали бы они великими, продолжая работать на родине или в другом каком-либо месте. Их сделала великими Россия. Антонина великим сделал греческий православный Восток.
В известной степени Антонин был подготовлен к своему служению происхождением и воспитанием. Духовное сословие на Руси всегда отличалось «всеотзывчивостью»: связанные с землей и нередко с сохой, «поповские дети» выходили из средних и высших учебных заведений не только с хорошей богословской и церковно-практической подготовкой, но и с достаточным знанием истории, философии, античной и европейской культуры, языков. Пример Антонина показывает, что широта и способность вмещения чужих культур и влияний только и позволяет быть настоящим русским деятелем и подвижником.
В автобиографической записке для «Словаря русских писателей» о. Антонин говорил о себе так: «Родился я 12 августа 1817 года, в воскресный день утром. Родина моя: село Батурино, Пермской губернии, Шадринского уезда, в Зауралье; от чего считал и считаю себя сибиряком. Родитель мой, священник упомянутого села, тамошний уроженец тоже – сын священника Иоанн Леонтьевич Капустин, мать – Мария Григорьевна Варлакова, из села Мехойского, того же уезда – дочь священника»[1 - Антонин (Капустин), архимандрит. Автобиографическая записка // Венгеров С.А. Критико-биографический словарь русских писателей и ученых. СПб., 1889. Т. 1. С. 627.]. Андрей был вторым из 13 детей в семье. До конца дней о. Антонин с особым чувством вспоминал родительский «деревянный дом (на пригорке) с рябинным садиком и огородом при нем»[2 - Антонин (Капустин), архимандрит. Из Румелии. СПб., 1886. С. 205–206.].
Он прошел обычный путь духовного образования того времени. Вначале было Далматовское духовное училище (1825–1830). «Далматовская бурса, как и все ей подобные школы, – писал биограф Антонина архимандрит Киприан (Керн), – воспитывали характер, прививали смиренное послушание Церкви и иерархии, а главное – сообщали основательное знание не только чисто церковных предметов (устав, пение, славянский язык), но и общеобразовательных наук, а особливо древних языков. Поколения, прошедшие через такие бурсы и семинарии, обладали таким классическим образованием, которого никогда не могла дать светская школа»[3 - Киприан (Керн), архимандрит. Памяти архимандрита Антонина (Капустина). Париж, 1955. С. 4.].
В 1830 г. Андрей поступил в Пермскую духовную семинарию. «Белокурокудрявый, бледный, длиннолицый, гнусавоголосый, тихий, застенчивый, боязливый, неряховатый, забывчивый, неловкий, рассеянный, набожный… слабый душой и телом», – так описывал свою внешность пятнадцатилетний семинарист[4 - РГИА. Ф. 834. Оп. 4. Ед. х
. 1118. Л. 57.]. Затем была Екатеринославская семинария (1836–1839), где Андрею, по настоянию дяди, ректора семинарии, архимандрита Ионы (Капустина), пришлось повторить курс последнего года в богословском классе. В результате он не попал, как планировал, в Московскую Духовную Академию, в которой учился в это время его старший брат Платон (впоследствии протоиерей, «известный московский математик» и настоятель церкви св. Петра и Павла на Басманной), а должен был поступить в Киевскую, которую и окончил в 1843 г. вторым по списку магистром.
В академические годы формируются будущие интересы Капустина к древностям Византии и Востока. По окончании КДА он был оставлен в ней бакалавром немецкого, а позже греческого языков. Преподавал на кафедрах нравственного богословия, библейской герменевтики и сравнительного богословия. В эти же годы начинает публиковать оригинальные и переводные статьи в журнале «Воскресное чтение», занимается исправлением русского перевода бесед Иоанна Златоуста на Евангелие от Иоанна.
На последнем курсе Академии Андрей впервые полюбил. Его избранницей стала Надежда Яковлевна Подгурская, дочь уманского протоиерея. Летом 1844 г. Андрей просил ее руки, но получил отказ. Конечно, это был сильнейший удар, который он стоически выдержал и даже, год спустя, был шафером на свадьбе своего друга Серафима Антоновича Серафимова и Н.Я. Подгурской (переписку с ними обоими о. Антонин вел на протяжении всей жизни).
7 ноября 1845 г. Андрей Капустин в Киево-Печерской Лавре был пострижен митрополитом Киевским Филаретом (Амфитеатровым) в монашество с именем Антонин, в честь мученика Антонина Анкирского, память которого празднуется в этот день. Несомненно, это был обдуманный и выстраданный шаг. Выходец из большой дружной священнической семьи, обладавший душой нежной и чувствительной, умевший быть романтичным и восторженным, он, казалось, не чувствовал особого призвания к аскетизму. Биографы по-разному пытались объяснить уход его из мира.
Хорошо знавший о. Антонина один из основателей Императорского Православного Палестинского Общества (ИППО) В.Н. Хитрово писал: «Поступление в монашество было для него, как кажется, делом случая, тем неисповедимым, непонятным для нас вождением Божиим, намечающим пути, по которым нам приходится идти, не будучи в состоянии отдать себе отчета, отчего именно мы пошли скорее по этой, чем по другой жизненной дороге. Монахом, в общеупотребительном значении этого слова, архимандрит Антонин никогда не был и на это он сам неоднократно указывал. Никогда не жил он в монастыре, никогда он не проходил никаких монашеских послушаний» (с. 447 наст. изд.). Однако в Русской Церкви синодального периода существовало целое сословие такого «немонастырского» или, как говорили, «ученого монашества», из которого пополнялись ряды академической профессуры, настоятелей монастырей и высшей церковной иерархии.
A.A. Дмитриевский, а вслед за ним и архимандрит Киприан, считали, что «ближайшим толчком к монашеству» послужило для Антонина пострижение его старшего друга и наставника, профессора философии Киевской Академии, архимандрита Феофана (Авсенева Петра Семеновича; 1811–1852). Несомненно, архимандрит Феофан оказал большое влияние на формирование личности и взглядов о. Антонина, которое можно проследить на протяжении всей его жизни – в статьях, письмах и особенно дневниках.
Когда они познакомились, Петр Семенович был уже известным и уважаемым профессором, основателем школы киевской психологии. Его звали в Киеве «смиренным философом». «Его имя долгое время во всех округах Духовного ведомства, после имени ФА. Голубинского, было синонимом Философа»[5 - Флоровский Георгий, протоиерей. Пути русского богословия. Вильнюс, 1991. С. 241.]. При особом умении профессора Авсенева «передавать свои идеи со всеми признаками полного и искреннего убеждения в их истине», постоянном стремлении «сообщать своим мыслям поэтически-художественное выражение, произносить свои лекции с одушевлением, задушевным и льющимся в душу симпатическим голосом, всеми чертами лица выражая желание вступить со слушателями в полное духовное общение», неудивительно, что его лекции и общение с ним «производили на большую часть студентов Академии глубокое впечатление, многих восхищали и увлекали, и всех интересовали»[6 - Поспехов Д.В. Биографическая заметка // Феофан (Авсенев), архимандрит. Из записок по психологии. Киев, 1869. С. XIII.].
Во всяком случае, не будем отбрасывать ни той, ни другой версии. Как часто бывает, и неудача в личной жизни, и пример старшего друга и наставника повлияли на выбор Антонином иноческого пути.
В 1850 г. при содействии свт. Иннокентия (Борисова), архиепископа Херсонского, иеромонах Антонин получает назначение в Афины настоятелем посольской церкви. Как писал о. Антонин Серафимову: «Полагаю, что стоустая молва уже донесла до слуха твоего весть о моем назначении в Афинскую миссию. ?? ?????? ??? ?? ????????[7 - Греч. 'Что говоришь и что болтаешь?']. Ну, вот, я и грек»[8 - Письмо от 10 июня 1850 г. Цит. по: Киприан (Керн), архимандрит. Отец Антонин (Капустин), архимандрит и начальник Русской Духовной Миссии в Иерусалиме (1817–1894 гг.). М, 2005. С. 57–58.].
Это назначение определило дальнейшую судьбу Антонина. Пребывание в Греции стало основой того редчайшего синтеза «родного и вселенского», который сделался его отличительной чертой и о котором так проникновенно писали архимандрит Киприан[9 - Там же. С. 89–132.] и греческий исследователь Константин Папулидис[10 - Papoulidh- К.К. ? '????????? ?????? ??? ????????? ????????? (1817–1894). ??????? ???? ???????? ??? ?????? ??? ??????????? ??????? ?? 19? ?????. ???????????, 1993. 200 ?.]. И главным было, конечно, совершенное владение греческим языком, прекрасное знание греческой литературы, и не только церковной. Архимандрит Антонин признавался позже, что ловит себя на том, что и думает часто по-гречески. «Много раз, странствуя там и сям по Востоку, я нудился ставить себя в положение грека, – писал он, – чтобы живее и, так сказать, первобытнее были те впечатления, кои неслись на сердце от той или другой исторической местности, совсем иначе, конечно, говорящей в родной слух греческий, чем в слух туриста, даже исследователя-историка, даже отъявленного византиниста, но чужеплеменника»[11 - Антонин (Капустин), архимандрит. В Румелию. СПб., 1879. Т. 1. С. 21.]. С 1856 г. он начал писать и публиковаться по-гречески[12 - См. напр.: Arcimandriitou Antwninou Kapoustin. ???????? ???? ????????? ????????? ?? ?????????? ???? 1852—56 ?? ?? ???????? ????????? ??? ?????? // ???????? ????????????. 1856. ???. 43. ??. 1449–1456.]. Все это позволило ему сделаться со временем «больше греком, чем сами греки». Как говорил о нем Хитрово: «полтора грека»[13 - Хитрово ?.?. Речь на годовом общем собрании ИППО 21 мая 1894 г. [Памяти архимандрита Антонина] // Сообщения ИППО. 1894. Июнь. С. 309. См. с. 452 наст. изд.].
«Естественно думать, – признавал впоследствии Антонин, – что я увлекся Грецией и вслед за тем Греческой Церковью. В Грецию я переехал как бы на родину своих убеждений. А всматриваясь в подробности религиозной жизни греков, я нашел в ней столько еще похожего на то, чему учат нас Четии-Минеи и Пролог»[14 - Там же.].
Внедрение и углубление в Греческий Восток началось с буквального углубления в землю. Строительство русской церкви в Афинах и возникшие в связи с этим археологические задачи – стали для него «долговременной школой изучения христианских древностей»[15 - Дмитриевский A.A. Начальник Русской Духовной Миссии в Иерусалиме архимандрит Антонин (Капустин) как деятель на пользу Православия на Востоке, и в частности в Палестине. (По поводу десятилетия со дня его кончины) // Сообщения ИППО. 1904. Т. XV. Вып. 2. С. 108. См. также: Дмитриевский A.A. Русская Духовная Миссия в Иерусалиме. М.; СПб., 2009. С. 409.]. По указу греческого короля Оттона I от 4 марта 1847 г. в собственность России были переданы руины церкви св. Никодима (Ликодима) с единственным условием, чтобы восстановление стен было выполнено в стиле, характерном для древней постройки[16 - Донесение российского поверенного в делах в Афинах И.Э. Персиани от 12 ноября 1853 г. Цит. по: Papoulidh- К.К. ? ????????? ?????? ??? ????????? ?????????… ???. 139–140.]. Как вспоминал Антонин, «в недальнем расстоянии от королевского дворца, почти близ самого сада королевского, долгое время виднелись развалины довольно обширной по Афинам церкви, казавшейся с первого раза соборною в сравнении с другими церквами города. <…> Четырехугольник стен, ровных и плоских, как четыре доски гроба, с едва выходящей из него шеею купола, наводил уныние на душу». Впрочем, «впечатление, производимое этим храмом даже на незнакомого вовсе с архитектурою, было всегда весьма сильное. Удивительная стройность и соразмерность всех частей здания пробивалась из-за всей грубой замазки и закраски невежества, бедности и крайности – всех исторических эпох жизни храма, и влекла к себе душу некоторым родственным сочувствием, звала к участию, к вспоможению»[17 - Антонин (Капустин), архимандрит. Христианские древности Греции. Статья первая. О древних церквах города Афин // Журнал Министерства народного просвещения. СПб., 1854. Ч. 81, отд. 2. С. 45–47.].
Несколько лет посвятил о. Антонин воссозданию замечательного памятника. Со всей присущей ему энергией и обстоятельностью он входит во все подробности своего первого храмостроительного проекта. Его отец, Иоанн Леонтьевич, видел в этом проявление родовой черты: «У нас, Капустиных, в 30-летнем возрасте страсть к постройкам не на шутку: дед мой в Батурине строил 2 дома, родитель мой большую половину жизни провел в постройках, я с молодых лет и до ныне, хотя уже и невольно, все еще мучусь с ними, и вот мы трое строили батуринские святые церкви: один построил деревянную, другой пристроил придел и заложил новую каменную, третьему суждено её достраивать, украшать и строить ограду. У вас, трех моих сыновей, заметил я уже охоту к постройкам»[18 - Письмо священника Иоанна Капустина к иеромонаху Антонину. Батурино. 23 ноября 1851 г. // Архив Русской Духовной Миссии в Иерусалиме. Папка 65. Дело 1413 (листы в деле не нумерованы).].
Археология вошла в его жизнь внезапно, буднично и просто, чтобы остаться в ней навсегда. Было бы преувеличением сказать, что о. Антонин, не имевший археологического образования, да и не занимавшийся ею никогда прежде, имел намерение осуществить в Афинах планомерные раскопки. Задача была совсем другой – возродить из руин древний храм. Когда при первом знакомстве его с храмом в 1851 г. он спрашивал, почему никто не пытался восстановить здание, ему отвечали, что «основания церкви найдены гнилыми». Действительно, «внутри церкви замечаема была постоянная сырость; нижние части ее казались пропитанными влагой до того, что на них часто показывалась зеленоватая плесень»[19 - Антонин (Капустин), архимандрит. О разрытиях внутри российско-посольской церкви в Афинах // Известия Русского Археологического общества. СПб., 1859. Т. 2, Вып. 3. С. 130.]. В поисках источников сырости Антонин и прибегнул в 1852–1856 гг. к проведению в разных частях церкви археологических раскопок. В результате были выявлены и сохранены – водопровод эпохи Адриана, следы раннехристианских погребений (кимитирий), византийские мозаики и, самое главное, огромное подземное сооружение, назначение которого до сих пор не вполне ясно[20 - Timoqeo- G. Saka-, arcim. ???? ???????? ????????. ????? ???? ????? ??????? ??????? ????????? ??????. ?????, 2006. ???. 21–26.].
Не обладая в начале работы специальными навыками, Антонин, однако, подошел к делу вполне профессионально. Все выявленные разновременные фрагменты и находки были им бережно сохранены и умело приспособлены для осмотра и изучения. Неслучайно за эту работу он был удостоен Большой серебряной медали Русского Археологического общества.
5 апреля 1853 г. о. Антонин был возведен в сан архимандрита.
Время пребывания в Афинах – это и время знакомства с миром. В 1852 г. он совершил поездки в Рим и Неаполь («в опаленные Помпеи»), в 1857 г. в Иерусалим и Египет, в июле-октябре 1859 г. работал в древних библиотеках Афона. Там, в одном из монастырей, Антонин познакомился с другим замечательным русским византинистом и востоковедом, основателем Русской Духовной Миссии в Иерусалиме архимандритом Порфирием (Успенским), с которым состоял потом в переписке. Не говорим уже о многочисленных поездках по Греции и плаваниях по Архипелагу.
В марте 1860 г. архимандрит Антонин был назначен настоятелем посольской церкви в Константинополе. Его отец писал своему брату, епископу Екатеринбургскому Ионе: «Антонин наш уведомил нас, что перевод его из Афин в Константинополь состоялся по рекомендации Высокопреосвященного митрополита Филарета Московского. 11 сентября, при отъезде из Афин, греческое правительство наградило его орденом Спасителя для ношения на шее. Командорский крест 3-й степени. Афины, говорит, жалели о моем отбытии, и это было мне наградою. 18 сентября прибыл в Константинополь, переезд медленный, но даровой. Жалованье дано тысячью побольше, но зато содержание подороже». О новом назначении читаем и в письме Платона Капустина: «Брат мой, о. архимандрит Антонин, двукратно уже писал мне из Константинополя. Он, по-видимому, очень доволен своим перемещением. Посольство там гораздо многочисленнее афинского и служение братца может быть более на виду у начальства, только помещение теснее афинского»[21 - Материалы для истории Екатеринбургской епархии. Иона, епископ Екатеринбургский, викарий Пермской епархии, бывший на кафедре с 1846 по 1859 г. // Екатеринбургские епархиальные ведомости. Екатеринбург, 1914. № 29. С. 17, 19.].
Начинался новый плодотворный период углубленного изучения и накопления знаний, навыков, опыта жизни на православном Востоке. «Восток есть колыбель человечества. Довольно сказать это, – писал Антонин, – чтобы сделать мысленный поклон в ту сторону, "откуда свет истек". Человеку, любящему припоминать дни древние и помышлять о летах вечных, нет пригоднее места для этого, тоже в своем роде умного делания, как Византия, от которой и без того на русскую душу веет чем-то своим, близким, но таким давним, что теряются все различительные черты дорогого образа, и остается в душе одно общее представление чего-то неодолимо влекущего, как память о матери у человека, осиротевшего в детстве»[22 - Антонин (Капустин), архимандрит. В Румелию. С. 7.].
Время служения в Константинополе (1860–1865) ознаменовано и новыми научными достижениями[23 - Крупными событиями в русской византинистике стали «Письма из Вифинии» (Христианское чтение, 1862–1863), с описанием древностей Никеи, а также книги, содержащие материалы путешествия Антонина 1865 г., изданные много лет спустя (В Румелию. 1879; Из Румелии. 1886). Том I заключает в себе описание путешествия из Константинополя в Солунь и далее по Македонии до г. Битоля, том II – путешествие в Старую Болгарию, Охрид, Костур, Прилеп, затем в Эпир и Янину, с экскурсом в Фессалию для посещения Метеорских монастырей и последующим пребыванием в Арте. Книга интересна обильным материалом о греческой фанариотской иерархии, об отношении ее к славянской пастве и к славянскому языку в богослужении. В научном плане наиболее важны археологические очерки старинных храмов (в т. ч. Софийских соборов в Солуни, в т. I, и в Охриде, в т. II), с объяснением надписей, а также описание рукописей Метеорских обителей.], и становлением о. Антонина как выдающегося церковного дипломата. Доверительные дружеские отношения связывали его с известным знатоком дел в Османской империи, российским послом в Константинополе графом Николаем Павловичем Игнатьевым. Их переписка сохранилась и частично опубликована[24 - РГИА. Ф. 1561. Оп. 1. Д. 16. Дмитриевский A.A. Граф Н.П. Игнатьев как церковно-по-литический деятель на Православном Востоке. (По неизданным письмам его к начальнику Русской Духовной Миссии в Иерусалиме о. архимандриту Антонину Капустину). СПб., 1909. То же. Дмитриевский A.A. Русская Духовная Миссия в Иерусалиме. С. 465–558.]. В церковных вопросах Игнатьев охотно прислушивался к мнению Антонина. Граф ценил в архимандрите прежде всего его прирожденный дипломатический такт и гибкий проницательный ум. «Читая письмо ваше, я, – признавался он однажды своему конфиденту, – еще более убеждался в дипломатических способностях ваших. Убежден, что вы со всеми поладите и всех, простите за выражение, если нужно, около пальчика обведете»[25 - Письмо от 6/18 октября 1865 г.].
При этом, достойный представитель русского ученого монашества, Антонин на всех этапах своего служения много и плодотворно занимался научными изысканиями: библиография известных на сегодня его опубликованных трудов составляет более 140 наименований[26 - См. нашу публикацию: Пономарев С.И. Памяти отца архимандрита Антонина. 1. Хронологический список сочинений и переводов его. 2. Статьи о нем // Подг. к печ. и предисл. Р.Б. Бутовой // Богословские труды. Сб. 36. Русская Духовная Миссия в Иерусалиме: новые документы и материалы. М., 2001. С. 239–251. Исправленный и дополненный перечень см. с. 477–493 наст. изд.]. Первое место среди различных направлений его научной деятельности занимала византинистика, включая работы как церковно-исторического и археологического, так и литургического и агиологического характера.
Неутомимый археограф, о. Антонин составил в 1862 г. «Каталог рукописных книг, обретающихся в Патриаршей библиотеке Константинопольского Святогробского подворья», одним из украшений которого стало открытие знаменитого памятника «Учение 12-ти Апостолов» (Дидахи тон додека апостолон)[27 - Как писал A.A. Дмитриевский, «издатель памятника, митрополит Филофей Вриенний был только внимательным чтецом Каталога Антонина» (Дмитриевский A.A. Путешествие по Востоку и его научные результаты. Киев, 1890. С. 5).]. В октябре-ноябре 1867 г. он изучал рукописи Патриаршей библиотеки в Иерусалиме, в июне 1868 г. описывал собрание Лавры св. Саввы Освященного[28 - Антонин (Капустин), архимандрит. «Жаль мне до смерти всего прошедшего» (Страницы из дневника) / Подг. текста Р.Б. Бутовой и Г.В. Фролова. Предисл. и примеч. Р.Б. Бутовой и H.H. Лисового // Россия в Святой Земле. Документы и материалы. М., 2000. Т. II. С. 562–567. (Глава: «Описание рукописей в библиотеке Лавры св. Саввы Освященного»).], в 1870 г. составил свой самый известный каталог – Синайского монастыря, с описанием 1310 греческих рукописных книг[29 - Фрагмент дневника о поездке на Синай и работе в монастырской библиотеке опубликован: Лисовой H.H. Архимандрит Антонин (Капустин) – исследователь синайских рукописей. (По страницам дневника) // Церковь в истории России. Сб. 4. М., 2000. С. 197–225.].
К сожалению, ни один из подготовленных о. Антонином каталогов, доныне не утративших своего научного значения, не опубликован. Именно поэтому стал возможен «казус Гардтгаузена»[30 - Гардтгаузен В.Э. (1843–1925) – известный немецкий археограф и палеограф. См.: Catalogue codium graecorum Sinaiticorum scripsit W. Gardthausen – Lipsiensis. Oxon, 1886.], издавшего «свой» каталог синайских рукописей, «в большей части tacite воспользовавшись целиком трудом своего предшественника»[31 - Дмитриевский A.A. Путешествие по Востоку и его научные результаты. Киев, 1890. С. 121.]. Архимандрит и сам был немало удивлен, «перечитывая», как явствует из записи в дневнике от 19 апреля 1887 г., «Синайский каталог рукописей некоего Gardthausen'a, воспользовавшегося моим трудом безыменно, слепо следовавшего установленному мною порядку и оставившего рукописям данную им мною нумерацию»[32 - Цит. по: Герд A.A. Архимандрит Антонин (Капустин) и его научная деятельность (по материалам петербургских архивов) // Рукописное наследие русских византинистов в архивах Санкт-Петербурга. СПб., 1999. С. 32. Подробный анализ плагиата см.: Дмитриевский A.A. Путешествие по Востоку. С. 120–148.].
Язык и литературная образованность для Антонина были средством проникновения и восхождения от национальных и этнических особенностей к общему Православному Наследию: он становится редким в Русской Церкви носителем и поборником подлинно вселенского православного сознания. Об этом свидетельствует, к примеру, его знаменитое письмо митрополиту Московскому Филарету (Дроздову) от 10 января 1861 г., являющееся своеобразным итогом десяти лет аттических трудов и размышлений. «Я убежден, что призван сделать что-то, что именно не знаю и предвидеть не могу. Но если бы даже и только то, чтобы увидеть первому исходящий от престола Мироправителя новый свет благоволения Его к месту избрания и вместе с тысячами других рук простереть свои слабые руки к разорванным звеньям византийской истории, сцепить их снова и начать новую историю Церкви Христианской, исходящую по-прежнему из Византии как из своего сердца повсюду, но уже не к раздроблению Тела Христова по странам, по народам, по языкам, по правительственным системам, по школам, по страстям, по нуждам, а к воссоединению всех в совокупную жизнь духа, любви, мира, радости о Духе Святе»[33 - Письмо настоятеля Русской Посольской церкви в Константинополе архимандрита Антонина (Капустина) митрополиту Московскому Филарету (Дроздову). Константинополь. 10 января 1861 г. // Архив Русской Духовной Миссии в Иерусалиме. Папка 67. Дело 1421. (Листы в деле не нумерованы).]. Антонин был первым, кто открыто отстаивал перед священноначалием необходимость отмены нововведений синодального периода и решительно заявлял, что Русской Церкви есть чему поучиться у Греческой, отложив свой провинциальный «поместный» патриотизм.
В июне 1863 г., получив отпуск, единственный раз за более чем 40-летнее пребывание на Востоке, Антонин побывал на родине, в Батурино. В мае-июне 1865 г. он отправился в научную поездку по балканским провинциям Османской империи (Македония, Фессалия, Эпир), из которой его вызвала телеграмма посла Игнатьева. Его ждало новое назначение – в Иерусалим.
Еще в юношеских мечтах, собираясь только в Киевскую Духовную Академию, он «думал о Киеве, как о счастии другого мира, ему казалось, что за Печерскою картиною скрывается другая, и не одна, – далее ее, лучше ее, таинственнее, – что Киев есть только перепутье в Иерусалим – в рай»[34 - Антонин (Капустин), архимандрит. В Румелию. С. 7.]. Однако Иерусалим того времени был мало похож на эдемский сад.
Руководство русскими учреждениями в Палестине в середине XIX в. осуществлялось параллельно и не всегда согласованно двумя различными ведомствами – Министерством иностранных дел и Святейшим Синодом. Приезду архимандрита Антонина в сентябре 1865 г. предшествовала целая серия склок, скандалов, нестроений в отношениях между Миссией, консульством и Палестинской Комиссией. Весной 1864 г. Иерусалим покинул в результате затяжного конфликта с консульством глава Русской Духовной Миссии епископ Кирилл (Наумов) – доктор богословия, бывший профессор и инспектор Петербургской Духовной Академии. И постарался об этом консул А.Н. Карцов – замечательный дипломат, которого все – и в Министерстве, и, особенно, посол Игнатьев, считали человеком способным и перспективным. Столкновение интересов Церкви и интересов светски ориентированного дипломата было неизбежно. Карцов не нашел другого применения своим дипломатическим талантам, как интриговать против… Русской Духовной Миссии и ее начальника, добиваясь того, чтобы епископа Кирилла отозвали из Иерусалима. Менее чем через год (в 1865 г.) вынужден был оставить свой пост и присланный на замену епископу Кириллу архимандрит Леонид (Кавелин) – тоже не случайное лицо в истории русского монашества, гвардейский офицер, постриженник знаменитой Оптиной пустыни, церковный историк и писатель, позже настоятель Новоиерусалимского Воскресенского монастыря и наместник Троице-Сергиевой Лавры. А выслан из Палестины как персона поп grata он был по настоянию Блаженнейшего Патриарха Иерусалимского Кирилла, по проискам того же Карцова.
В Св. Синоде всерьез задумались, как быть дальше с РДМ. И решили послать туда – в качестве последней меры – архимандрита Антонина. Так, почти случайно, по игре ведомственных амбиций и личных честолюбий, в Святой Земле появился один из главных деятелей Русской Церкви на Востоке и основатель Русской Палестины.
Но хотя приезжает он в Иерусалим как лицо, удобное для обеих противоборствующих сторон – МИДа и Св. Синода, протеже графа Игнатьева, с одной стороны, и митр. Филарета – с другой, в противостоянии сторон мало что изменилось. В истории почти 30-летнего служения его в Иерусалиме трудно найти хоть один продолжительный период затишья и покоя. В 1870-х гг. неоднократно ставился вопрос о закрытии Миссии и перемещении архимандрита Антонина – в том числе «на повышение», с возведением в сан епископа в Сан-Франциско. Процитируем страницу из дневника:
«Воскресенье. 29 марта 1870 г. Телеграмма гласила так: Petersbourg № 3691. Слов 30. День отправки 8 (марта н. с), час 5-й вечера. Ну те-с? Далее следует чушь: A etat intieur. После чуши сушь: Archimandrite Russe Antonin. Jеrusalem. После суши глушь: Le Synode vous destine une chaise diocesaire en Amеrique. Avez vous des causes legales de refuser? Rеponse pour vingt mots payеe. George Tolstoy[35 - Фр. «Синод вас назначает на епископскую кафедру в Америке. Есть ли у вас легальные причины отказаться? Ответ для двадцати слов оплачен. Юрий Толстой».]. Потомок! Можешь представить мое озлобление! En AMERIQUE!!! Это ведь подалее Камчатки, которою я когда-то пугал маменьку, желавшую видеть меня владыкой. Ту же минуту отправился к консулу. Нашел его в биллиардной с пашой и испанским консулом. При помощи его послал тогда же ответ такого рода: St. Pеtеrsbourg. Saint-Synode. Comte Tolsto?. «Je solliate la faveur de rester ici pour cause de santе! Antonin»[36 - Фр. «Санкт-Петербург. Св. Синод. Графу Толстому. Я прошу милости остаться здесь из-за здоровья!»]. Кавас понес ответ, а я пошел домой, полный яростных чувств и самых горьких размышлений о силе, ломящей солому. Вот прошло уже 5 часов с получения телеграммы. Ярость сменилась похабным подсмеиванием над самим собою. А! Ты сцепился своими гнилыми зубенками с великоименитою Пал<естин>скою Комиссиею и много(по)ведным Азиатским Департаментом. Вот же тебе на зубы une chaise en Amеrique. Это будет подальше даже Азии. О читатель XX столетия! Всмотрись в черты лица моего, и ты увидишь, что они дышат злорадованием. Если бы: en Sibеrie, и то было бы уже очень едко. А то: en Amеrique. Vicisti Galilaee![37 - «Vicisti Galilaee!» («Ты победил, Галилеянин!») – слова, с которыми обратился к Христу на смертном одре император Юлиан Отступник (361–363 гг.).]»[38 - Антонин (Капустин), архимандрит. Дневник за 1870 г. Библиотека ИППО, шифр: И.П.П.О. Б. IV. № 853/12. С. 49–50.].
И, однако, Антонин «пересидел» в Иерусалиме пятерых консулов и четырех Иерусалимских Патриархов – «вдали от родины, среди не только чуждых, но постоянно враждебных элементов, где приходилось не только взвешивать каждое слово, но… даже самую потаенную, задушевную мысль»[39 - Хитрово В.Н. Речь на годовом общем собрании ИППО 21 мая 1894 г. [Памяти архимандрита Антонина] // Сообщения ИППО. 1894. Июнь. С. 299. С. 446 наст. изд.]. Он одолел «систему», потому что противопоставил ей не политику и не интриги, а дела серьезные и беспроигрышные: изучал библейские древности, покупал участки земли, связанные с теми или иными ветхозаветными или новозаветными преданиями, строил странноприимные дома и церкви. Им были приобретены участки в Хевроне (с Мамврийским Дубом, 1868; ныне – принадлежащее РДМ подворье в честь Святых Праотцев), в Яффе (1869; ныне – подворье праведной Тавифы), в Айн-Кареме (1871; ныне – Горненский Свято-Казанский женский монастырь), на Елеоне (1871; ныне – Русский Вознесенский монастырь), в деревне Силоам («Могила дочери фараона», 1873), в Иерихоне (1874; подворье св. Иоанна Предтечи) и др.[40 - Лисовой H.H., Платонова З.И., Савушкин В.А. Сводный каталог русских недвижимости в Святой Земле // Россия в Святой Земле. Т. I. С. 691–719.].
Создание Русской Палестины – целой инфраструктуры храмов, монастырей, паломнических приютов и земельных участков – стало главным подвигом жизни Антонина. «Только ему одному, его твердости, его настойчивости Православная Россия обязана тем, что стала твердою ногою у Святого Гроба»[41 - Там же. С. 299.]. Это помогло не только спасти Миссию и укрепить ее положение, но и расширить влияние России в Святой Земле. Антонин оказался в очень удобном положении – нашел средство противостоять и МИДу, и Синоду: когда на него давил Синод, он жаловался в МИД и наоборот. И каждый раз главным аргументом становилась Русская Палестина – реальный фактор, с которым чиновники в Петербурге не могли не считаться[42 - Когда возник вопрос о дальнейшей судьбе земельных участков, приобретенных о. Антонином, и Св. Синод весной 1872 г. потребовал от начальника РДМ «подробных объяснений, чем он руководствовался в действиях своих при покупке земельных участков», если «действия его оказываются несообразными с данной ему инструкцией», а «разрешения на приобретения в Палестине от Синода не давалось» (Россия в Святой Земле. Т. II. С. 187–188), архимандрит в ответ пригрозил «продать эти участки в собственность иноверцев» (там же. С. 188). И тут уже МИД потребовал, «чтобы он ни в каком случае не приступал к отчуждению приобретенных им на русские деньги участков в Палестине, так как вопрос об этих приобретениях перенесен на политическую почву» (там же).].
Не нужно думать, будто Антонин покупал без разбору выставленные на продажу участки. Более того, речь шла не просто о памятниках, представляющих интерес для археолога. В Иерусалиме о. Антонин встретился с редким, может быть, единственным на земле напластованием сакральных пространств – ветхозаветного «Города Царей», римской языческой Элии Капитолины, византийского города Константина и Елены, храмового комплекса Гроба Господня крестоносцев, Via Dolorosa францисканцев. И ему посчастливилось не только удачно вписаться в процесс палестинского «сакрального проектирования», но и поставить своеобразные авторские «точки»: открыв (почти назначив) Порог Судных Врат на Крестном пути, увидев во сне, а затем построив Русскую Свечу на Елеоне, сделав русской собственностью Дуб Мамврийский в Хевроне, устроив «приют Закхея» в Иерихоне, дом праведной Тавифы – в Яффе, православный «Горний Град Иудов» – в Айн-Кареме.
В большом и многообразном литературном наследии архимандрита Антонина, наряду со специальными работами (гомилетическими, библеис-тическими, церковно-историческими, археологическими и археографическими), совершенно особое место занимает цикл статей и корреспонденции, опубликованных за годы пребывания в Палестине и объединенных нами общей рубрикой «Из Иерусалима». Они появлялись в разных периодических изданиях: «Душеполезное чтение», «Церковная летопись «Духовной Беседы», «Христианское чтение», «Херсонские епархиальные ведомости», «Труды Киевской Духовной Академии», «Гражданин», «Церковный вестник»; в разных городах – Москве, Санкт-Петербурге, Киеве, Одессе.
При некоторых жанровых различиях эти работы представляют собой живую летопись Иерусалима за четверть века. Есть среди них очерки о выдающихся лицах и событиях, есть серьезные аналитические исследования. Особняком стоят некрологи и надгробные слова, которые всегда очень проникновенно говорил архимандрит Антонин.
Публикации различаются авторскими подписями. Антонин не только был многолик и разносторонен, даже его монашеское имя расслаивается в «многоцветном Антонине» – «сегодня "Благочестивом", завтра "Философе", послезавтра "Каракалле"»[43 - Антонин (Капустин), архимандрит. Дневник за 1881 г. Библиотека ИППО, шифр: И.П.П.О. Б.IV. № 853/23. С. 2. – О. Антонин перечисляет трех римских императоров: Тита Аврелия Фульвия Бойония Антонина Пия – Благочестивого (86—161), Марка Аврелия Антонина – Философа (121–180) и М. Аврелия Севера Антонина – Каракаллы (186–217).]. Изобретателен и необычен был он в своих криптонимах и псевдонимах, почти никогда не подписывался собственным именем. Из 52 корреспонденции лишь несколько, имеющих принципиальный и официальный характер, помечены: «От начальника нашей Иерусалимской Миссии».
Как сказал он однажды в дневнике, «жаль мне до смерти всего прошедшего, а потому и вчерашнее маленькое событие тоже стало какой-то запятой, отсекшей у меня безвозвратно нечто, бывшее дотоле настоящим и радовавшее меня. Одной заботой меньше, это правда, но зато ведь и одним застенком от приближающегося грозного облика смерти тоже меньше. Когда я научусь быть космополитом бытия и перестану хвататься за былинки жизненной дороги, чтобы как можно замедлить путь свой? О, Андрей, Андрей! Не выживешь тебя никак из Антонина». Этими «былинками» были для Антонина обозначения, связанные с родиной – «А. и Б.» («Андрей из Батурины»), Солодянский – по речке Солодянке, то же в латинском написании Sol., Отшибихин – по хутору Отшибиха рядом с Батурином и др.
Чем объяснить нежелание о. Антонина подписывать свои работы? В первую очередь, тем, что Св. Синод и другие российские власти весьма сдержанно относились к публичности того или иного должностного лица. Это относилось не только к лицам духовного звания, но и чиновникам МИДа. Конечно, в Св. Синоде, в МИДе, в редакциях газет и журналов знали подлинное имя автора. Тем не менее о. Антонин называет себя в корреспонденциях «Из Иерусалима» исключительно в третьем лице, иногда пишет от имени случайного якобы русского паломника «Хаджи», подписывается псевдонимами, – но говорит то, что считает нужным сказать. Не боясь отстаивать свое мнение ни перед обер-прокурорами Св. Синода, ни перед митрополитом Филаретом, архимандрит Антонин как бы «исполнял некоторый долг своего бытия на земле»[44 - «Я… неизбежно колебался между снедавшей меня ревностью говорить от имени истины и страхом сказать что-нибудь от, не менее поедающего добродетель человеческую, тщеславия. Теперь я знаю, как мне надобно смотреть на то, что я нужусь высказывать почти всем и каждому, как бы исполняя некоторый долг своего бытия на земле. Теперь я имею утешительное убеждение, что не из самообольщения вытекает мое слабое слово и скудное дело. Сознаю все, что мне может быть поставлено на вид при самовзысканном восхождении моем на кафедру учительства. Даже от Вас не дивно было мне услышать признание незаконным права рассуждать афинскому архимандриту о предметах всеобщего церковного значения». Цит. по: Киприан (Керн), архимандрит. Отец Антонин (Капустин), архимандрит и начальник Русской Духовной Миссии в Иерусалиме (1817–1894 гг.). М, 2005. С. 122.] и всегда дорожил этой, пусть и ограниченной свободой. При том, что в работах о. архимандрита нередко содержатся весьма нелицеприятные высказывания и суждения[45 - «К отзывам, самым дурным, приучил нас давно еще пресловутый "Колокол". В хороших также мы умеем находить предмет поучения для себя. Соболезнование автора <Ушинского> о том, что нам недостает времени делать свое дело, нам весьма понятно. Мы понимаем даже более глубокую махинацию высших автора сфер, стремящуюся совсем закрыть Иерусалимскую Миссию, как бесполезное учреждение, но, несмотря на то, остаемся верными той задаче, с которой Россия с такою славою и честью выступила когда-то на единоверном Востоке – в колыбели христианства – поистине «на страх врагам» и на радость друзьям, и от которой какая-то необъяснимая фатальная сила старается теперь отвлечь наше общество назад». Цит. по: Интересы Русской Церкви и поклонничества в Палестине. (Получена из Иерусалима от настоятеля нашей Миссии) // Церковный Вестник. 1875. № 50. С. 4. С. 191 наст. изд.], его скрашенное игрой псевдонимов публицистическое творчество в условиях жесткой гражданской и церковной цензуры может быть оценено сегодня как церковный и гражданский подвиг.
Что касается объема литературного наследия, его пытался фиксировать при жизни еще сам архимандрит Антонин. Например, 10 августа 1876 г. он записывает в дневнике: «Каталогизирование всех отпечатанных мною с 1843 г. статей больших и малых… Набирается больших и малых до 80»[46 - Дневник за 1876 год // РГИА. Ф. 834. Оп. 4. Ед. хр. 1128. Л. 296.]. В списке публикаций Антонина, который напечатал в год смерти автора (1894) известный библиограф СИ. Пономарев, значилось 105 работ[47 - Пономарев С.И. Памяти отца архимандрита Антонина. (Хронологический список сочинений и переводов его) // Труды КДА. 1894. Т. 3. С. 636–652.]. Степан Иванович учел только те работы, которые ему в свое время показал или позже прислал в оттисках автор. В переизданном нами, исправленном и уточненном, варианте пономаревской библиографии их было 107[48 - Пономарев С.И. Памяти отца архимандрита Антонина. (Хронологический список сочинений и переводов его). Подг. к печ. и предисл. Р.Б. Бутовой // Богословские труды. М., 2001. С. 239–251.]. При подготовке настоящего издания мы смогли пополнить список прижизненных публикаций до 144 работ, причем оказалось, что за некоторые годы их число в 2–4 раза превышает цифру, указанную первым библиографом Антонина.
Тем не менее, есть основание думать, что и сегодня нами выявлены не все публикации о. Антонина. Это касается, в первую очередь, его ранних работ: статей и переводов, опубликованных без подписи в киевском академическом журнале «Воскресное чтение» в 1843–1850 гг. Во-вторых, сам Антонин неоднократно говорил о нескольких своих публикациях на греческом языке в афинской печати (известна только одна). В-третьих, есть сведения, что Антонин посылал какие-то свои работы для издания в Германии. Словом, библиографам еще предстоит потрудиться.
Кроме того, не все работы, подготовленные им для печати, были опубликованы. В архиве Русской Духовной Миссии в Иерусалиме среди документов и рукописей архимандрита нами были найдены две его неопубликованные статьи, видимо, не прошедшие цензуру. Одна из них «О Духовной Миссии в Иерусалиме», отправленная в 1879 г. в редакцию «Гражданина» и возвращенная автору, впервые публикуется в настоящем сборнике.
Среди многочисленных писателей, дипломатов, путешественников, паломников, оставивших свои произведения о Святой Земле, архимандрит Антонин занимает совершенно особое место. В Иерусалиме, на этом многовековом перекрестке вер, этносов, культур и традиций, русский человек в его лице и произведениях высвечивается с особой яркостью и выразительностью. Это придает всему написанному рукой Антонина уникальную личностную окраску. Невольно ощущаешь, что имеешь здесь дело с редким феноменом, равного которому в русской культуре и найти сложно. Это, если можно так выразиться, русский человек в иерусалимском, т. е. совершенно особом, важном и высоком – измерении.
В зависимости от содержания корреспонденции о. Антонина из Иерусалима можно разделить на несколько больших групп.
Летопись церковной жизни Палестины. Хроника богослужений, канонических перемещений, избрание новых Патриархов и смерть или низложение прежних – Поместной Иерусалимской Церкви. Несколько статей посвящено Патриарху Кириллу: рассказ о его низложении, сопоставительная характеристика Патриархов Кирилла, Прокопия и Иерофея. Даже некролог или надгробное слово нередко становятся под пером Антонина церковно-исто-рическим исследованием. Примером может служить некролог, посвященный Мелетию, митрополиту Петры Аравийской, которого «русские люди, особенно из простого народа, называли коротко и просто «Святый Петр»[49 - Преосвященный Мелетий, наместник Иерусалимского патриархата. Некролог // Церковная летопись Духовной беседы. СПб., 1868. № 5. С. 124. С. 371 наст. изд.].
Жизнь в Палестине давала уникальную возможность не только видеть, но и участвовать в праздновании Крещения на Иордане, Рождества в Вифлееме, Успения Божией Матери в Гефсимании, – все это создавало особое настроение у автора и передавало далеким читателям в России ощущение личного присутствия. Интересны и содержательны историко-литургические наблюдения ученого архимандрита. В первые годы жизни в Палестине его корреспонденции полны описаний греческих служб, их отличий и местных особенностей по сравнению с русскими. При этом архимандрит при всей своей любви к греческому Востоку всегда достаточно критичен.
Антонин внимательно следит за литургическими, богословскими и даже бытовыми особенностями жизни различных конфессий, что тоже выделяет его среди многих других русских публицистов, почти или совсем не интересовавшихся спецификой религиозной жизни и быта местного населения. Вполне уважительно описание о. Антонином латинского Патриарха в Иерусалиме Иосифа Валерги как «человека высокого роста, с смелым открытым лицом и большой седой бородой»; доброжелателен пересказ католической службы, заканчивающейся «трогательным напевом погребальным, восполнившим собою все, что могло казаться недостатком в богатом материальной обстановкой богослужении»; серьезен и назидателен вывод – «Церковь, которая умеет держать себя в таком строжайшем чине и знает окружать себя таким ослепительным блеском, конечно, простоит долго!»[50 - Посвящение латинского епископа в Иерусалиме. (Из письма поклонника П.Г. П-ни). // Христианское чтение. СПб., № 23. С. 469–488. С. 67 наст. изд.].
Интерес о. Антонина к инославным был продиктован в первую очередь тем, что он рассматривал русскую жизнь в Иерусалиме и русское присутствие в Палестине в контексте Вселенского православного делания и шире – христианского присутствия в мире. Хорошо известны слова архимандрита о неизбежном «разочаровании» русского паломника в Святой Земле, которое, однако, «приготовляет поклонника к выходу из той исключительности, в которую его невольно поставила его привычка видеть одно и то же у себя на родине, – оно расширит его большею частью ограниченный круг зрения на предметы знания и веры и если не тотчас, то мало-помалу приучит его к умеренности и терпимости, столь нужной тому, кто решился принесть на Гроб Господень дань и своей признательной души вместе с тысячами других, подобных ему пришельцев, часто не похожих на него ничем, кроме одного образа человеческого и имени христианского»[51 - Антонин (Капустин), архимандрит. Пять дней на Святой Земле. М., 2007. С. 12–15.].
История Русской Палестины. О. Антонина можно по праву назвать историком Русской Палестины. Из его статей и корреспонденции читатель в России впервые узнавал, что Дуб Мамврийский стал русским, что делается на Елеоне и продвигается ли там строительство русской церкви, что куплен русский участок в Иерихоне и заложен новый дом для паломников, что происходит в Горней и как постепенно складывается монастырь.
Великая заслуга о. Антонина, его умение и особый талант состояли в том, что он умел привлечь к своим замыслам самых разных людей. Он много работал с благотворителями, такими как, например, бывший министр П.П. Мельников, «некогда паломник, один из самых видных и усердных споспешников нашего дела в Палестине, хлопотами и отчасти великодушным пожертвованием которого мы сделались владельцами весьма обширного и ценного по своему значению участка земли, с поклонническим приютом и большим садом в упомянутой выше Горней, куда как бы нарочно какая-то благодеющая судьба занесла отличного человека лет 10 назад тому. Его усилиями собрано было более 20 000 рублей в течение двух-трех месяцев, чем мы и стали счастливыми собственниками дорогого и завидного евангельского места»[52 - Из Иерусалима // Церковный вестник. 1880. № 41. С. 20–22. С. 285 наст. изд.]. Ездили в Иерусалим многие, но щедрых жертвователей среди благочестивых богомольцев было не так уж и много.
В очерках и корреспонденциях предстает перед нами Русская Духовная Миссия, ее служащие и деятели, среди которых было много достойных людей – игумен Вениамин, создатель Вениаминовского подворья, о. Александр Анисимов, несколько раз приезжавший в Иерусалим и читавший лекции для паломников и др. Русское консульство – дипломаты, служащие и их семьи. О. Антонин рассказывает о них с большим уважением, симпатией и интересом: «Простыми, всем доступными и ничуть не ходульными показались мне и члены нашего здешнего консульства. Так, в первый же день я видел, как наш консул, г. Кожевников, тихо и скромно, без всякого стука и тапажа, пришел в церковь на обедню вместе с своей женой, оба весьма почтенные и солидные люди, уже значительно пожилые, как благоговейно выстояли они всю службу и с тою же простотою и нецеремонностью возвращались по двору заведений домой»[53 - Святоградские заметки (письмо в редакцию) // Церковный вестник. СПб., 28 февраля 1881. № 9. С. 5–8. С. 291–292 наст. изд.]. Служащие Палестинской Комиссии и Императорского Православного Палестинского Общества. В рассказах, касающихся организации русского паломничества и деятельности Палестинской Комиссии и «убогих деятелей» ее, Антонин впервые высказывает мысль о необходимости создания русского «Общества Святого Гроба» – будущего ИППО. И, конечно, это простые русские паломники, ради которых были созданы и Русская Духовная Миссия (1847), и Иерусалимское консульство (1858), и Палестинский Комитет (1859), преобразованный позже в Палестинскую Комиссию (1864), и Православное Палестинское Общество (1882). Не будь паломника, живой основы нашего присутствия в Иерусалиме – не нужны были бы ни Миссия, ни консульство, ни Комитет. С этой точки зрения о. Антонин обращается к защите интересов верующего народа и выступает его представителем.
История Иерусалима. О. Антонин активно и много сотрудничал с местным населением, особенно арабским и особенно православным, и писал о них – о совлечении в унию, о коптах и абиссинцах, следил, как последние на средства негуса строили свой квартал с прекрасным храмом. Помимо русских благотворителей в корреспонденциях говорится и о местных помощниках архимандрита, людях других наций и конфессий, без которых многие проекты и задумки остались бы нереализованными. Это, прежде всего, его помощники: Яков Егорович Халеби, который, познакомившись с о. Антонином сразу после его приезда в Иерусалим, стал настоящим другом, соратником и доверенным лицом. И, когда Антонин умер, именно Халеби пришел в консульство и составил полный перечень всех земельных приобретений арх. Антонина, о которых никто кроме него не мог знать. С течением времени вокруг Антонина сложился целый мир, но ведь кроме арабов были и другие – итальянцы, греки, немцы, австрийцы, евреи – помогавшие ему в финансовой и хозяйственной деятельности, строительстве и обеспечении паломнических приютов, археологии и нумизматике.
С большим вниманием и сочувствием Антонин относится к нуждам местного населения: переживает, когда зимой нет дождей и цистерны не наполняются водой, а летом засуха и неурожай; рассказывает про цены на основные продукты; сообщает фенологические подробности и местные обычаи[54 - «Святой Земле в близком будущем угрожает великое бедствие или по крайней мере неблагополучие, – голод. Давно не бывалая засуха продолжается через всю зиму. Бывало, с ноября месяца начинаются северо-западные ветры, несущие с собою стужу (относительно говоря) и дождь. Самое редкое зимнее явление бывало – восточный ветер. На сей злополучный год у нас на горах почти постоянно дует восточный заиорданский ветер. Небо ясно бывает по-летнему иногда через целую неделю. Еще с начала осени стали носиться зловещие слухи о предстоявших невзгодах атмосферных и иных. Какие-то три, наиболее чтимые, иерусалимские еврея в одну и ту же ночь будто бы увидели один и тот же сон, извещавший их, а через них и весь Святой Град, что предстоят три великие бедствия для края: бездождие, саранча и холера» (Из Иерусалима //Херсонские епархиальные ведомости. Одесса, 1870. № 6. С. 234). С. 120 наст. изд.].
Несколько слов о работе о. Антонина над своими статьями. В нашем распоряжении имеется уникальный источник о жизни и трудах о. Антонина – дневник, который он вел на протяжении почти 60 лет жизни. Из дневника мы узнаем процесс написания той или иной корреспонденции – можем определить, какого числа он начал работу над статьей, а когда закончил. И иногда получается, что работа над статьей занимала одну неделю, а ее переписывание две, а то и месяц. Можно представить, какой это был тяжелый труд. Приходится удивляться, как начальник Русской Духовной Миссии, обремененный массой различных обязанностей, успевал регулярно писать достаточно большие статьи. Его писательскую «лабораторию» мы узнаем из описаний очевидцев. Почти год проживший в 1873 г. рядом с ним СИ. Пономарев вспоминал: «Переношусь мысленно в Иерусалим, вижу Вас сидящего, по обычаю, за письменным столом с потухшим самоваром, с крепким застывшим чаем, окруженного хлебом, рассыпанными деньгами, нетронутыми газетами, грудою бумаг, которую Вы частенько взъерошиваете, отчего на столе царствует невообразимый беспорядок. Вижу, что Вы обложили себя по преимуществу археологической ветошью разноязычною и без остановки царапаете на бумаге "намеки тонкие на то, чего не ведает никто"»[55 - «Портрет о. арх. Антонина, нарисованный искусным пером Степана Ивановича, вполне верен действительности, и мы в 1887–1888 годах часто по вечерам наблюдали его в этой обстановке, с той, впрочем, разницею, что забытый на самоваре чайник кипел и потоками густого чая, текущего по самовару, выводил его из забывчивости» (Дмитриевский A.A. Памяти библиографа и вдохновенного певца Святой Земли СИ. Пономарева. (По переписке его с о. архимандритом Антонином и В.Н. Хитрово) // Дмитриевский A.A. Русская Духовная Миссия в Иерусалиме. С. 579).].
Труды архимандрита Антонина – свидетельство большого литературного дара, и эта сторона его личности далеко еще не изучена. Можно только сожалеть, что о. Антонин издал не так много книг[56 - Заметки поклонника Святой Горы. Киев, 1864; Пять дней на Святой Земле и в Иерусалиме в 1857 году. М, 1866; В Румелию. СПб., 1879; Из Румелии. СПб., 1886.]. Его литературный дар, по причине чрезвычайной занятости и многосторонности натуры, не был использован в полной мере. Иные и так осуждали его, упрекая, что он, мол, вместо того, чтобы заниматься своими непосредственными обязанностями, разбрасывается, ведет «светский» образ жизни, увлекается архитектурой, нумизматикой, археологией, наблюдает по ночам за звездами. Да, он разбрасывался, он в полном смысле был тот самый русский человек, о котором Ф.М. Достоевский сказал: «широк! я бы сузил». Но если сузить, то он перестанет быть тем феноменом мировой истории, с которым имя русского человека связано.
Потому литературный талант о. архимандрита наиболее раскрылся только в двух основных жанрах – корреспонденциях из Иерусалима и церковной проповеди (он каждый год говорил слово на Голгофе, на пассии, при обношений плащаницы, и ни разу не повторился). Находить всякий раз новые аспекты и затрагивать разные струны сердца человеческого – это чрезвычайный талант. Язык Антонина удивительно богат, ярок и выразителен. В виртуозном «плетении словес» он соединяет цитаты и использует лексику из самых разных областей, языков, жанров. Игры со стилем, игра словами из разных языков, цитаты иногда лирические, а иногда иронические, обороты и тексты церковнославянские, множество народных слов, которых мы уже давно не слышим, и неологизмов, которые Антонин придумывал сам… Говоря о языке о. Антонина, мы вплотную касаемся стихии, где наиболее ярко раскрывается душа нашего автора.
Церковный автор всегда связан каноном. А Антонин всегда писал так, как чувствовал и как понимал. Впрочем, если мы даже самым скрупулезным образом подойдем к его текстам с точки зрения канонических или богословских суждений, мы не найдем никаких отклонений от учения Святой Православной Церкви. Вся внутренняя свобода, энергия самовыражения, кипение творческой натуры – все укладывается в традиции русского православного богословствования, русской православной мысли, все есть самовыражение русского православного народа.
…Человек – это его стиль. Если попытаться назвать важнейшие особенности натуры и стиля Антонина, две стихии его внутренней жизни и творческой реализации – это ирония и нежность. Он всегда насмешлив и критичен по отношению ко всем: к себе, к сослуживцам, к начальству, к Патриархам Иерусалимским, что отнюдь не означает плохого к ним отношения. Многим виделась в этом не ирония, а раздраженность. Обер-прокурор Св. Синода К..П. Победоносцев однажды сказал, что у него – по корреспонденциям Антонина из Иерусалима – сложилось мнение, что это «человек желчный»[57 - «К.П. Победоносцев… принял… <В.Н. Хитрово> "замечательно любезно, продержал около часу и подробно расспрашивал обо всем"… Весьма благосклонно Константин Петрович отнесся к… другим… планам относительно Миссии, выразив сожаление, что он лично не знает о. архимандрита Антонина и, судя по его корреспонденциям, "составил себе о нем мнение, как о желчном человеке"». Цит. по: Дмитриевский A.A. Императорское Православное Палестинское общество и его деятельность за истекшую четверть века. 1882–1907. М; СПб., 2008. С. 226.]. На Антонина часто обижались, потому что принимали иронию за неприязненность и обозленность. И, пожалуй, у архимандрита были причины обижаться на жизнь – она была сложна. Но в глубине души Антонин был вовсе не таков, у него всегда находились лирические и восторженные ноты. И оценке Победоносцева, сдержанно отрицательной, уместно противопоставить совершенно иную оценку личности Антонина – слова святителя Феофана Затворника, великого нашего подвижника, создателя Русского Добротолюбия, который в одном из писем сказал: «О. архимандрит Антонин… нежный – известен мне, как отличный человек… он же и уч»[58 - Феофан Затворник, епископ. Творения. Собрание писем. М., 1994. [Т. 4.]. Вып. VII. С. 48.].
Так глубоко разгадать Антонина мог только такой сердцеведец, каким был великий русский аскет и богослов святитель Феофан Затворник. Многие не понимали его. Потому «для внешних», как говорили святые отцы, характерна поляризация мнений и восприятий – для одних он был желчный человек, или, в лучшем случае, как сказал СИ. Пономарев, «бесподобный отец-заноза», для других – Антонин Нежный.
Время брало свое. 31 декабря 1890 г. Антонин записывает в дневнике, что год «перенял меня у своего предшественника… здоровым, далеко еще не совсем седым, не лысым, не безголосым, но глуховатым на правое ухо… Умом владею вполне без малейшего ущерба. Воля та же, но с прибавкой равнодушия и затем уступчивости, лености, бездейственности, увлечения первым попавшимся под руку предметом и духовной спячки, сопровождающей телесную дремоту. Память из рук вон плоха. Воображение подает в отставку. А сердце? Стало чем-то вроде духовной размазни. Готово пристать ко всему, что понравится»[59 - Антонин (Капустин), архимандрит. Дневник за 1890 г. // РГИА. Ф. 834. Оп. 4. Ед. хр. 1131. Л. 409.].
…На самой макушке Елеона высится 64-метровая четырехъярусная колокольня, которую в Иерусалиме называют «Русская Свеча». С площадки верхнего, четвертого, яруса ясно видна на востоке блестящая синь Мертвого моря. По преданию, одной сажени не хватило Антонину, чтобы на западе можно было увидеть Средиземное. Еще в 1886 г. архимандрит записал в дневнике: «Долго сидел там на своей высокой колокольне (только-только начинал возводиться второй ярус. – Авт.) и раздумывал о временах далеко-будущих. Роды родов будут подниматься на высоту, где я сижу, а о чем будут думать они?.. Верно, не о том, кто доставил им случай полюбоваться на целокупный образ вечно-вещей Палестины»[60 - Антонин (Капустин), архимандрит. Дневник за 1886 г. С. 116.].
Опорные столпы созданного Антонином сакрального пространства Русской Палестины четко определились по сторонам света. Кана Галилейская и Тивериада на севере, Хеврон с Дубом Мамврийским на юге, Яффа с храмом апостола Петра и гробницей праведной Тавифы на западе, Иерихон с Галгалским камнем и приютом Закхея на востоке – вот КРЕСТ, которым осенил о. Антонин Святую Землю. В средокрестии – Иерусалим с Порогом Судных Врат, с Горней по левую и Елеоном по правую руку.
Р.Б. Бутова
I
Церковная жизнь святого града
1866
Праздник Рождества Христова в Вифлееме
В нынешнем (1865) году Святая Земля имела утешение праздновать Рождество Христово вместе с своим Патриархом. Блаженнейший Кирилл (2-й сего имени и 128-й в числе Патриархов Иерусалимских)[61 - Кирилл II (в миру Константин; 1790–1877) – Патриарх Иерусалимский в 1845–1872 гг., выдающийся деятель Православного Востока. Уроженец о. Самос, Кирилл прибыл в Иерусалим в 1820 г. Вступив в Святогробское братство и пройдя все ступени иноческого послушания, был хиротонисан во епископа Севастийского (1830). Архиепископ Лиддский и патриарший наместник (1838). В 1845 г. избран Патриархом. В 1872 г. не поддержал решение Константинопольского собора объявить Болгарскую Церковь, провозгласившую автокефалию, отколовшейся от Вселенского Православия и был за это низложен с престола собственным Синодом. Умер на покое на о. Халки близ Константинополя. Архимандрит Антонин и Русская Церковь в целом, уклонившись официально от участия в каноническом конфликте, фактически поддержали Кирилла. См. принадлежащие о. Антонину некролог «Кирилл II, бывший Иерусалимский Патриарх» и статью «Еще по делу о Патриархе Иерусалимском Кирилле» (1877), публикуемые в настоящем издании.], большею частью проживающий в Константинополе, почти весь истекающий год провел во Святом Граде. Заранее еще стало известно в Иерусалиме, что на праздник Рождества Христова он сам будет служить в Вифлееме.
Наш малый Иерусалим – русский – не только был уведомлен об этом, но и некоторым образом приглашен к празднику. Около 600 поклонников и поклонниц русских с нетерпением ожидали радостного дня. Весь этот месяц был для них временем беспрерывных малых тревог. В ноябре задумано было весьма трудное – или и прямо почитавшееся невозможным – дело доставки из Яффы в Иерусалим трех русских колоколов, пожертвованных ко Гробу Господнему и уже пятый год лежавших на пристани яффской. К чести русского имени, предприятие это увенчалось полным успехом. Колокола были доставлены на свое место русскими руками. Потрудившиеся в этом деле всю жизнь с отрадой будут припоминать, как они дружным обществом в 60–70 человек, мужчин и женщин, тащили по горам Иудейским колокол во Святой Град, не видевший, конечно, еще никогда такой редкости от времен Давида и Соломона.
Этот колокол 24 числа (декабря), в 10 часов утра, возвестил Иерусалиму, что первосвященник Святого Града выезжает из города. По обычаю, толпа народа собралась в тесной улице Патриархии – провожать доброго владыку. Стук копыт 15–20 лошадей по мостовой заглушал самый звон. Патриарх, как обыкновенно, отправился с немалою свитою, в числе которой были два архиерея, несколько архимандритов, иеродиаконы и проч. К сожалению, целую неделю пред тем радовавшая нас хорошая погода в ночь под 24 число вдруг изменилась в холодную и дождливую. Довольное число из наших избыли неприятностей дурного времени, ушедши в Вифлеем еще в четверток. Мы же, пожелавшие видеть праздник во всей его полноте и целости и для сего примкнувшие к кортежу патриаршему, почти от самого Иерусалима и до Вифлеема были под дождем и пронзительным ветром. Ехали все ускоренным шагом и редко рысцой. Патриарх сидел на своей, известной всему городу, белой лошади, поддерживаемый с обеих сторон прислугой. Архиереи следовали непосредственно за ним. Впереди Его Блаженства ехал патриарший кавас[62 - Кавас – мусульманский почетный страж, облеченный низшей полицейской властью.] с поднятой, по обычаю, булавой. Еще далее впереди из толпы всадников раздавались глухие и тупые звуки какого-то кимвала или тимпана местного произведения[63 - Кимвал – древний восточный ударный музыкальный инструмент, состоящий из двух металлических тарелок, надеваемых на руки.], дававшего две переменяющиеся ноты и ударяемого под такт лошадиного шага.
Менее, чем в час, пройдено было расстояние от Иерусалима до высоты, разделяющей горизонты иерусалимский и вифлеемский и занятой монастырем святого пророка Илии[64 - Монастырь святого Илии Пророка расположен на холме по дороге из Иерусалима в Вифлеем и окружен мощными средневековыми стенами. По преданию, на этом месте отдыхал на пути к горе Хорив пророк Илия (3 Цар. 19, 4–7). В XVII в. монахи показывали паломникам отпечаток на камне, оставленный спящим пророком. Согласно позднейшей легенде, на этом месте евангельские волхвы, направляясь из Иерусалима в Вифлеем, снова увидели звезду (Мф. 2, 1). Основанный в VI в. и разрушенный землетрясением, монастырь был восстановлен византийским императором Мануилом I Комнином в 1160 г. Отреставрирован в 1647 г. Нынешний вид получил после реставрации 1976–1977 гг.]. Весь поезд остановился под стенами обители и всадники сошли с коней для кратковременного отдыха. Его Блаженство отказался войти в монастырь и с обычною ему простотою и невзыскательностью поместился в пустом придорожном малом строении, служащем, по-видимому, для корма или загона монастырского скота. Достойное священной памяти Богоприемного Вертепа помещение! Игумен монастыря, с своей (весьма немногочисленной) братией, немедленно занялись угощением путников вареньем, водкой и кофе, по местному обыкновению. Сырая погода и труд пути представляемы были угощающими в извинение раннего вкушения, или «подкрепления» по отзыву некоторых угощаемых, в день, определенный для строгого воздержания с утра до вечера[65 - Сам Патриарх не коснулся ни до чего. Меня уверили, что он не пьет ни водки, ни вина, ни чаю, ни – даже – кофе, и пользуется зато цветущим здоровьем, несмотря на свою глубокую старость, отнявшую у него все до одного зубы. (Здесь и далее примеч. о. Антонина).].
Во время угощения подъехал из города и наш архимандрит[66 - В корреспонденциях из Иерусалима, анонимных или подписанных псевдонимами, архимандрит Антонин говорит о себе в третьем лице, часто от имени вымышленного русского паломника.] в сопровождении каваса с булавою. Затем прибыла депутация старшин вифлеемских для поднесения поздравления Патриарху. Уже минут 20 длился отдых. Мне сказали, что поджидают нашего консула[67 - Карцов Андрей Николаевич (1835–1906) – русский дипломат. По окончании Императорского Александровского лицея поступил на службу в Азиатский департамент МИД (1856). Консул в Иерусалиме (1862–1867), генконсул на о. Корфу (1867–1875), дипломатический агент в Сербии (1875–1877), генеральный консул в Париже (1880–1903).], в первый раз еще принимающего официальное участие в Вифлеемском празднестве, по-видимому, весьма ценимое Его Блаженством; вопреки своей нелюбви к внешним украшениям, он имел на себе тогда орденскую звезду св. Александра Невского. Напрасно также ожидали, что и небо, может быть, прояснится к полудню. Ветер усиливался и, врываясь в бездверный приют гостей, поднимал сбитую на полу солому, грозя ею застлать глаза искавшим защиты от него. Наконец, Патриарх сказал: «как бы не запоздать нам», и пошел к своему сивке. Все последовали его примеру. Тем же порядком поехали далее. Депутация увеличила поезд. У памятника Рахили[68 - Гробница Рахили, жены праотца Иакова (Быт. 35, 19–20), находится на пути из Иерусалима в Вифлеем. В мусульманский период над гробницей был воздвигнут мавзолей, перестроенный в 1841 г. на средства известного английского благотворителя Палестины М. Монтефиоре.] нагнал нас и ожидаемый наш г. консул с драгоманом[69 - Драгоман (фр. dragoman) – переводчик при дипломатических представительствах и консульствах в странах Востока. Драгоманом русского консульства в Иерусалиме был в то время православный араб, турецкий подданный Михаил Осипович Шейх-Ашири, активно содействовавший первым русским приобретениям в Иерусалиме.] и двумя кавасами. Было и еще несколько лиц, приставших к поезду, так что весь он растянулся более, нежели на 1/2 версты и представлял бы из себя нечто действительно торжественное, если бы не жестокая непогода, заставлявшая забыть не только о великолепии, но даже и о простом порядке.
От монастыря пророческого дорога идет косогором, сначала опускаясь, а потом поднимаясь к высям Вифлеема, стоящего почти на одном уровне с монастырем. Вся дорога проложена по камню и была скользка и грязна теперь от лившего столько времени дождя. Вифлеем еще скрывался за горою, но звон колоколов долетал уже из него до нас и веселил сердце. Наконец, мы достигли высоты, с которой открылся нам и пророчественный дом хлеба небесного[70 - Вифлеем (др. – евр. Бет-Лехем) означает в буквальном переводе дом хлеба'. Христианское переосмысление названия города, которое имеет в виду о. Антонин, восходит к словам Спасителя о Себе: «Я есмь хлеб жизни» (Ин. 6, 35), «Я есмь хлеб сшедший с небес» (Ин. 6, 41), «Я хлеб живый, сшедший с небес» (Ин. 6, 51).], едва, впрочем, различаемого сквозь густой дождь. Мы спустились в единственную улицу его, узкую, кривую и весьма неровную. В дверях и окнах нас приветствовали то криком, то смехом, то немым дивлением кучки детей, за непогодою, вероятно, оставшихся дома, а может быть, и не принадлежащих к Православной Церкви, имеющей и здесь соперничествующую себе пропаганду римскую. Улица окончилась, и мы выехали на большую площадь, прямо в лице древнейшему и величайшему в Палестине христианскому храму[71 - Все древнейшие храмы Палестины, включая храм Гроба Господня, были разрушены персидским нашествием 613 г. и затем неоднократно восстанавливались и перестраивались. Не пострадал лишь храм Рождества Христова в Вифлееме, полностью сохранивший архитектуру времен Юстиниана (сер. VI в.).]. Толпа народа была здесь непроходимая. Пред самым храмом стояли в два ряда солдаты[72 - Честь эта стоила Патриархии «многих баранов».], образуя собой дорогу к нему. Не доезжая до них, все сошли с лошадей и направились к низкой и узкой дверце западной стены храма, приобретшей такую громкую и всесветную известность по вопросу, возбудившему последнюю Восточную войну[73 - Имеется в виду Крымская война 1853–1856 гг., непосредственным поводом к которой стал конфликт по вопросу о конфессиональной принадлежности святых мест в Вифлееме – в частности, о ключах к дверям базилики Рождества Христова.]. Пролезши сквозь нее, мы очутились в темном притворе, из которого другою, большею, дверью вступили в так называемую «колоннаду», т. е. западную половину древней базилики, уже во время нашего древнейшего паломника Даниила отделявшуюся, как видно, стеной от восточной половины, или точнее – третьей части всего здания[74 - В XX в. поперечная стена, искусственно отделявшая предалтарную часть базилики («кафоликон») от «колоннады», была разобрана, что позволило восстановить единое литургическое пространство храма.].
При вступлении во храм Его Блаженство облачился в патриаршую мантию (фиолетовую с парчовыми скрижалями и источниками из широкого золотого галуна) и с пением вышел чрез третьи двери в перекрестную часть храма, собственно называемую теперь церковью, и, благословив здесь народ, стал на свою кафедру у правого столба солеи, поставив рядом с собой и нашего консула. Против него на левой стороне, также у столба, занял место его второй наместник, митрополит Газский[75 - Прокопий, митрополит Газский, впоследствии, в 1873–1875 гг., Патриарх Иерусалимский.]. Третий архиерей ушел в алтарь.
Немедленно началось служение часов. Патриарх, по обычаю, сам начал чтение первого часа и сам же, в конце всякого часа, читал положенные молитвы. Псалмы читались скоро, но тропари петы были с нарочитым тщанием и длились в сложности не менее 20 минут. Первый из них пел сам Патриарх. Евангелие первого часа прочитано было также Патриархом с его кафедры. По окончании его Патриарх кадил всю церковь и Святой Вертеп. На третьем часе, по предложению Его Блаженства, Евангелие читал наш архимандрит по-славянски, стоя в царских дверях лицом к народу, как это делается у нас в пасхальную вечерню, и также, по прочтении, кадил всю церковь и Святой Вертеп. На шестом часе читал Евангелие Преосвященный Фаворский Агапий[76 - Агапий, митрополит Фаворский.] по-гречески, стоя также в царских вратах и накинув на себя один омофор. Каждение вместо него производил один из священников. На девятом часе читал Евангелие по-арабски чередный священник. В конце часов один из иеродиаконов говорил проповедь, длившуюся около 1/4 часа.
Вслед за богослужением часов началась вечерня. Служащим был один из священников. Патриарх сам читал предначинательный псалом[77 - Так называется псалом 103, которым начинается вечерняя служба и всенощное бдение.], продолжая стоять на своей кафедре. Во время пения стихир вечерних (на Господи воззвах)[78 - Стихира (греч. 'многостишие') – краткое песнопение (вид тропаря), поется на стих псалма. По месту, занимаемому в богослужении, различаются стихиры на Господи воззвах, поющиеся на вечерне; на стиховне, перед которыми читается стих из Святого Писания; на хвалитех – на псалмы 148, 149 и 150 (поются на утрени перед Великим славословием). Бывают также стихиры на литии и стихиры евангельские.] начали выходить из алтаря северной дверью священники, имевшие принять участие во входе, для принятия патриаршего благословения на облачение.
Первый вышел наш о. архимандрит в сопровождении двух диаконов[79 - Уже делавший эту церемонию перед тем, как нужно было читать Евангелие на часах.]. Дело происходит так: берущий благословение выходит и становится на средине солеи, по линии патриаршей и наместничей кафедр. Положив земной поклон пред алтарем, обращается к патриаршей кафедре и делает такой же поклон Патриарху, затем подходит к Патриарху, целует его руку и, отступивши мало, вторично кланяется ему в землю и отправляется в алтарь южной дверью. Священники выходили попарно. Треть или четверть их были арабы, вместо камилавок имевшие на голове своей чалмы черного цвета. Особенно один из них обращал на себя внимание всех, черный, высокого роста, из заиорданского селения Салт, в национальной одежде бедуинов и едва-едва не совершенно босой. На входе шли старшие вперед и становились полукругом, первый у самой патриаршей кафедры с левой стороны, а последний почти уже у иконостаса. Архидиакон стал с Евангелием не к алтарю лицом, а к Патриарху. После возглашения: Премудрость, прости, Его Блаженство первый начал петь: Свете тихий… Престранное пение это, к которому нет никакой возможности подладиться тому, кто не хочет или не умеет петь в общий унисон, продолжалось 10 минут. На словах: Достоит ecu… священники делали легкий поклон Патриарху и уходили в алтарь, но не разоблачались там, в ожидании имевшей наступить вскорости литии[80 - Лития – здесь часть всенощного бдения, которая начинается словами Исполним вечернюю молитву нашу Господеви.].
Паремии[81 - Паремия (греч. ???????? 'притча') – чтения из Ветхого или Нового Завета, произносимые на вечернем богослужении (главным образом, накануне праздников), раскрывающие смысл праздника. Число паремий в различные праздники неодинаково: большей частью их три, накануне Рождества Христова – восемь.] были прочитаны скорее, чем это делается у нас. Их читают, как бы рассказывая, без малейшей интонации или растяжки голоса. Тотчас по окончании их начали петь славник[82 - Славник – стих, перед которым поется славословие: слава Отцу и Сыну и Святому Духу.] литийный: Веселися Иерусалиме… и прежним порядком стали выходить из алтаря, прямо из Царских врат, священники, становясь по-прежнему полукругом и имея в средине столик с хлебами, коих было более 10 на самом блюде, и кроме того еще большая корзина с ними стояла позади столика. Хлебы большие, плоские, имеющие каждый на верхней стороне своей рельефное изображение Рождества Христова. По окончании пения стихиры Патриарх прочитал: Ныне отпущаеши. За возгласом: Яко Твое есть царство… следовало однократное пение тропаря: Рождество Твое… причем служащий священник крестообразно, тоже однажды, кадил хлебы. Затем архидиакон снял стоявший на верхнем хлебе серебряный, искусной работы, в виде деревца с плодами (чашечками для вина и елея и пр.), подсвечник, и стал с ним за столик лицом к Патриарху, а служащий священник взял в обе руки верхний хлеб и, подняв его, держал, обратившись лицом к алтарю. Патриарх с кафедры своей прочел молитву благословения. На словах: Яко Ты ecu благословляли… священник сделал держимым им хлебом крест над прочими хлебами, и затем поднес его к Патриарху, который, облобызав изображение Рождества Христова, передал хлеб нашему консулу. Священники вошли в алтарь, а народ бросился к патриаршей кафедре за другими хлебами, которые Его Блаженство раздавал целыми. По обычаю, самые ревностные в этом деле были мы, русские, в особенности же наши поклонницы. Они так натиснули на кафедру и на самого раздавателя крупиц трапезы церковной, что сломали его дорогой посох (патериссу). Огорчившись этим, Блаженнейший перестал раздавать хлебы и несколько времени, видимо, был не в духе. Взамен сломанного, ему принесли из ризницы другой посох простой работы. Между тем, после малой ектений, стали петь Трисвятое, и пошла своим порядком литургия Василия Великого, продолжавшаяся около часа.
Во время вечернего богослужения многократно перестававший и возобновлявшийся дождь не обещал и на самый праздник хорошей погоды. Вышед из церкви, народ укрывался от непогоды на галереях монастыря, не вмещаясь в странноприимных кельях его. Трудная и беспокойная ночь ожидала стольких пришельцев, не имевших ни чем утолить голод, ни где приклонить голову! Усердия игумена и немалой прислуги обители едва ставало на то, чтобы удовлетворить нуждам наиболее почетных гостей. В такую сырую погоду и при такой усталости чашка чаю была бы неоцененным утешением, и многие из «товарок» наших с глубоким жалением воспоминали свой приютский чай; но не до чаю было в такую позднюю пору и в такое ненастье, когда нельзя было найти и хлеба; кто мог, утешал себя мыслью, что в Вифлееме не только нам, но и Сыну Божию не нашлось более удобного места, кроме Вертепа. Счастием несравненным можно уже было считать и то, что мы несем тесноту у самого сего Вертепа, и, без сомнения, до конца жизни своей будем с умилением вспоминать эту «рождественскую ночь». Благодарение Богу и за то, что нам позволено было сидеть ночью в самой церкви и даже в самом Священном Вертепе. Чего-то не передумаешь на таком избранном ночлеге, и каких и как и о ком не вознесешь молитв к почившему здесь некогда Чаянию языков[83 - «Чаяние языков» – так называет Христа в своем пророчестве праотец Иаков согласно греческому и церковнославянскому переводам Библии (Быт. 49, 10). В русском синодальном переводе, опирающемся на еврейский масоретский текст, этот образ отсутствует. Но он сохранился в богослужебных текстах. «Прийде бо Чаяние языков» – поется в первой стихире на литии повечерия Рождества Христова. Слова из этой стихиры, принадлежащей перу знаменитого Иоанна Дамаскина, и вспоминает в вифлеемском храме о. Антонин.]!
В 6 часов по восточному счету, т. е. в 7 часов от захождения солнца и, следовательно, около полуночи, колокол церковный благовествовал Вифлеему час утреннего славословия. Храм был освещен множеством разноцветных лампадок, развешенных гирляндами от стены до стены и производивших чудное впечатление на глаз и на сердце. Подобно вчерашней, происходила встреча Патриарха. Благословив народ, Его Блаженство стал на свою кафедру, а равно и его наместник занял свое место. Служба началась полунощницей[84 - Полунощница – церковная служба, совершаемая в полночь или в любой час до утра. Бывает вседневная, субботняя и воскресная. В чин вседневной входят: благословение, начало обычное, псалмы 50 и 118, Символ веры, Отче наш, пение тропарей, посвященных Второму пришествию, отпустительные молитвы; псалмы 129, 133, Отче наш, тропари, отпуст, ектения. Субботняя полунощница отличается тропарями; вместо псалма 118 читается 9-я кафизма. Воскресная полунощница состоит только из первой части, отличается ипакоями вместо тропарей, каноном вместо псалма 118, молитвой Троице – вместо Символа веры.]. После 50-го псалма долго происходило распевание стихир на литии и на стиховне, оставленных вчера на вечернем благословении хлебов. За ними следовали трисвятое, тропарь праздника и отпуст по уставу полунощницы. Видя, что вслед за тем начинается утреня, я спросил одного, говорившего по-русски, грека: Когда же будет повечерие[85 - Повечерие – повседневная церковная служба, совершаемая вечером. Повечерие бывает малое и великое. Малое совершается во все дни, кроме Великого поста и праздников Рождества Христова и Богоявления, когда совершается великое. В чин великого повечерия, состоящего из трех частей, входят: (1-я часть) псалом 69, канон (в первые четыре дня Великого поста – Великий канон, написанный Андреем Критским), псалмы 4, 6, 12, 24, 30, 90, пение С нами Бог. (Ис. 8: 8—18; 9, 27), тропари, Символ веры; (2-я часть) псалмы 50, 101, молитва Манассии (2 Пар.), Отче наш, тропари; (3-я часть) псалмы 69, 142, великое славословие, Отче наш, канон, в Великий пост – молитва Ефрема Сирина, отпуст и сугубая ектения; в конце каждой части читаются отпусти-тельные молитвы.]? На это он отвечал не без иронии, как казалось: Когда повечерие, то значит после вечерни. Я дерзнул заметить: Зачем же литию пели на полунощнице, тогда как благословение хлебов было на вечерне? Мне отвечали, что благословение хлебов само по себе, а лития сама по себе.
Утреня[86 - Утреня – церковное богослужение, совершаемое утром или вечером. Утреня бывает вседневной, праздничной и пасхальной. Чин вседневной утрени включает в себя: благословение, начало обычное, псалмы 19 и 20, тропари, каждение храма, ектению, шестопсалмие, великую ектению, тропари, кафизмы и седальны, псалом 50, каноны, стихиры на хвалитех, великое славословие, ектению, стихиры на стиховны, молитву Отче наш, тропарь, отпуст. Праздничная утреня дополняется пением полиелея (после кафизм и седальнов), а в воскресения также пением благословенных, ипакоев и антифонов, прокимнов и чтением Евангелия, после которого поется воскресная песнь Воскресение Христово видевше. Праздничная утреня, соединяемая с Великой вечерней и первым часом, составляет Всенощное бдение.] началась чтением «царских» псалмов с ектенией, по уставу ежедневной службы[87 - Царские псалмы – так называются псалмы, посвященные теме царства и благословения Божия царю и царской власти. К их числу относят Пс. 2, 19, 20, 45, 71, 109, 131, 143. На полиелейной службе, описываемой о. Антонином, перед шестопсалмием читаются два царских псалма – 19-й и 20-й.]. Шестопсалмие читал сам Патриарх. Чтение кафизм было непрерывное, разделяемое на Славы, в число которых включены были и псалмы полиелея. Затем следовало протяжное пение седалъных, длившееся опять не малое время. Во время сего пения, снова все священники выходили попарно из алтаря северной дверью принимать благословение у Патриарха на участие в церемонии полиелея, составляющей самую торжественную часть всего праздничного богослужения. За священниками, точно таким же порядком, взяли благословение у Его Блаженства и оба архиерея, делая ему низкий (но не в землю) поклон и целуя его руку. По окончании этого поклонения и сам Патриарх сошел с своей кафедры и, вошед Царскими вратами в алтарь, облачился в полную архиерейскую одежду. Три архиерея, до 20 священников и 7 или 8 иеродиаконов, все с зажженными свечами, окружили Св<ятой> Престол в ожидании окончания седалъных. Когда пение в церкви умолкло, первый сам Патриарх начал петь умиленным голосом, и ему немедленно стали вторить в алтаре и церкви седален по полиелеи: Приидите, видим, вернии, где родися Христос… Я позавидовал в эту все-торжественную минуту всякому греку, которого пение на родном языке слов, имеющих такой разительный смысл, должно было приводить в совершенный восторг. Поя, выходили все свещеносцы из Царских врат попарно и медленно направлялись к южному спуску в Богоприемный Вертеп. У самого входа в священную пещеру пропели: слава и ныне, и идя по ступеням пещеры, еще раз возглашали: Приидите, видим и пр.
О, как хотелось, чтобы это вторичное пение седалъна, так отлично приспособленного ко дню и месту, было на славянском языке! Неизъяснимо трогательно было, в самом деле, внимать словам священной песни и подходить к месту, идеже родися Христос. Вертеп одет был по стенам (временно) шелковой желтой с синими крестами материей русского изделия и, вероятно, жертвования, а самое место Рождества завешено было белым флером, сквозь который таинственно разливался свет многих лампад, и слегка очертывалась, не менее оной дверцы знаменитая, звезда с латинской надписью[88 - Место рождения Спасителя в Вифлеемском Вертепе отмечено установленной в 1718 г. серебряной звездой с латинской надписью: Hic de Virgine Mariae Iesus Christus natus est ('Здесь от Девы Марии родился Христос'). В период вифлеемского кризиса, предшествовавшего Крымской войне, звезда сделалась «не менее знаменитой», чем входная дверь в храм, благодаря тому, что была похищена. Католики обвиняли греков в краже звезды, греки католиков – в провокации. После долгих бесплодных разбирательств султан в 1852 г. повелел восстановить звезду.]. Патриарх с архиереями стали у самой ниши Рождества, лицом к народу. Перед ними полукругом расстановились диаконы. Большая часть священников, по тесноте места, вышла северным сходом Вертепа наверх в церковь. Певцы пели степенны 4-го гласа. Затем Патриарх прочел положенное по уставу Евангелие, обратившись по-прежнему лицом на запад. Не нужно говорить, как это евангельское повествование, что мое на самом месте события, в самый день и, может быть, час его, должно было действовать на сердце христианина-слышателя, и, прибавим опять, – разуметеля слов Евангелиста. Что делать? На земле нет одного общего языка, и неизбежно в подобных случаях одному кому-нибудь только внимать, а другому – внимать и понимать.
По прочтении Евангелия, певцы пели: Всяческая днесь…, а Патриарх приложился к месту рождения Христова, обозначенному звездой, пригласив сделать то же и нашего консула. Никто другой не удостоился сей чести. Затем архидиакон возгласил ектению: Спаси, Боже, люди Твоя, к которой потом присоединены были и другие прошения из последования литии. Особенно вознесены были одним из иеродиаконов (вчерашним проповедником) ко Господу Богу моления на славянском языке – о Государе Императоре[89 - Александр II Николаевич (17.04.1818—1.03.1881) – император (1855–1881).], Государыне Императрице[90 - Мария Александровна (урожденная принцесса Гессенская; 27.07.1824—22.05.1880) – императрица, супруга императора Александра II, покровительница Русской Палестины (см. статью о. Антонина о ее кончине в настоящем сборнике).] и Государе Наследнике[91 - Александр III Александрович (26.02.1845-20.10.1894) – император (1881–1894).]. По особенному приказанию Его Блаженства, к ним присовокуплены были еще два отдельные прошения о великом князе Константине Николаевиче[92 - Константин Николаевич (9.09.1827—13.01.1892) – великий князь, сын императора Николая I, выдающийся государственный и военно-морской деятель. Назначенный еще в детском возрасте генерал-адмиралом, всю жизнь посвятил русскому военному флоту и его преобразованию. В 1845 г., будучи командиром парового фрегата «Бессарабия» и находясь в плавании на Средиземном море, совершил паломничество на Святую Гору Афон. В 1852 г. назначен товарищем (заместителем) начальника Главного морского штаба, в 1855 г. – управляющим флотом и Морским министерством (на правах министра). В 1859 г., в ходе большого плавания с посещением Палермо, Мессины, Неаполя, Пирея, Яффы, Бейрута, совершил, с супругой великой княгиней Александрой Иосифовной и сыном Николаем, паломничество в Иерусалим и Святую Землю. По возвращении в Россию назначен председателем Палестинского Комитета, руководившего возведением Русских Построек в Иерусалиме. Инициатор и активный участник реформ Александра II. В 1860 г. – председатель Главного комитета по крестьянскому делу, в 1861–1881 гг. – председатель Главного комитета по устройству сельского состояния.В 1862–1863 гг. – наместник в Царстве Польском. В 1865–1881 гг. – председатель Государственного совета.] и о великом князе Михаиле Николаевиче[93 - Михаил Николаевич (13.10.1832—5.12.1909) – великий князь, сын императора Николая I. Выдающийся государственный и военный деятель. Генерал-фельдмаршал. Участник Крымской войны и обороны Севастополя (1854–1855). С 1856 г. – генерал-фельдцейхмейстер, с 1860 г. – главный начальник военно-учебных заведений. В 1863 г. назначен кавказским наместником и командующим (с 1864 г. главнокомандующим) Кавказской армией. Участник Русско-турецкой войны 1877–1878 гг., руководил разгромом турок в сражении на Аладжинских высотах и взятием Карса. С 1881 г. – председатель Государственного совета (с 1905 г. – почетный председатель).]. Затем такие же прошения, но уже на греческом языке, возглашены были о рабах Божиих поклонниках: Андрее (нашем консуле)[94 - Карцов Андрей Николаевич – см. коммент. 6.], Николае (нашем посланнике в Константинополе)[95 - Игнатьев Николай Павлович (17.01.1832—20.06.1908) – граф, выдающийся государственный деятель и дипломат. В 1856 г. назначен военным агентом (атташе) в Лондоне. В 1857 г. совершил поездку по Ближнему Востоку (в том числе по Сирии и Палестине). В 1859 г. назначен уполномоченным в Китай, где подписал год спустя знаменитый Пекинский договор, впервые определивший русско-китайские границы. В 1861–1864 гг. директор Азиатского департамента МИД, с 1864 г. чрезвычайный посланник и полномочный министр, в 1867–1876 гг. чрезвычайный и полномочный посол в Константинополе. С 1877 г. член Государственного совета. В 1881–1882 гг. министр внутренних дел.] и иеромонахе Антонине (нашем архимандрите здешнем[96 - Архимандрит Антонин подчеркивает, что греческое духовенство при возглашении ектеньи нарочито понизило его сан.]). Потом еще несколько избранных имен помянуты были отдельными прошениями.
Наконец последовало общее прошение о милости, жизни и пр. рабов Божиих. При сем все диаконы в одно и то же время начали читать – каждый свой, мелко исписанный, лист имен. За ними и все присутствовавшие также произносили тихомолком имена своих близких. Гул сего поминовения также имел в себе нечто весьма торжественное. Довольный тем, что был одним из поминающих, я однако же жалел о том, что не мог слышать сего молитвенного гудения, износящегося из-под земли, в самом храме. Пусть будет это минута, в которую Бог Слово в первый раз приклонил так близко ухо свое к мольбам человеческим, Сам быв плоть, Сам слух и язык, по всему уподобився братии, искушен быв, да может и искушаемым помощи! Полиелей заключился обыкновенным возгласом: милостью и щедротами… и все стали выходить северной лестницей в храм с пением: Христос рождается, славите[97 - А в Вертепе тотчас же началась литургия, совершенная тремя священниками: греческим, арабским и русским. Апостол и Евангелие читаны были на трех языках. Немало было и причастников. От чрезмерной духоты служба шла скоро.]
Поднявшись наверх, начали троекратное обхождение всего храма через боковые двери поперечной стены и через галереи колоннады. Впереди шли с большим крестом и рипидами[98 - Рипиды – прикрепленные к длинным рукояткам металлические круги (как правило) с изображением херувимов, литургическая принадлежность архиерейской службы.] (прекрасное русское пожертвование) дети, одетые в стихарики с перекрещенным орарем[99 - Богослужебное одеяние, присвоенное в Православной Церкви иподиаконам – младшим церковнослужителям при архиерейском служении.]. За ними – кучка певцов-арабов, потом длинный ряд священников, шедших попарно. Потом певцы-греки. За ними – диаконы, за диаконами архиереи и, наконец, сам Патриарх. Пока совершали троекратное обхождение, пение канона достигло кондака 6-й песни. Оба хора пели в один и тот же тон, одними и теми же нотами, и настолько имели расстояния между собою, что разноголосицы не было. А она неизбежно была бы, если бы, кроме греков и арабов, еще запели мы своим отдельным хором, – чего весьма многим из наших от всей души желалось. Прошедши в третий раз северную галерею колоннады, процессия не направилась к южной, чтобы ею возвратиться в церковь, а пошла срединою храма. Достигнув средоточного места ее, означенного в помосте особенным мраморным украшением, Патриарх остановился, и еще раз возглашена была по-славянски сугубая ектения о Царствующем Доме России, всех благодетелях и посетителях вифлеемской святыни и всех, участвующих в нарочитом сем празднестве. Затем, продолжая идти к средней двери поперечной стены, пели великий прокимен: Кто Бог велий, яко Бог наш. По уставу, его должно было петь сегодня вечером, если бы праздник не случился в субботу. Теперь же место ему было на вчерашней вечерне. Не знаю, вследствие чего он пет был на утрени и притом во время канона. Возвратившись в церковь, духовенство вошло в алтарь и разоблачилось там.
