Латая старые шрамы

скачать книгу бесплатно

– Значит, отнесешь в управление. Где-то же там бедняжка обретается. Надеюсь, ты ее не в камере держишь?

И Рута обожгла меня недоверчивым взглядом.

– Нет, – отрезал я и подумал, что жизнь ветерана теперь определенно осложнится ежедневными вопросами о судьбе несчастной пленницы.

– Глядишь, и сам поешь, а то знаю я тебя, – продолжала ворчать хозяйка, провожая меня до двери.

Виттор постарался спрятать ухмылку и наклонился почесать зевающую Айну за ухом. Я поспешил распрощаться и, только выйдя на заснеженное крыльцо, перевел дух. Страшно представить, что Рута вот так вот ежедневно промывает мужу мозги. Нет, пожалуй, даже вкусный ужин не стоит подобных страданий, меня лично общество собаки куда больше устраивает. Скорее бы прошел назначенный Дорсаном срок, и я снова в полной мере ощутил собственную свободу.

До дома добрался быстро. Поначалу думал возвратиться в лабораторию, однако головная боль, отступившая после Витторова «лекарства», быстро вернулась. Еще и за компанию со слабостью и тошнотой. Раньше меня удивляло, что мои незаживающие шрамы отзываются в теле подобным образом, пока доктор Орфин не объяснил про токсин. Ингирская плетка – Хлыст Мантикоры, – прошедшаяся по моему телу, занесла в организм особый яд, не дающий человеческому телу регенерировать повреждения. Лекарства лишь временно обращают процесс, но никогда полностью не излечивают. Расползающиеся по новой раны травят тело, и конца тому не предвидится. Порой мне кажется, что болезнь прогрессирует, а иногда ход ее, наоборот, замедляется, давая призрачную надежду. И тем горше очередное разочарование. Лекарство от моих мучений существует, но находится по ту сторону Перехода, в Эвре, а стало быть, думать о том напрасно. Даже ради собственного блага я никогда не нарушу закон и не скачусь до постыдной контрабанды с Хамелеонами.

Я в раздражении потянул заскрипевшую створку ворот и повел в поводу лошадь по заметенной тропинке вдоль стены на задний двор. Айна по дороге меня бросила, убежав в сад по каким-то своим собачьим делам, а я задержался в стойле, расседлывая кобылу и щедро насыпая ей овса. И только выйдя на улицу, осознал, что же не давало мне покоя с момента приезда в собственный особняк. Где-то далеко, почти на краю слышимости, звучала музыка. Фортепиано.

Я непонимающе нахмурился, почувствовал, как резануло раны на лице, а потом ощутил, как неистово забилось сердце. Нейа любила играть…

Воспоминания накатили, ломая возводимую годами защиту. То ли оттого, что я чувствовал себя больным и слабым, то ли Рута своими разговорами посодействовала. А может, это повлияла музыка, которой никак не должно было быть в этом месте. Перед глазами встала давно забытая картина. Тонкая девичья шея, смоляные волосы забраны в высокую прическу, на узкие плечи наброшена синяя муаровая накидка. Прядь волос, небрежно забранная за ухо, мешается с тонкой подвеской капельки-серьги, а я с трудом сдерживаю себя, чтобы не прижаться поцелуем к молочной коже. Из-под быстрых пальцев, скользящих по черно-белым клавишам, струится нежная мелодия, и я точно знаю, что Нейа чувствует мой взгляд и улыбается.

Я скрипнул зубами и приказал воспоминаниям убраться из моей головы. Не будь дураком, ингирвайзер, что было – быльем поросло. И вообще, большой вопрос: было ли? Угораздило же тебя по глупости принять за правду собственные иллюзии.

Заметенная снегом коряга попалась под ноги – я и не заметил, когда успел сойти с тропы, – и я с трудом удержал равновесие. Тихо ругнулся, поправил чуть не выпавшую из рук поклажу и хмыкнул. Музыка исчезла. Интересно, это кто-то из соседей нашел себе новое увлечение или все же больная голова сыграла со мной злую шутку?

Устало пробрался к крыльцу. Вытряхивая снег из сапог, посвистал собаку, но та, очевидно, убежала далеко. Ладно, вернется – полает. Подхватил с перил корзину и, толкнув дверь плечом, ввалился в темный холл. Настороженно прислушался. Было тихо, и я подумал, что гостья скорее всего завалилась спать. Вот и славно, оставлю поклажу под дверью и тоже пойду лягу.

Я сбросил пальто и, стараясь не шуметь, отправился наверх. Странно, но дверь в комнату дамочки была приоткрыта, и я, с опаской сунув туда нос, понял, что свидетельницы в спальне нет. Надеюсь, у аньи все же хватило благоразумия не выходить из дому. А может, она вообще сбежала?

Я вошел внутрь, задумчиво вытащил из корзины свертки с вещами, бросил на кровать. Поставил на стол глиняный горшок, еще хранивший тепло Рутиного дома, и вздрогнул. Музыка, громко и ясно, зазвучала снова. Мелодия определенно доносилась с первого этажа и вблизи, откровенно говоря, растеряла всю свою чарующую загадочность. Старое фортепиано было расстроено, да еще довольно громко, в такт музыке, поскрипывала педаль.

Я с шумом втянул в себя воздух и ринулся на звук. Эта идиотка что, совершенно не соображает, что делает? Она бы еще на подоконнике чечетку сплясала!

Пролетая смежную комнату, краем глаза отметил, что куда-то делась старая занавеска, а на кресле появились две подушки-думки. Шикарно. Еще пара дней, и я не узнаю собственный дом. Я появился в столовой как раз в тот момент, когда мелодия достигла кульминации, и от души шарахнул дверью – так, что стекла задребезжали. Сидящая за инструментом женщина дернулась, обернулась, а я сурово воззрился в испуганные малахитовые очи:

– Какого дохлого шакала здесь происходит?!

Девица попыталась сжечь меня взглядом и высокомерно протянула:

– Не могли бы вы не выражаться в моем присутствии?

Это я-то выражаюсь? Да я, можно сказать, вежлив, точно в ратуше на приеме. Слышала бы она, как я провинившихся дозорных крою… Я прищурился и ядовито-вежливо протянул:

– Достопочтенной анье совершенно случайно не приходит в голову, что ее игру могут услышать на улице? А поскольку хозяин этого дома не имеет к музыке ни малейшего отношения, уважаемая свидетельница может привлечь к себе ненужное внимание.

– Что за глупости? Это всего лишь фортепиано. Уверена, играй здесь целый оркестр, и его не было бы слышно снаружи.

Глупая курица! Уверена она. Взять бы за шкирку и купнуть в сугробе под окошком. А потом сыграть что-нибудь бравурное, пока выбирается – пусть послушает. Жалко только, я в музыке не силен.

– Получается, я обладаю поистине уникальным слухом. Потому что даже у коновязи умудрился различить, как вы играете.

Я прошел в глубь помещения и с подозрением огляделся. Ну вот, так и думал. Чехлы, все эти годы закрывавшие диван и стулья, исчезли, а на столе откуда-то появилась салфеточка. Кружевная. За что?!

На мое заявление строптивая дамочка лишь закатила глаза и презрительно фыркнула. Я поневоле сжал кулаки, подумал, что свидетельницу в детстве явно мало пороли, и поинтересовался сквозь зубы:

– И, кстати, кто вам позволил распоряжаться в моем доме? Откуда вы вообще откопали вот эту, – я брезгливо поднял кончиками пальцев салфетку, – гадость?

– Прелесть, – поправила она. – Так стало намного уютнее. Не находите?

И пока я багровел и выискивал уничижительный ответ, опередила:

– Не благодарите.

С милым выражением на красивом личике анья повернулась к фортепиано и вознамерилась продолжить игру.

Кажется, в этот момент я примерно понял, как видит мир разъяренный бык. Всяко красного вокруг изрядно прибавилось. Так до сих пор и не прекратившаяся головная боль дернула виски, точно туда кто гвозди вбил, а я в бешенстве отшвырнул кусок кружева. Подлетел к девице, смахнул с пюпитра пожелтевшие ноты, оставшиеся от старого хозяина, и со всей дури захлопнул крышку. Внутренний голос запоздало шепнул, что сломанные пальцы кузины Дорсана – это не иначе как конец моей служебной карьеры. Впрочем, делать что-то было поздно, и только быстрая реакция дамочки спасла ей руки.

Она пораженно подняла на меня ставшие круглыми глаза, побледнела и, заикаясь, выдавила:

– Вы… вы… мужлан!

Вскочила с банкетки и, подхватив изумрудные юбки, вылетела из столовой, чем-то напомнив мне большую яркую бабочку. М-да. Чувствую, скучать ближайшие дни точно не придется. А потом я глухо застонал и чуть не прокусил губу, чувствуя, как позвоночник сам по себе принялся завязываться в узел. Похоже, без обезболивающего сегодня не обойтись.

Глава 5

Роксана

Гад! Козел! Деспот! Тиран!

Это нельзя. То нельзя. Туда не ходи. То не трогай. И шагу в сторону не даст ступить. А я еще, как дура, весь день убиралась. Комнату свою в порядок привела. И столовую большую. Пыль вытрясла, проветрила. Даже камин сама запалила! А он, вместо благодарности, лишь отчитал!

Грубиян невоспитанный!

Да как он вообще посмел на меня голос повысить?! Я же женщина. Ни один мужчина не имеет права со мной так обращаться! Вот приедет Рилл… И что я сделаю? Стану ябедничать ему, словно девчонка малолетняя? Пфф… Нет уж! Надо предпринять что-то посерьезнее. Придумать, как поставить этого наглеца на место. Ему это с рук так просто не сойдет!

Я скрипнула зубами и решительно схватилась за перила. Буквально взлетела вверх по лестнице и, преодолев небольшой коридор, вбежала в свою комнату. С размаху хлопнула дверью, вымещая на ней накопившуюся злобу.

Пожалуй, никому прежде еще не удавалось настолько меня разозлить. Безумно хотелось разорвать что-нибудь, швырнуть в стену подушкой, а лучше вазой. Или разбить вдребезги дорогой сервиз. Интересно, у господина ингирвайзера имеется сервиз?!

Сознание тут же услужливо подбросило картинку, как капитан Фрей попивает чаек из тонкой фарфоровой чашечки, и рвущийся из горла рык сменился истерическим хохотом. Я с ходу плюхнулась на постель и только в этот момент заметила два аккуратных свертка на краю кровати. А следом за вещами – и глиняный горшочек на низеньком прикроватном столике.

Мысли мгновенно свернули в сторону еды. Тот перекус, что был в первой половине дня, и нормальным обедом-то не назовешь, а потому сейчас я была голодна, как волк. Тут же открыла крышечку и, вдохнув пряный аромат запеченного картофеля с грибами, набросилась на лакомство. О столовых приборах этот мужлан, разумеется, не позаботился, а потому пришлось есть прямо руками. Можно было, конечно, спуститься в кухню, но пересекаться лишний раз с хозяином дома не было никакого желания. Да и блюдо было еле теплое, а потому обжечься мне не грозило.

Расправившись с ужином, совершенно неприличнейшим образом облизала пальцы, а потом и вовсе вытерла руки о белую кружевную салфетку, покрывавшую комод. Все равно та отжила свой век.

Дальше взялась за свертки. Развязала бечевку, сдернула хрустящую бумагу и тут же недовольно скривилась. Внутри оказалось какое-то изрядно поношенное тряпье. Давно вышедшее из моды светлое платье в мелкий цветочек да простенький небесно-голубой сарафан. Терпеть не могу этот цвет. Бледный и скучный. Такое только невинной овечке носить. Безвкусица, да и только. Еще и с чужого плеча. Если он считает, что я это надену, он очень глубоко ошибается.

Решительно сгребла в кучу подарочек ингирвайзера и направилась вон из комнаты, намереваясь высказать мужчине все, что думаю о его вкусе в целом и о принесенных нарядах в частности. Благо, где располагались покои хозяина особняка, я знала преотлично. Успела изучить дом в его отсутствие.

Дверь в спальню Фрея была не заперта. Я еще издали заметила тонкую полоску света, пробивающуюся из комнаты, а потому замедлила шаг и буквально на носочках подобралась к узкой щелке, не преминув сунуть туда любопытный нос.

Капитан оказался не одет. Точнее, не так чтобы совсем не одет… На нем не было рубашки и привычных высоких сапог. Лишь мягкие домашние штаны свободно висели на бедрах.

Я глянула на его босые ступни и подивилась, как он не мерзнет, – полы здесь просто ледяные. Невольно передернула плечами и зябко обхватила себя руками, сунув прихваченные платья под мышку. Из комнаты веяло теплом, а вот стоять в коридоре было совсем не жарко. Однако представшее зрелище стоило того, чтобы немного померзнуть.

Мужчина находился спиной к двери и не мог меня видеть. И я воспользовалась этим случаем, чтобы поподробнее рассмотреть эту самую спину, широкую, тренированную, с чуть смуглой кожей, на фоне которой были хорошо видны белесые полоски старых, давно заживших шрамов. Совсем не таких, как на лице. И как он только умудрился их получить, в наше-то мирное время? Видимо, работа куратора по инородным вторжениям и впрямь крайне опасна.

Меж тем, пока я занималась лицезрением прекрасного, капитан Фрей уселся за стол, боком ко мне, и открыл стоящий рядом чемоданчик. Внутри оказались медицинские инструменты. Рейнар выудил оттуда ампулу, следом здоровенный шприц с иголкой-наконечником, и у меня похолодело внутри.

Что, вшивый пес его задери, он собирается делать?

Долго этим вопросом задаваться не пришлось. Рейнар ловко стянул предплечье резиновым жгутом и, водрузив локоть на стол, ввел содержимое шприца в вену.

Да, зрелище не для слабонервных. И уж точно не для благовоспитанных девиц.

Я облегченно выдохнула, когда он убрал инструменты и закрыл чемоданчик, но, как оказалось, укол – совершенно не то, чего стоило бояться. Мужчина развернулся лицом ко мне, и я судорожно зажала род ладонью, пытаясь подавить рвущийся наружу крик.

Жуткие раны на лице были не единственными на его теле. Вся правая половина грудной клетки, плечо и ребра были исполосованы такими же страшными отметинами. Длинные росчерки кроваво-красных язв. Будто кто кнутом стегал, прицельно сдирая кожу.

Мать Прародительница, за что?!

Я глубоко вдохнула, пытаясь унять головокружение и тошноту, внезапно подступившую к горлу. Схватилась за стенку и медленно сползла на пол, понимая, что не в силах держаться на ногах.

Вдох-выдох, вдох-выдох. И пульс, бешено колотящийся в висках.

Главное, чтобы меня прямо тут не вывернуло, иначе мало того, что выдам себя, так еще и запачкаю единственное приличное платье. Нет, надо взять себя в руки, успокоиться. Но стоило поднять глаза от пола и вновь глянуть на стоявшего по ту сторону двери мужчину, как мне вновь стало дурно.

Изуродованное тело выглядело ужасно. И даже со своего места я могла различить, что особенно глубокие раны кровят, гноятся. А когда ингирвайзер взялся за полотенце, окунул его в тазик с какой-то жидкостью и, зашипев от боли, приложил к животу, я поняла, что больше не могу смотреть. Вскочила с холодного пола и, не заботясь о том, что меня могут услышать, унеслась прочь.

Свою комнату закрыла на замок, будто он мог отгородить меня от увиденного, выдернуть из головы неприятные мысли и жуткие воспоминания. Наскоро стянув с себя платье, забралась под холодное одеяло, укуталась с головой так, чтобы меня было не видно и не слышно.

И зачем я только туда полезла? Дура! Теперь век не смогу избавиться от этой жуткой картинки, что раз за разом встает перед глазами. И тело все еще дрожит от страха. А веки щиплет от подступивших слез, которые я даже не пытаюсь сдержать. Тихий же вой попросту затыкаю подушкой, вновь и вновь проклиная себя за чрезмерное любопытство. Оно, как говорится, еще никого до добра не доводило.

Сон был муторным. Невнятные образы, обрывки сновидений, мутные краски и смазанные очертания и без того неясных картин. Я ворочалась с боку на бок, подбивала подушку, пытаясь найти удобное положение. То проваливалась в зыбкую дрему, то вновь выплывала из нее. Промучилась так всю ночь и наступлению утра и солнцу, выглянувшему из-за плотных облаков, была только рада.

Правда, солнцем все хорошее и закончилось. Дом, и без того не баловавший теплотой, за ночь и вовсе выстыл. Кожа покрылась противными мурашками, и ноги тут же закоченели. И вновь вернулась вчерашняя злоба. Этот гад ведь даже тапочками не озаботился. А обувать сапоги на босу ногу… В общем, прежде чем выйти из комнаты, пришлось полностью облачиться в свой вчерашний костюм. Плотные чулки, подвязки, нижняя юбка. Платье, уже не кажущееся столь удобным, как прежде. Сейчас оно виделось мне тесным и совершенно не подходящим случаю. Однако выглядело оно по-прежнему великолепно. Даже измявшееся, оно было много лучше того, что давеча притащил Фрей.

Я с неприязнью глянула на ворох одежды, неряшливо перекинутый через спинку стула, и подумала, что все же стоит высказать свои претензии хозяину. Вот только в спальню к нему я больше не сунусь. Острых ощущений на всю оставшуюся жизнь хватило. Лучше дождусь, пока Рейнар спустится к завтраку.

А пока направилась в умывальню, надеясь хоть немного освежиться. О нормальной помывке, разумеется, и речи не шло, хоть на первом этаже и имелась вполне приличная купальня. Вот только на то, чтобы набрать имевшуюся там бадью, уйдет полдня, не меньше. Поэтому я ограничилась лишь тем, что ополоснула лицо, воспользовавшись небольшим медным тазиком. Вода там, конечно же, была ледяной, что изрядно добавило бодрости и усилило степень раздражения. На то, чтобы найти свежее полотенце, и вовсе ушли последние капли терпения, а вместе с тем и благоразумия. А потому, приведя себя в относительный порядок, я схватила дожидавшиеся в спальне наряды и решительно направилась на поиски хозяина дома.

Капитан Фрей, как и следовало ожидать, обнаружился в гостиной.

Он сидел в облюбованном кресле и с интересом листал утреннюю газету. На мой приход этот тип никак не отреагировал. Даже бровью не повел. Будто меня и не существует вовсе.

Пришлось заявить о себе громким покашливанием.

– Доброе утро, – все же соизволил отозваться хозяин дома и, по-прежнему не глядя в мою сторону, отхлебнул кофе из высокой кружки.

– Не уверена, что оно такое уж доброе… – пытаясь не повышать тона, процедила я. – Будьте добры объяснить, что это такое?!

Я демонстративно протянула вперед руку с перекинутым через локоть платьем. Однако реакции не последовало. В смысле глаз он на меня так и не поднял, лишь сухим безразличным тоном уточнил:

– О чем вы?

Ладно, не хочет по-хорошему, будет по-плохому.

– Что это такое? – Я подошла почти вплотную и швырнула ворох тряпья ему под ноги, всем своим видом демонстрируя крайнюю степень негодования.

Рейнар лишь на мгновение оторвался от чтения, кинул косой взгляд на брошенную одежду и вновь вернулся к изучению статьи.

– Как «что»? Платья. Правда прелесть? – все так же уставившись в разворот, ответил этот нахал. И хоть я не видела его лица, уверена, за желтоватыми страницами скрывалась усмешка. – Можете не благодарить.

– И этот хлам ты называешь платьями? Я эти обноски в жизни не надену!

Фрей вновь глянул на тряпье. Теперь уже более внимательно.

– По-моему, вполне милые вещи. Меня уверяли, что в них даже можно ходить на свидания. Или вы нашли там дыры?

Он что, и правда не понимает? Или это такое изощренное издевательство? Ладно, объясним популярно.

– Ага. Моль прогрызла! – передразнила я. – От них пахнет старьем и древесной трухой. Я уже не говорю о фасоне и размере. Если это вещи вашей любовницы, то я вынуждена вас разочаровать. У нее дурной вкус и полное отсутствие фигуры! Хотя о чем это я… – Я на секунду задумалась, прервав пламенную речь, и, не желая беречь его самооценку, припечатала: – Откуда у вас любовница? С таким-то отношением к женским потребностям!

Рейнар нахмурился. Кажется, мои слова пошатнули его самообладание.

– Если не нравятся вещи – можешь их не надевать. Ты просила – я принес. Не твое дело – откуда. Женщина, любезно согласившаяся поделиться, уж куда приличнее тебя, и не тебе ее судить.

Я не стала акцентировать внимание на том, что капитан Фрей вновь перешел на «ты», сколь бы неприемлемо и неуважительно это ни звучало. Я уже поняла, что когда он злится, это происходит у него машинально. Задело меня совсем иное.

– Так, значит, я неприличная? – прошипела сквозь плотно стиснутые зубы. – Может, мне тогда вообще голой ходить?! Чтоб уж точно соответствовать образу!

Он таки отложил газету. Любовно устроил на журнальном столике и пригладил ладонью страницы. Глянул на меня совершенно невозмутимым взглядом и выдал: