скачать книгу бесплатно
– А и везите, что-то устала я. С вас – кони, с меня – песня.
2
Лес сменился виноградниками, виноградники – садами и показались Яблони. Как быстро! Барболка и заметить не успела, как они доехали. Нужно было прощаться, пока ее не заметили, хотя шила в мешке не утаишь. Кто-то их наверняка видел, а вот девушка не видела никого. Только настороженные конские уши да бегущую впереди дорогу.
На господаря Барболка решила не смотреть, зачем смотреть, если ей до смерти любоваться на Феруша? И потом, она и так все запомнила – шапку с орлиным пером, шрам на щеке, густые усы, глаза-звезды под сведенными темными бровями. Кто он? Куда едет? Неужто это сам Матяш Медвежьи Плечи? Только какие ж они медвежьи? Молчаливый господарь больше на волка смахивает. Или, того вернее, на горного барса.
Впереди, в зелени садов, замаячила церковь. Теперь точно приехали.
– Где тебя ссадить, красавица?
Где? Не все ли равно, жизнь ее так и так пропащая.
– Да здесь и станьте, я сойду.
Сойти ей не дали. Витязь в синем доломане соскочил с коня и бережно снял Барболку с седла. Дай ему волю, еще б и поцеловал, но пасечница умела так глянуть, что руки опускались у самых нахальных ухажеров. До сельчан девушке дела не было, все равно болтать станут и мельничихе донесут, но как бы господарь не решил, что с ней всякий закрутить может.
– Спасибо, красавица. – Улыбается? Наверное, но смотреть она не будет. – Вот, возьми на сережки.
Кошель был большим, шитым золотом и тяжелым. Страшно подумать, сколько в него влезло серебра! Только бросил его не господарь, а тот юнец, что с ней заговорил у обочины. Барболка мотнула головой:
– Вы меня везли, я вам пела. В расчете мы.
Кошелек снова взмыл в воздух. Вместе с ним взмыли новая шаль, монисто, красная юбка, шитый шелками полушубок. Парень растерялся, но тяжелый мешочек все же ухватил, а господарь даже не пошевелился в своем седле. И смотрел он не на нее, а на церковь. Зачем ему смотреть на пасечниц? У него небось по красотке в каждом замке и все в замшевых сапожках.
– Прощевайте, господа хорошие, – голос Барболки зазвенел, – доброй дороги вам.
– Постой, – лицо со шрамом оставалось все таким же каменным, – скажи, как тебя зовут и который год тебе?
– Отец с теткой Барболкой кличут, – буркнула девушка, – а лет после Золотой Ночки семнадцать будет.
– Ну, а я Пал Карои, – витязь зачем-то тронул саблю, – новый господарь Сакацкий. Денег тебе не надо, так возьми мое слово. Если что, приходи. Помогу, чем смогу.
– Благодарствую, – сердце девушки подскочило к самому горлу, а на щеках расцвели маки, – только не надо мне ничего.
– Не загадывай, красавица, – Пал Карои улыбнулся, но как-то невесело, – жизнь, она сегодня добра, а завтра – хуже зверя. Счастья тебе всем сердцем желаю, а в Сакаци тебя всегда примут. Хоть с отцом, хоть с мужем, хоть одну.
3
Последний витязь исчез за церковкой, и тут Барболка поняла, что стоит посреди улицы, а на нее все смотрят. Ну и кошки с ними! Девушка поправила венок и пошла вперед, прямо на двух судачащих кумушек. Прятаться глупо, чем больше прячешься, тем больше болтают.
– Барболка, – запела толстая Ка?та, – и где ж ты господаря подцепила?
– На дороге, – Барболка то ли улыбнулась, то ли оскалилась, – подвез он меня от Лисьего ручья.
– И то сказать, – встряла тетушка Ма?ргит, – чего ножки-то бить. Ну и как он?
– Что – как? – Барболка постаралась пошире раскрыть глаза. – Господарь и господарь. В Сакаци ехал.
– И чего хотел? – Ноздри Каты раздувались, словно принюхиваясь к жареной колбасе.
– Песен хотел, – девушке вдруг стало смешно, – ну я ему и пела всю дорогу.
– Оно так, – глаза Маргит стали сладкими и тухлыми, как сливовая падалица, – певунья ты знатная. Только что на мельнице скажут?
– А то их дело, – пожала плечиками Барболка, – уж и спеть добрым людям нельзя?
– А кто говорит, что нельзя? – Откуда взялась мельничиха, Барболка не поняла. – Ты, дочка, пой, пока поется. Добрым людям на радость.
Скупердяйка Магна назвала ее дочкой? Девушка, не веря собственным ушам, уставилась на будущую свекровь, а та разулыбалась не хуже Маргит.
– Пойдем, дочка. Дела у нас. А вам тут счастливо оставаться.
Барболка пошла, чувствуя, что увязает в гнилых сливах все глубже и глубже. Ее не ругали, наоборот, но от этого было еще хуже. Мельничиха затащила ее в лавку к кривому Петё и принялась выбирать сукно. Девушка стояла, не зная, что сказать. Больше всего хотелось выскочить на улицу и припуститься бегом из ставших вдруг склизкими Яблонь, но куда ей бежать? К отцу на пасеку?
– Тебе нужно красное, – пыхтела Магна, выговаривавшая сыну за алую ленту в косе невесты, – красная юбка, шитая золотом. И сапожки тоже красные. И монисто. И эту синюю, с ягодами, тоже возьмем…
– Матушка, – выдавила из себя Барболка, – не надо… Меда в этом году неизвестно сколько будет.
– Забудь, – бросила мельничиха, роясь в коробке с гребнями, – ты – невеста Феруша. Нельзя тебе в обносках ходить!
– Благодарствую. – Барболка поймала на себе взгляд Петё и чуть не запустила в лавочника его же горшком. – Не надо… Дорого ж.
– Не дороже денег, – проворковала знаменитая своей скупостью Магна, расплачиваясь со сладкомордым лавочником и подхватывая будущую невестку под локоток. – До Соловьиной Ночки всего ничего, нужно успеть тебя обрядить. А то перед господарем стыдно будет.
Перед господарем? Барболка не поняла, произнесла она эти слова вслух или нет, но перед глазами встало худое строгое лицо, и девушке захотелось взвыть в голос. Матери Феруша было не до сыновней невесты, она следила за руками Петё – упаси Создатель отмерит на палец меньше. Барболка с тоской глянула в распахнутое оконце. На дворе Жужа обнюхивалась со злющим цепным кобелем, в пыли копошились куры, на заборе, наблюдая за суетливыми женами, расправлял крылья петух. Мимо распахнутых ворот проехал возчик с бочками, прошли два винодела и кузнец.
– Помогай, дочка, – пропела мельничиха, примериваясь к узлам. Барболка послушно подхватила свалившееся на нее богатство. На невзятые деньги она бы купила в десять раз больше. Петё суетился, открывал двери, цыкал на пса. Петух на заборе прикрыл один глаз и издевательски заорал.
– А я… – Барболка поудобней перехватила узел, – я думала, вы с Ферушем ругаться станете.
– Вот овца дурная, – хмыкнула мельничиха, – что я, сыну своему враг? Пока у тебя всего добра было пьянычка да сучка, не хотела я тебя в дом пускать. А ты господаря нового прихватила! Слыхала я, как он тебя в Сакаци зазывал, да не просто, а с мужем. Старая кровь за молодую дорого дает.
– Матушка, – у Барболки который раз за день запылали щеки, – не взяла я его денег. И не возьму.
– А и правильно, – кивнула мельничиха. – За песни он тебе серебро давал, за рубашку Ферушу золото выложит, а чтоб не понесла ты, когда не надо, я тебе травку дам. Хорошая травка, на себе пробовала.
– Матушка! – Ну за что ей такое? – А что… что Феруш скажет?
– А что ему говорить-то? – удивилась Магна. – Не нами заведено, не нами и кончится. Гици любую невесту взять может, только чтоб рубашку выкупил.
Они шли мимо харчевни, их все видели – люди, лошади, пегий мул, кот на крыше. Мать Феруша считала господарское золото, а Барболка тащилась за ней, волоча узлы со своим приданым. Из-за угла выполз лысый Винци, надо думать, из кабака. Отец наверняка тоже успел напиться, один рой он вчера уже проворонил. Проворонит и второй, а в Сакаци денег и впрямь куры не клюют. Она больше не бесприданница, все довольны, даже Жужа. Барболка остановилась и положила проклятые тряпки прямо в сухую, горячую пыль.
– Устала? – пропела мельничиха. – Сейчас помогу.
– Не устала, – выдохнула Барболка, понимая, что назад ходу не будет, – забирайте ваши узлы. Совсем забирайте! Не нужны они мне. И браслет ваш не нужен. И Феруш. Другую покупайте и продавайте, а я вам не кобыла и не коза.
– Барболка! – завопила оторопевшая мельничиха. – Куда? Сдурела?! А ну стой, кошка скаженная!
Но девушка уже мчалась по заросшей красавками и еще не жгучей крапивой улице. Все кончено, она не станет оглядываться, возвращаться, просить прощения. И упырей этих с мельницы тоже не простит. Никогда и ни за что!
Глава 2
1
Отец валялся на траве у забора, доползти до дома он не смог, ну и пусть его! Барболка была сильной, зимой она бы затащила пьянчугу в дом, как это делала не раз, но стояла почти летняя жара. Девушка с отвращением отвернулась от храпящего родителя и оглядела убогое хозяйство. Подумать только, еще четыре года назад они жили не хуже других, потом умерла мать, и отец запил пуще прежнего. Не с горя, от лени…
Подошла Жужа, заскулила. Хочет есть. Барболка размочила хлеб в остатках похлебки, вынесла собаке и села за дощатый, вкопанный в землю стол, подперев щеки руками. Она давно подумывала уйти, но кому нужна пасечница? Податься в город в служанки? С ее косами ни одна хозяйка в дом не пустит. Остаются харчевни, а там пьяные гости, да и трактирщики с работниками не лучше. Попробуй уйми, да так, чтоб тебя в первый же вечер не выставили.
Жужа оторвалась от вылизанной до блеска миски и завиляла хвостом. Хорошо ей! Девушка вернулась в дом, отыскала желтую праздничную юбку, посмотрела на свет. Пятна и прожженные отлетевшими угольками дырки никуда не делись. На праздник такую не наденешь, а новую взять негде. Барболка немного подумала и отправилась за материнским платком, таким дряхлым, что даже отец не сумел его пропить. В юности мать была красавицей, жизнь превратила ее в сухонький стручок, и с ней будет то же, если не хуже. Молодость и красота – они уходят, но пока еще весна!
Барболка потрепала по голове тявкнувшую Жужу и принялась кромсать старенький атлас, вырезая то ли звезды, то ли гвоздики. Приложила к пятнам, получилось даже лучше, чем думалось. Никогда не скажешь, что под черными лепестками прячется что-то непотребное. Девушка бросилась вдевать нитку в иголку – через минуту она вдохновенно шила, напевая о черноглазом витязе:
Темной ночкой встречу я его,
Никому о встрече не скажу.
На дороге слышен стук копыт,
Это скачет милый мой ко мне…
Отец спал, Жужа тоже, гудели предоставленные самим себе пчелы, неистово цвела калина, ветер играл белыми лепестками. Она не пойдет в Сакаци, нечего ей там делать! Пасечница господарю неровня. И не возьмет она ничего, пусть не думает, что Барболка Чекеи побежит за любым, кто мошной тряханет. Эх, был бы Пал Карои простым витязем или хотя бы удальцом-разбойником, что агарийских кровопийц по лесам караулят…
На рассвете милый мой уйдет,
Я его до леса провожу.
Никому о встрече не скажу.
Буду снова темной ночки ждать…
– Барболка!
– Феруш? – девушка с нескрываемым удивлением уставилась на бывшего жениха.
– Ты браслетами-то не кидайся, – молодой мельник протянул Барболке знакомую вещицу. – Мать, она того… Зря она.
Девушка отложила шитье и встала. Феруш улыбался, Жужа остервенело крутила хвостом, надеялась на подачку. Выходит, все как шло, так и идет? Ничего не было – ни седого господаря на дороге, ни песен, ни ссоры с Магной. Она снова невеста Феруша, ей не нужно идти в наймы. Надо только вильнуть хвостом и получить косточку и муженька.
Барболка осторожно взяла браслет; он был теплый, как молоко из-под коровы… Как же она ненавидит парное молоко!
– А что мать говорит?
– Злится, – признался Феруш, – ну да у отца с ней свой разговор. Он-то ее с довеском взял. С того и мельница у нас.
– Вот оно как… – протянула Барболка, не зная, что говорить.
– А с тобой мы так и так окрутимся, – заверил Феруш, – я, чай, не голодранец. Кого хочу, того и беру.
Он-то хочет, а вот она? Барболка смотрела на статного крепкого парня. Молодой, богатый. Нарядная безрукавка, дорогие сапоги, круглое лицо, русые кудри… Красавец не красавец, а лучше найти трудно.
– Я мамаше сразу сказал, – отрезал Феруш, – так, мол, и так, хоть лопайтесь, а Барболкину рубашку[5 - Алатский обычай. Если невеста – девственница, ее окровавленная рубашка вывешивается на заборе, чтоб об этом знали все. Если девушка потеряла девственность по вине местного господаря, тот платит мужу за рубашку выкуп, после чего никто не имеет права попрекать молодую женщину, что она «себя не соблюла».] на заборе к Соловьиной Ночке повешу.
– Повесишь, значит? – расхохоталась Барболка. Она сама не поняла, как это случилось, просто запершило в горле, и смех рванулся наружу. Девушка зажимала ладонью рот, кусала пальцы, но остановиться не могла.
Феруш замолк на полуслове, вытаращив глаза, отчего стало еще смешнее.
– Ты что?
– Ни… ничего, – выдавила из себя Барболка, пытаясь совладать с охватившим ее смехом, – ой… повесишь… ха-ха-ха!..
Лицо Феруша стало медленно белеть, это смешным уже не было. Совсем.
– Ты уже? – выдохнул Феруш, сжимая и разжимая кулаки. – Уже?!
– Ты чего? – пробормотала Барболка прерывающимся голосом.
– Ты ему дала? – Феруш сделал шаг вперед, лицо его было белым, а шея красной, как у рака ошпаренного. – Господарю тому подлому?
– Сдурел? – не очень уверенно произнесла девушка. – Белены объелся?
– Я тебе покажу «сдурел»!
Парень ухватил Барболку за талию и рывком притянул к себе. Больно, неумело, грубо. В нос ударил запах пота, лука и чего-то еще, сразу сладкого и кислого. Барболка дернулась, но горячие руки вцепились в нее еще крепче. Ноздри Феруша раздувались, ставшее вдруг незнакомым лицо пошло красными пятнами, мокрый, пакостно пахнущий рот впился в Барболкины губы, девушка всхлипнула, пытаясь оттолкнуть набросившегося на нее зверя, но тот лишь урчал, наваливаясь все сильнее. Затрещало, разрываясь, сукно, запах стал нестерпимым. Барболка сама не поняла, как ее зубы сжались на чем-то склизком и мягком, раздался вой, хватка ослабла, девушка рванулась и оказалась на свободе.
Феруш тряс головой, изо рта вытекала алая струйка. На человека он не походил. Барболка прикрыла руками вырывавшуюся из разодранной сорочки грудь и отступила к сараю. Ее трясло, ноги не слушались, рядом оказалась колода для колки дров, а в ней – топор. Барболка не подняла его, нет, только глянула. Она не понимала, что у нее перед глазами. Она вообще ничего не понимала!
– Вот так, да?! – орал Феруш. – Убить хочешь? Сучка! Ты ему уже дала, уже! И выжлятникам[6 - Выжлятник – псарь, приставленный к гончим.] евойным, а мне не хочешь?!
Девушка молчала, тиская фартук. Зверь в сапогах и синей безрукавке сжимал кулаки и тяжело, хрипло дышал. Лицо исчезло, осталось какое-то рыло. Отвратное, пористое, блестящее от пота.
Барболка ухватила топор:
– Только сунься!.. Бык скаженный!
Бык сунулся. С каким-то то ли ревом, то ли всхлипом он бросился вперед, споткнулся на случайном полене, упал, с руганью вскочил, растирая ушибленную ногу. Барболка глянула на дверь хибары. Запереться? Еще подпалит! Лучше в лес, там ее не поймать.
Не выпуская топора, девушка метнулась вдоль забора к лопухам, за которыми была дыра. Как хорошо, что ее не заделали!
– Сучка господарева, – проорал Феруш, – все равно раскатаю!
– Уходи! – Барболка махнула тяжеленным топором, словно платочком, лихо свистнул рассеченный воздух. Охотнички вечные, как же это она?
– Ну… тебя… сейчас…
Если он догонит, она ударит… как есть ударит.
– Не подходи!
– Подстилка господарская!
– Ты чего творишь, хряк недоделанный?!
Отец! Проспался! Этого еще не хватало. Гашпар Чекеи был силен, как медведь, а спьяну сила эта дополнялась звериной злобой. Феруш был не из слабых, но пасечник отшвырнул его, как шелудивого щенка. Парень шлепнулся на землю у покосившегося – никак не доходили руки починить – сарая и сел, смешно разинув рот. Громко и визгливо залаяла Жужа. Папаша выхватил из кучи дров полено поухватистей и с ревом пошел на незваного гостя.