скачать книгу бесплатно
Витязь специального назначения. В гостях хорошо, а дома нету…
Юрий Каменский
Вера Каменская
…Если бы не классное владение мечом, молодой воин уже бы погиб. Но всё равно, не подоспей они, он был бы обречён. Разок лишь оступись или сбейся с ритма, и твари не дадут ему второго шанса. Танцуя этот страшный танец, парень что-то, не переставая, выкрикивал, видимо, свой воинский клич. Однако, ни прислушиваться, ни любоваться времени не было. Книга содержит нецензурную брань.
Витязь специального назначения
В гостях хорошо, а дома нету…
Юрий Каменский
Вера Каменская
Дизайнер обложки Юрий Борисович Каменский
© Юрий Каменский, 2024
© Вера Каменская, 2024
© Юрий Борисович Каменский, дизайн обложки, 2024
ISBN 978-5-4483-5839-5
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Светлой памяти Панкратьевой Вики, вложившей всю свою душу в то, чтобы эта книга увидела свет.
Мы, словно лошади, тянем свой воз,
О луге мечтая и вольных степях.
И вдруг всё исчезло – и грязь, и навоз,
Трава под ногами зелёная – Ах!
Мы солнышку рады, тепло и светло,
По лугу гарцуем, что есть только сил,
Но только от скачек живот подвело,
А нас в это время хозяин кормил…
И солнышко скрылось, и ветер подул
И волки завыли у дальнего брода,
И кто-то пугливый в душе вдруг шепнул:
– Зачем тебе, дурень, такая свобода?
Глава 1. Об экстремальных последствиях обычной вечеринки
В этой жизни на каждом шагу западня,
Я по собственной воле не прожил и дня
В небесах без меня принимают решенья,
А потом бунтарем объявляют меня.
Омар Хайям, «Рубаи»
Семичасовая электричка дала пронзительный свисток и тронулась, набирая скорость. Четверо мужчин с большими сумками, пересмеиваясь, двинулись по тропинке через лесополосу. За их спинами басовито гукнул встречный товарняк и тяжело сотрясая землю, загрохотал, натруженным лязгом сцепок и колёс на стыках.
А они окунулись в пахнущую берёзовой листвой и травой прохладу тени, ненадолго спрятавшись от жаркого солнца. Короткий перекур и они тронулись, под удалявшийся вдаль перестук колёс. Словно возникнув из небытия, рассыпалась дробь дятла, скрытого в зелёной кроне, попискивание мелких пичуг и шорох листвы. Извивающиеся, узловатые корни замысловатым узором пересекали натоптанную, довольно широкую тропу, грозя зазевавшимся путникам бесславным падением.
Хотя они не были похожи друг на друга в общепринятом смысле, легкая походка, выправка в сочетании с короткой стрижкой выдавали в них людей, которые либо носят форму, либо носили ее раньше. Что, в общем, истине вполне соответствовало.
– Борисыч, – степенно обратился к самому старшему в компании здоровенный краснолицый Слава Клименко. – Идти-то далеко?
– Да ну, пустяки, – махнул рукой Георгий Борисович, высокий подтянутый мужчина лет сорока пяти. Коротко стриженые волосы, рыжеватые усы, крупный нос с высоким покатым лбом – все это придавало бы ему хищный вид, не будь мягкой усмешки, таившейся в уголках губ. Впрочем, когда надо, от этой усмешки у иных мороз продирал по коже, – два локтя по карте, потом денек на оленях…
– А ты чего, Толстый, от этого волчары ждал? – хмыкнул невысокий темноволосый крепыш – Дроздов Василий Викторович по кличке Соловей, – Мент, он и в Африке мент.
– Тебя не спросили, птичка певчая, – шутя, огрызнулся Слава. Хотя Дроздов был на десять лет старше, к тому же имел за плечами двенадцать лет службы в милиции, – но, это не мешало Клименко устраивать «мэтру» выволочки за тягу к выпивке и сильную любовь к слабому полу.
У Васьки, как и у всех, рожденных в год Обезьяны, язык был подвешен великолепно. Толстый, который обычно говорил хоть редко, но метко, как-то резанул: «Вроде Дроздов, а поешь, как соловей. Непонятная какая-то птица». После чего Василёк навеки стал Соловьем, что, впрочем, нимало последнего не смутило. «Главное – не дятел и не петух» – прозвучало его резюме.
Прохлада перелеска внезапно кончилась, в лицо дохнуло жарким воздухом сибирского лета – медовым запахом разнотравья и сена. Перед ними разлеглась зеленая степь, в незапамятные совковые времена бывшая колхозным полем. Уходила за горизонт пыльная грунтовка, там и сям зеленели березовые околки, стояли среди стерни свежие стога.
Все они, ошеломленные открывшимся их глазам пейзажем, уставились на «аборигена» с недоумением – такие тупые приколы были не в его духе. – просто не тот уровень.
– Так, Борисыч, – подал голос четвертый, спортивного склада мужчина в возрасте лет около сорока. – Где деревня-то? Сам скажешь или пытать придется? Если покаешься, просто не больно зарежем.
– Ты как дитё малое, Андрей Василич, – увещевающим голосом ответил вопрошаемый. – Все бы тебе утопить да зарезать… Шаловливый вы народ, «пираньи».
Пираньей он Андрея называл в шутку с легкой руки известного писателя Бушкова. До выхода на заслуженный отдых Василич окаянствовал в одном из подразделений «боевых пловцов». Чистое доброе лицо с ямочками от улыбки на щеках, бархатный голос, мягкая походка – в общем, тот еще подарок.
– Нет, Борисыч, хорош смеяться, – поддержал начальника Соловей. – Ты говорил, что от остановки километра полтора, а тут же… Степь да степь кругом.
– Тихо, тихо, – засмеялся старшой. – Вы же не вьюноши зеленые, а мужи зрелые. Какого ж хрена всполошились, как куры у овина? Ну, ошибся товарищ километров на пять-десять. Так он уже старый, ему по штату положено, он, может, скоро под себя какаться начнет. Где ваша, блин, толерантность, вы христиане или уже где?
Он размашистым шагом двинулся вперед, друзья, переглянувшись, двинулись следом. Шагали молча, поднимая ногами легкую пыль и слушая стрекотанье кузнечиков, доносящееся из высокой, по пояс, травы. Перед ними, словно показывая путь, семенили, покачивая длинными хвостиками и вспархивая, юркие трясогузки. В небе тоненько звенели серебряные колокольчики, но самих жаворонков углядеть в вышине было невозможно.
Было душно, как перед грозой. Не помогал даже легкий ветерок, гнавший по траве седовато-зелные волны. Дремотной истомой исходила земля. Хотелось упасть в пахучее сено и, раскинув руки, бездумно уставиться в небо, а не мерить шагами горячую от зноя дорогу.
Едва они прошли метров сто пятьдесят, как из-за плавных изгибов местности неожиданно вынырнули крыши домов и макушки сосен, у Славика от неожиданности сорвался матерок.
– Вот, именно. – усмехнулся Борисыч. – Чем мне эта деревенька колхозная и нравится. Случайный человек сюда просто не попрётся. Зачем? Со стороны глянуть, так чисто поле и только.
Колхозной эта деревенька была давным-давно. Потом задули ветры перестройки, колхоз развалился, а поля заросли разнотравьем. Жители, ища работу и лучшей доли подались в город, однако, дома продавать не стали. Сама деревня была основана в тысяча девятьсот седьмом году столыпинскими переселенцами, которые в поисках удачи не побоялись всей своей белорусской вёской рвануть в богатую землями и необжитую Сибирь. Вот потому, потомки их свою землю ценили и отказываться от неё были не намерены.
Чужих «дачников» здесь практически не было – все свои. Фактически это была община. Все коренные жители приходились друг другу родственниками, приезжавшие семействами на выходные дни, а то и перебиравшиеся в свои старые, но ещё крепкие дома на всё лето. Возились в огородах, рыбачили на озере, пили самогонку по праздникам и пели песни у костров. Двое патриархов. – бабушка Галина Савельевна, усатый здоровый дед Павло Иванович, и, на особицу от других, куркуль Мельник, жили в деревне постоянно.
Вера, жена Георгия Борисовича, сумела найти общий язык с обоими старейшинами. Потому деревня приняла их легко и держала за своих. Сейчас, когда картошка была уже выкопана, а урожай засыпан в погреба и расфасован по банкам, в солёно-маринованном виде, «горожане» разъехались. И его неунывающая подруга жизни, тоже решила смотаться на пару дней к дочери в соседнюю деревню.
Они свернули с пыльной дороги на узкую тропку, что петляла среди густой травы и выскакивала на ухоженный огород. Где ещё лежала подсыхая картофельная ботва, бугрились оранжевые шары тыквы и вороватые стайки воробьёв шныряли среди кукурузных листьев. Вот тропка прошмыгнула мимо стоящих во фрунт подсолнухов и миновав баньку нырнула во двор. Тут приветливо встречала гостей крепенькая сосна, покачивая зелёными лапами с молодыми шишками. Хозяин отомкнул висячий замок, широко распахнул перед гостями входную дверь на большую веранду, залитую лучами солнца.
– Добро пожаловать, господа.
Компания, сбросив тяжеленные сумки, быстро переоделась и рванула к озеру, что приманчиво играло бликами на воде. Вода смыла пот и усталость, подняла настроение и мужики, словно расшалившиеся мальчишки, затеяли весёлую возню. Подурковав вволю, они, уже не торопясь, пошли к дому, на ходу подхватывая одежду.
…Солнце, устало опустившись за дальние сопки, окрасило край неба багровым закатом, но ему на смену выкатилась луна и подслеповато заморгали первые звёзды. Но облегчения не наступило, нагретая за день земля остывала медленно и воздух, по прежнему оставался тяжёлым и душным.
Горел в мангале огонь, дымок разгонял мошку, что зверствовала и не давала покоя повсеместно. Клименко с сосредоточенным видом нанизывал на шампуры куски маринованного мяса, помидоры и кольца лука. Строго говоря, хорошо готовить шашлык умели все присутствующие, но по складу характера Толстый был просто не в силах доверить такое важное дело даже своим друзьям.
Пока Георгий Борисович с Андреем нарезали овощи, хлеб, сало-колбасу, Василек нарезал круги возле холодильника, без трепета принявшего в свое стылое чрево и кристально прозрачную слезу водки и янтарь тяжело плещущегося в больших бутылках пива. Друзья, посмеиваясь, созерцали эти муки Тантала, жёстко пресекая робкие намеки. – питие водки под шашлык есть важнейшая составляющая русской национальной культуры и профанации не терпела. Не так часто Судьба дарила им такой шанс. – не только отдохнуть по-человечески, но еще и собраться всей компанией.
– Если кто-нибудь, – умышленно глядя мимо Соловья, веско произнес Слава. – будет совать рыло в холодильник, порву, как Тузик грелку.
– «Кто еще кого порвет, – сказала Тузику надутая до десяти атмосфер грелка», – Васька, как обычно, за словом в карман не полез, но угомонился и, тоскливо вздыхая, с видом зазря обиженной злою мачехой сиротки уселся в угол.
…Дружный мужской сабантуй шел своим чередом. Ярко светила лампочка над столом, распахнуты настеж двери, а за порогом рдели в темноте огоньки мангала. Накрытый на веранде стол носил следы небольшого разграбления – наполовину пустая бутылка водки, куски остывшего шашлыка в тарелках.
В открытую дверь вливались запахи травы и дыма от остывающего мангала. Зашумела под налетевшим невесть откуда ветерком стоящая во дворе сосна и зашептала о чём-то своём. Попискивала какая-то ночная пичуга, слышался дальний лай собаки, гогот потревоженных гусей. Изредка до их слуха долетал приглушённый перестук колёс товарных составов, визгливый свисток поздних электричек. Пёстрая кошка шмыгнула в избу с придавленной мышью в зубах, неся свою добычу котятам на забаву. Всё это навевали тихую благость, склоняло вести неспешную беседу.
Тема, в общем, значения не имела. На сей раз всегда прагматичный Славик решил «воспарить над суетой». Видимо, только что закончившийся по телевизору «Каспер» настроил его «на лирический лад».
– Василич, ты с привидениями сталкивался?
– Нет, – рассеяно отозвался Андрей. – Всегда удачно расходились.
– Ага, – радостно подхватил Соловей. – И всегда при этом вежливо раскланивались.
– Насмотрелся «ужастиков», – лениво констатировал Борисыч.
– Вам только языком чесать, – махнул рукой Клим, – Но ведь что-то есть?
– Ну, что-то, безусловно, есть, – прищурился Андрей. – Ну, с этим ты лучше к Борисычу. Это он у нас Вуду, астролог и Бог знает что там ещё…
– Добрый ты, Андрей Васильевич, – хозяин сделал страдальческое лицо. – Взял так ненавязчиво и под танк меня…
– Танк – это ты, Толстый, – со вкусом прокомментировал Васька, блаженствуя вдали от своей ревнивой половины.
То, что поводов к этому у неё было более чем предостаточно, его не смущало.
– Нет, Борисыч, серьёзно, – гнул своё настырный Славка.
– Ну, что тебя серьёзно интересует, неугомонный ты наш?
– Мужики, – оживился Соловей. – Я читал недавно, что моменты провалов людей во времени учёные отследили по полицейским архивам.
– В смысле? – заинтересованно развернулся в кресле Георгий Борисович. – По отчётам, что ли? В таком-то году доклад, что мещанин Иванов ушёл из дома и не вернулся…
– Хрен! – радостно возопил Василий Викторович. – Ещё круче! Хотя, в целом, поляну просёк верно. Только пример был по Великобритании. Значит, полицейский чин Бобсон… ну, на даты и фамилии у меня память не «ах»…
– Рождённый пить…, – бросил, жизнерадостно скалясь, Славик.
– Морда толстая! …я «от фонаря». В общем, докладывает рапортом: так, мол, и так, сегодня, 15 апреля тысяча восемьсот лохматого года, рабочий каретных мастерских Добсон, переходя среди бела дня мостовую по улице Пупкин-стрит, пропал прямо перед изумлённой мордой лошади извозчика Педерсона, чему свидетелями были такие-то и такие-то, список, в общем, фамилий на пять…
В дверь посунулась морда большого лохматого пса, решившего «по соседски» заглянуть на огонёк. Вежливо потоптавшись на пороге, войти внутрь он, всё же, не решился. Уронил тяжёлую задницу на крыльцо и вытянул мощные лапы на порог, положил на них умную морду и уставился на Соловья, как бы говоря: «Ну-ну, ври дальше». Кошка, озаботив потомство играми с мышкой, вынырнула из сеней. Подойдя к лохматому приятелю, боднула его головой в морду и пристроилась рядом. Мужики с интересом наблюдали за этой, не совсем обычной, картиной. Первым опомнился Толстый.
– А дальше-то что? – подтолкнул он в бок Ваську.
– Дальше, ещё интересней. Погоди-ка. – прервавшись, он нацепил на вилку солёный огурчик и шпротину, аккуратно уложил на кусочек хлеба.
Придирчиво оглядел закуску и, выплеснув остаток водки в рот, с удовольствием захрупал тарталетку и продолжил.
– Через пятнадцать, к примеру, толстых папок, обнаруживается пожелтевший рапорт полицейского инспектора Питкина, что среди бела дня прямо посреди мостовой по улице Пупкин-стрит, такого-то числа тысяча девятьсот, к примеру, одиннадцатого года, под лошадь извозчика…
– Кэбмена, – не выдержал Андрей.
– Один хрен… Кэбмена Подсона попал неизвестный человек. Извозчик… тьфу!.. кэбмен клянётся на Библии, что пострадавший появился перед лошадью прямо из воздуха. Что самое интересное, это утверждение подтверждается показаниями трёх-четырёх-пяти прохожих.– Васька прикурив от зажигалки, с наслаждением вдохнул табачный дым и обвёл взглядом друзей.
– А сам потерпевший называет себя рабочим каретных мастерских Добсоном, придя в себя, озирается кругом и, выкатив глаза, вопрошает всех: где он находится и как сюда попал? Ибо последними его воспоминаниями перед ударом лошадиной груди были, аккурат, та же самая улица, только 15 апреля тысяча восемьсот лохматого года. И таких примеров, как утверждают, не счесть.
– Викторыч, ты должен помнить те пачки дел в кабинетах розыскников[1 - Розыскник – опер, работающий по линии розыска преступников и без вести пропавших.]. Они все, кстати, говорят, что такое количество криминалом и несчастными случаями не объяснишь – несоизмеримо. Согласен?
– Естественно, – отозвался Соловей. – Акела, ты не промахнулся.
Позывной «Акела» Борисыч приобрёл на Северном Кавказе, будучи там в одной весёлой командировке. После одного случая сержант Вадик, поддразнивавший его «старой собакой» (как родившегося в год Собаки), назвал его «старым волком» и, засмеявшись, добавил «Акела!»
С тех пор по рации его весь отряд называл только так, а нередко и просто в разговоре. В охране он по привычке пользовался старым позывным. У Славы с Василием позывные были, соответственно, Клим и Соловей.
– Слушайте, мужики, – задумчиво потёр румяную щёку Клим. – Как же так получается? С одной стороны – всё это рядом, с другой – никто про это ничего не знает.
– Парадокс, – пожал плечами Андрей.
– Настоящая истина всегда парадоксальна, – заметил хозяин дома.
– Кто это сказал? – поинтересовался Соловей.
– Как, кто? Я.
– Ну, ты даёшь, Борисыч. Я думал, кто-то из классиков.
– Ну, погоди немного, я же живой пока.
– Да он и сам прекрасно понимает, – махнул рукой Андрей. – Просто сделал тумблер «дур» в положение «вкл».
– А всё-таки? – поддержал друга Василий.
– В смысле «всё-таки»? – уже, слегка раздражаясь дотошностью товарищей, спросил Георгий Борисович. – Всё это интересно, пока самого не зацепило. «Кинжал хорош для того, у кого он есть…»[2 - Фраза Чёрного Абдуллы из культового боевика «Белое солнце пустыни».]
– Стреляли… – хмыкнул Соловей.
– Саид, почему у тебя седло мокрое? Стреляли…, – поддел друга Славка.
