скачать книгу бесплатно
Ошибка Татьяны Лариной, или Как избежать несчастной любви?
Александр Владленович Каменец
Предлагаемое издание является продолжением предыдущей книги «Онегин на приеме у психолога» и посвящено жизненно важным проблемам любовных взаимоотношений. Книга может представлять интерес для широкого круга читателей, интересующихся психологией и художественной литературой.
В формате PDF A4 сохранен издательский макет.
Александр Каменец
Ошибка Татьяны Лариной, или Как избе жать несчастной
любви?
А.В. Каменец – доктор культурологии, профессор
© Каменец А.В., 2018, 2020
© ООО «Квант Медиа», 2020
Введение
«Несчастная любовь» – это словосочетание связано для многих людей с самыми различными жизненными ситуациями, обстоятельствами, переживаниями. Можно по-разному относиться к любовным страданиям, но несомненно одно – как правило, люди все же считают их несчастьем, которого лучше избежать. Чтобы обсудить эту тему, я пригласил к себе в гости своего друга, психолога Алексея.
Алексей: У несчастной любви имеется множество причин. Психологи этим занимаются достаточно часто и каждый такой случай достаточно индивидуален. Поэтому общих рецептов здесь быть не может.
Я: Согласен. Но все же можно попытаться выделить какие-то ситуации, которые достаточно часто повторяются и приводят к несчастной любви. И тогда, может быть, удастся ее если не предотвратить, то хотя бы предупредить многих, особенно молодых людей, о скрытых опасностях в любовных отношениях, приводящих к безутешным страданиям. Важно также помочь тем, кто столкнулся с такой любовью.
Алексей: Ну и как ты будешь выделять такие ситуации? Знаешь, есть известное выражение: «Если бы молодость знала, если бы старость могла». Невозможно точно заранее знать, с какой любовью встретишься, будет ли она счастливой или несчастливой. Здесь всегда есть риск и ничего с этим не поделаешь. Конечно, можно выслушивать самые разные советы, но сердце, в отличие от ума, заставляет человека часто действовать неразумно, безрассудно. Это закон жизни. Иначе превратишься в запрограммированный автомат, избегающий вообще мира чувств.
Я: Если ты помнишь, мы уже частично затрагивали тему несчастной любви в предыдущих беседах, в результате которых появилась книга «Онегин на приеме у психолога». И тебе тогда многое из наших обсуждений показалось важным и полезным.
Алексей: Мне показалось интересным для обсуждения несчастной любви обращение к художественной литературе. В ней действительно можно найти много поучительного.
Я: Но это при условии, если я буду по-прежнему использовать прием «машины времени» – «оживление» героев литературных произведений для беседы с ними современного психолога.
Алексей: Да. Я помню. И каких литературных персонажей мы сегодня будем «оживлять»?
Я: Сейчас увидишь.
Тема первая
«Неразделенная любовь»
Эпизод первый
«Первая любовь»
(И. С. Тургенев «Первая любовь»)
Появляется герой произведения И. С. Тургенева «Первая любовь» – Владимир Петрович.
Владимир Петрович (обращаясь к психологу): Говорят, что первая любовь часто бывает самой настоящей и единственной. Хотя это дело прошлое и жизнь, в сущности, прожита, мне хотелось бы теперь понять, что за состояние я пережил. Что это было – безрассудство? Отсутствие опыта таких переживаний? Наивность?
Психолог: А зачем Вы хотите понять то, что с Вами произошло?
Владимир Петрович: Ну хотя бы для того, чтобы не жалеть о том, что не состоялось. Может быть, это была единственная в моей жизни любовь, которую я больше не испытаю?
Психолог: Первая любовь не возникает на пустом месте. Ее смутно ожидают. Если хотите, ее невольно призывают. Для этого необходимо соответствующее психологическое состояние, особенно часто возникающее в юности. Вы ведь сами описываете это состояние, которое предшествовало Вашему увлечению.
Владимир Петрович: Это состояние я описал в произведении И. С. Тургенева:
«Я гулял – то в саду нашей дачи, то по Нескучному, то за заставой; брал с собой какую-нибудь книгу… но редко ее развертывал, а больше вслух читал стихи, которых знал очень много на память; кровь бродила во мне, и сердце ныло – так сладко и смешно: я все ждал, робел чего-то и всему дивился и весь был наготове; фантазия играла и носилась быстро вокруг одних и тех же представлений, как на заре стрижи вокруг колокольни; и я задумывался, грустил и даже плакал; но и сквозь слезы и сквозь грусть, навеянную то певучим стихом, то красотою вечера., проступало, как весенняя травка, радостное чувство молодой., закипающей жизни. <…>
Помнится, в то время образ женщины, призрак женской любви почти не возникал определенными очертаниями в моем уме; но во всем, что я думал, во всем, что я ощущал, таилось полуосознанное, стыдливое предчувствие чего-то нового, несказанно сладкого, женского…»
Психолог: Вы хорошо описали Ваше состояние, которое предшествовало Вашей первой любви. А как сейчас Вы относитесь к нему?
Владимир Петрович: Известное дело. Физиология молодого организма, играют гормоны. Здесь даже в березу можно влюбиться!
Психолог: Но ведь Вы выбрали именно Зинаиду! Чем она Вас так поразила?
Владимир Петрович: Чтобы это понять, вернемся к моим записям о моей первой встрече с Зинаидой:
«– Послушайте, – возразила она. – Вы меня еще не знаете; я престранная; я хочу, чтоб мне всегда правду говорили. Вам, я слышала, шестнадцать лет, а мне двадцать один: вы видите, я гораздо старше вас, и потому вы всегда должны мне говорить правду… и слушаться меня, – прибавила она. – Глядите на меня – отчего вы на меня не глядите?
Я смутился еще более, однако поднял на нее глаза. Она улыбнулась, только не прежней, а другой, одобрительной улыбкой.
– Глядите на меня, – промолвила она., ласково понижая голос, – мне это не неприятно. Мне ваше лицо нравится; я предчувствую, что мы будем друзьями. А я вам нравлюсь? – прибавила она лукаво.
<…> Я глядел на нее – и как дорога? и близка становилась она мне! Мне сдавалось, что и давно-то я ее знаю и ничего не знал и не жил до нее.»
Владимир Петрович: Сейчас я перечитываю запись моих впечатлений о Зинаиде и вижу, что в ней было то, чего мне тогда не хватало.
Психолог: Что именно?
Владимир Петрович: Во-первых, Зинаида поразила меня своей откровенностью. Со мной никто так откровенно не говорил. Она призвала меня быть самим собой.
Психолог: А родители не давали Вам быть самим собой?
Владимир Петрович: Мои чувства их особенно не интересовали. Я жил своей внутренней жизнью и чувствовал внутреннее одиночество. А тут сразу предлагают раскрыть свои чувства, не стыдиться их.
Психолог: А что еще Вас поразило в Зинаиде?
Владимир Петрович: Я сейчас понимаю, что она заняла роль «любящей родительницы», сказав о том, что она старше меня и я должен ее слушаться. И, как ни странно, во мне не сыграло мужское самолюбие. Я охотно подчинился такому покровительскому тону.
Психолог: Можно предположить, что Вы восприняли это как вид любовной игры и Вам было приятно.
Владимир Петрович: Да, наверно. Это было новое состояние.
Психолог: Что еще Вам запомнилось в этих ощущениях?
Владимир Петрович: Откровенность. Зинаида не скрывала, что ей нравятся мои ухаживания и подбадривала меня. Чаще встречаешь у молодых девушек при первом знакомстве надутость, неприступность, жеманство. Все что угодно, но не искреннее проявление желания нравиться.
Психолог: Ну, девушек тоже можно понять. Достаточно много случаев, когда девушки нарываются на хамство, разнузданность, неделикатность со стороны молодых мужчин.
Владимир Петрович: Зинаида, видимо, сразу поняла, что меня в этом отношении нечего бояться. Я – «ручной». Сейчас мне это даже кажется несколько унизительным. Она не видела во мне мужчину. Видела только «большого ребенка».
Психолог: Может, Вам не хватило мужского воспитания?
Владимир Петрович: А Вы знаете, может, Вы и правы. Вот как я описал свои отношения с отцом:
«Странное влияние имел на меня отец – и странные были наши отношения. Он почти не занимался моим воспитанием, но никогда не оскорблял меня; он уважал мою свободу – он даже был, если можно так выразиться, вежлив со мною… Только он не допускал меня до себя. Я любил его, я любовался им, он казался мне образцом мужчины – и, Боже мой, как бы я страстно к нему привязался, если б я постоянно не чувствовал его отклоняющей руки! Зато, когда он хотел, он умел почти мгновенно, одним словом, одним движением возбудить во мне неограниченное доверие к себе. Душа моя раскрывалась – я болтал с ним, как с разумным другом, как с снисходительным наставником. Потом он так же внезапно покидал меня – и рука его опять отклоняла меня – ласково и мягко, но отклоняла.
На него находила иногда веселость, и тогда он готов был резвиться и шалить со мной, как мальчик (он любил всякое сильное телесное движение); раз – всего только раз! – он приласкал меня с такою нежностью, что я чуть не заплакал. Но и веселость его и нежность исчезали без следа – и то, что происходило между нами, не давало мне никаких надежд на будущее, точно я все это во сне видел. Бывало, стану рассматривать его умное, красивое, светлое лицо… сердце мое задрожит, и все существо мое устремится к нему… он словно почувствует, что во мне происходит, мимоходом потреплет меня по щеке – и либо уйдет, либо займется чем-нибудь, либо вдруг весь застынет, как он один умел застывать, и я тотчас сожмусь и тоже похолодею. Редкие припадки его расположения ко мне никогда не были вызваны моими безмолвными, но понятными мольбами: они приходили всегда неожиданно. Размышляя впоследствии о характере моего отца, я тому пришел к заключению, что ему было не до меня и не до семейной жизни; он любил другое и насладился этим другим вполне. «Сам бери, что можешь, а в руки не давайся; самому себе принадлежать – в этом вся штука жизни», – сказал он мне однажды. В другой раз я в качестве молодого демократа пустился в его присутствии рассуждать о свободе (он в тот день был, как я это называл, “добрый”; тогда с ним можно было говорить о чему годно).
– Свобода, – повторил он, – а знаешь ли ты, что может человеку дать свободу?
– Что?
– Воля, собственная воля, и власть она даст, которая лучше свободы. Умей хотеть – и будешь свободным, и командовать будешь.
Отец мой прежде всего и больше всего хотел жить – и жил… Быть может, он предчувствовал, что ему не придется долго пользоваться “штукой” жизни: он умер сорока двух лет».
Психолог: И чего Вам не хватило в Ваших взаимоотношениях с отцом?
Владимир Петрович: Как это ни звучит банально, родительской любви.
Психолог: Что Вы вкладываете в понятие «родительская любовь»?
Владимир Петрович: Мне хотелось большего общения, понимания моих проблем, чувств. Отец, как я уже отмечал, слишком был занят собой.
Психолог: Против этого трудно возразить. Вы слишком долго были предоставлены самому себе.
Владимир Петрович: Видимо, бывает свобода, которая тоже может опостылеть.
Психолог: А с матерью какие у Вас были отношения?
Владимир Петрович: Если Вы помните, по моим описаниям моя мать больше была озабочена моей учебой, чем моими переживаниями. Но при этом я любил отца и по-своему жалел мать. В конце концов я не озлобился. Просто во мне постепенно накапливалось желание любить и быть любимым. И может, именно благодаря моему внутреннему одиночеству во мне и проснулась способность любить, моя первая любовь.
Психолог: Здесь мы видим необычность ситуации в том, что нехватка любви в семье обернулась Вашим необыкновенным чувством. Как говорится, нет худа без добра.
Владимир Петрович: Но при этом отец добился Зинаиды, а я нет.
Психолог: А почему так получилось, как Вы думаете?
Владимир Петрович: Отец везде старался быть хозяином положения. Он, в отличие от меня, ни от кого не зависел. И любовь для него была своего рода охотой, где он в роли охотника. А я – другой, да и Зинаида была старше меня, а это много значит.
Психолог: Но разве увлечение Зинаидой сделало Вашего отца счастливым? Он ведь так и не остался с ней, хотя Зинаида очень этого хотела.
Владимир Петрович: Но зато он пережил такие счастливые мгновения счастья с Зинаидой, которые прошли мимо меня.
Психолог: А почему Вы уверены, что это было полное счастье?
Владимир Петрович: Оно было коротким, но насыщенным теми чувствами, которые мне так и не удалось пережить.
Психолог: Это мы можем с Вами только предполагать. Но наглядно видно, что Ваш отец «сгорел» довольно быстро и умер рано.
Владимир Петрович: Но любовь такой девушки ничто не заменит.
Психолог: И в чем Вы видите уникальность Зинаиды?
Владимир Петрович: Приведу еще свои записи от своих впечатлений от Зинаиды:
«Я, помнится, почувствовал тогда нечто подобное тому, что должен почувствовать человек, поступивший на службу; я уже перестал быть просто молодым мальчиком; я был влюбленный. Я сказал, что с того дня началась моя страсть; я бы мог прибавить, что и страдания мои начались с того же самого дня. Я изнывал в отсутствии Зинаиды: ничего мне на ум не шло, все из рук валилось, я по целым дням напряженно думал о ней… Я изнывал… но в ее присутствии мне не становилось легче. Я ревновал, я сознавал свое ничтожество, я глупо дулся и глупо раболепствовал – все-таки непреодолимая сила влекла меня к ней, и я всякий раз с невольной дрожью счастья переступал порог ее комнаты. Зинаида тотчас же догадалась, что я в нее влюбился, да я и не думал скрываться; она потешалась моей страстью, дурачила., баловала и мучила меня. Сладко быть единственным источником, самовластной и безответной причиной величайших радостей и глубочайшего горя для другого – а я в руках Зинаиды был как мягкий воск. Впрочем, не я один влюбился в нее: все мужчины, посещавшие ее дом, были от ней без ума – и она их всех держала на привязи – у своих ног. Ее забавляло возбуждать в них то надежды, то опасения, вертеть ими по своей прихоти (это она называла: стукать людей друг о друга) – а они и не думали сопротивляться и охотно покорялись ей. Во всем ее существе, живучем и красивом;, была какая-то особенно обаятельная смесь хитрости и беспечности., искусственности и простоты, тишины и резвости; над всем, что она делала., говорила., над каждым ее движением носилась тонкая, легкая прелесть, во всем сказывалась своеобразная, играющая сила. И лицо ее беспрестанно менялось, играло тоже: оно выражало, почти в одно и то же время, – насмешливость, задумчивость и страстность. Разнообразнейшие чувства., легкие, быстрые, как тени облаков в солнечный ветреный день, перебегали то и дело по ее глазам и губам».
Психолог: Я думаю, что преимущество Зинаиды перед многими девушками состояло в том, что она сумела сохранить естественность и артистизм. Это сочетание является довольно редким у молодых девушек – если есть естественность, то мало артистизма; если преобладает артистизм, то он часто навязчив и искусственен.
Владимир Петрович: Пожалуй, это довольно верное наблюдение. Причем женщины типа Зинаиды любят играть другими людьми и получают от этого удовольствие. Я удивляюсь, как моему отцу удалось ее укротить? Когда он успел?
Психолог: Видимо, Зинаида могла увлечься по-настоящему только мужчиной, который не шел у нее на поводу, но умел навязать свою волю.
Владимир Петрович: Видимо, Зинаида уважала только силу. Я напомню еще один эпизод этой истории, чему я стал невольным свидетелем:
«Зинаида выпрямилась и протянула руку… Вдруг в глазах моих совершилось невероятное дело: отец внезапно поднял хлыст, которым сбивал пыль с полы своего сюртука, – и послышался резкий удар по этой обнаженной до локтя руке. Я едва удержался, чтобы не вскрикнуть, а Зинаида вздрогнула, молча посмотрела на моего отца и, медленно поднеся свою руку к губам, поцеловала заалевшийся на ней рубец».
Психолог: Этот пример показывает, что Зинаида готова была подчиниться тому, кто не вымаливал у нее любовь, а умел подчинить эту девушку своей воле.
Владимир Петрович: Это прямо как у Ницше: «Когда идешь к женщине, бери с собой плетку». Может, так и надо вести себя по отношению к женщине?
Психолог: Это, во-первых, годится не для всякой женщины, а во-вторых, такое поведение может быть связано с сильной страстью, но не с глубокой любовью.
Владимир Петрович: А в чем разница?
Психолог: В настоящей любви никто не должен мучить и тем более унижать друг друга. Зверство страсти очень близко к ненависти к любимому человеку. Если преобладает страсть, то она скоротечна и не оставляет долгих воспоминаний и радостных чувств.
Владимир Петрович: Но и любовь без страсти является какой-то худосочной, безжизненной.
Психолог: Весь вопрос в содержании любовных отношений. Их основой должна быть восхищенность друг другом и бережное отношение друг к другу, а в качестве эпизода может быть и страсть. Если же страсть выходит на первый план, то она и угасает быстрее, чем любовь, потому что ее основа – физиология, а не психология. Страсть ослепляет, а любовь дает новое зрение – вы видите в любимом человеке те удивительные качества, которые кроме Вас никто не увидит.
Владимир Петрович: Но ведь и моя первая любовь была скоротечной, и чем она отличалась от быстрой, внезапной страсти, которая тоже часто быстро заканчивается?
Психолог: А вот, что Вы сами пишете о своей первой любви в конце своей жизни:
«И теперь, когда уже на жизнь мою начинают набегать вечерние тени, что у меня осталось более свежего, более дорогого, чем воспоминания о той быстро пролетевшей, утренней, весенней грозе?»
Владимир Петрович: В этом и состоит, наверно, важность первой любви. Если она была сильна, она остается в памяти на всю жизнь как искреннее, чистое, свежее чувство.
Психолог: Может быть, это одна из самых больших радостей в жизни, которая помогает пережить легче многие жизненные невзгоды и неудачи.
Владимир Петрович: И все же я чувствую, что в отличие от меня мой отец умел обращаться с женщинами.
