скачать книгу бесплатно
Для того чтобы избавиться от вопросов, ответы на которые искать так же бессмысленно, как, вооружившись театральным биноклем, считать звезды на небе, у Ше-Киуно имелось несколько наработанных приемов. Проще всего было представить, что мысли – это разноцветные костяные шары, каждый размером с кулак. Сталкиваясь с глухим стуком, они разлетаются в разные стороны для того, чтобы встретиться там с другими шарами. Наблюдая мысленным взором за игрой разноцветных шаров, очень быстро забываешь, что за смысл был заложен изначально в каждый из них. Когда же шары становятся просто шарами и не более того, остается точным ударом закатить их в темную глубину подсознания и оставить там до лучших времен, которые, быть может, и не наступят никогда. В голове пусто – значит, и на душе спокойно. Самое время, чтобы заняться завтраком.
Ше-Киуно, не глядя, достал из морозильника одну из пластиковых коробок с готовым завтраком. У Ани имелся богатый опыт потребления быстрозамороженных продуктов, а потому он точно знал, что один завтрак отличается от другого только этикеткой на коробке. Каким бы именем, позаимствованным из гастрономической книги Дня, ни нарек свое изделие производитель, на вкус они все были одинаковы. Судя по этикетке на коробке, что волею случая оказалась в руках Ше-Киуно, сегодня на завтрак у Ани будет «овощное рагу под мясным соусом». Овощи, быть может, были и настоящие, а вот что послужило основой для создания «мясного соуса», оставалось только гадать. Две из трех коробок с продуктами быстрого приготовления, что стоят бок о бок на магазинных полках, изготовлены товариществом «Ген-модифицированные белки Ше-Матао», хранящим свои производственные секреты так же свято, как истинный ка-митар блюдет обет безбрачия.
На всплывающее время от времени требование обнародовать исходный состав производимых товариществом продуктов ответ был неизменно один и тот же. Сначала представители товарищества делали крайне удивленные глаза – народ хочет знать, что он кушает? Да что вы говорите? Серьезно? После непродолжительной паузы они скорбно разводили руками – ну что ж, в таком случае народ вообще не будет ничего кушать. Мы останавливаем производство. На это трудно было что-либо возразить. В условиях Ночи, длящейся тридцать семь больших циклов, даже кратковременная приостановка выпуска продуктов питания таким производственным гигантом, как «Ген-модифицированные белки Ше-Матао», могла, – да что там могла, – как пить дать обернулась бы катастрофой. Кроме того, не следует забывать и о том, что «Ген-модифицированные белки Ше-Матао» неизменно вкладывали серьезные деньги в каждую предвыборную кампанию. Ходила даже шутка, от которой до истины было меньше шага: для того чтобы узнать, будет ли всенародным голосованием избран новый ва-цитик или же окажется продлен срок полномочий прежнего, нужно отпечатать только один избирательный бюллетень и попросить заполнить его уважаемого гражданина Ше-Матао, – и быстрее выйдет, и деньги на выборах сэкономить удастся немалые.
Содрав с пластиковой коробки целлофановую пленку, Ше-Киуно сунул завтрак в микроволновку и включил таймер на пять минут. Теперь Ани имел полное право заглянуть в верхний ящик стола. Разве нет? Ше-Киуно смущенно пожал плечами, как будто извиняясь перед кем-то за то, что собирался сделать, постучал непонятно зачем по стеклянной дверце микроволновки и не спеша направился в комнату. Войдя в спальню, Ше-Киуно еще и по сторонам посмотрел задумчиво, как будто запамятовал, что ему тут нужно. Ну да, конечно, он собирался заглянуть в стол. Вот только зачем? Ани сосредоточенно нахмурил брови и вытянул губы трубочкой, как будто собирался свистнуть. Это была игра с самим собой, которой Ше-Киуно предавался истово и самозабвенно. Чего ради? Еще один вопрос из ряда тех, задавать которые не следовало, поскольку ответов на них не существовало.
Все еще продолжая делать вид, будто не помнит точно, что ищет, Ше-Киуно подошел к столу. Взяв за спинку стул на тонких металлических ножках, Ани приподнял его, – чтобы не беспокоить соседей внизу, – и переставил на другое место. Затем Ше-Киуно присел на стул и медленно провел ладонью по подбородку, как будто хотел проверить, хорошо ли выбрит. Теперь для того, чтобы открыть ящик стола, достаточно было протянуть руку. Но Ше-Киуно все еще медлил. Почему? Он и сам не знал ответа на этот вопрос. За двадцать пять больших циклов не было случая, чтобы, заглянув в условное место, менявшееся только при переезде на новую квартиру, Ше-Киуно не обнаружил там кредитку и ампулу с ун-аксом. Казалось бы, пора привыкнуть. Но всякий раз, перед тем как убедиться в том, что все осталось, как прежде, а значит, чудеса продолжаются, Ани чувствовал, как сердце начинает колотиться с такой силой, точно вознамерилось проломить ребра и выпрыгнуть из грудной клетки. Что, если на этот раз он ничего не найдет? Ага! Хороший вопрос? В рейтинге вопросов, способных поставить Ше-Киуно в тупик, он занял бы первое место, опередив даже вопрос о смысле жизни, хотя последний, бесспорно, начал занимать Ани несколько раньше. Да только что толку, если к ответу на него он с тех пор не приблизился ни на йоту. Протягивая руку за лекарством и деньгами, Ше-Киуно самому себе бывал противен, поэтому обычно, прежде чем заглянуть в стол, Ани какое-то время сидел неподвижно, сложив руки на коленях. Нужно было успокоиться, собраться с мыслями и, самое главное, решить, что он станет делать, если вдруг… Вот он, искомый смысл жизни!
Извещая о том, что время вышло, звякнул таймер микроволновки. Вздрогнув всем телом, Ше-Киуно с отчаянной решимостью выбросил правую руку вперед и дернул на себя ящик стола. Зацепившись за что-то, ящик с первого раза не открылся. Вскочив на ноги, Ше-Киуно в полный голос выругался, помянув и Ку-Тидока, и Пи-Риеля, и детей его вместе с матерью, да еще и Ше-Шеола до кучи, что было сил ударил кулаком по столу в том месте, где находился ящик, и снова рванул на себя. Если бы кому-то в этот миг удалось заглянуть Ани в глаза, он увидел бы в них не злость и не надежду, а лишь отчаяние – такое, что хоть головой вперед в окно, проламывая жалюзи и сдирая кожу о стекло. Да возрадуется Создатель тому, что, когда Ше-Киуно открыл ящик стола, рядом с ним никого не было.
Ани Ше-Киуно судорожно вздохнул – точно подтаявший кусок маргарина проглотил, поднял ослабевшую руку и провел кончиками пальцев по лбу, влажному от выступившей испарины. Все было на месте – и кредитка на предъявителя, и ампула с ун-аксом. Ани попытался улыбнуться – не кому-то, кто мог наблюдать за ним, а самому себе, – но улыбка получилась болезненно-вымученной, способной не приободрить, а скорее вывести из себя, как насмешливая гримаса. Протянув руку, Ше-Киуно провел пальцами по кредитке, затем двумя пальцами подхватил ампулу с лекарством – небрежно так, вроде как ненужную вещь из стола выбросить хотел, и свободной рукой задвинул ящик. Поднеся зажатую меж пальцев ампулу к глазам, Ани слегка встряхнул ее. Пять миллилитров запаянной в стекло чуть желтоватой жидкости, дарующей возможность жить спокойно еще десять малых циклов. Всего десять малых циклов – немного, если не думать о том, что они могут оказаться для тебя последними. Десять малых циклов, каждый из которых украден у кого-то, кто не смог купить очередную ампулу ун-акса.
Нет, Ше-Киуно никогда не чувствовал себя виноватым перед теми, кому было суждено превратиться в уродливых варков, потерять рассудок, сгнить заживо и лопнуть, подобно запущенному в стену перезрелому каскору. Даже в мыслях Ани не причислял себя к их числу. Он существовал сам по себе, в стороне от прочих людей, от города, в котором жил, по улицам которого должен был ходить. Он в полной мере воспринимал окружающий мир, но не считал себя его частицей. Мир не был добр к нему, так почему же он должен испытывать сострадание к кому бы то ни было? Ше-Киуно совершал свой путь сквозь Ночь, из пустоты небытия изначального к пустоте окончательного небытия. В отличие от тьмы, пустота не внушала ему страха, но, прежде чем погрузиться в нее, Ани необходимо было увидеть рассвет – единственный в его жизни. Чтобы дожить до рассвета, он должен использовать ампулу, которую держал в руке. И никаких угрызений совести.
Ше-Киуно достал из стола пневмошприц, привычным движением большого пальца откинул защелку приемной ячейки, вложил в нее ампулу, снова закрыл и оттянул поршень. Приложив конец шприца к предплечью, Ани прикрыл глаза и нажал на спуск.
Едва слышный хлопок воздуха, загнавший лекарство под кожу.
Все.
Никаких ощущений.
Порой Ше-Киуно даже хотелось чувствовать после инъекции боль, ну на худой конец хотя бы жжение в том месте, где был введен препарат. Так нет же – ничего! Поди угадай, ун-акс был в ампуле или же подкрашенная водица?
Ше-Киуно вынул из шприца использованную ампулу с раздавленной головкой, понюхал ее для чего-то и кинул в мусорную корзину. Шприц – на место, в стол, – до следующего раза. Теперь можно было и кредитку проверить.
Вложив пластиковый прямоугольник в контрольный кармашек бумажника, в котором еще оставалось несколько мелких купюр, Ше-Кентаро удостоверился в том, что стал богаче ровно на тысячу триста рабунов. Если разделить на сто, то получится счастливое число, соответствующее количеству детей, родившихся от брака властителя судеб Ку-Диока со смертной девой Торн из рода Ут-Крок. Ше-Киуно нравились древние боги и истории об их деяниях. Ортодоксальная церковь Ше-Шеола подобный интерес не одобряла, но Ше-Киуно не было до этого никакого дела, и он не собирался, подобно многим, создавать хотя бы видимость соблюдения основополагающих религиозных обрядов. Ка-митаров, пытавшихся всучить ему книгу То-Кабра по явно завышенной цене, а заодно предлагавших изгнать из квартиры призраков Ночи, Ше-Киуно гнал с порога, не стесняясь. А ежели изгнанный служитель культа Ше-Шеола нацеливался на то, чтобы пометить его дверь желтым крестом, Ше-Киуно показывал церковнику похожий на пистолет пневмошприц, после чего даже самый отчаянный ка-митар обращался в бегство.
Тысяча триста рабунов – более чем достаточно, чтобы не задумываться о том, как прожить десять малых циклов. Можно даже позволить себе поразвлечься – засесть часов на пять в каком-нибудь приличном кабаке, где играет живая музыка, выпить как следует и, может быть, познакомиться с какой-нибудь очаровательной представительницей противоположного пола, не отличающейся особой строгостью нравов. Да, пожалуй, так он и сделает. И не станет он думать о том, откуда взялись кредитка и лекарство. Пусть это будет просто чудо. Чудо, повторяющееся с периодичностью в десять малых циклов и ни разу за пятнадцать больших циклов не сбившееся с графика. А почему бы и нет, если другого объяснения все равно не существует? Если пытаться найти разумное объяснение происходящему, то следовало предположить, что, пока Ше-Киуно спал, некий таинственный благодетель незаметно проник в запертую квартиру, прокрался в спальню Ани, положил в стол кредитку и лекарство и так же тихо и незаметно ушел. Бред полнейший. Легче поверить в чудо. Или просто обо всем забыть.
Ше-Киуно поступил так, как делал на протяжении вот уже многих больших циклов, – захлопнул бумажник и сунул его в карман.
На кухне в микроволновке ждал остывающий завтрак, есть который Ани не собирался.
Глава 3
Свет делает тьму контрастной.
Наверное, именно поэтому, когда идешь со стороны окраины, кажется, что Предрассветная улица расширяется, подобно устью реки, перед тем как влиться в площадь Согласия. Расположенная неподалеку от центра города улица, на которой размещались по большей части мастерские фотохудожников, небольшие видеосалоны, аптеки, книжные магазины и дорогие – очень дорогие! – магазины одежды, оставалась тихой и спокойной. Двухрядное движение почти не мешало прогуливающимся по ярко освещенным тротуарам компаниям и парочкам. Горожанам нравилось то, что на Предрассветной много красивых витрин, нравились добрые, улыбающиеся лица прохожих, нравились ровные, вымощенные булыжником мостовые, нравилось, как после дождя растекаются по ним лужи, а в лужах мерцают отсветы фонарей. Даже само название улицы – Предрассветная – казалось, несло в себе некий высший смысл: каждый из тех, кто отбивал каблуками свой собственный ритм на ее звонких мостовых, мечтал, конечно, о чем-то личном, но все они надеялись дожить до рассвета.
Именно сюда, в секторное управление са-турата на Предрассветной улице, ехал порой через весь город Ше-Кентаро, чтобы сдать отловленного варка, хотя мог сделать это в любом другом месте. Причина была достаточно веской для того, чтобы жечь бензин: в секторном управлении на Предрассветной работал не сказать чтобы друг, но хороший знакомый Ше-Кентаро. Старшего инспектора са-турата Торо Ше-Марно Ону знал без малого пятнадцать больших циклов – почитай, с тех самых пор, как начал варков собирать. Благодаря этому знакомству Ше-Кентаро не приходилось подолгу просиживать в канцелярии управления, заполняя кучу никому не нужных форм только ради того, чтобы получить причитающееся по закону вознаграждение.
В силу жизненной необходимости Ону то и дело приходилось иметь дело со служащими, приписанными к тем или иным деталям, а то и вовсе к запчастям впечатляюще огромной и дико неповоротливой государственной машины. В результате длительных наблюдений за этой особой породой людей Ше-Кентаро пришел к выводу, который вряд ли можно назвать оригинальным: чем ниже должность госслужащего, чем меньшими полномочиями он наделен, тем больше у него гонора и тем труднее иметь с ним дело нормальному человеку, привыкшему разговаривать на языке живых людей и ничего не смыслящему в канцелярской тарабарщине. Подсунет эдакий канцелярский чмур ничего не подозревающему посетителю анкету из ста сорока восьми пунктов, которую требуется аккуратно заполнить печатными буквами в строгом соответствии с образцом, а между тем заляпанный чернилами и затертый едва не до дыр образец упрятан под мутным поцарапанным листом плексигласа, так что разобрать на нем что-то практически невозможно, да к тому же вокруг толкутся еще человек десять, каждый с такой же анкетой в руках. Что, спрашивается, бедолаге делать? Естественно, идти на поклон все к тому же чмуру, вообразившему себя Ку-Тидоком новоявленным: кого хочу – казню, кого хочу – милую. И ведь хочешь не хочешь, все время приходится иметь дела то с бумажками, бесполезными и бессмысленными, то с людишками никчемными, бумажками этими распоряжающимися, поскольку все в целом это называется системой государственного управления, ма-ше тахонас ее к Нункусу!
В довершение всего рядовые са-тураты здорово недолюбливали таких, как Ше-Кентаро. Пареньки из глухих провинций, лишь недавно ступившие на мостовые Ду-Морка, почему-то были уверены в том, что премиальные ловцов – это деньги, которые могли бы оказаться в их карманах. Ясное дело, считать чужие деньги все мастера. Вот только взялся бы кто из этих умников в униформе по доброй-то воле за ту работу, что тащили на себе ловцы? То-то и оно! Одно дело – начистить физиономию мальчишке, стащившему радиоприемник из машины, и совсем другое – с варком дело иметь, которому по сути-то и терять уже нечего. Не одному Ше-Кентаро доводилось слышать истории о ловцах, подцепивших болезнь Ше-Варко. Одних варки кусали, других царапали, а Ше-Лойхо, с которым Ону был знаком семь больших циклов, заболел после того, как слюна плюнувшего ему в лицо варка попала на слизистую глаза.
В секторном управлении са-турата на Предрассветной улице все вопросы решались легко и просто. Ше-Кентаро сдавал варка дежурным, расписывался в ведомости и выходил на улицу. Минут через десять-пятнадцать к нему подходил старший инспектор Ше-Марно и вручал конверт с деньгами. Порой Ше-Кентаро удивлялся, с чего это вдруг Ше-Марно делает ему поблажки? Ведь если бы ко всем ловцам было такое отношение в управлении на Предрассветной, так все они только здесь бы и толклись. Ону вопросов на сей счет никогда не задавал – не страдал Ше-Кентаро чрезмерным любопытством, которое, как известно, не одну живую тварь сгубило, – а Ше-Марно вел себя так, словно для него все это в порядке вещей. Так все оно и шло: Ше-Кентаро доставлял в управление варков, а Ше-Марно аккуратно и без проволочек выплачивал ему премиальные.
Небольшое трехэтажное здание управления са-турата располагалось во внутреннем дворике позади магазина готовой одежды. Дорогой, надо сказать, магазин. Ше-Кентаро как-то зашел в него, рассчитывая купить новую куртку взамен той, что после доставки в управление очень уж несговорчивого варка пришлось выкинуть, да вскоре вышел, озадаченно затылок почесывая. На Предрассветной все магазины недешевы – такой уж район, излюбленное место отдыха горожан с достатком, – но то, что Ше-Кентаро увидел в магазине одежды, превосходило все разумные пределы. Впрочем, все зависит от начальной точки отсчета – что принимать за показатель разума? Ше-Кентаро сам определил для себя те границы, в которых надеялся удержаться, несмотря на ежедневный кошмар, в каком приходилось жить. Но, может быть, это и есть самое настоящее безумие, которое ловцу приходится принимать за норму только потому, что он не в состоянии из него выбраться? Что, если адекватно оценивать происходящее вокруг способен лишь тот, кто не задумываясь выкладывает за брюки, которые, быть может, и не наденет ни разу, сумму, что Ше-Кентаро получает за двух доставленных в управление варков? Мир, погруженный во тьму, выворачивает наизнанку все привычные представления, делает простое сложным, абсурдное – возможным, нелогичное – понятным всем и каждому.
Приезжая в управление са-турата на Предрассветной, Ше-Кентаро оставлял машину на служебной стоянке. Это тоже была привилегия и еще одна причина, по которой Ше-Кентаро предпочитал сдавать варков старшему инспектору Ше-Марно. В другом управлении са-турата дежурный ни за что не позволит ловцу поставить свою машину на служебную стоянку. Приходится парковаться на платной автостоянке и с полквартала тащить упирающегося варка, делая при этом вид, что не замечаешь презрительных, а то и откровенно ненавидящих взглядов прохожих. Или же ставить машину у тротуара, зная, что, вернувшись, непременно встретишь возле нее довольно ухмыляющегося са-турата из того же самого управления, в котором ты только что побывал, мечтающего лично вручить тебе квитанцию штрафа за неправильную парковку.
Вот тоже парадокс – в отношении са-туратов гражданское население настроено вполне терпимо. Конечно, всенародная любовь к са-туратам была всего лишь мифом, что, выполняя госзаказ, упорно пытались вживить в умы и души граждан работники средств массовой информации. Про са-туратов рассказывали анекдоты, но насмешка – это ведь еще не презрение и уж тем более не проявление враждебности. Ловцам же постоянно приходилось сталкиваться и с тем и с другим. Порой Ше-Кентаро думал, все дело в том, что в своей серой униформе все са-тураты на одно лицо. А если шлемы защитные с забралами нацепят, – иначе они на операцию и не выезжают, – так и вовсе лица не разглядеть. Ну как, скажите на милость, можно ненавидеть серую безликую однородную массу? Ловец же – вот он, стоит перед всеми с открытым лицом. Стыдиться ему нечего, потому что он честно зарабатывает свои деньги, выполняя работу, за которую возьмется далеко не каждый. Да, несомненно, работа у ловца не в пример грязнее, нежели у са-турата, так ведь и результативность ее не в пример выше. Если бы не ловцы, варки давно бы уже заполонили Ду-Морк. Ше-Кентаро даже думать не хотел, сколько он один их собрал за истекший большой цикл. Но с каждым циклом варков в столице становилось все больше. Что происходило в провинциях, достоверно известно не было. Во всяком случае, Ше-Кентаро информацией на сей счет не располагал. Да его это не очень-то и занимало. Есть больные, так будут и ловцы – вот и весь сказ. А как же иначе?
И все равно, хотя управление са-турата на Предрассветной улице не было похоже на другие, Ше-Кентаро предпочитал не задерживаться там дольше необходимого. Сдал варка, заполнил все необходимые бумаги – и на выход. Двор управления, обнесенный невысоким забором, ярко освещен софитами, как площадка для той-пена, фонарных огней, освещающих подъезды соседних домов, почти не видно, потому и кажется, что тьма за забором непроглядная, как выросший до гигантских размеров чернильный монстр. В детстве Ше-Кентаро пририсовывал множество щупальцеобразных конечностей кляксам, то и дело забиравшимся в его ученические тетради, а после жаловался, что это чернильные монстры мешают ему заниматься. Вот и сейчас – стоишь на ярко освещенном крыльце управления, а из-за забора на тебя пялит безумные глаза притаившийся в темноте чернильный монстр. Только и ждет, чтобы схватить. И если вдруг когда-нибудь все софиты разом погаснут…
Ше-Кентаро сбежал с крыльца, быстро, но все же стараясь, чтобы это не было похоже на позорное бегство, пересек двор, не глядя, сунул в руки дежурному разовый пропуск и выбежал за ворота. Тугой резиновый обруч, сдавивший грудь, растянулся, ослаб, сделался почти незаметным. Ше-Кентаро нырнул в подворотню и выбежал на главную улицу. Странно, но страх темноты, персонифицированный в образе чернильного монстра, охватывал Ону только при выходе из здания управления са-турата. Вероятно, все дело в том, что, когда он тащил в управление варка, думать приходилось совсем о другом. Например, о том, как глянула на тебя та симпатичная девушка с длинными светлыми волосами, гладко зачесанными назад, когда ты входил в подворотню, волоча за собой плачущего мужчину со скованными руками. Интересно, что она подумала? Тут многое имеет значение. Например, известно ли ей о секторном управлении са-турата, прячущемся во дворике позади модного магазина? А еще заходила ли она когда-нибудь в этот магазин? Кстати, сам ты на ее месте что подумал бы?..
Ше-Кентаро вышел на улицу, освещенную яркими радостными огнями. Светом заливали проезжую часть и тротуары фонари, похожие на странных гигантских насекомых, с высоты своего огромного роста удивленно наблюдающих за людьми, мельтешащими у них под ногами. Разноцветными огнями мерцала рекламная иллюминация в окнах магазинов. Люди, проходившие мимо Ону, держали в руках разноцветные бумажные фонарики или выбрасывающие снопы ярких искр шутейские огни. И каждый, с кем случайно встречался взглядом Ше-Кентаро, приветливо ему улыбался. Конечно, ведь сейчас они не видели в нем ловца варков. Он был только прохожим, по какой-то непонятной для окружающих причине выпавшим из потока гуляющих. И все же Ону потребовалось какое-то время для того, чтобы прийти в себя и тоже начать улыбаться в ответ.
Все было хорошо.
Очень хорошо.
Удивительно хорошо.
Настолько хорошо, что это казалось невозможным.
А потому вызывало настороженность.
Ше-Кентаро знал, что улыбка, которой он одаривал весело машущие ему фонариками влюбленные парочки, была искусственной. Вымученной. Улыбка была привычной маской, за которой ловец прятал свое истинное лицо, хотя и сам не знал, от кого и зачем. Или все же знал, но не желал самому себе признаться?..
Продолжая растягивать губы в резиновой улыбке, похожей на ту, что малюет на своем лице клоун, которого через пару минут на арене станут бить палкой, чтобы рассмешить заплатившую за представление публику, Ше-Кентаро затравленно глянул по сторонам. Проще всего вернуться домой, запереться в квартире, включить музыку так громко, чтобы не слышать, как соседи станут стучать в стену, не раздеваясь, упасть на кровать, уставиться в потолок и пролежать так малый цикл. А может быть, и два. Пока не захочется есть. А аппетит после работы с варками пропадает надолго.
Но прежде следовало дождаться инспектора Ше-Марно, который должен принести конверт с премиальными. Они договорились встретиться у дверей управления, но, выйдя на улицу и не увидев Ше-Кентаро, инспектор догадается, где его искать. За большие циклы их знакомства такое уже случалось не раз. Но ни разу инспектор Ше-Марно не спросил Ше-Кентаро, почему он не дождался его в условленном месте. Может быть, ему это просто неинтересно? Ше-Кентаро придерживался именно такой версии, потому что ему очень хотелось в это верить. Ону дорожил добрыми отношениями со старшим инспектором Ше-Марно и надеялся, что тот никогда не станет задавать ему вопросы, на которые он не хочет отвечать. Казалось бы, как все просто. Но на самом деле нет ничего более сложного, не поддающегося взвешенному анализу и беспристрастной оценке, чем отношения между людьми.
Ше-Кентаро прошел мимо сияющей витрины, в которой были выставлены огромные двуручные вазы и устрашающих размеров кувшины с тонкими длинными горлышками, напоминающие диковинных птиц, которых Ону видел в книге по истории. Если верить учебнику, до Первого великого затемнения такие птицы обитали на континенте Кен-Ино. В те времена в Кен-Ино жили не только удивительные птицы с длинными изогнутыми шеями – название их Ше-Кентаро, как ни старался, не мог вспомнить, – но и люди. Много людей. История гласит, что жители Кен-Ино нередко устраивали набеги на Кен-Ове, переправляясь через разделявший их океан на огромных кораблях с рядами пушек по обоим бортам, позволявшими обстреливать прибрежные крепости. Трудно сказать, что они искали в чужой земле.
Как-то раз Ше-Кентаро смотрел по телевизору передачу, в которой высказывалось предположение, что астрономы Кен-Ино каким-то образом умудрились заранее вычислить дату Первого великого затемнения, после чего верховный ва-цитик Кен-Ино бросил все свои силы на завоевание Кен-Ове – единственного места на всей планете, где у людей был шанс выжить. Но Кен-Ове, не обладавший таким же мощным боевым флотом, как у Кен-Ино, выдержал многолетнюю осаду и победил в решающей битве, ценой которой, как оказалось, была жизнь нации. Правда, поговаривали, что победа была одержана не за счет беззаветной доблести воинов Кен-Ове, а благодаря налетевшему внезапно урагану.
Не виданный по своей силе шторм, пять малых циклов кряду бушевавший на всем южном побережье Кен-Ове, потопил или выбросил на берег большую часть вражеских кораблей, доставивших главные ударные силы Кен-Ино. У противника уже не оставалось времени, чтобы собрать новый флот для штурма неприступных берегов Кен-Ове. Наступило Первое великое затемнение, и государства Кен-Ино не стало. А Кен-Ове, в несколько раз уступавшее своему великому соседу как по размерам, так и по численности населения, выжило. И продолжает жить, несмотря на то что, вопреки заявлениям оптимистов, День и Ночь так и не сделались короче. Кто так распорядился – судьба или история? Впрочем, какое это сейчас имеет значение? Ночью Кен-Ино скован льдами, Днем превращается в раскаленную пустыню. Ни одна из восьми экспедиций, побывавших в Кен-Ино, не смогла обнаружить никаких признаков жизни. Судя по документам, обнаруженным в столице Кен-Ино, все его жители погибли в Первое великое затемнение.
Но, глядя на вазы и кувшины, казавшиеся вырезанными из гигантских осколков стекла горных духов, что добывали в Та-Пардитских горах, Ше-Кентаро думал не о тех, кто умер, не дожив до наступления нового Дня, а о том, для чего стоят здесь эти сосуды. Чтобы привлечь внимание праздно гуляющей публики, или же они действительно выставлены на продажу? Всякий раз, проходя мимо этой витрины, Ше-Кентаро задавал себе один и тот же вопрос. И каждый раз не находил ответа. Можно было зайти в магазин, чтобы поинтересоваться выставленными в витрине изделиями, но Ше-Кентаро опасался, что, когда услышит цену уникальных изделий, вид у него будет невообразимо глупый. Оказаться поставленным в глупое положение, когда чувствуешь себя абсолютно беспомощным и не можешь вразумительно ответить на заданный тебе вопрос, не потому, что не знаешь ответа, а потому, что мысли разбегаются в разные стороны, точно грызлы по углам, – Ше-Кентаро боялся этого больше, чем быть запертым в одной клетке с вот-вот готовым лопнуть варком.
На углу здания стояла палатка торговца горячим джафом, украшенная по углам гнутыми стеклянными трубками, по которым время от времени пробегали разноцветные огни. Джаф у него, как и все на Предрассветной, стоил едва ли не вдвое дороже, чем в любом другом месте. Но зато напиток, как и положено, подавался в парпаре – сосуде овальной формы, сделанном из теплоизоляционного пластика, с небольшим отверстием в верхней трети, куда вставляется раздавленная на конце соломинка, чтобы крупинки распаренного джафа не попадали в рот. Прежде в качестве сосудов для традиционного напитка жителей Кен-Ове использовали вычищенную скорлупу парпаровых орехов – отсюда и происходит название. Но нынче такой увидишь разве что только в музее. Или в доме какого-нибудь невозможно богатого сноба, не знающего, куда деньги девать. Даже на официальных приемах в резиденции ва-цитика джаф подавали в пластиковых парпарах. Хотя скорее всего делалось это не в целях экономии, а для того, чтобы не раздражать понапрасну потенциальных избирателей.
Взяв предложенный ему парпар, Ше-Кентаро сделал шаг в сторону и остановился на границе света и тени. Тень была бледная, едва приметная, не внушающая не то что страха, а даже легкого беспокойства, но все равно Ону старался держаться от нее в стороне – срабатывал не разум, а инстинкт. Поймав губами соломинку, Ше-Кентаро осторожно потянул напиток. Джаф оказался что надо: чуть горячее – и можно обжечься, немного прохладнее – и не почувствуешь густого терпкого вкуса настоящего джафа. И сахара было добавлено точно в меру – только чтобы слегка ослабить смолянистую горечь, но не полностью подавить ее. Ше-Кентаро сделал глоток и довольно улыбнулся. Удивительный напиток джаф. Казалось бы, ничего особенного, просто горячий отвар перетертой в пыль древесной коры, а выпьешь – и сразу жизнь другой кажется. Сердце радуется непонятно чему, а душа как будто радостно повизгивает, точно приласканный щенок. Или только он один, Ше-Кентаро, это чувствует, а другие пьют джаф, просто чтобы жажду утолить или согреться в ненастный день? Вот бы спросить у кого.
Не вынимая соломинки изо рта, Ше-Кентаро скосил взгляд на невысокого мужчину плотного телосложения, ожидавшего у окошка палатки, когда ему приготовят джаф. Лицо у мужчины красное, очень недовольное. Дышит тяжело, как будто бежал к палатке с джафом, и то и дело вытирает платком коротко стриженный затылок. Было в нем что-то неприятное. Быть может, та нервозная суетливость, с которой он постукивал пальцами по прилавку, как будто желал таким образом поторопить готовившего джаф парня? Или то, как он неловко переступал с ноги на ногу? Глядя на него, можно решить, что он пытается сохранить равновесие, стоя на зыбкой, уплывающей из-под ног почве. Как бы там ни было, спрашивать у потного толстяка, чем ему нравится джаф, Ше-Кентаро не стал. Да и что мог сказать ему этот тип? В лучшем случае какую-нибудь банальность. В худшем – гадость. И в любом случае он будет прав – не пристало приличному гражданину приставать к незнакомцу с глупыми вопросами.
Ше-Кентаро повернул в сторону улицы, собираясь вернуться к ведущему во двор проулку, и едва не столкнулся со старшим инспектором Ше-Марно.
– Джаф попиваешь? – улыбнулся инспектор.
Ше-Кентаро улыбнулся в ответ – растерянно и немного смущенно. Обычно он внутренне готовился к встрече со старшим инспектором – придумывал слова, которые нужно будет сказать, когда тот протянет ему конверт с деньгами, подбирал соответствующее выражение лица, еще парочку расхожих фраз, что непременно следовало произнести, прежде чем расстаться, но сегодня Ше-Марно застал его врасплох, когда Ону думал совершенно о другом.
– Твое, – Ше-Марно протянул Ону плотный синий конверт.
Ше-Кентаро взял конверт свободной рукой, помял его пальцами и сунул во внутренний карман куртки.
– Пересчитывать не будешь? – без улыбки спросил инспектор.
Ше-Кентаро отрицательно мотнул головой и, чтобы как-то оправдать свое молчание, принялся старательно тянуть джаф через соломинку. Но, когда Ону оторвался от торчащей из парпара соломинки, Ше-Марно все так же стоял рядом и смотрел на него. Странный взгляд у инспектора. Очень странный. Ше-Кентаро предпочел бы, чтобы Ше-Марно смотрел на него насмешливо, но нет, взгляд инспектора спокоен и сосредоточен. Знать бы, о чем он сейчас думает?
– Джаф нужно пить, пока он горячий, – произнес Ше-Кентаро смущенно, словно оправдываясь за что-то, чего и сам не понимал.
– Верно, – коротко кивнул Ше-Марно. – Иначе не возрадует он душу.
Принявшийся было снова за джаф, Ше-Кентаро от удивления едва не поперхнулся – инспектор почти в точности повторил его мысли. От неожиданности такого совпадения Ону даже не обратил внимания на то, что Ше-Марно всего лишь процитировал строчку из известного стихотворения, которое в школе учил каждый. А Ше-Марно словно ничего и не заметил – полез в карман, достал бумажник.
– Тебе еще парпар взять?
Ше-Кентаро вконец растерялся. Парпар, что держал он в руке, почти опустел, допить можно было одним глотком, и, в принципе, Ону был не прочь выпить еще джафа. Но предложение Ше-Марно было слишком уж необычным. С чего бы вдруг старшему инспектору секторного управления са-турата угощать ловца варков?.. Хотя если подумать, то почему бы, собственно, и нет? Сейчас они не инспектор и ловец, а просто знакомые, мирно прогуливающиеся по залитой разноцветными огнями иллюминации Предрассветной улице. Они сейчас ничем не отличаются от прочих прохожих.
– Ну так что? – Ше-Марно помахал зажатой между пальцами синей купюрой в десять рабунов.
Чувство настороженности, давно уже ставшее привычным и включавшееся почти автоматически, стоило Ше-Кентаро выйти за порог своего дома, надежно блокировало все остальные нервные реакции. Да, Ше-Кентаро был не прочь выпить еще парпар джафа. Да, Ше-Марно был ему приятен, и компания старшего инспектора была интересна Ону. Но подсознание тут же выбрасывало предательский вопрос: с чего это вдруг инспектор са-турата приглашает ловца выпить с ним джафа? Ше-Кентаро быстро перебрал в уме все возможные варианты и не нашел ничего, от чего можно было бы оттолкнуться. Так что же ответить на предложение Ше-Марно? Ону всегда старался работать чисто, не нарушая явно правил, установленных для ловцов. Незарегистрированный парализатор и баллончик с антисептическим спреем, купленный у барыги, Ше-Кентаро предусмотрительно оставил в машине. В карманах у него только бумажник и удостоверение личности. Да, еще конверт, что вручил инспектор. В любом случае разумно было бы отказаться от предложения Ше-Марно, дабы не искушать судьбу, которая и без того не слишком-то благосклонна к ловцам варков. Но для отказа требовался благовидный предлог. А Ше-Кентаро как назло не мог ничего придумать – импровизации всегда давались ему с трудом и чаще всего получались какими-то вялыми и неубедительными. В конце концов Ону непременно бы что-нибудь да придумал, но Ше-Марно ни на секунду не выпускал его из-под контроля.
– Эй, Ону, ты, часом, не заснул? – Синяя банкнота порхала по воздуху перед глазами, не позволяя сосредоточиться ни на чем другом и, по сути, не оставляя Ше-Кентаро выбора.
Ону одним глотком допил джаф, кинул парпар в корзину для мусора и суетливо полез в конверт за деньгами.
– Э, нет, оставь. – Инспектор ловко спрятал банкноту в кулак и легонько толкнул Ше-Кентаро в плечо. – Я угощаю.
Ше-Кентаро не успел ничего ответить – снова начал сортировать слова, пытаясь выбрать нужные, а Ше-Марно уже расплачивался с продавцом джафа. Ону быстро огляделся – как в квартире варка, когда нужно первым делом определить источники потенциальной опасности и наметить путь к отступлению. В данной ситуации это не имело никакого смысла, но опять-таки сработал не то профессиональный навык, не то природный инстинкт: если чувствуешь опасность, нужно первым делом думать о том, куда бежать.
– Прошу, – Ше-Марно с улыбкой протянул Ону парпар со свежесваренным джафом.
– Спасибо, – поблагодарил Ше-Кентаро.
Инспектор сделал глоток. Глядя на него, Ше-Кентаро также поднес соломинку к губам.
– Может быть, пройдемся? – предложил Ше-Марно и взглядом указал в сторону площади Согласия.
Место, где они стояли, и в самом деле было не очень удобным. Шумный поток гуляющих обтекал их, прижимая к стеклянной витрине, в которой мелькали разноцветные огни – так часто и так ярко, что рябило в глазах. Отказываться было просто глупо, поэтому Ше-Кентаро ничего не ответил, лишь плечом дернул: мне, мол, без разницы. Ше-Марно едва заметно улыбнулся, переложил парпар в левую руку, правой деликатно взял Ону за локоток, и они зашагали не спеша вниз по улице, туда, где разливалось озеро света, которое они собирались переплыть.
– У меня же машина! – спохватился вдруг Ше-Кентаро. – Я ее на стоянке оставил!
– Так что ж с того? – мягко улыбнулся инспектор. – Это же стоянка управления са-турата.
– Так те же са-тураты… – начал было Ше-Кентаро.
– Ничего с твоей машиной не случится. – Ше-Марно поплотнее прижал локоть спутника и доверительным тоном добавил: – Я отвечаю.
Пользуясь тем, что в свободной руке у него был парпар с джафом, Ше-Кентаро ухватился за спасительную соломинку. Ону не понимал, какого ответа ждет от него Ше-Марно, но полагал, что, пока пьет джаф, молчание его по крайней мере не выглядит невежливым. Джаф, хотя и горячий, почему-то показался Ше-Кентаро совершенно безвкусным. А толпа, слева и справа обтекавшая гуляющих под руку инспектора и ловца варков, уже не выглядела праздничной. Теперь Ше-Кентаро казалось, что каждый из тех, чьи лица на мгновение возникали перед ним и снова растворялись в многоликой людской массе, пришел сюда для того, чтобы решить какой-то очень важный, не терпящий отлагательства вопрос. Иначе почему в их быстрых, суетливых, а порой даже нервных взглядах сквозит только озабоченность, слегка оттененная тоской? Почему все они так напряжены? Ма-ше тахонас, чего все они боятся? Они же свободные люди! И наверняка каждый, кого ни спроси, свято верит в то, что никогда и ни за что, ни при каких обстоятельствах не подцепит болезнь Ше-Варко. Естественно! Ше-Варко – это болезнь низов, где скапливаются исключительно отбросы общества! Во всяком случае, такова официальная версия, утвержденная Министерством гражданского здоровья. Но ловцы-то знают, что это не так. Однако все как один держат язык за зубами – нет такого ловца, что любил бы болтать о своей работе. Интересно вам было бы послушать о том, как лопается распухший варк?
– Ты давно работаешь ловцом?
И вновь Ше-Кентаро не сразу нашел, что ответить, – настолько созвучным его мыслям оказался заданный инспектором вопрос. Какое ему дело до работы ловца? Ше-Кентаро ухватился губами за соломинку – из пустого парпара раздался характерный звук. Ше-Марно взял из руки Ше-Кентаро опустевший парпар и поставил его на край лотка, мимо которого они проходили. Лоточник удивленно посмотрел сначала на парпар, потом на Ше-Марно, но так ничего и не сказал.
– Хочешь? – инспектор протянул Ше-Кентаро свой парпар, в котором еще оставался джаф.
– Нет, спасибо, – отрицательно мотнул головой Ону.
– Я спросил тебя о твоей работе, – напомнил Ше-Марно.
– Ну… – замялся Ше-Кентаро, сам не зная почему. Интерес, что проявлял к работе ловца Ше-Марно, казался странным, но в то же время вопрос его как будто не таил в себе никакого подвоха. Быть может, он просто старается поддержать беседу? – Пятнадцать больших циклов… Что-то около того.
– Девятнадцать, – уточнил Ше-Марно.
Ше-Кентаро искоса глянул на инспектора. Ше-Марно смотрел не на собеседника, а на застекленную витрину, в которой были выставлены муляжи животных и птиц. Не так давно, непонятно, с чего вдруг, возникла мода украшать квартиры подобными изделиями. Ше-Кентаро это казалось проявлением древней первобытной дикости. Но свое мнение он, как обычно, держал при себе. В конце концов, никому нет дела до того, что думает по тому или иному поводу ловец варков. И все же – Ше-Марно точно знал, сколько больших циклов Ше-Кентаро тянет работу ловца. Выходит, специально наводил справки?
– Что ты хочешь знать, уважаемый?
Ше-Марно перевел взгляд на Ону. И улыбнулся – светло, как разве что только дети и умеют.
– Правду ли говорят, что опытный ловец может по внешнему виду определить человека с болезнью Ше-Варко, даже если он заразился всего несколько малых циклов тому назад и сам не знает, что болен?
– Нет, – отрицательно качнул головой Ше-Кентаро.
– Но тебе ведь доводилось слышать об этом?
– Конечно, – не стал отпираться Ше-Кентаро. – Я даже пару раз встречал людей, которые утверждали, что обладают такой способностью. Только при проверке все они ошибались в десяти случаях из десяти.
– То есть, – инспектор прищурился, как показалось Ону, слегка недоверчиво, – в работе ловца нет ничего сверхъестественного?
– Обычная работа, – равнодушно пожал плечами Ше-Кентаро. – Не лучше и не хуже любой другой, за которую платят деньги.
– Ну да, ну да. – Инспектор быстро и коротко кивнул – раз и еще раз. – Каждый выбирает работу…
Ше-Марно осекся, не закончив фразы, – видно, сообразил, что едва не выдал банальную сентенцию, которая в данной ситуации могла обернуться откровенной глупостью.
– Порой так случается, что у нас просто нет выбора. – Улыбка на губах инспектора была не то извиняющейся, не то ободряющей. – Так ведь, Ону?
Ше-Кентаро неопределенно пожал плечами и что-то невнятно промычал. Он все еще не мог понять, к чему инспектор завел этот разговор? К чему эта прогулка по людной улице? Сколько раз Ону должен сказать «нет», чтобы Ше-Марно наконец отвязался от него?
– Нет, – угрюмо произнес Ше-Кентаро.
Решительно выдернув локоть из-под руки инспектора, Ону поднял воротник куртки, хотя на улице не было холодно, и глубоко засунул руки в карманы мятых брюк темно-бирюзового цвета – одно время в таких красовалась едва ли не половина Ду-Морка. Нынче мода уже не та. Ну и Хоп-Стах с ними всеми – у Ше-Кентаро своя голова на плечах! Понравились брюки, да и цена устраивала, – вот и купил!
– Нет? – удивленно посмотрел на Ше-Кентаро инспектор. – Что значит «нет»?
– «Нет» значит «нет», – все так же мрачно отозвался Ше-Кентаро.
– «Нет» значит «нет», – как будто в задумчивости повторил следом за ним Ше-Марно. И тут же снова улыбнулся: – Исчерпывающее объяснение.
Ше-Кентаро тяжело и медленно потянул носом воздух – точно флох перед дракой, когда ту-катор размахивает у него перед носом желтой тряпкой.
