скачать книгу бесплатно
– Да кто ж его знает? Кто-то из выродков, наверное. А может, издалека приплыла – выше по реке, говорят, до сих пор психи живут.
– Какие психи?
– А там больница была до Катастрофы. И вроде до сих пор они там остались, даже радиация их не берет. Наоборот – они отлично к ней приспособились.
– А может, она из «матросов» была? Ну тех, которые в «Матросской тишине» живут?
– В тюрьме, что ли? Ну ты скажешь. Матросы – они здоровые, вдвое выше обычных людей. А головы у них, наоборот, маленькие – в темноте кажется, что они и вовсе безголовые. Таких ни с кем не перепутаешь. Скорее, уж и правда из выродков. Хотя Сафроненко сказал – красавица. Еще и разглядеть успел. Выродки-то все чахлые, страшные, в язвах и болячках.
– Выродки и воды вроде боятся.
– Может, от несчастной любви девка утопилась? – фыркнул кто-то.
– Не-ет, не в этом дело, – раздался уверенный мужской голос из темноты. – Тело-то, говоришь, под мостом было?
– Ну да, – неохотно подтвердил рассказчик.
– А мост совсем недалеко отсюда. Тем более если выглядела как живая – не могла она издалека приплыть. Ее б тогда обглодали по дороге. Сдается мне, что девчонка либо наша, либо с Семеновской была. Психи и выродки тут ни при чем, скорее всего. Если точно знать, когда дело было, можно выяснить – не пропал ли кто отсюда в ту пору. Любят у нас все в тайне от людей держать – вот в чем беда.
– А почему думаешь, что из метро была девчонка? Тут мало у кого волосы длинные, девки все больше стриженые, чтоб вшей не плодить. И по-твоему, она из метро вот так, без химзы и противогаза, на поверхность сунулась? Искупаться решила? И впрямь, водичка в Яузе что надо – грязная, радиоактивная, небось вся таблица Менделеева растворена. Чего б не окунуться по хорошей погоде?
– Ты можешь, конечно, меня не слушать, – произнес тот же тягучий голос. – Но если однажды ты увидишь там, под мостом, в мутной водице, тело своего друга – вспомни мои слова.
– Да о чем ты толкуешь, не пойму я? – тревожно спросил мужик.
– Вот то-то и оно, что не поймешь. Может, оно и к лучшему. Меньше знаешь – крепче спишь.
– Нет уж, ты расскажи, коли начал. Сказал «А», говори и «Б».
– Что я тебе скажу, если ты мне уже сейчас не веришь? Решишь – мол, бредни, байки. Я тебе одно скажу – от реки лучше держаться подальше. Да что толку предупреждать – это все равно не поможет.
– А за Семеновской живут? – спросил Федор у мужика, показавшегося ему наиболее рассудительным. Тот покачал головой.
– Кто ж его знает? Про Партизанскую говорили люди, что пустует она. Туннели к ней завалены, но вроде как-то пробрался сталкер один через завалы. И нашел там одни скелеты. Говорит, там герму, видно, заклинило, и люди даже наверх выбраться не смогли, так и сидели взаперти, пока все не умерли. А еще, говорит, стоит там поезд на путях с картинами внутри – и они как новые, словно только вчера повесили. А смотреть-то на них и некому, вот так-то! Измайловская станция на поверхности была, там и жить-то было нельзя, а рядом Измайловский парк – теперь это джунгли непролазные. Ну, а что на Первомайской творится, вообще никто толком не знает. Кто говорит – пустая она. А одно время ходили слухи, что есть там люди, что там Первомайская республика. Да только я думаю, что нет там никого – ну как бы люди выжили в отрыве от большого метро?
Федор послушал еще немного и пошел к другому костру.
Он уже два дня находился на Электрозаводской и не знал, чем себя занять. Станция, по сути, как и Бауманская, была превращена в большой цех, днем здесь стоял постоянный грохот и звон – производились работы по металлу. Поэтому днем Федор предпочитал отсыпаться, выбрав уголок потише, а к вечеру, когда шум работ стихал и начинались досужие разговоры у костра за чашкой чая, а кое-где и песни заводили, он бродил по станции – интересно было, чем здесь люди живут.
Плечо побаливало, но не сильно – об этом как раз можно было не волноваться. А вот мысли всякие одолевали, не давали покоя. Федор вновь и вновь переживал случившееся, старался представить, чем гибель Кузьмы может для него обернуться. Ведь даже если разберутся, поймут, что ни при чем он, не виноват, люди будут бояться вести с ним дела. Как говорится, то ли он украл, то ли у него украли, но была какая-то неприятная история. Интересно, дошли ли слухи до Веры, и что она думает обо всем этом? Федор чувствовал, что, сидя здесь, зря теряет время – на Китай-городе его дожидалось еще несколько человек, каждому из них он что-то обещал, а теперь все срывалось. Если подведет их, пусть и невольно, пойдет слух, что он ненадежен.
И другие мысли не давали ему покоя. Что, если Ганза потребует его выдачи? Не для того ли отправил его сюда Сотников, чтоб знать в случае чего, где его можно легко и быстро найти? Может, вовсе не спасти Федора он хотел, а иметь под рукой, чтоб в обмен на его голову что-нибудь выторговать у ганзейцев? Ведь отсюда Федору никуда не деться в обход Ганзы – ну разве что дойдет он до Семеновской, последней станции Бауманского альянса. А дальше – заваленные туннели к Партизанской. Фактически он здесь как в ловушке.
Но как быть, Федор не знал. Вот и болтался по станции, слушал разговоры. У одного костра что-то негромко пел пришлый музыкант. Федор присел было послушать, но из-за спин сидящих впереди исполнителя плохо было видно, слова тоже угадывались с трудом. Что-то про капитана, который курит трубку, пьет крепчайший эль и любит какую-то девушку. И вот что странно – песня-то, видно, старая, слов много незнакомых, но все равно почти все понятно. Вот, к примеру, эль – наверняка что-нибудь вроде браги или самогона, раз он крепкий и его можно пить:
У ней следы проказы на руках,
У ней татуированные знаки,
И вечерами джигу в кабаках
Танцует девушка из Нагасаки.
Что такое джига, примерно тоже было понятно, раз ее танцуют в кабаках. Что такое Нагасаки, Федор не знал, но наверное, место какое-нибудь так называлось. А вот насчет проказы он решил выяснить потом. Незнакомые слова завораживали. А дело между тем стремительно шло к развязке:
Вернулся капитан издалека
И он узнал, что господин во фраке
Однажды, накурившись гашиша,
Зарезал девушку из Нагасаки[1 - Текст песни В. Инбер.].
Федор решил, что ослышался – наверное, музыкант спел «во мраке». Гашиш – тоже понятно, дурь какая-нибудь. В общем, грустная была песня, грустная и красивая. Федору жаль было неведомую девушку, а еще больше – капитана. Хоть и непонятным оставалось, отомстил ли тот убийце, но девчонку-то уже не воротишь. «Надо будет слова спросить», – подумал Федор.
Певец тем временем завел что-то более залихватское – про пирата, бизонов и пампасы. Особенно запомнилось Федору слово «баобабы». Эта песня тоже была про несчастную любовь – в конце вообще все умерли, насколько Федор мог понять, но уж слишком много было незнакомых слов. Музыкант ударил по струнам последний раз и оглядел публику:
– Ну, что еще вам спеть?
Слушатели тихонько переговаривались между собой, но никто не решился сделать заявку. Молодой, ломающийся басок, правда, неуверенно крикнул из задних рядов: «“Мурку” давай!», но на него тут же зашикали сидящие рядом. Музыкант сделал вид, что не слышал. Федор удивился – «Мурку» очень уважали на Китай-городе пацаны, душевная песня, что тут такого?
– Про Сенегал, может? – поинтересовался он. Люди одобрительно загудели, кто-то даже захлопал. И полилась залихватская песня – снова про баобабы и жену какого-то посла. «Дались им эти баобабы», – подумал Федор. Песня закончилась, люди захлопали. Кто-то из сидящих кинул музыканту пачку сигарет – неслыханная редкость по нынешним временам. Тот ловко поймал, поблагодарил кивком и улыбкой. В лежавший возле него раскрытый чехол от гитары посыпались патроны.
– Перерыв пятнадцать минут, – объявил музыкант. Народ недовольно загудел.
– Ну-ну, мне же тоже отдохнуть нужно, горло промочить, – сказал исполнитель. Люди поняли намек, несколько человек одновременно протянули ему кружки, полные пенящейся браги, а в чехол от гитары, лежавший перед ним, вновь дождем посыпались патроны.
Федор повернулся к пожилому мужику и спросил:
– Что такое «проказа»?
Тот нехотя ответил:
– Болезнь такая была, в жарких странах чаще болели. Гнил человек заживо: сначала пятнышко маленькое появлялось на пальце, нечувствительное к боли, потом пальцы отваливались, язвы по всему телу шли, а через несколько лет умирал.
«Так девчонка еще и больная была?» – подумал Федор. И продолжал спрашивать:
– А гашиш?
– Дурь, – коротко ответил человек. Федор кивнул – он, в общем, так и подумал.
– А баобабы? – выговорил он особенно поразившее его слово.
– Деревья такие с толстыми стволами. У нас тут не растут, – пояснил мужик. Подумал. – Ну вот ты наверх ходил, тополя видел? – спросил он у Федора. Тот кивнул. – Так вот, нынешние тополя очень даже на те баобабы похожи, – сказал мужик. И отвернулся, потеряв к Федору всякий интерес.
Федор загрустил. Ему снова жаль стало капитана, который любил смертельно больную девушку. И девушку жаль, которая так рано погибла. Но чем от болезни умирать, гнить, заживо разлагаясь, может, и лучше уж так – сразу.
В песнях кипели нешуточные роковые страсти, каких в жизни он не видел. В жизни что – ну, поколотит проститутку ее дружок из ревности, а потом они помирятся и на ее выручку вместе напьются, вот и вся любовь. А в песне все как-то красиво получается. Вот, скажем, на самом-то деле никому, да и себе тоже, не пожелаешь больную полюбить, а со стороны послушаешь – и сердце размякнет. Федор представил себе, что было бы, если б Вера ему изменила: конечно, не особо приятно, но убивать он ее точно не стал. Может, ушел бы, а может, потом и простил бы – смотря по настроению. Но ему трудно было представить, чтоб влюбленная по уши Вера на это решилась…
Кто-то хлопнул его по плечу – Федор вздрогнул было, но тут же успокоился, узнав Виталю, который позавчера привел его сюда.
– Ну, как оно? – спросил тот, щуря красные глаза и шмыгая носом. – Болит рука-то?
– Да ничего, терпимо, – сказал Федор. – А что там на Бауманской слышно? Разобрались уже? А то мне домой вообще-то надо позарез.
– И думать не моги, если жизнь дорога, – буркнул Виталя. – Сиди и не высовывайся.
– Что ж делать-то? – застонал Федор.
– Не знаю. Но если прям так уж тебе приспичило, могу к Даниле тебя отвести. Может, он чего придумает.
– Что за Данила?
– Сталкер. Все ходы-выходы знает. Если надо куда добраться незаметно – это к нему. Только слухи нехорошие ходят про него, – Виталя оглянулся и, понизив голос, продолжал, – вроде он с нечистой силой знается. Потому не любят к нему обращаться – только по крайней нужде.
– Да ладно, – сказал Федор, – в нечистую силу я не особо верю, а нужда такая, что во, – и он провел ребром ладони по горлу. – Веди к своему колдуну.
Глава 4
Колдун и его помощница
Виталя привел его в палатку, где на ворохе тряпья сидел пожилой кряжистый мужик. Лицо его было словно дубленым, возраста было не разобрать, волосы с сильной проседью, а глаза неожиданно яркие – голубые. Федор обратил внимание, что его видавшая виды ветровка защитного цвета аккуратно заштопана в нескольких местах. Значит, жена имеется, наверное.
– Привет, дядь Данила, – заискивающе сказал Виталя.
Мужик молча кивнул, внимательно, оценивающе глядя на них. Федор, поздоровавшись, степенно достал пластиковую бутыль с брагой, заготовленную заранее. Мужик усмехнулся в усы, извлек откуда-то пару кружек и кулек сушеных грибов – на закуску. Кулек был сделан, видно, из листа старого журнала – виднелась полуголая красотка в красном купальнике. Федор разлил брагу в кружки. Выпили, закусили.
– Ну, говори, что нужно. Ко мне просто так не приходят, по нужде только, – сказал Данила.
– Да вот ему бы на Китай, но только чтоб не через Ганзу, – встрял Виталя.
– Наломал дров, что ли? – непонятно спросил старик. Федор так и не понял, при чем здесь дрова, неопределенно качнул головой.
– Ну ничего, – сказал Данила, цепко оглядывая Федора, – этому горю можно помочь, если ты не из пугливых. Наверху-то раньше случалось бывать?
– Случалось, – пробормотал Федор, внутренне холодея. К такому повороту он не был готов, думал – может, старик знает какие-нибудь тайные туннели? Хотя по нынешним временам еще неизвестно, где опаснее – в туннелях тоже такое встречается, что и сказать страшно.
Тут он вспомнил про свои сталкерские корочки и протянул их старику. Тот скривился:
– Да что мне бумажка? Бумажка о человеке ничего не расскажет. Откуда я знаю – чего от тебя ждать? Поход-то нелегкий будет – не прогулка увеселительная. Хотя вот гляжу на тебя и думаю – может, и ты на что сгодишься. Только я смотрю – ты вроде ранен?
– Рана – пустяки, царапина. Врач только велел больную руку не трудить пока, так вторая-то здоровая, – буркнул Федор, у которого все меньше оставалось желания ввязываться в эту авантюру. – А как отсюда на Китай верхом дойти? Путь-то неблизкий.
– Как пойдем – это я тебе потом скажу. Я сам пока не знаю. Надо сперва выйти и посмотреть, что наверху творится, где безопасней. Там все время все меняется. У тебя химза есть? Намордник?
Федор покачал головой, соображая, как половчее отказаться.
– А может, по туннелям все-таки? – пробормотал он.
– Чтоб на Китай-город – да не через Ганзу? Не, не получится. Вообще есть, говорят, туннели тайные, да я их не знаю, у меня свои пути. Да ты не бойся, не первый раз уже хожу – и до сих пор живой. В туннелях-то иной раз и опаснее, там-то самая гадость и водится.
Федор вспомнил неведомых пересмешников и мысленно согласился со стариком. И все же подниматься на поверхность ему ужасно не хотелось – слишком много опасностей подстерегало там. Если не попадешь в пасть мутанту, рискуешь схватить дозу, или тебе на голову рухнет обветшалое здание, а не то так провалишься в какую-нибудь трещину, и никто тебя не найдет – да и искать не будет. Он хотел уже отказаться наотрез, но тут в палатку кто-то заглянул.
– Дед, ты не спишь? – раздался хрипловатый девичий голос. – У тебя кто-то есть? Так я потом лучше зайду?
Этот голос хотелось слушать снова и снова. От него теплей стало в груди, старая палатка сразу показалась уютной.
– Голубонька моя, да разве ты можешь помешать. Заходи.
Гостья протиснулась в палатку, и Данила протянул ей свою кружку, где на дне еще плескались остатки браги. Девушка, ловко ввинтившись между ними, взяла кружку и отхлебнула. Федор уставился на нее.
У нее были светлые волосы, бледное лицо, большие серые глаза. Она выглядела худенькой и хрупкой. Одета была в просторные черные штаны, поверх серой футболки – затейливая пестрая жилетка. Разноцветные нитки, переплетаясь, складывались в узоры – вроде бы и неброские, но именно оттого хотелось глядеть на них и глядеть. Цвета были подобраны так, что переходили один в другой. Еще Федор подумал, что ткань эта, наверное, жесткая на ощупь. Понятно было, что жилетка была так просто, «для красоты» – слишком тонкая, чтобы согревать. Девушка очень отличалась от подземных жителей, облаченных в унылые костюмы защитных, тусклых цветов. При этом ее наряд вовсе не выглядел вызывающим, как у девчонок с Китай-города, торговавших собой.
«Она какая-то нездешняя», – подумал Федор. Он еще не видел таких девушек в метро. Что было тому причиной – пухлые губы, тонкая фигурка, необычный разрез глаз, словно бы чуть приподнятых к вискам, что-то мальчишеское и одновременно очень женственное в повороте головы, пестрый жилетик?
Была ли она красива? Федор этого не знал. Он бывал на других станциях, видел и ухоженных женщин Ганзы, и вульгарных девчонок Китай-города, и замученных тружениц с окраин, но эта девушка не была похожа ни на одну из них. Вовсе не похоже было, чтоб она тщательно следила за собой – кроме жилетика, пожалуй, никаких других примет того, что девушка сознательно пыталась как-то себя украсить, Федор не обнаружил. Но одежда ладно сидела на ней и не мешала движениям, словно составляла единое целое с хозяйкой, а коротко остриженные, явно для удобства, волосы, которые она, судя по всему, причесывала просто пятерней, обрамляли голову так красиво, как не сумела бы уложить нарочно иная модница, даже приложив кучу стараний.
На ее лице не было краски, как у девчонок с Китая, – она не позаботилась даже подвести помадой бледные губы. Несмотря на это, Федор глаз отвести от нее не мог – кожа ее казалась ему прозрачной, светящейся в полутьме. Это была естественная красота – так может быть красиво дикое животное, девушку словно сияние окружало.
«Жаль, что это сияние так недолговечно», – с грустью подумал Федор. Пройдет совсем немного времени – и кожа обветрится, руки огрубеют, появятся первые морщины. Девушка наверняка знала, что он разглядывает ее, но наверное, такие взгляды были ей привычны – она лишь чуть повела плечом.
Федор, наконец, сообразил, что напоминает ему незнакомка – бледный чахлый росток, чудом выросший в подземке без света. Они казались изумительно красивыми, на них хотелось смотреть бесконечно, но то была красота увядания. Хоть и пытались растения цепляться за жизнь, но борьбу эту неизменно проигрывали. Лишенные света, они постепенно слабели и вскоре погибали, если еще раньше их не успевали сглодать прожорливые слизни.
А еще он заметил небольшой, почти незаметный шрам у нее на щеке. Странно, но шрам вовсе ее не уродовал, наоборот, придавал загадочности. Хотя Федор был уверен, что шрам она получила не в бою – скорее, оцарапалась обо что-то или неудачно упала, очень уж юной она выглядела.
Судя по тому, как нежно говорил с ней старик, девушка была ему человеком близким. Возможно, его ветровка была заштопана ее руками. Но хоть она и назвала его дедом, как-то не верилось, что она и впрямь его внучка. Вспомнилась история про молоденьких прядильщиц – может, все-таки удалось кому-то поймать одну, приручить – и вот она сидит перед ним. Да нет, ведь они вроде разговаривать не умеют – а эта болтает вполне складно.
Девушка встретилась с ним глазами на секунду, но тут же вновь отвернулась.
– Вы про дела говорили? – спросила она старика. – Я мешать не буду. Я сейчас опять песни слушать пойду. Хотела теплое что-нибудь взять, холодно.
– Да вот пришел человек, на Китай-город ему надо, – старик кивнул на Федора. – Я и так в поход собирался на днях, чего ж не взять с собой, лишние глаза и руки не помешают. Ты сама-то как – готова идти?
Федор мог бы поклясться – что-то мелькнуло в лице у девушки, словно она внутренне вздрогнула. Но голос ее звучал беспечно, когда она сказала:
– Да по мне, хоть сейчас. Скучно тут, на станции.
– Ну, вот и славно, – пробормотал старик и вопросительно глянул на Федора: – Ну что, решился, мил-человек?
Федор пожал плечами. Он решил, что если даже эта хрупкая девушка готова отправиться с ними, значит, путь не так уж опасен. Но сомнения у него оставались.
– Подумай хорошенько, – сказал старик, – уговаривать не стану. Нельзя на такое дело уговаривать – каждый сам должен решать. Химзу и намордник я тебе дам, если что. Жаль, конечно, что подранили тебя, но раз здоровой рукой действовать сможешь – уже хорошо. Времени у тебя три дня – мне еще кое-что подготовить надо.
– А сколько запросишь? – начал было Федор, но старик махнул рукой:
– Не бери в голову – потом сочтемся.
Федор решил, что он при девушке не хочет говорить об оплате, кивнул и вытащил еще бутыль браги, разлил по кружкам. Девушка, вытащив из какого-то мешка толстый теплый шарф крупной вязки, сунулась к выходу.
– Уходишь? – спросил старик.
– Хочу песни послушать, музыкант после ужина еще спеть обещал. Он издалека, завтра обратно уйдет уже. Говорят, из Конфедерации, что ли.
– Не засиживайся, спать пораньше ложись. Тебе силы надо беречь, – проворчал старик.
