скачать книгу бесплатно
На Дворцовом мосту ветер с залива безжалостно, будто иглами, пронизал старенькую шинель, несколько раз попытался сорвать картуз с головы. Стараясь согреться, Аристарх то прикрывал ладонью левую щеку, то прятал озябшие пальцы в рукава. Невольно бросив взгляд на чернь Невы, он попытался разглядеть хоть что-нибудь в непроглядной и вязкой, будто смоль, ночи. От ощущения близости воды ему стало не по себе. Он физически чувствовал, как у него под ногами властвует тьма и беснуется в пролётах ветер, как фонари испуганными светлячками дрожат на ветру…
Маменьки дома не было. Должно быть, задержалась на уроках. Днём она преподавала музыку в гимназии, а по вечерам давала частные уроки. Софья, по всей вероятности, отправилась куда-нибудь с женихом. Аристарх нетерпеливо приложил руки к тёплой поверхности голландской печи, приник к ней грудью, замёрзшей щекой. Постояв, он перевернулся спиной к теплу, откинул назад руки, прижался затылком, закрыл глаза и затих. Сра зу стало тепло и тихо… Мягкая нега осторожно проникала внутрь. Вот уже разогрелись мелкими иголками кончики пальцев, запылали щёки… Дрова каждое утро приносил Герасим. Аристарх, как единственный в доме мужчина, укладывал их в печь, обдирал бересту или колол лучину. После разжигал огонь. Когда пламя разгоралось, он мог подолгу смотреть на его пляшущие языки, перебирать в голове случайные мысли, вспоминая о том, что, казалось, давно уже позабыто.
Он прибавил свету в лампе, пододвинул стул ближе к печи, достал книжечку Маркса и начал читать. Очень скоро от нетерпения он заёрзал, перечитывая одно и то же место, поскольку не понимал: чего хочет этот бюргер, разговаривая таким мудрёным языком? Почему Андрей Карлович убеждал их, что это и есть руководство к действию? Чем тут руководствоваться, непонятно? К тому же, как простому народу это понять? И надо ль ему всё это? Не поймёт, – решил наконец Аристарх. Просвещение, вот что ему надобно в нынешний момент. Просвещение…
Щёлкнул замок входной двери. Пришла матушка. Согласно инструкции Аристарх спрятал тайную книжицу под матрац, а на стол положил пьесу и уселся обратно так, будто ничего и не было. За ужином ему было совестно оттого, что приходится обманывать маменьку. «Надо бы поскорее закончить чтение. Утром зайдёт Савва и пусть заберёт эту книжицу».
Савва был из купцов. Его по этой причине не хотели принимать в тайное общество, но он настоял. После этого нередко он приносил немалые денежные пожертвования. Бывало и по сто рублей.
Аристарх не раз пытался понять: зачем это надо Савве? Батюшка у него прекрасный человек. Весёлый и не жадный, который всегда баловал гимназистов деньгами, устраивал для них праздники. А Савве пообещал привезти из Лондона велосипед на резиновом ходу. Мода, наверное, виновата. Теперь ведь как… Не состоять в марксистском кружке или обществе стало совершенно не модно. Лучше всего, если общество было бы тайное. «Дурак ты, Савва, – размышлял Аристарх. – Привезут тебе велосипед на резиновом ходу, со звоном. А после наступит экспроприация, отнимут у тебя резиновый ход и отдадут какому-нибудь голодранцу. Эх, Савва, Савва…»
Аристарх зажёг маленькую керосиновую лампу у себя в комнате и просидел над томиком Маркса, ничего не поняв, до полуночи. Так подолгу случалось и раньше, когда он засиживался, разучивая пьесы для постановки. Поэтому маменька ничуть не обеспокоилась. Однако некоторое разочарование постигло самого Аристарха. Потому как большей нудятины читать ему не приходилось. «Значит, сам ещё не созрел» – решил он.
Поутру с видом заговорщика пришёл Савва.
– Ну как, прочёл?
Аристарх мотнул головой, потёр красные глаза.
– Конечно, прочёл.
– Ну и как? Программа действий? Как говорил Андрей Карлович?
– Почитай, узнаешь.
Савва не стал засиживаться и вскоре с видом заговорщика прикрыл осторожно дверь.
Самое неприятное случилось под вечер. Аристарх с маменькой были дома и после ужина музицировали на рояле. В дверь раздался грубый стук. Аристарх открыл… Молчком, подталкивая один другого, в прихожую ввалились человек пять жандармов и один тип в гражданском костюме. Аристарх надолго запомнил его водянистые глаза, шляпу с круглым верхом и пенсне.
Усатый жандарм тут же объявил:
– Обыск. Всем сидеть в прихожей и не ходить по квартире.
Маменька попыталась что-то возразить, но усатый беспардонно рявкнул:
– Молчать, если не угодно в карету с решётками, да в участок.
Вакханалия продолжалась весь вечер. Были перерыты все личные, даже интимные вещи, библиотека кучей валялась на полу. По недовольным лицам полицейских можно было понять – им ничего не удалось найти. Да и не могло такого случиться. Какой молодец Савва, что забрал книгу утром.
Аристарх с маменькой, возбуждённо переговариваясь, раскладывали всё на свои места. Позже пришла Сонечка с женихом. Жених побелел от гнева. Он неоднократно хватался за то место на поясе, где, как видимо, во время службы висит кобура. Даже хорошо, что они с Соней пришли позже, иначе быть беде. Больно уж горяч оказался молодой офицер. Они кое-как навели относительный порядок, уже посреди ночи пили чай и гадали: что же это могло быть? Аристарх молчал, и оттого ему было тяжелее всех. Ложь для него была самым гнусным пороком.
Тайное стало явным не позднее вечера следующего дня. За маменькой прибыл экипаж, и она отправилась для занятий музыкой с детьми шефа жандармерии Урясова. Аристарх, никуда не выходя, ждал возвращения маменьки. Как только она переступила порог, он понял: ей всё известно…
– Рассказывай всё по порядку.
Выслушав, она тихо, будто их могут услышать, проговорила:
– Туда больше не ходи. Оба ваших зачинщика арестованы. Тебе рекомендовано, не дожидаясь неприятностей, уехать куда-нибудь, желательно как можно дальше. Слава богу, есть на земле добрые люди.
– Так куда поехать? К дядюшке в поместье, в Опочку?
– Не годится, это близко.
– Для Пушкина не было близко, – возразил было Аристарх (Михайловское располагалось в десяти верстах от их поместья).
Матушка грустно улыбнулась.
– Эко ты куда хватил.
– Тогда куда же?
– В Тобольск…
– Тобольск? Это же на краю света!
– Вот это и будет то, что требуется. В Тобольске в предстоящий сезон открывается театр. Я слышала, что папенькин гимназический приятель Дмитрий Павлович собирает труппу для театра. Он бывал у нас в доме, даже держал тебя маленького на руках. Ты ещё тогда обмочил ему брюки. Такой конфуз получился. Однако он был весел, смеялся и говорил, что обязательно, согласно примете, должен стать сватом на твоей свадьбе. Надобно отписать ему письмо. Хотя нет, не надо письма, пусть всё будет в тайне. – Маменька взмахивала руками, куталась в шаль, нервно ходила по комнате. Она была похожа на большую птицу, которая взволнованно машет крылами, чувствуя надвигающуюся опасность над её желторотым птенцом. – Я напишу прошение Дмитрию Павловичу. Это благороднейший человек, я уверена, он не откажет.
Аристарху перешили папенькину енотовую шубу и меховую шапку. Он с удовлетворением рассматривал себя в зеркале, находя, что стал похож на молодого барина или даже статского советника. Правда, юн несколько, но солиден. Вечером пришёл Савва, принёс двести рублей. Они обнялись.
Савва как-то грустно посмотрел на него и тихо, повзрослому сказал:
– Дай Бог, Аристарх, нам с тобой хоть когда-нибудь ещё свидеться.
Глава 3. Дорога в Сибирь.
Николаевский вокзал остыл настолько, что, казалось, в природе не найдётся такого тепла, которое смогло бы его отогреть. Паровоз шипел, нетерпеливо выпуская пар. Ветер носил сладковатый дым над вагонами, взволнованными провожающими, тюками, чемоданами, саквояжами. Дали первый колокол, людская масса всколыхнулась. В вагоне было прохладно, но вполне терпимо. Железная печка дышала натопленным теплом. Рядом лежали короткие дрова, корзина с углём. Так просто, будто дома.
Худой, с длинным носом служащий в форме железнодорожника, помогая пассажирам расставить багаж в проходах, под лавками, приговаривал:
– Господа, внимательнее смотрите, чтобы согласно купленных билетов, согласно билетов…
Полицейский с пристёгнутым башлыком и свистком на груди, заложив руки за спину, хозяином шагал вдоль перрона. Аристарх не стал испытывать судьбу и отвернулся.
Дали третий колокол, паровоз пронзительно свистнул, пар вырвался на волю, зашипел, вагоны ударились железом раз, другой… Что-то пронзительно заскрежетало, кровь подступила к горлу. Маменька стояла напротив окна бледная, крестом сложив на груди руки. Сонечка, уткнувшись ей в плечо, плакала. Вагон неслышно качнулся, сдвинулся с места. Маменька с Соней какое-то время шли следом, махали платочками, вытирали слёзы, потом стали всё больше и больше удаляться. Вскоре, смешавшись со всеми, они потерялись из виду.
Аристарх долго смотрел на удаляющиеся фигуры людей без надежды увидеть своих. Просто ещё мгновение назад в этом самом окне он видел тех, ближе кого нет у него на всём белом свете. Ему казалось, что подёрнутое тонкой сеткой мороза стекло, будто фотографическая пластинка, сохранило на себе их образ и дыхание. Он приложил к холодному стеклу ладонь и закрыл глаза…
«Зачем мне всё это? Может, надо было остаться в Петербурге, перестать посещать тайное общество, и всё бы улеглось постепенно? Всё одно Андрея Карловича и Петра Даниловича арестовали. Тогда как же освобождение и просвещение народа? Правильно ли будет так легко отказаться от великой идеи? Правильно или нет, пока неизвестно, потому как в Тобольск при плохом стечении обстоятельств можно ехать не в тёплом вагоне второго класса, а в арестантском…. Надо всё-таки выбирать».
Какой он, Тобольск? Как встретит его? Все, кому довелось бывать там, в своих впечатлениях делились ровно пополам. Одних восхищала необычность и красота сибирской столицы, другие, напротив, представляли его огромной тюрьмой с жестокими порядками.
Едва уловимый сладковатый запах паровозного дыма постепенно заполнял пространство. Вагон незаметно, даже робко начав движение, вскоре разбежался. Тени заметно быстрее стали пробегать от окна к окну, скользя по рядам с пассажирами. Аристарх прошёл вдоль прохода, устало опустился на место и стал безразлично смотреть в окно. Огромное количество новых, непривычных звуков и запахов вдруг окружили его со всех сторон. Чувствовалась близость паровоза. Хорошо было слышно, как бьётся его железное сердце, как он временами усердно пыхтит на подъёмах, как после легко бежит, весело посвистывая.
Колпино осталось позади вместе со шпилем вокзала и парой водокачек, слева и справа от основного хода, предназначенных для заправки паровозов водой. В народе эту пару водокачек называли «заячьи зубы». Вскоре белые поля сменились берёзовым лесом, позолоченным неярким солнцем.
Милое русскому человеку тихое однообразие. Аристарху особенно нравились мгновения, когда поезд по насыпи влетал на открытый мост… В эти минуты ему казалось, что подобно птице он взлетает над землёй. Сердце начинало учащённо и радостно биться. Барышня, что сидела через проход, ойкала и демонстративно прикрывала ладонями глаза.
Публика в вагоне постепенно освоилась, начала знакомиться, делиться впечатлениями. Напротив Аристарха сидел господин в инженерной железнодорожной форме, с седеющими висками и строгим выражением лица. Как только Аристарх отвлёкся от окна, их взгляды встретились.
– Аристарх, – представился он, – драматический актёр.
– Павел Петрович Алымов, инженер-путеец, – ответил мужчина.
Через проход от них сидела солидная разговорчивая дама с той самой пугливой дочкой, которую, похоже, звали Лизонька. Лиза была похожа на институтку. Она прятала руки в муфту, смотрела поверх голов и демонстративно не желала замечать Аристарха.
В следующем ряду сидел купец непонятно какой гильдии, но, по рассказам, непременно первой. Потому как разбирался он во всех видах торговли и ведения дел. Знакомо ему было всё: как правильно вязать пеньку, в какую пору снимать щетину, какие вина и коньяки самые лучшие, и в какое время их следует подавать к столу. По рассказам, его торговые ряды располагались во всех крупных городах от Астрахани до Петербурга и Москвы. Аристарх по этому поводу задумался только об одном: отчего же господин едет тогда в вагоне второго класса? Должен быть непременно первый, и поезд соответственно курьерский, а не пассажирский. Большинство людей устроены именно таким образом. Всем хочется казаться на класс выше, чем на самом деле. Те, у кого это не получается, как минимум выглядят смешно.
Солнце, перейдя в соседнее окно, стало метаться неуёмными бликами внутри вагона. Павел Петрович, слегка наклонившись, произнёс:
– Скоро станция Любань. Если желаете, можем прогуляться. Заодно здесь недурно можно отобедать в буфете. Поезд стоит долго. Паровоз будет заправляться и обслуживаться в депо.
Ход стал заметно снижаться, паровоз неистово свистел. Показались первые деревянные домики, островерхая церковь с золочёным куполом. Постукивали железом буфера, опять что-то протяжно скрипело.
На переезде, отгороженный от поезда полосатым шлагбаумом, стоял деревенский люд. Мужики в затёртых армяках, тулупах и одинаковых треухах из бараньих шкур мехом кверху. Неуёмная детвора из любопытства постоянно норовила подлезть под шлагбаум. Сдерживал их суровый на вид дежурный по переезду в форменной шинели. Позади мужиков стояла мохноногая лошадёнка, запряжённая в розвальни, застланные сеном. От её кудлатой спины валил пар. В углу розвальней боком к поезду сидела баба. Обеими руками она прижимала к груди свёрток в цветастом одеяле, прикрытый сверху тулупом. Явно это был ребёнок. Её огромные голубые глаза светились от любопытства и восторга ярче цветастых лоскутков на одеяле, а в удивлённых глазах метался вопрос: «Кто они, эти господа, если могут так запросто ехать в тёплом вагоне со стёклами из Петербурга в Москву? Доведётся ль ей когда-нибудь, хоть один разок так вот посмотреть на мир из окна поезда?»
Аристарх внимательно смотрел на них и размышлял: «Вот бы спросить: о чём думают в этот момент женщины, ребятишки, мужики? Что они понимают в происходящих событиях, вещах?»
Любань… За окнами вагона плавно проплыл двухэтажный, вытянувшийся вдоль железной дороги вокзал, застывшие от любопытства фигуры и лица людей. Железнодорожник в станционной форме, похоже, замер возле блестящего колокола, на середине платформы.
Стало тихо… Не стучало железо, не раскачивался вагон, затих перестук колёс. Аристарх с Павлом Петровичем, покинув вагон, несколько раз прошлись вдоль поезда, после остановились на краю платформы. Аристарх от нечего делать считал широкими шагами длину платформы.
– Сто шагов? – спросил Павел Петрович.
– Да, действительно, сто. Откуда вам это известно?
– Любань, станция второго класса.
– Какие тогда первого?
– Петербург, Москва, Бологое, Малая Вишера, Тверь.
– А те, что с «заячьими зубами»-водокачками?
– Эти третьего или даже четвёртого. Кстати, знаете, какой конфуз приключился при строительстве?
– Возможно, где-нибудь забыли построить станцию?
– Нет, как раз наоборот. В Клину по ошибке был построен вокзал, соответствующий первому классу, хотя положен был второй. Обнаружили поздно, но решили уже не перестраивать.
Паровоз отцепился и уехал в депо. Состав словно обезглавили. От этого он стал выглядеть какимто безжизненным. Из-за отсутствия паровоза даже суета перед вагонами стала неуместной. Павел Петрович негромко, будто для себя, проговорил:
– Всё, что ни есть без головы, выглядит против естественного состояния вещей. А хуже того, когда голова вроде бы на месте, а на самом деле отсутствует, поскольку делается всё так, будто её и нет вовсе.
Навстречу им по платформе шёл мальчонка в подпоясанном кушаком овчинном полушубке. Шапка была ему велика, оттого постоянно сползала на глаза. Он не переставая поправлял её. Аристарху вдруг нестерпимо захотелось получить ответ на вопрос, который у него возник на переезде: что же по поводу происходящего думает самый обыкновенный деревенский мальчишка?
– Павел Петрович, давайте спросим мальчонку, что он думает по поводу паровоза, к примеру. Наверное, скажет, что внутри сидит змей-горыныч, который крутит колёса или, к примеру, нечистая сила, которую насильно посадили в трубу, отчего она неистово пытается вырваться наружу.
– А что? Весьма интересно знать, – согласился Павел Петрович.
Поздоровались… Мальчик остановился напротив, шмыгнув носом, снял рукавичку, приподнял шапку на лоб.
– Здравствуйте, барин. Чего изволите?
– Как тебя зовут?
– Ванюшка Колоденный.
– Вот скажи, Ванюшка. Как ты думаешь… Почему паровоз едет? Может, вагоны и без него смогут двигаться?
Ванюшка в очередной раз шмыгнул носом.
– Отчего же вагоны, барин, будут двигаться, если у них нет паровой машины?
Аристарх с Павлом Петровичем переглянулись.
– А паровоз?
– Паровоз – это совсем другое дело. Там паровая машина, которой для работы требуется пар. Пар получается в котле с водой, который топят дровами. Но только теперь уже есть паровозы, которые топят углём. От угля жару больше, оттого такой паровоз сильнее. Ещё всё зависит, сколько цилиндров. Вот на старых паровозах, к примеру, цилиндр был только один, а нынче уже полно паровозов с двумя цилиндрами, внутри которых двигаются поршни.
Было заметно, как у Павла Петровича с каждым произнесённым мальчонкой словом вытягивалось лицо…
– И что дальше?
– А вы что, про это ничего не слышали? – удивлённо спросил Ванюшка.
– Разумеется, нет. Кто же нам расскажет, – вставил Аристарх.
– Понятно. Только барин-то вот в форме железнодорожника.
– Нет, нет, я конторский и в этом ничего не понимаю, – замахал руками Павел Петрович.
– Так вот, – продолжил Ванюшка. – Пар от котла по паропроводам подводится к обеим сторонам цилиндра, и от распределителя через золотники подаётся то в одну сторону, то в другую сторону цилиндра. Оттого поршень и ходит туда-сюда.
– Скажи на милость, а отчего тогда колёса крутятся? – не унимался Павел Петрович.
– Да это совсем просто. К поршню подвижным образом прикрепляется шатун, который упирается в кривошип, связанный с колёсами.
Повисла тишина…
– Барин, я что-то неясно рассказал? – наморщил нос Ванюшка.
– Нет, всё, напротив, очень даже понятно, – как-то слишком задумчиво произнёс Павел Петрович. – Как вам кажется, Аристарх?
– Ясно, весьма ясно.
– Только ответь мне на один вопрос, – не унимался Павел Петрович. – Откуда ты, Ванюшка, всё это знаешь?
– Батька рассказывал. Он в депо работает.
