скачать книгу бесплатно
Рядом с чехами наступали добровольческие отряды молодого офицера Каппеля.
Первую мировую войну Владимир Каппель начал как обер-офицер для поручений в штабе армейского корпуса. На должности старшего адъютанта служил в штабах казачьих и кавалерийских дивизий и корпусов. В августе 1916 года был произведен в подполковники и стал помощником начальника оперативного отделения.
На этой должности Каппель и встретил Февральскую революцию. Будучи кадровым офицером и монархистом по убеждениям, он тяжело воспринял эту реальность. Но Каппель руководствовался принципом: армия должна находиться вне политики. И потому он присягнул на верность новой власти – Временному правительству.
В октябре 1917 года Каппель взял отпуск и уехал в Пермь. Уже у себя дома он пережил Октябрьскую революцию, разгон Учредительного собрания, демобилизацию Русской армии, заключение позорного Брестского мира, первые шаги военного коммунизма. Для Каппеля развал страны и начавшаяся смута стали личной трагедией.
В мае 1918 года в Самаре произошло восстание Чехословацкого корпуса. Красный режим там пал, в городе образовалось новое правительство Комуча, которое начало создание собственной армии. Командовать этой армией, а поначалу – небольшим отрядом в три сотни штыков – никто из старших офицеров не рвался. Подполковник Каппель взял эту тяжкую и малоперспективную ношу на себя.
Первые месяцы боевых действий были успешными. Настолько, что большевистский штаб отдельным приказом назначил за голову Каппеля премию, 50 тысяч рублей. Отряд Каппеля освободил ряд городов и взял Казань. Благодаря военным успехам, отряд численно вырос. В августе 1918 года за победу под Симбирском приказом Комуча № 254 Каппель был произведен в полковники.
У офицеров-добровольцев Каппеля не хватало оружия, обмундирование обветшало, но дисциплина была отменной и дрались они лихо.
* * *
К вечеру 6 августа части красного командующего Вацетиса[5 - Иоаким Вацетис – латышский, советский военачальник. После Октябрьской революции вместе со своим полком перешел на сторону большевиков. Командарм 2-го ранга. С июля 1918 года – командующий Восточным фронтом, позже главнокомандующий всеми Вооруженными Силами РСФСР.] покинули Казань. Две тысячи белочехов и добровольцев Белого движения при четырех орудиях стали хозяевами древнего города. Офицеры Каппеля заняли стратегические узлы – телеграф, вокзалы и банк.
В банке полковник приказал осмотреть хранилища – не предполагая, впрочем, обнаружить там ничего ценного. Все понимали: если в банке что-то и было, отряды Вацетиса явно забрали это с собою.
На следующий день Каппель был занят обычными заботами – обследовал захваченные оружейные склады, улаживал очередные конфликты своих добровольцев с чехами. Внезапно перед полковником появился тяжело дышавший, запыхавшийся от быстрого бега вестовой. Каппель глянул на него, и тотчас понял: случилось нечто чрезвычайное.
– Говори, не тяни! – резко бросил он вестовому.
Но тот облизнул сухие губы и, ничего не говоря, выразительно посмотрел на окружение командира. Полковник понял и нетерпеливо махнул стоявшим вокруг него офицерам. Когда те разошлись, вестовой фамильярно прильнул к самому уху командира и стал что-то торопливо шептать.
Пока он говорил, Каппель усиленно тер руками виски, чтобы скрыть от посторонних усиливающееся волнение. Когда вестовой закончил, полковник медленно опустился прямо на землю, обхватил колени руками и шумно выдохнул, пытаясь успокоиться. Новость ошеломила его: в хранилищах казанского банка обнаружено золото павшей Империи.
Как оно сюда попало? В армейских частях ходили слухи, что перевезти петроградское и московское золото из казны империи на Волгу еще до своего отречения распорядился Николай II – на случай прорыва фронта германскими войсками. По другой версии, золотой запас, еще остававшийся в обеих столицах, был перевезен в Казань по приказу красного правительства.
Если это было так, то надо признать: большевики действовали вполне логично. В наследство от старой власти им достался разваленный фронт и разложившаяся армия. Германцы стояли у порога. Переговоры с немцами в любую минуту могли прерваться. Если бы армия кайзера начала масштабное наступление, то, скорее всего, ни Питер, ни Москву удержать бы не удалось.
Однако судьба сыграла с Лениным и Троцким злую шутку: германское наступление так и не началось… И полковник Каппель в августе 1918 года оказался самым могущественным военачальником Белого движения и самым богатым человеком в мире. В его распоряжении оказалось порядка 500 тонн золота, платины и серебра. Это были слитки и полосы драгоценного металла, украшения, церковная утварь. По оценкам экспертов – на сумму в 1 миллиард 300 миллионов золотых рублей.
Но золото нужно было срочно увозить: прибывший на Волгу наркомвоенмор Троцкий быстро восстановил порядок и боевой дух в красных частях – еще вчера усталая и унылая большевистская армия приободрились с появлением главного идеолога красного террора, приободрилась, остановила чехов и белогвардейцев, а после город за городом стала отвоевывать Поволжье. Красные полки ускоренным маршем, не считаясь с потерями, приближаясь к Казани.
Пароходы стояли на волжской пристани Казани. На них до Каспия и Ирана было, как говорится, рукой подать. Вот она, граница! Будь умнее… Этим нужно владеть одному…
Но Каппель в те минуты решил задачу просто. Он отдал команду отправить ценности в Самару, под особой охраной. А в Самаре в ту пору собрались уполномоченные всей Россией депутаты разогнанного большевиками Учредительного собрания. Именно этим депутатам монархист-полковник посчитал самым правильным и логичным передать попавшее волею случая в его руки царские сокровища.
Позже, когда под натиском большевиков пришлось отступать из Самары, Каппель проконтролировал отправку ценностей в Омск: депутаты решили передать золото империи Верховному правителю адмиралу Колчаку.
Получив в свое полное и бесконтрольное подчинение золотой запас, Колчак приступил к вооружению своей новой Сибирской армии. Он не желал оставаться в Омске и строить «самостийное» Сибирское государство – он хотел непременно начать поход на Москву и освободить Россию от красного ига.
Омск был назначен столицей Сибири, и в эту столицу потянулись тысячи богатых купцов и промышленников со всей России. Многие привезли сюда свои конторы. За миллионщиками в Омск приехали многочисленные комиссионеры, подрядчики и представители концессий и фирм. Колчак разрешил создавать в городе структуры власти, аналогичные дореволюционным. В результате Военное министерство и Главный штаб адмирала распухли до чудовищных размеров.
В Омске сосредоточилось большое количество военных и мужчин призывного возраста, занятых штабной и гражданской работой. Всем им нужно было жилье. Военные власти разрывались в поисках помещений для штабов, воинских частей и формировавшихся соединений, учреждений, для командного состава.
Многие страны мира в сибирской столице были представлены высокими комиссарами, консулами, миссиями, представительствами. На Непроезжей улице обосновалось шведское консульство, а на 2-м Взвозе – датское. Атаманская улица приютила у себя чехов и словаков. На Любинском проспекте расположилась японская военная миссия, штаб которой состоял из 26 офицеров во главе с генералом Муто. В ноябре 1918 года в Омск прибыл Высокий комиссар Франции Эжен Луи Жорж Реньо. Резиденция Высокого эмиссара Великобритании сэра Эллиота находилась на ул. 2-й Взвоз. Американское консульство в Омске требовало предоставить помещения для продолжительного пребывания генерального консула США Джорджа Гарриса. Осчастливила своим присутствием город и китайская военная миссия, прибывшая с генерал-лейтенантом Чжен Син Линем.
Уже через два месяца после прихода к власти Верховный правитель стал расходовать доставшееся ему золото. За восемь месяцев запасы уменьшились более чем на 235 миллионов рублей, что составило 36 процентов доставшейся ему казны империи. Сохранившиеся архивы свидетельствуют о том, что до бегства из Омска Колчак успел отправить во Владивосток и далее семь крупных партий драгоценного металла. Первая отправка произошла в марте 1919 года, когда на восток ушли 1236 ящиков. Следующие отправки датированы 19 и 20 июля, 8 и 26 сентября, 8 и 18 октября 1919 года.
Сам адмирал, безусловно, был честным человеком. Но администратором Верховный правитель России оказался никуда не годным. Колчак-Полярный, прекрасный флотоводец, на суше, увы, оказался полным банкротом. В многочисленных комитетах и отделах его правительства, в разбухших штабах расплодилось неимоверное количество мздоимцев, казнокрадов и откровенных авантюристов. Не упускали своего японские и западные советники, представители и подрядчики отечественных и зарубежных компаний и фирм. На первых колчаковских закупках наживались все, кто только мог.
В Омске, казалось, царил пьянящий запах золота.
И время в сибирской столице словно повернулось вспять. Все было как прежде, до революции. Никаких продовольственных аттестатов, голодных очередей за сырым черным хлебом, никаких пролетарских домкомов, унизительных проверок документов, облав, уличных оскорблений пьяных ремесленников. Богатые витрины многочисленных магазинов, вежливая прислуга, французские хрустящие багеты, настоящий китайский (а не гнусно-морковный!) чай со свежими сливками. Афишные тумбы, пестрящие объявлениями о концертах, спектаклях с участием знакомых громких театральных имен. Вежливые щеголеватые штабные офицеры на улицах, приличная публика на тротуарах… И даже здешняя городская архитектура чем-то напоминала петербургскую.
Набитый до отказа офицерами, чиновниками и иностранцами, белый Омск развлекался как мог. В городе открылись старые и появились новые рестораны, кафешантаны, дома терпимости. Множились бесчисленные кофейни, кабачки и магазинчики. С утра до ночи по всему Омску звучали песни солдат, маршировавших по пыльным немощеным улицам. Работали синематографы, коммерческий клуб.
Всегда был полон городской театр. По вечерам сюда съезжался дипломатический корпус, высшие чины военной и гражданской власти, омский свет. Властительницей репертуара театра была классика, на сцене шли «Анна Каренина», «Царь Федор Иоаннович», «Дети солнца», «Дни нашей жизни». Театр получил исключительное право на постановку «Идиота». И здесь играл сам Давыдов – известный артист московского театра Ф. А. Корша! Его частым посетителем был сам Верховный правитель Колчак. Чудеса, господа! Чудеса, да и только!
Большую популярность имело в России начала ХХ цирковое искусство. И Омск в этом плане не являлся исключением. Еще в 1898 году купец Сичкарёв из Екатеринбурга арендовал на десять лет участок земли в центре города, у Любиной рощи в Санниковском переулке. Здесь он построил цирк-театр – круглое деревянное здание с ареной, амфитеатром и галереей. Он назывался очень торжественно: «Цирк Спорт Паллас». Одним из главных номеров в цирке того времени была борьба. Кумиром многих омичей был Иван Яго – легендарный чемпион мира по французской борьбе.
Сибирское филармоническое общество радовало толстосумов прекрасной музыкой. Беженцы из голодной России спешили записаться в «Общество петербуржцев», составленное из аристократических семей северной столицы. Общество устраивало грандиозные балы по петербургскому примеру.
Обыватели уверяли друг друга, что славный адмирал никогда не сдаст Омск красным! Еще бы: в городе множество военных миссий из Европы и даже Америки, европейские полки чехов и словаков…
Впрочем, эти полки очень скоро разочаровали обывателей. Особенно огорчали их пациенты чешского военного госпиталя на Атаманской улице. Европейские солдаты и офицеры вели себя на улицах Омска нагло и разнузданно. Они приставали к молодым женщинам, взяли за правило не расплачиваться за покупки в магазинах. «Европейцы» несколько раз были пойманы на откровенных грабежах торговых складов, но всякий раз выходили сухими из воды. Чешский комендант станции Омск, в чьем распоряжении находился весь подвижной состав дороги, занимался откровенными поборами с русских купцов и промышленников. На улицах Омска часто можно было видеть чешских солдат, щеголявших в шинелях добротного сукна и новеньких сапогах русского пошива. Сытые, откормленные, торчавшие без дела в тылу, чехи вызывали глухое недовольство не только простых людей. Однако в верхних эшелонах власти их чтили как спасителей от «красного ужаса», и не раз чествовали пышно и торжественно.
Месяц шел за месяцем, и настроение в омском обществе постепенно менялось с радужного на тревожно-ожидающее. Красные за линией фронта накапливали силы, и оборона сибирской столицы стала ощутимо проседать и потрескивать. Одна за другой в Омске стали закрываться представительства заграничных компаний, а купцы и промышленники утверждали, что комендант станции, выпускающий на восток громадное число вагонов с увозимым добром, стал настоящим миллионщиком.
Когда деревья осенью 1919 года засыпали аллеи Любиного сада в Омске толстым слоем багряной листвы, разговоры о том, что город не удержать, стали громкими и повсеместными. Людей пугала инфляция с постоянным ростом цен. Дороговизна в Омске стала ужасающей. За один год цены подскочили до немыслимых размеров. Если в январе 1918 года пуд муки в среднем стоил 2,5 рубля, то в феврале 1919 года мука подскочила в цене от 38 до 45, а в мае дошла до 80 рублей. Стоимость сахара за то же время взметнулась с 27 копеек до 5 рублей за фунт, причем выдавался он по продовольственным карточкам, и около всех магазинов и лавок выстраивались огромные очереди. Совдепия нагрянула, говорили на улицах.
Предусмотрительные люди стали покупать вагоны, нанимали плотников для их утепления и усовершенствования. В вагонах устраивали печки, спальные места и даже клозеты. Запасались дровами. Комиссионеры формировали из десятка-двух таких вагонов состав, арендовали у железной дороги паровозы, и рассчитывали, что как только «припечет», можно будет спокойно и с комфортом уехать от большевиков.
Однако Колчак, опасаясь паники, категорически запретил отправку каких бы то ни было эшелонов с беженцами. И получил в результате ту самую настоящую панику.
Вскоре по всему фронту началось отступление измотанной и обескровленной беспрерывными боями белой армии. И 29 октября Совет министров правительства Колчака вынес постановление об эвакуации.
* * *
В конце октября началось. Погрузка ценностей в вагоны совершалась тайно, по ночам: адмиралу в те дни настоятельно советовали передать казну империи иностранным военным, а он категорически не желал этого. Как не желал и ссориться с явно раздосадованными его упорством высокими комиссарами и главами миссий. Эшелоны грузили почти две недели, до 10 ноября. Вечером 12 ноября, всего за сутки до падения города, Омск покинули семь эшелонов, три из которых были «чисто золотыми». На последнем, восьмом поезде, Омск покинул сам адмирал[6 - Данные приводятся по свидетельствам очевидца событий, генерал-лейтенанта генерального штаба Колчака Д. В. Филатьева и публикациям газеты «Новая русская жизнь».]. Поезда были литированные: «А» и «Б» – состав самого Верховного, «В», «С» и «Д» – теплушки с золотом и классные вагоны с охраной. Был и поезд под литером «Е» – грузо-пассажирский, куда спешно засунули остатки казны и офицеров, обеспечивающих безопасность погрузки и отправки первых семи поездов. Замыкал золотой конвой охранный бронепоезд без литера.
Штаб Верховного правителя и сам адмирал предусмотрели все возможные меры для охраны эшелонов. Однако по мере отдаления золотых эшелонов от Омска с ними стали происходить странные вещи. На рассвете 14 декабря 1920 года на перегоне Омск – Татарское, перед семафором, в хвост одного из золотых поездов врезался эшелон «В». Удар был такой сильный, что девять теплушек с золотом были буквально снесены с рельсов. В поездах вспыхнул пожар, начали взрываться боеприпасы. От этого столкновения пострадало около полутора сотен человек. Золото из поврежденных вагонов было спешно «разбросано» по другим поездам, часто – с непроверенной охраной. Позже выяснилось, что столкновение не было случайным: его организовали некие социалисты.
А странные события продолжались. 20 ноября Верховный правитель России прибыл в Новониколаевск. Прибыл – и задержался в городе на две недели.
* * *
Эшелоны с золотом и личным конвоем Верховного правителя, в нарушение установленного им графика, могли вырываться из Новониколаевской пробки поодиночке, ловя просветы в нескончаемой череде поездов, на которых спешили на Дальний Восток чешские легионеры. Поезда то и дело останавливались: партизаны, выполнявшие приказ Иркутского военно-революционного совета, то и дело разбирали рельсы, взрывали мосты и устраивали на колее завалы. Пока солдаты разбирали препятствия и чинили колею, поезда подвергались атакам конных и пеших партизан. Длинные пулеметные очереди с крыш вагонов не давали им приближаться к колее. Если нападавших было много, чехи отбивались от противника с помощью легкой артиллерии, установленной на открытых платформах.
Ремонт путей шел медленно. Руки солдат почернели от постоянных обморожений и накаленного холодом металла рельсов. Закрутив непослушными пальцами последнюю гайку, солдаты спешили в теплую вонь теплушек. Товарищи освобождали для промерзших ремонтников местечки поближе к раскаленным печкам-буржуйкам. Тут можно было стянуть задубевшие сапоги, размотать портянки и блаженно шевелить пальцами ног, греясь горячим жидким чаем – до следующего нападения партизан.
Впрочем, завалы на железнодорожных путях были не только рукотворными. Сама природа, казалось, противилась людскому движению на восток. Частые метели засыпали Транссиб иной раз почти на сажень. Тогда машинисты сначала пытались пробиться сквозь снежную преграду своим ходом. Состав разгонялся и врезался в сугроб наспех приваренными к паровозу под углом стальными листами. Упершись в непреодолимую преграду, машинисты подавали состав назад, снова разгонялись и давили на снежную массу. Если пробиться своим ходом не получалось, на борьбу со снегом выгоняли тех же солдат.
Частые остановки поездов и длительные вынужденные стоянки вовсю использовались теми, кто был призван охранять золотой запас империи. Его растаскивали десятками ящиков. В «экспроприации» деятельно участвовали не только офицеры личного конвоя Колчака, но и оказавшиеся не менее вороватыми чехи и словаки из приданного литерным эшелонам адмирала военного контингента Антанты.
* * *
Адъютант Верховного правителя трижды за последний час заглядывал из приемной в личную половину салон-вагона Колчака: пора было подавать адмиралу обед. И каждый раз аккуратно, стараясь не брякнуть замком, плотно притягивал дверь. Верховный последние недели почти постоянно пребывал в дурном расположении, и тому, кто отвлекал его от работы или прерывал отдых без серьезной причины, могло нагореть по первое число.
– Неужто его высокопревосходительство все еще спит?
В ответ на вопросительные взгляды офицеров в приемной адъютант лишь беззвучно пошевелил губами и развел руками:
– У окна стоят-с. Думают, полагаю…
– Может, он просто так смотрит, Кондратьев? Обед же стынет! Кашляни, что ли…
– Ага, «кашляни»! Потом до самого Владивостока харкать в солдатской теплушке?
Адмирал действительно напряженно размышлял вот уже второй час. За зеркальным стеклом его салон-вагона, по второй колее, непрерывно двигалась лента поездов чехословацких легионеров. Не то чтобы очень быстро – но двигалась с небольшими интервалами. Они двигались – а он, Верховный правитель России, вынужденно простаивал!
Уперев в холодное стекло свой внушительный нос, Колчак мрачно и неторопливо прокручивал в памяти всю эпопею с затянувшимся пребыванием в России этих легионеров из Центральной Европы.
Еще в день официального объявления войны с Германией Чешский национальный комитет, объединявший чехов-колонистов в Российской империи, обратился к императору Николаю II. Русские чехи заявили о готовности отдать все силы на освобождение своей родины, быть соратниками русских братьев. Это желание было высочайше одобрено – с одной маленьким оговоркой. Воевать чехословацким национальным формированиям дозволялось только под командованием русских офицеров. Позже Верховный главнокомандующий великий князь Николай Николаевич разрешил принимать в дружины пленных и перебежчиков – бывших военнослужащих австрийской армии.
Грянула революция, а добровольцы продолжали успешно воевать. Это вдохновило политических деятелей Чехии, и они добились у Временного правительства разрешения на сформирование более крупных национальных формирований. Новый Верховный главнокомандующий, генерал Корнилов, дал добро на создание чешской дивизии. Чуть позже генерал Духонин подписал приказ о сформировании отдельного Чехословацкого корпуса.
Чехи и словаки ввели у себя французский военный дисциплинарный устав и сохранили русский командный язык. После победного вооруженного восстания большевиков в Петрограде руководство Чехословацкого национального совета заявило о безоговорочной поддержке Временного правительства и невмешательстве в вооруженную борьбу внутри России. В заявлении подчеркивалось и стремление «содействовать всему, что способствует продолжению ведения войны против австро-германцев».
Колчак криво улыбнулся: далее последовал низкий поклон перед французским правительством и президентом Пуанкаре. Чехи просили признать их частью французской армии. Францию не пришлось просить дважды: чехословацкий корпус в России был переподчинен французскому командованию и получил указание о необходимости отправки во Францию.
Попасть туда чехи и словаки могли лишь через территорию России, где уже была установлена советская власть. Правительство Советской России не имело возражений против отъезда корпуса во Францию и предложило иностранцам короткий маршрут через Архангельск и Мурманск. Однако осмотрительные европейцы отказались: Балтика кишела немецкими подводными лодками. И легионеров было решено направить во Францию кружным путем – по Транссибу до Владивостока, а там через Тихий и Индийский океаны в Европу.
Большевики гарантировали беспрепятственную отправку чешских подразделений от Пензы к Владивостоку – в качестве группы свободных граждан с ограниченным количеством оружия для самозащиты со стороны контрреволюционеров… Чехам идея разоружения, разумеется, не понравилась. Они постановили оружия не сдавать.
В мае в Мариинске произошло первое вооруженное столкновение легионеров с красноармейцами, и Троцкий отдал приказ о немедленном разоружении и расстреле тех, которые с оружием в руках окажет сопротивление советской власти. Эта телеграмма была перехвачена чешским командованием. Отразив первые нападения на свои эшелоны и перейдя в наступление, корпус овладел всей Сибирской дорогой…
Колчак всмотрелся в остановившийся напротив его вагона очередной чешский эшелон. В теплушках были распахнуты все окна и люки, из труб поднимался веселый дымок. В вагоне напротив дверь откатилась, и наружу высунусь веселые лица легионеров. Чехи заиграли на аккордеоне и скрипке. Двойные толстые стекла салон-вагона напрочь гасили все звуки, и адмирал только мог догадываться, что музыка была плясовой. Словно подтверждая его догадку, откуда-то из глубины вагона выскочили три молодые бабенки. Задорно притопывая, они исполнили несколько па кадрили, потом с хохотом повисли на шеях своих кавалеров.
Верховный правитель прищурил глаза и без труда рассмотрел в полутьме теплушки штабеля ящиков и груды тюков мануфактуры, на которых красовались громкие имена русских фабрикантов. Вагон был загружен всем этим добром более чем наполовину. И сколько же таких вагонов катится сейчас в сторону Владивостока? Колчак покачал головой: знающие люди докладывали ему, что 50-тысячный корпус легионеров захватил для своей эвакуации из России более 20 тысяч вагонов. Выходит, по два-три чеха в каждом вагоне, набитом отнюдь не военными «трофеями». Адмирал скрипнул зубами: а его армия, армия Верховного правителя России, вынуждена пробиваться вслед за ним не по железной дороге, а вдоль нее! Она тонет в снегах, а эти сытые свиньи играют на гармошках и тискают баб! А русские беженцы спасаются от большевистского засилья по 40–50 человек на теплушку. С узелком или небольшим баулом – бросив все нажитое.
Колчак поморщился, припомнив, что именно он отдал иностранным легионерам на откуп Транссиб. Да-да, именно после его прихода к власти чехи выхлопотали для себя весьма выгодные условия, и, по сути, стали хозяевами Транссиба, заняв полностью одну колею на восток, причем полоса в одну версту по обе стороны железной дороги объявлялась их территорией.
…Эшелоны легионеров продвигались к Владивостоку медленно, несмотря на ясно выраженное распоряжение Ленина: чехи должны как можно скорее покинуть территорию России. Верховному правителю были хорошо известны причины этих задержек. Изначально они диктовались разрухой на транспорте и бестолковостью большевистских начальников. Нераспорядительность местных властей порой лихо компенсировалась вымогаемыми взятками в виде дефицитных продуктов.
Весной нынешнего года Колчаку докладывали: Совнарком разрешил пропускать во Владивосток два чехословацких эшелона в сутки. Позже, сообразив, что такая «эвакуация» растянется на долгие месяцы, Совнарком потребовал увеличить интенсивность пропуска чешских эшелонов вдвое. Но на местах дело обстояло плохо, этот график постоянно срывался.
А потом препятствовать продвижению чехословацкой орды на восток начали и центральные советские власти. Напуганные высадкой японского десанта в Приморье и наступлением атамана Семенова на Читу, московские лидеры отдали распоряжение об остановке движения эшелонов Чехословацкого корпуса. И нарком иностранных дел Чичерин направил телеграмму Красноярскому совету о приостановлении дальнейшего передвижения чехословацких эшелонов на восток.
Разумеется, это вызвало у легионеров взрыв антисоветских настроений. Любая провокация, любое недоразумение могло привести к взрыву. Это и произошло в Челябинске, когда железка, брошенная из вагона, ранила красноармейца. Большевистские власти вызвали на допрос и арестовали чешских караульных. Легионеры в ответ потребовали немедленно освободить товарищей.
И понеслось: легионеры заняли вокзал, арестовали коменданта, захватили оружие, оцепили центр города, разоружили красноармейцев… Честолюбие Троцкого в мгновение ока превратило дружелюбных к большевикам чехов в «контрреволюционную» армию, представлявшую для советской власти военную угрозу. Первые же столкновения показали полное военное превосходство легионеров над красноармейцами. Чехи и словаки со считаными винтовками легко разоружали красногвардейские части – но при этом целью легионеров являлось не свержение советской власти, а лишь стремление попасть во Владивосток.
И Самару чехи совершенно неожиданно для большевиков взяли, припомнил адмирал. И Уфу – причем без боя – заняли. Во второй раз был взят Челябинск. Захватив большое количество пулеметов и артиллерии, они двинулись на Омск. Ну и так далее…
Верховный правитель считал всех новоиспеченных чешских генералов поручиками – каковыми они и были в регулярной армии до революции. Взять того же генерала Гайду – Верховный испытал немалое потрясение, узнав, что вчерашний полковой лекарь не имеет не то что высшего военного, но и полного гражданского образования. Его и лекарем-то, собственно говоря, считать нельзя было. Самозваный медик во время призыва отрекомендовался доктором, имея за душой всего лишь два года обучения искусству парфюмера в Богемском университете.
Претило адмиралу и то, что легионеры корпуса в большинстве своем были из военнопленных – из людей, нарушивших присягу. Адмирал не доверял предателям.
Тем не менее легионеры стали хранителями увозимого Колчаком золота. Воевать им уже не хотелось, и они спешили урвать свою долю из казны империи…
Адмирал отошел от окна, вытер платком похолодевший от стекла лоб. Краем глаза Колчак заметил возникшую в двери вертикальную щель и силуэт замершего за ней адъютанта. Адмирал хмыкнул: ну конечно, время обеда! Сделав вид, что не замечает щели, он легонько шлепнул ладонью по полусфере настольного серебряного звонка. Повернулся к немедленно возникшему в двери адъютанту:
– Господин капитан, вы намерены уморить своего адмирала голодом?
– Никак нет, ваше высокопревосходительство, – гаркнул тот, принимая тон начальника.
– Тогда подавайте, черт вас возьми! Только прежде подготовьте депешу на имя генерала Жанена. Записывайте, капитан: имея самые верные сведения о поборах и грабежах, устраиваемых чехословацкими легионерами на российской земле, считаю необходимым при погрузке их на корабли во Владивостоке масштабно проверить увозимое легионерами в Европу имущество. Эти поборы беспрецедентны и никоим образом не согласуются с задачами воинских формирований. Из перехваченной нашей разведкой депеши Московского совета народных комиссаров в адрес генерала Сыровы следует, что большевики фактически санкционировали массовое ограбление русских национальных богатств. Они разрешили чехам и словакам по прибытии в Приморье беспрепятственно грузить на пароходы все привезенное по железнодорожной колее имущество. Честь русского офицера и полномочия принятого мной на себя долга Верховного правителя России не позволяет мне оставаться равнодушным к чинимым легионерам бесчинствам… Записали, капитан? Передайте дежурному шифровальщику и телеграфисту для немедленной отправки.
Глава вторая
Золото на горизонте
(Шанхай, 1920 год)
Каждый день, спускаясь в свою контору, Агасфер брал со столика возле лестницы небольшой квадратный поднос, на который секретарь с вечера клал визитные карточки жаждущих специальных услуг посетителей и записки с номерами телефонов клиентов, которые хотели решить свой вопрос «дистанционно».
Если поднос был пуст, Агасфер, сохраняя невозмутимое выражение лица, усаживался на обширный письменный стол в своем кабинете, придвигал поближе кипу приготовленных секретарем свежих газет и делал вид, что внимательно изучает мировые новости. На самом деле, мысли Берга были, как правило, далеки от событий в мире.
На дворе стоял 1920 год. Самому Михаилу Бергу, некогда выбравшему псевдоним Агасфер, пару месяцев назад исполнилось 64 года. Возраст частенько давал себя знать болями в пояснице, ломотой в суставах. Все чаще Агасфер просыпался по ночам от боли в руке, потерянной более сорока лет назад. Но горше всего было ощущение нынешней ненужности и понимания того, что большая часть жизни уже прожита.
Легко стукнув в дверь, в его кабинет проник секретарь, принесший шефу первую утреннюю чашку кофе.
– Здравствуйте, мистер Берг. Ваша почта, сэр… И депеша из Японии, от вашего друга. Прикажете приготовить для него комнату, сэр?
– Господин Осама обычно предпочитает останавливаться в отелях, – пожал плечами Берг. – Но люди стареют, и вместе со старостью к ним приходят порой новые привычки. Так что распорядитесь на всякий случай приготовить Южную спальню, Роберт…
– Но в депеше говорится о двух визитерах, сэр…
Агасфер хмыкнул: наверняка генерал везет с собой своего «заменщика». Он никогда не спрашивал Осаму о его возрасте, но предполагал, что тот на пару-тройку лет старше его самого. Значит, и Осаме намекнули на то, что он «засиделся» в разведке Главного императорского штаба.
По имевшимся у него сведениям и недоговоркам Осамы, система разведки Японии за послевоенный период претерпела некоторые изменения. Все добытые шпионами материалы концентрировались нынче в общем отделе Главного штаба Японии. Им руководил генерал-майор Ока. Офицеры этого отдела в основном анализировали полученную информацию. Непосредственно разведкой в России ведали Третье и Пятое отделения Главного штаба, их возглавляли генералы Озава и Мацукава. В этих подразделениях несли службу 37 офицеров. Одним из отделов Третьего отделения и руководил его старый знакомый.
Впрочем, аналитические и разведывательные отделения Главного штаба представляли собой лишь верхушку гигантского айсберга разведки Страны восходящего солнца. Японские штабы вели разведку, используя сеть национальных общественных организаций, религиозных обществ и т. п. Японское правительство искусственно создавало и поддерживало систему замкнутых обществ-корпораций, объединявшую всех подданных Японии в Китае, Корее и России. Во главе обществ, как правило, стояли офицеры или государственные чиновники с широчайшими полномочиями. Они несли ответственность перед правительством за лояльность членов общества.
Для Агасфера не было секретом, что Осаме не слишком нравилась эта система, которая, по сути дела, отодвигала профессиональных разведчиков от работы с источниками информации. Может, это и послужило причиной его отставки?
Заперев дверь на ключ, Агасфер пересел в кресло у камина и закурил тонкую манильскую сигару, стараясь пускать дым в жерло очага. Личный доктор Агасфера наверняка потребовал от Роберта следить за тем, чтобы его шеф поменьше курил. Вот парнишка и старается, принюхивается, и, как подозревал Агасфер, порой даже прячет от него коробки с сигарами.
Агасфер докурил сигару, тщательно упрятал окурок в кучке приготовленных к растопке дров в жерле камина, отпер дверь и вернулся за рабочий стол. Бросил в рот мятную лепешку из бонбоньерки и перелистал ежедневник. Сегодняшний лист был девственно чист – как и вчерашний.
Стукнув в дверь, секретарь доложил:
– К вам генерал Осама, сэр…
– Да-да, разумеется, – Агасфер поднялся из кресла. – Просите, Роберт…
