скачать книгу бесплатно
– Да. Что ж, если все вопросы обговорили, то давайте ваш порох, – подвел итог встрече Виктор.
– Сколько?
– А сколько у вас есть?
– Достаточно много.
– Это не ответ.
– Полтора бочонка.
– Давайте весь.
– Куда вам столько?
– А я его солить буду.
– Что-что?
– Не имеет значения.
– Нет, так я не могу. Если уж вам так нужно, то я продам целый бочонок, но початый оставлю, ведь владельцы моих пистолей берут порох только у меня. А когда приедете за карабином, то сможете докупить еще.
– Не хотите терять клиентуру. Понимаю. Ладно, по рукам.
Виктор решил не терять время попусту. Пока готовились дополнительные причиндалы, он посетил ювелира – златокузнеца, как их тут величали, – и заказал ему две пулелейки: для своего револьвера и еще одну – для карабина. Правда, ставить ювелира в известность, что именно тот делает, Волков не стал. Собственно говоря, какая разница? Форму дали, остается только изготовить требуемое. Вроде как понятно, что это приспособление для отливки, а вот что именно отливать будут – поди пойми. К тому же к оружию ювелир не имел никакого отношения, поэтому никаких подозрений у него не возникло. Конечно, взял за работу изрядную плату, так ведь оно и понятно: он все больше по драгоценным металлам, а тут… Но Виктору требовались точность и аккуратность. Тем более что к услугам ювелира в этом вопросе он прибегал и раньше.
С пистолетами конструкции самого мастера Лукаса вариант с заменой пули не проходил. Дело в том, что его барабаны покороче и новую пулю в них не загнать. Пуля же Нейслера не годилась для нарезного оружия, так как имела все шансы сорваться с нарезки. Поэтому придется использовать обычную круглую. Впрочем, ничего страшного: даже с такой они давали весьма приличную дальность боя, чему способствовал все тот же нарезной ствол. Кстати, в первых кольтах также использовалась круглая пуля.
Все эти дни Виктор провел за городом, беспрерывно практикуясь в стрельбе. В такие моменты он напоминал себе стрелков из виденных ранее вестернов, вот только ему сейчас не до воспоминаний и не до размышлений. Он не собирался вымещать злобу на мирных гульдах. Однако если кто-то попадется под горячую руку и Виктор по стечению обстоятельств его пришибет, то угрызениями совести страдать не станет. Охота же на военных – опасное предприятие, поскольку они имели дурную привычку стрелять в тех, кто посмел поднять на них руку. Поэтому отнюдь не лишне практиковаться в стрельбе и всевозможных методах скорейшей изготовки оружия к бою. А более всего посодействует неожиданное его применение из самых невероятных положений. Вон, в свое время дурачились, молодые и глупые, выхватывая автоматы из положения «на ремень», потом Виктор точно так же выпендривался перед холопами уже здесь… А результат каков? В немалой степени благодаря отработке этих телодвижений он вышел победителем в схватке на дороге сразу с четырьмя драгунами. Так что не лишнее это все, не лишнее.
Через пару дней были готовы заказанные пулелейки. Виктор начал тренироваться со своим револьвером. Можно было, конечно, и раньше поупражняться с круглой пулей, вот только не хотелось потом переучиваться: характеристики оружия при использовании новой пули все же менялись. Кольт – именно так, не мудрствуя лукаво, Виктор решил назвать свой револьвер: так гораздо привычнее, – оказался на диво точным оружием. Пришлось немного поработать напильником, стачивая целик, чтобы привести его к нормальному бою (мастер-то готовил оружие под другую пулю). Обрабатывал эдак полегоньку-помаленьку, чтобы не переборщить, но ничего, управился.
Когда наконец барабаны были готовы, Виктор устроил кольту самый настоящий экзамен. Палил из него напропалую, нарабатывая навыки обращения и проверяя возможности. Показатели были весьма неплохие, как и предсказывал мастер, отработка навыков тоже прошла вполне приемлемо. Путем многократных повторений, чуть не до тошноты и боли в руках, он добился того, что все эти действия дошли до автоматизма. Тренировался как со снаряженными к бою, так и с незаряженными барабанами.
Вот только со стрельбой с двух рук никак не шло. Если использовать два револьвера мастера Лукаса (он их так и называл – «лукасы»), то вполне терпимо, хотя левая рука все равно отставала. А если в руках оказывались револьверы разных систем, то дело шло совсем плохо. Поэтому нужно было выбирать: либо один кольт, либо пара «лукасов». И дернул же его черт купить эти револьверы! Мало того что нет необходимой прочности, так еще и в паре с кольтом не используешь. А от последнего он ни за что не откажется. Ладно, обвешается оружием, как новогодняя елка разноцветными шарами. А что еще остается?
К слову сказать, он теперь без оружия даже в нужник не ходил. Вот заседает, думает о добром и вечном, а револьвер рядышком в кобуре висит, снаряженный к бою. Полезная привычка, если учитывать прежний опыт.
Испытания карабина тоже дали отличный результат. С расстояния в триста шагов он уверенно вгонял пулю в человеческий силуэт, причем не абы куда, а в район груди. Хорошим стрелком он был и в прежней жизни, а тут на прошлые знания наложился еще и глазомер скомороха Добролюба. Впрочем, кто бы сомневался в его талантах, ведь опыт уже имелся.
– Эй, парень!
Виктор разом обернулся, изготавливаясь к бою. Хорошо хоть сдуру не пальнул, а то весело было бы. Примерно в шестидесяти шагах стоял солдат. Как и положено – в зеленом мундире с красными отворотами и треуголке. Стоит с карабином в руках, направленным в сторону Виктора. Нет, он не целится, чтобы уж совсем не провоцировать на ответные действия, но, очевидно, готов к любому повороту событий. Судя по отворотам и галунам на форме, это драгун, у пехоты цвета серые.
Понятно. Стражники несут службу по обеспечению законности в городах, а вот на дорогах и просторах страны этим все больше занимаются армейцы или боевые холопы, снаряженные боярами. Но тут земли государственные, а у великого князя боевых холопов отродясь не водилось, на то у него раньше была дружина, а теперь регулярная армия имеется. Ну то есть как регулярная – пока в зачаточном состоянии, переходное такое положение от дружины к полноценной армии. Во всяком случае, большая часть конницы – посадская, а пехоты – стрельцы.
Времени на размышления оставалось немного. Либо донес кто, что здесь, у реки, частенько палят из огнестрела, либо солдаты сами услышали звуки выстрелов и поехали проверить. Как бы то ни было, Виктор также направил оружие в сторону солдата и, как и он, не стал брать противника на прицел, словно говоря, что готов постоять за себя, но на рожон не полезет.
– Чего тебе, служивый?
– Ты бы карабин-то положил на землю.
– Коли хочешь поговорить, то я готов, а вот оружие не положу. Да ты не серчай, служивый. Почем мне знать, что ты не тать, надевший на себя честный мундир? Тем паче, я так думаю, тут вас ну никак не меньше пяти и остальные меня сейчас выцеливают.
– Умен. Но ствол от меня отверни.
– Так и ты не целься. И парням скажи, пусть выходят, мне все равно со столькими не справиться.
– Ребята, выходим.
А ничего так, грамотно обложили. Да будь Виктор даже Верной Рукой (это тот, который друг индейцев), ни за что их не положить. Впрочем, это если изображать из себя неподвижного и стойкого оловянного солдатика, чем здесь грешат очень даже многие. Он-то подобных предрассудков лишен начисто. Нравится кому-то изображать из себя ростовую мишень – милости просим, вот только ответной любезности от Волкова нипочем не дождетесь. Ему, конечно, по голове прилетало уже не раз, но все же удалось не заболеть на эту столь важную часть человеческого тела.
– И что дальше, служивый? – Видя, что его перестали держать на прицеле, Виктор спустил курок на предохранительный взвод и забросил ремень на плечо.
– Да-а, задал ты нам задачку. Нет чтобы татем оказаться… Сейчас как положено стрельнули бы – и вся недолга. А теперь разбираться надо.
– Ага, да еще и в начале патрулирования.
– А ты почем знаешь, что в начале?
– Утро и от града недалече. Так чего тут думать-то?
– И то верно. Ладно, садись на свою конягу – и поехали в приказ. Пусть там разбираются, кто ты есть. – Вообще-то называть боевого коня «конягой» драгуну не пристало, ну да бог с ним.
Когда они уже неспешно пылили по дороге, Виктор спросил:
– А чего вы всполошились? Донес кто?
– Нет. Мы сами выстрелы услыхали. Ты прости меня, мил человек, коли обижу, но личико у тебя распахано – любо-дорого смотреть. Вот так взглянешь, и сразу казнь на лобном месте мерещится.
– Гадаешь, не тать ли я часом?
– Было поначалу, пока вплотную не подошел. С ожогом непонятно, но сабельный удар от работы мастера заплечных дел я отличу.
– С ожогом тоже все просто. Я владел постоялым двором на полпути от Звонграда до Обережной. Места знакомые? Вижу, что знакомые. Так вот, когда гульды пришли, мое подворье пожгли, а семью извели.
– Ладно, чего время терять зря… Дорогу-то знаешь? – ни с того ни с сего спросил капрал.
– Это куда?
– А куда тебе надо. В общем, не маленький, сам разберешься, а нам службу справлять надо. Бывай.
Старший патруля осадил коня, развернулся и порысил в противоположную сторону, взмахом велев остальным двигать за ним. Драгуны молча выполнили приказ, хотя на их лицах застыло недоумение.
– Ворон, а что это было? – не выдержав, спросил капрала один из солдат, весь вид которого говорил о том, что отслужил он ничуть не меньше своего начальника.
– Так мы же вместе были в гостях у Крюкова, когда он с войны возвернулся и застолье устроил.
– Знамо дело вместе. Славно погуляли, – довольно улыбнулся драгун.
– А помнишь, что он сказывал про осаду крепости? Помнишь, как он говорил о трактирщике, который устроил гульдам кровавую баню?
– Да что-то такое вроде припоминаю… Больно много выпито было.
– Стало быть, про то, что того трактирщика изуродовали до звериного обличия, ты не помнишь.
– Хм… Вот про какого-то урода с пожженным лицом помню.
– Ну слава тебе Отец Небесный, хоть что-то помнишь.
– Погоди, так ты думаешь…
– А чего тут думать? Сабельный удар ты сам видел. И то, что рана не застарелая, ясно даже нашему молодняку. И на ожоге кожа еще розовая. Да и тать иначе себя вести станет. Так что все одно к одному.
Опять златые церковные купола, опять над землей плывет малиновый звон, какого во всей Брячиславии нипочем не услышишь, – даже столица уступит в этом Звонграду. Кто знает, может, мастера были особенно искусными, а может, место это особо располагало к благозвучию церковных звонниц, да только нигде более не слышится эта мелодия так, как здесь. Люди, доходившие до столицы Сальджукской империи, откуда пошла новая вера, утверждали, что и та уступит первенство этому небольшому славенскому граду. Впрочем, это смотря с чем сравнивать: если с имперскими городами, так да, небольшой, а если с градами славенских княжеств – так и не малый вовсе получается.
Виктор и сам не понял, в какой момент Звонград для него стал родным. Вот подъехал к нему, и словно воздух изменился, даже себя поедом грызть перестал. С чувством вины за погибших на постоялом дворе он и спать ложился, и рассвет встречал. Но вот здесь на время отпустило, впрочем, как только звон оборвался, так и черные мысли вернулись. Слишком долго он отсутствовал, за это время можно было гульдам пустить кровушку, и не раз. Но ничего, чай, не прохлаждался, готовился к предстоящему.
Можно было и не заворачивать в град, да только заказанные ножи следовало забрать, все-таки для дела заказывал. А еще решил отчего-то побывать в таверне, где раньше жена Голуба обреталась и где они впервые встретились. Виктор и не думал, что она успела для него стать чем-то большим, чем просто матерью его дочери, ведь в сердце всегда жила молодая и недоступная Смеяна. Но вот странное дело: после случившегося жену он вспоминал часто (не чаще, чем дочь, но не по одному разу в день), а вот боярышню – раз-два и обчелся. Даже сейчас вспомнил как-то вскользь. Может, правильно люди говорят: с глаз долой – из сердца вон. А как же Голуба? Так и тут народная мудрость в сторонке не осталась: имея – не ценим, потерявши – плачем. Нет, все же никакие постулаты, даже религиозные, не сравнятся с народной мудростью! Потому как все это вымучено и выстрадано, и цена за то уплачена немалая, жизни человеческие. А может, эта мудрость – от Бога? Ведь именно Он отмеряет нам чашу страданий…
Так, стоп. Страдалец. Что это ты тут сопли развел, словно в бразильском сериале? В монастырь грехи замаливать один черт не пойдешь, вон оружием обзавелся, не ради веселья же. Ты мстить собрался, а раз так, то нечего из себя разыгрывать Рыцаря печального образа или ярого поборника веры, которая учит прощать врагов своих. Так что же, в трактир не ехать? А вот в трактир как раз нужно, хотя бы потому, что снеди у тебя нет никакой, все вышло.
Когда Виктор зашел в кружало, сразу почувствовал кислый запах выпивки, квашеной капусты и давно не мытых тел завсегдатаев. Дело близится к вечеру, так что подтягиваются страдальцы, несут заработанные за день копейки. Как эти копейки заработаны, вопрос иной. Кто-то находит приработок. Кому-то улыбнулся Авось и удалось облегчить зазевавшегося ротозея, от коего этот капризный бог отвернулся. Кто-то надавил на жалость, и люди поделились копейкой с увечным или обездоленным… Это не имеет значения – здесь они все честно платят, потому как заработанное нужно куда-то девать, а по большому счету, все дела ради вот таких посиделок и делаются. Ведь тут можно не только набить брюхо вполне вкусной едой, но еще и отдохнуть телом, которому, кроме выпивки, потребно еще кое-что – например, баба. Все это тут найдется. Кстати, покойная жена Виктора как раз отсюда и была и занималась тут тем самым непотребством… Ну да не о том речь.
В нос ударил знакомый аромат наваристых щей. Как в этом месте умудрялись переплетаться самые разнообразные запахи, для Виктора оставалось загадкой. А главное, он не мог взять в толк, как в подобной забегаловке умудрялись готовить невероятно вкусные блюда! Но факт оставался фактом. Если тебя не отпугивал непрезентабельный вид заведения, то ты имел все шансы поесть по-настоящему вкусно и недорого. Блюда тут готовили простые, немудреные, но сытные.
Виктор по старой привычке бросил взгляд туда, где обычно сиживал, а потому стал свидетелем того, как трактирщик выпроваживает оттуда завсегдатая, которого Волков помнил еще по прежним временам. Не иначе как ждет какого-то важного для него человека, просто так он бы не стал никого двигать.
– Ты чего? – возмущался посетитель.
– Иди за другой стол, кому сказано, – сердито прикрикнул трактирщик. – Давай-давай, и не оглядывайся мне тут.
И, обмахнув стол полотенцем не первой свежести, позвал:
– Добролюб, проходи.
О как! Это его, что ли, так встречают? А как это его узнали-то, коли он и сам, глядя в зеркало, себя не опознает? Вот ведь однако. Виктор не стал отнекиваться, к тому же ему хотелось занять именно этот стол. Он опустился на скамью и непроизвольно бросил взгляд в зал, всматриваясь в девичьи фигуры подавальщиц. А потом что-то сильно кольнуло в груди, и он сразу сник. Не будет этого. Ничего уже не будет. Нет ее.
Молодая девка двигается семенящей походкой и несет в руках большой поднос, на котором тарелки со щами и кашей, щедро сдобренной мясом, а также запотевший кувшин с квасом. Все как всегда. Это хозяин заведения, едва увидев его в дверях, предупредил холопку, а сам пошел организовывать место, потому как только он и Голуба знали о вкусах Добролюба. Взглянув на девку, он увидел, что ее лицо тоже знакомо. Именем никогда не интересовался, но она и тогда здесь обслуживала клиентов, Виктор частенько наблюдал, как они с Голубой в уголке шушукались.
Подавальщица сноровисто расставила на столе снедь и удалилась. Трактирщик задержался на мгновение, но затем, кивнув своим мыслям, пожелал приятного аппетита и тоже пошел по своим делам. Время сейчас бойкое, скоро яблоку упасть негде будет, так что забот хватает. А кухня здесь ничуть не изменилась, по-прежнему все вкусно. Ненадолго Виктор позабыл о своих горестях. Был у него грешок: любил вкусно поесть. Наверное, оттого, что мамка, несмотря на малый достаток в семье, всегда хорошо готовила и могла устроить праздничный стол из простых продуктов «ежедневной потребительской корзины» – такое вот модное выраженьице появилось в России на рубеже двадцатого и двадцать первого веков.
С ужином было покончено, и Виктор лениво цедил вторую кружку кваса. К нему вновь подошел хозяин кружала:
– Как тебе, Добролюб?
– Спасибо, все как всегда.
– Вот и славно.
Хм. А вот такого отродясь за ним не водилось… Трактирщик без лишних слов устроился напротив и как-то потупился. А вот подошла и подружка Голубы. В руках она держала малый поднос, на нем стояла бутыль, в каких обычно хлебное вино хранят (считай, та же водка), да три чарки. Поставила все на стол и сама присела, когда хозяин кивнул.
– Ты не обессудь, Добролюб… да только разное сказывают. Мы вас с Голубой в последний раз по осени видели, когда вы в град за покупками приезжали. Ты это… если что, так гони нас, мы поймем.
– Да чего ты жмешься, как баба! Нормально сказывай давай. – Вроде и с толикой грубости постарался ответить, а у самого ком в горле стоит. И его состояние поймет любой, кто слышит его дрогнувший голос.
– Правда ли, что поженились вы и дите у вас было, а в войну ты всех потерял?
Спрашивает трактирщик, а сам понимает, что не нужно ему уж ничего слышать, потому что и так все яснее ясного. Ответ аршинными буквами написан мокрыми дорожками слез на почерневшем лице. Губы бывшего скомороха дрожали. А еще страшно становится от того зрелища, что собой представляет некогда красивое лицо. Зверь, как есть зверь, страдающий, злобный, кроткий и свирепый – не описать словами все то, что увидели присевшие напротив мужчина в годах и молодая девушка.
– Все правда. И женой она мне была, и матерью дитяти нашего. И смерть приняла лютую вместе с дочуркой и домочадцами.
– Царствие им небесное.
Когда только успел разлить водку по чаркам? Здесь так же, как и на Земле, горькой поминали усопших. Вот только выставлять чарку с краюхой черного хлеба не принято, как и проливать на землю или хлеб капли напитка – дань усопшим. Ну да не все должно быть одинаково, а по идее, так и вовсе удивительно, что столько общего между земным и этим миром. Выпили не чокаясь. Видать, душой этот торговец к своим девкам все же не как к мясу относится. Хотя и выгоды своей не теряет, но по-своему любит подопечных и заботится о них. Все говорит об этом, стоит только вспомнить богатый гардероб, который Голуба с собой отсюда унесла. Далеко не каждая вольная может себе позволить такие красивые наряды, какие носят его холопки. Да и сейчас: ведь с чистым сердцем подошел к Добролюбу. И девке позволил присесть, хоть и холопка она.
Виктор глянул в глаза девушке и тут же вскинулся, словно шерсть на загривке встала дыбом. А вот жалеть его не надо! Жалеть нужно тех, кого он еще повстречает и с кого цену спросит! А он спросит!!! Ясно почувствовав изменившееся настроение гостя, девушка тут же засуетилась. Сноровисто собрала посуду, оставив только кувшин с недопитым квасом и кружку, и мышкой скользнула в сторону. Вот только была – и уже нет. Но трактирщик остался.
– Не серчай, Добролюб. Голуба была моей холопкой, да только ни к кому из них я плохо не относился. И не безразлично мне, что с ними станется.
– Это ты меня прости. Злоба моя не к вам относится.
– Оно понятно. Тут недавно объявился кузнец Богдан, что был твоим обельным холопом. Сказывает, будто в съезжей получил от тебя грамоту и теперь он вольный.
– Объявился, стало быть?
– Объявился. Да только не тот ныне Богдан. От прежнего кузнеца ничегошеньки не осталось.
– А что такое?
– Пьет безбожно. Напьется – и валится под стол. Продерет глаза – и снова пьет. Смотрю на него и диву даюсь. Ведь помню еще по прежним временам: мастер – золотые руки. А теперь так опустился, даже воля ему не в радость. Сейчас на заднем дворе спит, но скоро уж проснется.
– Горе у человека. Он всю свою семью потерял.
– А у тебя радость?
– Я иное, – тяжко вздохнул Виктор. – Он свое горе в вине топит, а я в ярости.
– Слышал я, какую трепку ты гульдам задал. Они почитай сразу от стен Звонграда покатились обратно. Даже великого князя с войском дожидаться не стали. А тот, не заворачивая в град, сразу следом двинул. Наше ополчение и гарнизон тут же к нему присоединились. Народ бает, что ты в одиночку ту войну выиграл.
– Не знаю, что там молва мне приписывает… Сдается мне, слишком многое. Но сделанное – только начало. Если не пойду и дальше гульдов резать, то тоже, как Богдан, стану пить. А мне того не надо, потому как тогда я себя вконец потеряю.
– Дак ведь замирение вышло!
– А мне какая с того печаль? Я им ничего не простил. Великий князь мир подписывал, так он пусть и лобзается с ними в десны, а мне это противно.
– Эвон Богдан проснулся.
