скачать книгу бесплатно
Лицо женщины судорожно дрогнуло. На виске молнией набухла жилка.
– А ну-ка, дайте сюда! – буркнула она.
– Пожалуйста, – слюбезничал Гуес и, резко протянув руку, обронил товар.
– Ой, прошу прощения, – подобострастно продолжил он.
Женщина в немом ворчании потонула за прилавком, а Гуес принялся скоро запихивать в просторный рукав первые попавшиеся мучные изделия. План его, собственно, строился на ходу и на тернистую сложность не претендовал. Нужно было всего лишь уйти из-под слежки охранницы, обратив на себя более неискушенный взгляд, и разыграть маленький скандальчик, чтобы недовольный персонал нерадивого покупателя сам выпроводил с радостью. Однако женщина в форме оказалась куда проницательней, чем Гуес думал, и наблюдала за всем из засады. Как только тот начал нашпиговывать рукав, она подошла к злоумышленнику вплотную и, одернув его за плечо, отчеканила: «Пошел вон отсюда». К тому времени подоспела и женщина в целлофановом берете с укором: «Вы что, ослепли? А это, по вашему, что? Плесень?» И тут она, глядя на поубавленную кучку продовольствия и на сотрудника в форме с грозным лицом, поняла что к чему.
– Мерзавец! – остро изломались ее набрякшие губы, четко выговаривая каждую букву.
Гуес подарил ей напоследок взгляд, полный холодного сожаления, и зашагал прочь, надевая перчатки.
Мимо гудя и притормаживая с протяжным звоном проплыла озаренная кабина троллейбуса. В волнистом сгустке мрака, расскачивающим вслед за ней всю свою клубящуюся океанскую толщу, эта машина ни дать ни взять маленький застекленный ковчег прибыла увезти продрогших, измотанных людей в землю обетованную. Только было уже слишком поздно. На остановке ее никто не ждал, отчаявшись и смирившись с участью выживать в мерзлой серости каменных построек. Так никого и не приютив, кошачья персидская мордашка, навострив железные ушки-рожки, снова вклинилась в леденящую даль в поисках ждущих и неуклонно надеющихся. Несчастные, несчастные люди! И земля обетованная вам не нужна, и друг другу вы не нужны, и теплая грязь вам дороже стылой небесной влаги. Впрочем, небесную влагу на хлеб не намажешь. Что человеку этот сакральный, ритуальный, мифическтй путь, когда он вот-вот сдохнет от голода? Обидно будет умереть, еще даже не собравшись, а тем более – на полдороге. А все-таки какой-никакой крючковатый беляш своровать Гуес сумел. Гребаная охранница так растянула его монжету, что голова бы запросто убралась. Но один, по-видимому, самый юркий и удалой пирожок, хорошенько промасленный и пикантно приправленный, не желающий, подобно своим сородичам, наживать себе пролежни, поспешил скатится по лазейки рукава прямо к ненасытной утробе голодающего. Светлая тебе память, хлебушек.
Подставив ладонь, Гуес оттопырил резинку другой рукой, и, согласно расчету, запеленутый объект упал точь-в-точь в назначенное место, придавив четыре главнейшие линии хиромантии. Обертка тут же стала ненужной и без зазрения совести была выброшена, а содержимое оказалось на плахе языка, со смаком разделяясь надвое и соскальзывая в урчащую пропасть. Затем туда же ухнула вторая половина. Скушал залпом! А все-таки он дурак. Надо было есть маленькими кусочками, тщательно разжевывая.
Гуес старался идти не попадая под расплывчатые световые круги фонарей, что хищно нависли призраками. Тротуар, узенький, заледенелый, частично виднелся из-под снега и дважды ответвлялся вправо. Оба поворота одинаково вели к общежитию, только, в отличие от второго, первый не обещал посыпанного песком асфальтового покрытия, зато гарантировал маленькое приключеньице по гаражным дворикам и замысловатым проулкам, в одном из которых некогда Минога утратил несколько зубов. Черные-черные, точно обугленные, деревья недвижно дышали, заиндевели неприглядные оконца деревянных домиков, над которыми высились крыши краеугольных каменных собратьев.
Н-да, на планете много места есть, только мало личного пространства. Быть другим, быть нравственным, добрым, великодушным, гребаным шоколадным зайцем, подсолнухом в слюнявчике здесь невозможно. Невозможно одной каплей белой краски разбавить банку черной, только даром себя погубишь. Невозможно быть человеком, сахарным ангелочком, сопливой неженкой, когда вокруг сплошной мрак и разврат. Эти стены калечут, закаляя, так же, как розги, пытки, как та же смирительная рубашка, как всякая дрянь. Рано или поздно все равно становишься частью этого вирусного безобразия. Это непреодолимая сила. Невозможно.
Что касается голода, то он утих. Но Гуес наверняка представлял, насколько кратковременна его сытость. Стоит ему только вернуться домой, Эллин холодильник сразу раскрутит зеленоватое, как в мультфильмах, лассо аромата и заарканит его, беспомощного, сиротливого… И тут начнется: Эллочка, солнышко, рыбонька золотая, сжалься! А Эллочка устало пожмет плечиками и в ласковом остервенении пошлет попрошайку… спать. Еще и колыбельную затянет вдогонку. Н-да, она может, чертовка.
На перекрестке Гуес перешел дорогу и повернул на людную улицу под названием Строительная. У него созрела идея, и оставалось найти того, кто поможет ей осуществится. Уже вскоре он оглядывался в заставленных автомобилями дворах, симметрично подчищенных снегоуборочными машинами, мелькнул под нагромождением балконов, миновал снежно-вощеные цветники. Очень плохо, что пуховик у него светлый, – оттеняет другие тряпки и рост. Впрочем, все, чем озабочены в такое время пешеходы, – это как бы не поскользнуться да не ушибиться. А тут еще и мысли всякие! Совсем красота. Пока гром не грянет. Скальные здания еще посвечивали рядами и столбцами окон, кое-где темноту вспарывали всполохи ксеноновых фар и торчали мужские головы в салонах, будто в нимбовой подсветке. Вот из подъезда вышла женщина и… села в машину. Через пять минут другая женщина сделала то же самое. Голод вновь понемногу начинал давать знать о себе, но сейчас Гуеса больше волновала опасность обморожения: ни мешковатый капюшон, ни вместительные карманы не помогали согреться. Он по-ребячьи надеялся, что в универсаме все пройдет гладко, и у прилавка грезил о триумфальном возвращении. Увы, без помарки не обошлось, и подоспели томные сумеречные шатания. Жаждая скорейшего результата, он подступил ко второму двору, перейдя дорогу, и двинулся наискосок натоптанной тропинкой. Спустя минуту невдалеке наконец замаячил желанный женский силуэт. Гуес, конечно, встрепенулся и ускорил шаг, думая, успеет ли до закрытия? Универсам, кажется, закрывается в одиннадцать, а сейчас не больше половины. Он пошарил пальцами и понял, что забыл айфон. Впрочем, еще одной встречи с радетелем порядка он сегодня не перенесет, похоже. Да и бежать придется где-то поблизости, судя по всему. Лучше в ларек. Плевать, что там все гадко и тухло.
Когда Гуес перебрался на тротуар, в нем вдруг вспыхнул огонь от искры мысли, что вот-вот ему пригодится вся ловкость, сила и – обязательно – скорость. Нужно было только выбрать момент, и Гуес его не упустил, заметив на углу большой участок незанесенного асфальта. Не хватало ему навернуться в столь знаменательный миг. В руке женщины, как маятник, гипнотически покачивалась сумка, с которой следопыт не спускал глаз. Мало-помалу он сокращал дистанцию, слегка поглядывая по сторонам, чтобы избежать явных свидетелей. Как ни странно, женщина, видимо, вообще ни о чем не подозревала, несмотря на то что Гуес пару раз шаркнул, стискивая зубы. Все, что она сделала за время слежки, это перенесла сумочку с правой руки на левую. Это лишь подпитывало самоуверенность преследующего.
Мушка жужжала,
В клетку попала,
Не плачь и не ной —
Скоро станешь едой! —
вспомнил он стишок Голлума. Глядя – разумеется – накуренным «Властелин колец», а именно отрывок в пещере у Шелоб (громадного паука, если вы помните, превратившего Фродо в «вареную рыбу»), Гуес просто шарахался в ужасе по комнате, пятерней придерживая челюсть, чтобы та судорожно не щелкала. Липкая жирная паутина восьминогой твари свисала прямо с его рук мокрыми тряпками, и он безуспешно пытался избавиться от этой смрадной слизи, стараясь обтереть ее обо все подряд. А визжал он хуже самого Голлума. Сцену с исподтишка вонзающимся жалом он так и не понял, зато чуть не блеванул, когда у бедняги пошла пена изо рта. Надо сказать, что, придя в трезвую память, он еще долго сравнивал общежитие с Мордором. Орки рисовались по трафарету его крайне нелюбимых знакомых, а урук-хаи вообще походили на среднестатистического люмпена. Когда, по фильму, их выкапывали в оболочке из каких-то ржавых мочажин, распарывая пузыри, Гуес в экстазе бил себя по ляжкам и строчил восторженную рецензию на «Кинопоиске». Что касается Смеагола, то он сочувствовал ему подобно Фродо и даже чуть не прослезился в конце фильма.
Напоследок окинув взглядом местность, он резко набрал скорость и, молниеносно огибая жертву, свирепо дернул за кожаные ручки. Вдруг все пошло не по плану – Гуес, естественно, осознал это потом. Мало того, что женщина почти удержала сумочку, так еще и ухитрилась прыснуть что-то в область лица неприятелю. Переизбыток адреналина не дал нападавшему опешить, и, зловеще прокричав: «Ах ты сука», тот бросил наотмашь левую руку и помчался прочь. У него ужасно слезился левый глаз, а правый, прикрытый мехом капюшона, что, по-видимому, спас налетчика от кратковременной слепоты, предательски застила рябь. Гуес тут же оголил затылок. Мгновенно оставив позади торец здания, беглец ринулся вдоль фасада и тут же полетел ничком, теряясь в пространстве. За эти секунды он испытал столько эмоций, сколько подарил ему первый лакомый косяк. Вскочив, Гуес узрел перед собой ошарашенного паренька, что, кряхтя, поднял голову и под аукающийся визг женщины вперил взгляд в злодея. Благодаря лампе в плафоне на козырьке подъезда Гуес различил черты пострадавшего и, чтобы тому не удалось сделать то же самое, снова понесся куда глаз глядит по хлопчатой наледи. Чем дальше он убегал, тем больше становилась следующая за ним тень. Осознание чего-то ужасного неотвратимо нагоняло его, изо всех сил бегущего в сторону дома, еле дышащего и напуганного. Правая рука, в которой болталась на редкость тяжелая сумка, мертвецки онемела. Показываться с краденым дома было отнюдь не лучшим вариантом. Отбежав на безопасное расстояние, он швырнул ношу на землю, сел рядом на корточки и вывалил все ее содержимое. Затем махом нашел кошелек, вытащив все купюры, в неистовстве пнул его куда-то на дорогу и исчез в темноте. Стоит ли упоминать, что о чувстве голода он забыл напрочь?
В невероятно матовый фон небосвода врезался девятиэтажный прямоугольный параллелепипед с лезвийными гранями и оконными насечками. Прослойка воздуха, круто обрамляющая его, трепетала и трепетала, словно внутри пылал громадный беспламенный очаг. Все дорожки, переулки и размытые ходы извилистыми щупальцами примыкали к этому исполинскому блочному организму. Казалось, он присосался к плоти земли; казалось, его фундамент – это гадкая пасть. Над ним, как над темным царством, вечно нависала кошмарная инопланетная ночь, а вокруг все скукожилось, что осенние листья, подло лишилось соков жизни и увяло, увяло. Под напускным чадом успокоения там творился гнусный шабаш, пировала гадкая нелюдь, паясничали кровпийцы…
Левый глаз до сих пор слезился, садня, но уже четче воспринимал действительность. Несколько горстей снега основательно помогли ему в этом, впитывая щиплющую соль боли и непроизвольную красноту покаяния. Вмиг отдышавшись на крыльце, чтобы не делать этого в зловонном лифте, и бегло прокручивая в мыслях случившееся, полуночник приставил домофонный ключ и, кусая губы, зашел внутрь. Кстати сказать, теперь многие входили не как положено – просто хорошенько тянули за железную ручку, и дверь открывалась из-за ослабленного магнита. Причем сил не хватило бы разве что ребенку и безнадежно пьяному. Желтый маслянистый свет сразу прыснул в глаза Гуесу. Окрашенные мутные стены, что вековечные скалы, таили в себе дух прошлого, тяжелейший отпечаток времени. Следы от перегородки вахты и кабинки таксофона зарубцевавшимися шрамами исполосовали камень. Еще совсем недавно заводная ребятня названивала с него во все комнаты, где, конечно, был телефон, прося сойти счастливчиков вниз для получения внезапного приза – то ли лотерейного, то ли пожертвованного. Откуда он взялся, их не особо волновало. Да и тех, кому предлагался, – в большинстве случаев тоже. Слишком рвано и больно это ушлое в прошлое, точно после пожара, а действительность пропахла плавленной пластмассой декораций. Когда-то проходную дверь в общежитии запирали на ночь и никто уже не мог попасть внутрь до рассвета. На огражденной девятиярусной кровати сотни человек забывались сном, сладко причмокивая в куколках своих одеял. А тем, кто по каким-либо причинам не успевал до закрытия, приходилось дожидаться утра на крыльце или искать ночлег у знакомых вне общежития. «Семеро одного не ждут,» – словно кодовое слово говорили они приютителям, что повинно застилали запоздалым на полу.
Когда мощные лифтовые дверцы раскрылись на девятом этаже, из кабины вышел тот же парень, что и вчера. Сейчас он был не столько напуган, сколько смущен. Получасовой давности происшествие слегка оттаяло в его душе, границы растеклись, и осталась какая-то одна нудящая неловкость. В конце концов Гуес был отнюдь не новичок в игре с законом – разумеется, в административных рамках. Нечто подобное уже с ним случалось: тоже схватывала нервная горячка от некоторых давних проступков, что, однако, никак не влияла на их повторяемость. Это сродни принятию наркотиков: раз за разом отношение к ним становится все холоднее, словно это вовсе не вредный и запрещенный препарат, а тот же самый перец. Самый что ни на есть обычный перец в перечнице.
Гуесу было приятно вновь оказаться в сажевом мраке холла, окунуться в эту черную воду, в бессильном оцепенении стираясь в неосязаемом иле до полного самозабвения. Если бы не люди из соседних секции с их жестоким поверхностным взглядом на вещи, пошлой прямолинейностью и смелостью в высказывании якобы очевидных вещей, он бы сел прямо здесь, в углу, и так же бы уютно посапывал себе, как под балдахином. К тому же сейчас не стоило привлекать внимание разных болтливых зевак-лунатиков. Старый замок стукнул два раза и глухо защелкнулся за вошедшим. Справа складно пылилась бесполезная куча хламья; спереди, над входом в секцию, косо соприкасались разные дверцы самодельной навесной полки, сделанные из мебельных обломков. Сама полка являла собой предшественницу нынешней проходной деревянной двери, что тоже, наверное, была бы не прочь оставить свою изматывающую работенку, судя по скрипящим суставм-петлям. Сняв перчатки и приложив ладонь к пострадавшему глазу, Гуес пошел в свою комнату, но был окликнут на полдороге.
2
Это случилось в 1992 году. Счастливые молодожены руками своих любезных соседей и дорогих знакомых накрывали свадебный стол в секции. Стены украшали красочные плакаты с поздравлениями, мишура и пара-тройка подарочных венков. На балконном подоконнике, прикрытом узорным тюлем, в хрустальных вазах красовались букеты цветов, в основном тюльпаны и мимозы, а в окне на балконе было видно двух парней в рубашках, дружно склонившихся над мангалом. Запах шашлыка, сплетаясь в косички с прелостью сочного летнего ветерка, наплывал в секцию через открытую нараспашку дверь, баламутя душистую заводь свежеприготовленных блюд, что смиренно ожидали своего часа на белоснежных скатертях под замысловатой светотенью тюля. Пришлось сдвигать несколько столов, чтобы не обидеть всех званных и незванных гостей, придавая произведению более или менее сообразную форму прямоугольника. Откуда-то из угла тянулся хриплый звук кассетного магнитофона «Панасоник» и отскакивала дробь танцоров-любителей. Невеста Елена, в бигуди и с оттопыренными пальчиками, большую часть времени проводила в комнате, окруженная вниманием везде успевающих подруг, и время от времени, точно вдруг резко прибавлялась громкость, оттуда вырывались восторженные вскрики и смешки, когда очередная собеседница выходила помочь в приготовлении застолья. Народу то прибывало, то убывало. За ходом каждого уследить было невозможно, хоть девочкам и было поручено примечать гостей по допустимому знакомству и наличию приглашения. В крайнем случае надлежало смотреть на физиономию и внешний вид. Однако фактически за всеми новоприбывшими следил только Вадим, кружившийся в диком танце с очередной деревенской приятельницей невесты. Когда организм требовал перерыва, они садились друг возле друга на лавочку и в истоме закуривали. Вадим доставал из джинсов пачку «Marlboro» и выколачивал две сигаретки. Далее он вытаскивал потасканную кассету и при помощи карандаша отматывал любимую песню, чтобы вновь искусно воссоединиться с жаркой напарницей в пылком танце. Странно, но им не надоедало делать одно и то же из раза в раз, чего не скажешь о команде накрывающих на стол девушек в разнообразной униформе, поневоле следящих за разгоряченной парочкой.
– Два сапога пара. Переключите уже эту дрянь – уши закладывает! – сказала Людмила – самая деловитая и бойкая из них.
– Да ты что, Люда! Это же они сегодня свадебку справляют, – подтрунивала Аня.
– Да уж. Видимо, ни одна свадьба не обходится без новоявленных голубков, обещающих друг другу назавтра же обручиться. Шла бы лучше нам помогать! – обратилась в конце Людмила к сачкующей подруге, опоясавшей Вадима.
– Слышишь? Вот так невинное счастье влюбленных уязвляет грубые, не способные на возвышенные чувства натуры, – громко прошептал Вадим своей напарнице.
– Не обращай внимания, Вадичка. Зависть и не то с людьми делает, – так же интимно ответила ему партнерша.
– Ой-ой-ой, Вадичка! Расплевалась бы, да, боюсь, в оливье попаду, – откликнулась Людмила.
– Да куда уж нам, простушкам, ползать рожденным! Где же нам еще любовь-то такую увидеть – пижонскую да необузданную, непременно с первого взгляда возникшую. Не иначе, как только в кино.
– Ах, Вадичка, а ведь ты и на самом деле пижон! И одежда у тебя такая эстрадная, и сам ты ни дать ни взять эстрадный артист, – с придыханием сказала напарница.
– Артист! – усмехнулась Люда. – В наше время таких нахальных позеров называли чуточку иначе – фарцовщиками[5 - Фарцовка – сленговое название запрещённой в СССР подпольной покупки/перепродажи труднодоступных или недоступных рядовому советскому обывателю дефицитных импортных товаров].
За Людой зародился девичий хохот.
– Подожди меня минутку, ненаглядная моя, – сказал Вадим, еле-еле оторвав взгляд от подруги, и пошел к столу.
– Ах, я без ума от него! – выдохнула в спину Вадима она и наконец переключила песню. Слушателей захлестнула волна успокоения.
– Да что ты знаешь о фарцовщиках, дорогуша? Насколько мне известно, ты с младенчества начала зубрить книжки и ничего дальше их не видела, – протягивая руку к бутерброду со шпротами, отрезал Вадим.
– Мне достаточно знать то, что они были спекулянтами, то есть преступниками, – ударив по волосатой руке, сказала девушка.
– Эй! Что за грубости? То, что у меня прекрасные вещи, еще не значит, что я преступник. Скорее ты со своими дикими замашками на него походишь.
– А ну-ка, пошел прочь. В жизни ничего не произвел, не вырастил, а рот раскрывает больше некуда. Тунеядец. Будь моя воля, я бы для таких, как ты, отдельный стол с комбикормом[6 - Комбинированный корм для животных] поставила.
– Зато рубашка у него с цветочками, понимаешь? И ботинки ковбойские. Как хоть называются? – отведя взгляд от подруги, спросила Аня.
– Как хоть называются, – передразнил Вадим. – Казаки.
– А почему «казаки»? – спросила Аня.
– Дураки. – вмешалась Людмила. – А потому что засланному казачку ничего другого носить не положено.
– Брехня. Засланные казачки скорее похожи, вон, на Аню, чем на меня. Такие же мышки серенькие, за глаза обворовывающие всю страну, – пятясь, возразил Вадим.
– Ты что, проклятый, оборзел? Сейчас запущу в тебя чем-нибудь, – возмутилась она.
– Чем угодно, только не селедкой. Я ее целый час разделывала и столько же руки мыла после, чтобы запах отбить, – прозвучал голос где-то.
Аня неспешно отвела тяжелый взгляд с неприятеля и вновь обратилась к заставленной кухонной утварью столешнице. Со стороны казалось, что все эти облепившие полукругом отдельный стол девушки, где непрерывно все щелкало, грохотало, звенело, в конце концов приготовят нечто необыкновенное, чудесное. Или просто всем так хотелось есть? По традиции или по житейской смекалке, многие приглашенные на этот праздник не завтракали и не обедали, чтобы хорошенько насладится пищей на торжестве. Вадим сразу возвратился к напарнице, что-то пошутил, и они снова принялись за былое – танцевать да курить.
Тем временем на балконе увлеченно общались два друга, один из которых был женихом. В отличие от своей жены, блистающей перед зрителями в комнате, он пока что был в повседневной одежде – брюках и серой майке. На втором же сочились тучные «варёнки» и клетчатая рубашка с длинным рукавом. К тому же лицо его украшали черные пышные усы над всей длиной верхней губы. Они слегка неуклюже смотрелись на худосочном лице носителя в силу своей как раз таки чрезмерной пышности.
– От перестройки, будь она проклята, одни проблемы. Я, допустим, вообще до недавнего времени не понимал, что в стране происходит. Еще и толком никто не мог объяснить, что к чему, а в телевизоре вечно – бла-бла-бла. И встречаю, в общем, на днях я своего знакомого-раздолбая, который кое-как из школы выпустился и которому всякие умники вроде школьных учителей прочили шикарную жизнь в грязи и дерьме. Ну, поприветствовали друг друга – конечно, не без доли неловкости с моей стороны. Слово за слово, и я ему как давай жаловаться: «Что с нами происходит? Нам на фабрике выдают зарплату продукцией. При том для кого-то это не так печально, кто, допустим, работает на мясокомбинате. А что делать, например, с коробкой обуви или ведром гвоздей? Это, конечно, намного хуже: приходится ту же самую обувь кому-то продать, чтобы купить себе последнюю буханку хлеба». И все в этом духе. А он, некогда беспросветный двоечник, по уверению многих, принялся уже было мне что-то рассказывать о приватизации и ослаблении власти, но тут же смекнул, что я дуб дубом. «Давай, – говорит, – встретимся в моем ресторане и поговорим более обстоятельно». Сейчас, понимаешь ли, он говорит более обстоятельно, когда как раньше серьезному диалогу предпочитал весомую зуботычину. И что ты думаешь? Назначает он, в общем, мне встречу на выходные по определенному адресу. Благо года два назад, что ли, я там был с приятелями и сразу понял, что речь идет о столовой «Заря». Какое имеет отношение ресторан к столовой, спросишь ты меня? Именно таким же вопросом я задавался до момента встречи. Итак, по прибытии в условное место я, как ни странно, не замечаю никакой «Зари», а вижу лишь электрическую вывеску «Золотое руно». Захожу, подхожу к барной стойке (да, там была барная стойка) и спрашиваю: «Здесь раньше была столовая?» Мне отвечают: «Да». «В таком случае, – говорю, – можно мне увидеть Филиппа Эдуардовича? Меня зовут Алексей, мы здесь условились встретиться». «Присядьте туда». Я сажусь, смотря по сторонам, и ловлю себя на мысли: обстановка просто шоколад! Еле-еле челюсть удерживаю. Наша мебель просто ширпотреб по сравнению с той. В общем, вскоре приходит Филипп в костюме, за ним официантка с двумя бокалами шипучего на подносе. И тут он начинает мне объяснять. «Скоро, Леша, судя по твоим жалобам, твои фабрики и вовсе закроются. Пойми: сейчас государство не способно управлять подконтрольными ему предприятиями и поэтому продает их за бесценок. А покупают их люди весьма разные по своему характеру. Есть такие, как я: у них в приоритете дальнейшее развитие и выгодное сотрудничество. А есть и другие, которым важна сиюминутная прибыль. Проще говоря, они из работников выкачивают все, не давая ничего взамен. Один хороший человек помог мне приобрести эту столовую и преобразить ее. Следуя его примеру, я хочу пригласить тебя сюда на роль администратора. Это не взбалмошная прихоть, а строго продуманное решение. Ты меня хорошо знаешь, да и я тебя не забыл – старым знакомым легче сработаться, поверь мне. Итак, выбор за тобой: стать успешным сотрудником моего ресторана или дальше пресмыкаться на своем бесперспективном предприятии». Я, конечно, был ошарашен, но он мне дал время подумать, поднимая бокал за встречу. Мы выпили и разошлись. Такие дела.
Алексей покрутил шампура и добавил:
– Скоро готовы будут. Скажешь что-нибудь?
– Хмм… Даже не знаю. В стране разруха, люди потуже пояса затягивают, а он ресторан открывает. А кто ходить будет? Подозрительно это все. И неправильно.
– А мне откуда знать? Мое дело не зазывать персонал, а следить за его обслуживанием.
– То есть ты согласен?
– Думаю, да. Может, эта удача? Мы живем как нищие, а там шелка и палисандр. Ведь мне даже и денег занять не у кого. Вы, допустим, тоже с хлеба на воду перебиваетесь. Еле-еле на застолье наскребли – спасибо родственникам со всех уголков нашей необъятной страны.
– Это да. Родственники нас здорово выручили. А что если и тебе к своим обратиться?
– Смеешься? Им бы самим кто помог. Небось, и меня неблагодарным выродком считают, – сказал он и облокотился на стуле, закинув ноги на перила. – А девчонок-то сколько, друг мой. Назови мне того кретина, который не благословит ваш союз после такой вечеринки, и я испепелю гада.
– Кретином будет тот, кто не отдохнет сегодня как следует, – хлопнув друга по плечу, сказал Дмитрий.
– Намек понял. Сделаю все, чтобы эта свадьба, свадьба, свадьба пела… Пир на весь мир!
– Вот кого я зову настоящим другом!
Алексей нагнал аромату себе под нос.
– Хорошо! – сказал он. – Давай-ка лучше поспорим, кто из нас больше унесет шампуров.
– Полноте, моська. Я одной своей рукой могу охватить твою голову.
Алексей посмеялся.
– Что-что, а твои долгопалые кисти в хозяйстве просто незаменимы. Раньше они удовлетворяли потребности всего общежития, а теперь – только одной-единственной.
Вооружившись десятком шампуров, они зашли в секцию, внимая летящим навстречу сладкоголосым ахам.
– А ну, посторонись, стряпухи и кухарки, подоспели элитные яства, о которых умалчивают все поваренные книги планеты, – брякнул Алексей.
– Ой, это о шашлыках-то? Да их сейчас всякая бестолочь сможет приготовить. Тяп-ляп и готово, – раздался голос Людмилы.
– Это у вас тут тяп-ляп да готово. Нарезали продукты да развалили по столу. А весь вкус пищи, если хотите, заключается в сознательном обрядовом подходе к ее приготовлению, в тончайше выверенном рецепте и, конечно, мастерстве повара. К счастью для вас, у нас все соблюдено, – возразил Алексей.
– О, это мы посмотрим, – вмешалась Аня.
– Пожалуйста. Я с наслаждением буду наблюдать, как вы, стараясь изо всех сил, так и не сможете скрыть мимично блаженное послевкусие, как после бокала прекрасного вина, – ответил Алексей.
– Что-что он там промычал? – поинтересовалась Людмила.
– Мимичная послевкусия. Если мне не изменяет память, так называется в биологии редкая бактерия, заводящаяся в мозгах у людей, отличающихся кошмарным красноречием, – пояснила Аня.
– Ах, да. Что-то припоминается, – поддержала Людмила.
– А мне нет. Видимо, этот урок я прогулял, – поддержал друга Дмитрий.
– Видимо, на шашлыках был, – подсказала Людмила.
– В точку, – сказал Алексей и, схватив что-то съедобное со стола, пошел в сторону Вадима с напарницей.
Все это время Дмитрий стоял сбоку и посмеивался. Когда же друг ушел, он еще немного побыл с девушками, слушая отчеты о заготовках, и скрылся в комнате довольный.
В хлопотной суматохе протекал этот знаменательный день, что, естественно, и указывало на его особенность. Почти все что-то спешили сделать, порадовать молодоженов остроумной находкой или прибауткой. Кому-то (Вадиму, если верить слухам) даже удалось одолжить у знакомых резной патефон с пластинкой в виде красной звезды. Особенно невеста очень обрадовалась этому сюрпризу и в сердцах принялась всех обнимать. Жених же больше сиял от раздобытого Алексеем в соседней секции фотоаппарата Polaroid[7 - Особенностью этих фотоаппаратов являлась мгновенная печать]. Хозяин, преклонного возраста мужчина, работавший на празднествах фотографом, свою новую любимую игрушку, конечно, пожертвовал недаром – за приглашение и хорошую подачку сверх того. В большинстве своем приносимые в секцию авоськи пополняли запас пищи и выпивки. Много кто, не смея напрашиваться на застолье, приходил с поздравлениями, останавливался поболтать либо покурить и в конце концов исчезал. Всем уже поскорее хотелось окольцевать стол, а стрелки на настенных часах еле тикали.
Когда же настало время садится пировать, в секцию вошли еще две девушки – одна из них, Вика, приходилась невесте подругой. Они познакомились на дискотеке, ежемесячно проходившей на первом этаже общежития. Нужно сказать, эти молодежные танцы пользовались большой популярностью в округе и нередко помещение было забито до отказа. На эту тусовку всякий тащил что мог: один – колонки, другой – музыкальный центр, остальные – разные музыкальные инструменты, кучу бутафории, снеди и выпивки. Охраной выставляли самых рослых хмырей, и они за копейки вручали билеты, словно кондукторы. Здесь перезнакомились чуть ли не все семьи в общежитии и соседних домов: пятиэтажек, краснокирпичных бараков и деревянных хором. Дмитрий и Елена – не исключение.
Итак, в секцию вошли две девушки. Гости готовы были пропесочить всяких зудил, препятствующих веселью, но девушек оберегало их обаяние. Вика была в каком-то экстравагантном костюмчике с галстуком и остроносых туфлях. На второй красовалось темное платье в белые горошек, а в черных струящихся волосах виднелся замшевый ободок. Со смуглой кожей, стройными чертами лица и ладной фигурой, она держалась как-то очаровательно непринужденно.
– Всем привет. Я – Вика. Это – Донара, – сказала подруга невесты.
– Ой, будет время познакомиться. Прыгайте за стол, – заголосили гости сообща.
Алексей заметил, что у Донары очень красивые густые брови и карие глаза. Девушки сели по правую руку от него – сначала Вика, потом Донара. После краткой прелюдии, исчерпывающейся несколькими перекличками, остротами и замечаниями, собравшиеся наконец взялись за стопки.
В окне слабо и томно стоял вечер, небо мало-помалу намокало. Узорчатый тюль едва шевелился под дуновениями ветерка, а с улицы не было слышно ничего, несмотря на большую дорогу, находящуюся на спуске. Секция пестрела разными оттенками, сглатывала зычное эхо смешков и хлесткие слияния голосов. Радость не сходила с лица невесты, то и дело целованной поздравляющими и, конечно, любимым мужем. Звучали тосты, и стихотворные, и импровизационные, и по бумажке, но желалось, разумеется, почти всегда одно и то же: счастье, благополучие, здоровье, согласие и бесконечная любовь. Много счастливых слез впитала в себя белая скатерть. Внимание каждого было рассеянным, эмоции словно плескались посредине стола. Правда, были и те, кто внес в этой чудесную суматоху наименьший вклад – речь об Алексее. Странное рассудительное настроение товарища заставляло негодовать Дмитрия, что, иной раз проходя мимо, хлопал друга по плечу. Да и некоторых других, кто знал его веселый нрав, как говорится, посещали смутные сомнения. В то же время аккуратные, соразмерные телодвижения Донары почти никого особым образом не волновали: то ли сочли ее занудно сдержанной, то ли чересчур серьезной. Да и сама Донара не спешила вливаться в общий разговор: пока все спешили блеснуть, она пристально озиралась. Алексей невольно изучал ее взгляд, которому придавал какое-то сакральное значение. Вот тут-то он и погрузился в себя среди всего этого шума, гама и хохота. Что тут высматривать, казалось бы? Чай, не музей, не замок. Да и люди все как один разные. Но Алексею казалось, что он ее уже встречал на дискотеке. Может, даже танцевал с ней. Хотя по ее осанке и не скажешь, что она вообще с кем-то станет танцевать. Держит себя как какая-то леди. Пацанка с аристократическими наклонностями. Удивительно. Нет, здесь не «Мираж», а Майя Кристалинская[8 - Советская эстрадная певица]. Алексей за последние года, казалось, не пропустил ни одной общежитской дискотеки и, когда это было возможно, организовывал квартальные рауты. Подбор музыки, конкурсов и игр ему доставлял удовольствие. Очевидно, он прочил себе роль конферансье и почти все заочно его в этом поддерживали. С каждой удачно проведенной тусовкой, в чем небезосновательно он видел и свою заслугу, статус ведущего все сильней давил на его плечи, что переросло в привычку их сикось-накось разминать. Одни этого не замечали, вторые воспринимали это как фарс и «фишку», третьи – как жалкую игру усатой блудницы: посмотри, как плечиками играется да подмигивает. Дайте веер еще для пущего образа.
Единственным человеком, с кем Донара успела обмолвиться буквально десятком слов за прошедший час, являлась заигрывающая со всеми Вика. И Алексею как прожженному щеголю, каким он себя считал, было чрезвычайно интересно, почему это был не он. Возможно, в ней и не было ничего интересного, но ее опять-таки аристократическая выдержка и невозмутимость мудреца говорили об обратном. В конце концов наблюдатель пришел к двоякому выводу: либо ей скучно в компании якобы посредственным людей, либо она сама еще та посредственность, которая скуку наводит. И он со своим подчеркнутым пышными усами-щетками и миловидным лицом принялся предлагать Вике и ее подруге разные закуски и подливать вино, а получал в ответ взгляд хоть и благодарный, но отрешенный. В конце концов, жаждая хоть как-то узнать незнакомку, Алексей предпринял крайние меры.
– Своеобразная подруга у тебя, Вика. – шепнул он на ухо. – Будто сама себе на уме. Я раньше ее не видел, кажется.
– О, это немудрено, хоть пару раз она и была со мной на дискотеке. Она колдунья, у нее все родственники слегка не от мира сего.
Алексей недоуменно обнажил свои ровные зубы.
– Ха-ха, колдунья? Вроде Вольфа Мессинга или той, что в бульон кидает вороньи лапки и коровий скальп?
– Ты шути-шути, пока можешь. Но не удивляйся завтра, что проснулся в ее объятьях, хлебнув накануне приворотного зелья из рюмки.
– Вот только не надо присваивать себе чужую магию. Алкоголь издавна славится своим приворотными свойствами, или афродизиаками. Сдается мне, ты рекламируешь мне какую-то мошенницу.
– Честно говоря, Леша, я ничего о ней не знаю, только какие-нибудь небылицы, которыми она не прочь поделится. У нее, наверное, не такой легкий нрав, как у меня, но по жизни мы с ней идем одинаково. Ищем где бы погулять да переночевать. Всякое бывает: бараки, сквоты, комнатушки да избушки. Каких только зданий и помещений не нанизали мы на нить нашей жизни. Впрочем, ты вгоняешь меня в уныние. Налей нам вина!
Алексей наполнил их бокал и заодно налил себе.
– Донара, лапочка моя! Знакомься. Это – Алексей. Алексей, это – Донара, или Донна, как я люблю ее называть.
Донара протянул ручку собеседнику, и тот приложил ее к губам.
– Донна! Это что-то невообразимое. Верите ли, Донара, я измучил вашу подругу расспросами о вас.
– Чем же я заслужила такого внимания, интересно? В любом случае это так приятно, – ответила Донна, кольнув его взглядом и слегка склонив голову набок.