скачать книгу бесплатно
Он был их общим миром – огромный, ветвящийся, как лабиринт, созданный исполинскими машинами. В ту далекую эпоху глыбы породы и скалы взлетали фонтанами под грохот взрыв-таранов, а солнце меркло в тучах пыли и гари, поднимавшихся до стратосферы.
Теперь глубокие раны земли затягивались. Кривые стволы жилолистов, впившихся в склоны разлапистыми корнями-щупальцами, на пункционной пробе давали срок до пятисот лет. Цвели и плодоносили каменки – ползучие лианы, крепкие, как витые тросы; их одуряющий горьковатый аромат уже начал нравиться Кути. По дну, между обомшелых скал, струилась тихая речушка с чистой прозрачной водой. В сезон цветения воздух гудел от сонмов крылатых сегменташек. В реке водились пиявсы, ручейники, прозрачные рачки, а между камнями обитали змейсы, шевелячки, ящероты – целая вселенная проворной мелкоты.
Вдали синело большое запрудное озеро – там громоздились руины механического короеда величиной с городок. Синева озера обманчива – вода радиоактивная, реакторы короеда отравили ее. Но и в ней копошилась какая-то жизнь!
Землерой – тот, кто роет землю, биогенный грунт. Ниже лежит кора планеты, литосфера, на суше толщиной до сорока тысяч рук – для ее взлома нужен короед. А короедов собирали и пускали в ход дальние предки Кути. И это не самый глубокий каньон на Эллоле. Правда, за шестьсот лет после окончания добычи воды ветры и растения их немного сгладили, но устранить эти титанические пропасти природа не в силах.
«Какого змея мы тут ищем? Ничего нет. У них не было истории. Просто срослись с биосферой и жили, как ручейники, не зная прошлого, не думая о будущем. Никаких следов цивилизации. Наши раскопки напрасны. Тем более на глубине тысячи рук, где штольня. Это уровень бурых углей, им миллионы лет».
Хотя здешний стаж шел ей в зачет баллов, она ощущала работу как искупление за грехи предков. А лауты… они будут следить за возней пришельцев, чуждой и непонятной им. Пока не дождутся, когда все улетят.
«Интересно, что они думают о нас? Обо всех, кто сюда заявился?.. Сошли с ясного неба, изувечили мир, а теперь роются, копаются, будто вчерашний день потеряли…»
Надеть летный ранец, подняться до края, зависнуть напротив дракона и спросить через мегафон… Языки лаутов известны, налетник поймет. Но не ответит. У них на все один ответ: «Нет». Или «Уходите». Им ничего от разорителей не нужно. Пришельцы мешают длить вечность.
Между тем из штольни появился Шурубей и, приладив на спину ранец, медленно поплыл по воздуху к Кути. Дивная была картина – фигура с зеркальным блеском на фоне уходящего ввысь ржаво-желтого склона, заросшего каменкой и жилолистом, с оврагами-промоинами и следами давних обвалов.
При этом он задирал вверх голову в шлеме, следя за драконом, и горланил песню на своем языке:
И снится мне обрыв прямо с кручи горной,
Где сидит, глаза прикрыв, старый ворон черный,
Старый ворон, черный вран – все он ждет, зевая,
Пока вытечет из ран кровь моя живая![4 - Стихи Д. Сухарева.]
Какое у землян непредсказуемое поведение!
Дракон и лаут остались недвижимы, а Кути поднялась навстречу и спросила:
– Ворон и вран – это одно и то же? Очень похоже по звучанию.
– Да. – Шурубей приземлился в облачке рыжей пыли, заставив ее наморщить длинные ноздри. – Птица на Старой Земле, крупная и сильная. Кое-где ее удалось интродуцировать.
– В штольне что-нибудь нашлось? – Кути задала вопрос из вежливости, чтобы отметить работу напарника. Все-таки он лично наблюдает за проходческими автоматами, сканирует стены в надежде найти хоть тень, хоть окаменелый намек на прошлую цивилизацию.
Ну да, миллион лет назад. За это время исчезнет все. Одиннадцать тысяч поколений лаутов. Даже память исчезнет. Когда лауты шли на контакт – вернее, их заставляли, применяя телепатию, – результат был нулевой. «Мы всегда. Земля всегда. Никогда иначе. Нет машина. Нет железо».
– Пара подозрительных участков. Я дал задачу выделить их осторожно, посмотрим к вечеру. Какие-то упорядоченные структуры.
Энтузиазма в его голосе не было. Скорее, усталость. В темноте штольни, при искусственном свете, фильтруя воздух от пыли и спотыкаясь о камни – так он провел много дней. И всякий раз структуры оказывались природными, геологическими.
– А у тебя?
– С дронами я прошла вдоль верхних слоев осадочных пород, по восточному склону. Почти до озера. Это достоверный срез. Если бы встретились следы металлов или изотопов, можно было бы говорить о чем-то. Взяла пробы на стекло и керамику.
– Летим к вагончику. Помоемся и поедим. Дурная затея – использовать карьеры как раскопы, – вырвалось у Шурубея с досадой. – Если бы лауты охотились за минералами, мы бы находили шахтные стволы, остатки оборудования. А здесь только помойки ваших добытчиков и обломки короедов. Я их уже опознаю в один погляд, на глубину восемь мет… то есть десять рук.
Кути потупилась. Каждое напоминание о вине предков кололо ее как заноза.
«Я должна отбыть эту вахту. А потом привезут новую партию наших – виниться и переживать?.. За что нам столько покаяния? Это несправедливо!»
– Извини, я не сдержался, – буркнул Шурубей. – Просто надоело то и дело натыкаться на техническую рухлядь… Лучше б запустили сюда мусорщиков. Столько хлама – его век вывозить, утилизировать, дезактивировать… А то сменится мир, Эллолу вновь найдут и скажут: «О, как народец измельчал и опустился – раньше карьеры до верхней мантии рыли, а теперь пьют с четверенек, без штанов живут».
– Мир не сменится. Цивилизации просто умирают, как люди, и остается кладбище.
– Знаю эту сказку, – отмахнулся парень. – У Ридгели тоже ума не хватило рассчитать на перспективу. – Далее он с важным видом процитировал: – «Недостаток всех цивилизаций в том, что они существуют; мы кое-как знаем их начало, но никогда – их конец». Ему недоставало широты мышления. Скажи, где гарантия, что мы видим не первую-единственную Ц, а вторую, третью?.. Летим! Поговорим за едой. Подставляй руки. – Подняв ранец Кути, он расправил его лямки.
– Я не привыкла, что меня одевают.
– А я не могу обойти традицию. У нас мужчина помогает даме. Мы адаптируемся друг к другу, верно?..
– Хорошо. Ради сближения Ц и в видах интеграции – я позволяю.
С точки зрения Шурубея она меньше всего походила на девушку-землянку. Скорее, на крупную двуногую собаку бежевой масти со слабым, почти неуловимым красноватым отливом, с чуткими подвижными ушами и лохматой короткой прической. А уж глаза… Эти глазища! Не сразу он привык определять, куда направлен взгляд без зрачков и что он выражает – интерес, равнодушие, грусть или радость.
Последнее смотрелось очень приятно – такие пляшущие сполохи, будто глаза сверкали изнутри. Вот и сейчас они пробежали и скрылись.
– Надеюсь, я никогда не давала повода думать, что веду себя по-женски. Подтверди. Мне не пристала такая манера, она несвоевременна.
Прямота Кути тоже его удивляла, а иногда забавляла, но он сдерживал смех. Трудно догадаться, научили ее так общаться с иновидцами или оно у них поголовное.
– Вы ведь ровесники в группе, да? – Он помог ей приладить лямки, хотя она – при небольшом росте и тонком, изящном сложении – была не по телу сильна.
– Почти вровень ровесники. Подростки. Но мы все высоко обучены для своего возраста.
– Это я заметил. С техникой очень хорошо ладите.
– Мне наскучил каньон, – неожиданно сказала Кути. – Мы здесь как в яме, без широты горизонта. Слышим только друг друга, ветер наверху и оползни. Я даже немного рада лауту, что он пришел. Словно новый человек в окружении. Мы… любим общность, коллектив.
– Я стараюсь быть хорошей компанией. Ну, может, у меня не всегда получается. Все-таки первый раз общаюсь с вара. Но я тебя сразу приметил.
Кути вздрогнула, прижала уши.
– Как?.. Где? Когда?
– Когда вышел из шлюза, с курьерского судна. Вас было шестеро… На свежий взгляд вы кажетесь одинаковыми, но я глазастый. Ты слегка красноватая… Других же молодых не прибыло в тот заезд? Значит, это была ты.
Такое признание было ей и лестно, и… чуточку стыдно.
Услышать это от иновидца было так неожиданно.
Одно дело дома, среди своих, но тут!..
Из домашнего у нее остались только два кашуна в вакуумной упаковке. На случай, если накатит ностальгия.
* * *
– Я улетаю к плоскачам, – доверилась Кути уличной торговке. – Буду там учиться в экстернате, а дальше – как покажет расчет баллов. Их надо много набрать, и чтобы без штрафных.
Женщина, что продавала кашуны с хрустящей корочкой, была Кути немного сродни – ее, подсадку, тоже родила дикуня. Но дары иномамки она применила для продажи печева и жарева вразнос. Вкус и нюх у инородцев особо тонкие, с ними еду готовить просто здорово. Три-четыре лотка кашунов у нее сметали за день как моргнуть.
А могла бы взойти в поварихи, в высокий разряд. Или нюхачом в полицию, тоже почетно. Даже экспертом к парфюмерам – их и врачи для консультаций приглашают. Анализатор запахов менее чуток, чем живой нос подсадки.
– Далеко лететь? – спросила женщина, подав ей кашун в обертке, тотчас пропитавшейся душистым маслом. Кути села рядом на корточки, как торговка, и с аппетитом амкнула.
– Дней сто двадцать. Дорогой будут инструктаж внушать, микробные пленки накладывать, защиту ставить и прилаживать трансформер пищи.
– Ой. Даже нашей еды с собой не взять?
– Дорого и хлопотно. Пайков нужны вагоны-эшелоны, а потом всем по точкам развозить. Невыгодно.
– Вот оно, правительство, какое жадное! На добыче наживаются, а своим ученикам завтраки-обеды обеспечить – денег жалко! Так… Сумка есть? Подставляй, кашунчиков насыплю. В пути пожамкаешь, родину вспомнишь. Чем еще там нелюди накормят!..
Кути пыталась отнекиваться, совала денежную карту – «Да я заплачу!», – а душу так щемило, впору заскулить. Верно говорится – «Не смотри, какой разряд, а гляди, кто тебе рад». Вот казалось бы – тетка лохматого сословия, с лотка по улицам сбывает, а дарит не глядя, от души, лишая себя заработка.
– Спасибо, тетенька, век доброты не забуду.
– Ладно, милая, пустое – я еще напеку. Вернешься – привези подарочек на радость, мы ж друг дружке не чужие.
На прощание Кути с торговкой облизалась – раз и два, как принято у близких, расставаясь.
Доведется ли еще свидеться? Путь-дорога дальняя, и что еще там ждет, у плоскачей? Экстернат – два года, потом экзамен, расчет баллов. Если повысят от экстерна до стажера, то останешься в программе.
Мысленно Кути прощалась и с поселком, и с планетой. Шла домой, глубоко втягивая ноздрями букет вечерней улицы, чтобы отложился в памяти.
Можно накачать его баллонов несколько – они компактные и легкие, их в саквояж штук шесть войдет, лимита не нарушив. Или губки пропитать и запечатать в пленку. Кашуны сублимировать…
Как на заказ, вечер выдался чудесный. Змей-Дракон скрылся за дальними горами, украсив горизонт сияющей зарей. Тишь и густая синева простерлись над поселком. Слышался только легкий шелест фотоэлементов на крышах – исполнив свою работу, они закрывались лепестками; должно быть, ночью дождь пойдет. С их нежным шуршанием сливался трепет летучих фонарей, поднимавшихся из депо. Вспорхнув, воздушные лампы загорались и разлетались над улицами – паря, высматривая, кому путь подсветить, а заодно учесть, кто чем занят, не нужна ли помощь.
Кто с рождения живет под куполом расчета и учета, для того небо с дронами – пустой прозрачный небосвод. А стены с ушами-глазами – гладкие, без пятнышка и дырочки. Скорее испугаешься, узнав, что тебя никто не видит, не радеет о тебе. Как вообще люди работают в иномирах – без охвата, без присмотра?.. К этому придется привыкать.
Завтра, уже завтра все уйдет вниз и скроется за призрачной дымкой атмосферы. Новая жизнь.
На корабле еще так-сяк – свое тяготение, свой воздух, своя еда и компания, а дальше – чужое общество, сложные условности, тиски иной и непривычной психологии.
До свидания, Ранкари. Я еще вернусь – в новом разряде, на пять… на семь уровней выше. Первым делом – после визита домой, конечно, – побегу искать тетку с кашунами, чтобы вонзить клыки в корочку – хрусть! – и чтобы масло по губам текло, а я его языком слизывала.
* * *
Ничего обидного или, храни Змей-Дракон, унизительного в названии «плосколицые» нет. Просто традиция обозначать иномирян. У эйджи, именующих себя «землянами», лица очень плоские в сравнении с людьми. И уши неподвижные, короткие – не корноухими же их звать, это оскорбление. Поэтому берутся характерные, эмоционально нейтральные признаки. Скажем, туанцы в этой схеме – «тонкие ду?хи», форцы – «восковый блеск», аларки – «хохлатые» и так далее. А плоскачи, вощеные, хохлы и тонкоду?хи – просторечные словечки для своих.
Конечно, есть и злые названия. Они только вне прослушки, за них сразу минус-баллы. Но, просканировав каморку на предмет ушей, можно иной раз и волю себе дать. Тонкодухи и вощеные – извечные враги, победившие Ранкари. Унизившие, вынудив работать на себя.
Ну, пусть не на себя. И не один народ Ранкари. Это они, существа Верхнего Стола, именуют «межвидовая интеграция во имя сопроцветания». А нас тихомолком зовут «ресурсники» или «добытчики».
Интересно, как они называют плоскачей? «Искатели»? Плоскачей много. У них развитый дальний флот. На амбициозные проекты вроде межгалактических зондов не замахиваются – руки коротки, – но распространяются и проникают много куда. У эйджи кустовая схема освоения.
Но мы раньше начали и шире разлетелись.
Перед стыковкой с орбитальным комплексом «Эллола-Небо» Кути внимательно перечитала раздел «Ошибочные, ложные и предвзятые мнения других цивилизаций (Ц) об эйджи». Вдруг пригодится. Строили «Эллолу-Небо» форцы, но содержат – эйджи. В рамках сопроцветания.
Впечатление сложилось нехорошее.
«Плодущие. Везде лезут. Неистребимые. Пронырливые. Бестактные. В большей степени жулики, чем ньягонцы и яунджи. Агрессивные. Где их трое, там будет десять – и уже требуют гражданских прав. В массе своей могут быстро образовать видовую криминальную организацию».
Вот и стягивай перед ними губы гузкой, прячь клыки и вежливо сюсюкай.
Надо заранее надеть переводчик.
«Как же жалко, что я мысли не слышу! Не повезло с этим, увы. А запах или веяние агрессии – их еще когда распознавать научишься. Путем многократного негативного опыта».
После шлюзовки, когда экстерны с Ранкари группкой вывалились с сумками в коридоры комплекса, впечатления обрушились валом. Ладно, тяготение на одну пятую меньше, это даже приятно. Но их светильники! Сплошь оттенки серо-желтого в глазах, будто цвета исчезли. Но шквал инородных запахов! Словно в заразном бараке. Громкие, жесткие, лающие голоса. Даже шепот их слышен как крик:
– О, добытчики приехали! Мама, какие уши!.. Скажите мне, что это линзы. Нет, парень, это фасеточные глазки, привыкай. Они всегда пахнут камфарой или только с перепуга?..
– Добро пожаловать, уважаемые вара, – с грубой ломаной речью выступил встречающий, самый тут вежливый. – Вам приготовлены комнаты с подходящим освещением и температурой. Я вас провожу и буду помогать до спуска на планету…
– …которую вы вкрай изгадили, – едва донеслось от зевак.
Экстерны сгрудились, тесным контактом добиваясь единения. Раньше, в полете, свои немного избегали касаться Кути – инородка, существо особое. Сейчас же всякие разрядные барьеры рухнули ради родства по виду.
«И тут пропаганда ду?хов! Какая низость – взвалить на нас всю вину за Эллолу!.. Из-за остромордых вралей нас здесь встречают, будто мы Ц разрядом ниже, а не выше…»
Воодушевленная чувством локтя, она дерзнула возразить за всех – и, как веяние, ощутила их безмолвную поддержку.
– Позволю себе исправить вашу ошибку, допущенную по незнанию. Эллола пострадала по замыслам других миров. Мы лишь невольно подчинялись планам межвидовой интеграции.
«Змей-Дракон вас пожри!.. Мы жили под прицелом их орудий! Вам бы так пожить, в страхе и принуждении, платить и каяться! Что вы знаете о неволе, плосколицые?»
– Вы правы, – примирительно сказал встречающий. – Это предвзятое, ошибочное мнение. Ваш приезд на Эллолу – путь к избавлению от предрассудков. Будем трудиться в единой команде.
«Хоть один что-то соображает!»
Утратив интерес, зеваки разбрелись кто куда. Встречающий ласково (он и жесты человеческие знает!) манил за собой. В стороне гулко вздохнул другой шлюз – пристыковался еще корабль из ожидавших в очереди. Должно быть, малый, курьерского класса, – вышли только двое пассажиров.
Первый – худощавый самец (половой диморфизм у эйджи Кути знала по справочнику) в мешковатой темно-серой куртке и широких брюках, с косым рюкзаком. За ним другой, массивный, весь в черном, включая круглую шапочку; этот второй вез за собой чемодан на колесиках.
Местный персонал тотчас расступился, молча дав им дорогу. Совсем тихо, одиноко прозвучало:
– Вот вам и биот, пожалуйста.
На слове «биот» переводчик запнулся, не найдя аналога.
И следом из других уст, на выдохе:
– Скорей бы его вниз.
Не меняясь в лице, эйджи в черном повел головой на звук. Неужели и он услышал?..
Вместе с двумя новоприбывшими появился тонкий, еле уловимый запах. Кути про себя сочла его признаком дезинфекции или пленочной биозащиты, хотя запах казался живым, телесным.
