Мое имя – смысл

скачать книгу бесплатно

– Нет, у меня не было времени думать, я сразу начал работать и учить английский, нужно было есть мне и моей семье. Мне все казалось очень настоящим, а сон и отдых были для меня сказкой. Америка очень коварная, у неё много лиц, туристам она показывает свою голливудскую улыбку. Не могу сказать, что не люблю Америку, я её полюбил, знаешь… Мне нравятся её масштабы, её мощь, широта, мобильность, открытость новому. Но последнее время, что-то стало происходить, и в моей любви ко всему пошли трещины.

– Была какая-то причина?

– Нет, ничего такого. Сам не знаю, но мне все вдруг стало скучно и неинтересно. Я все чаще стал думать о России, что-то перебирать в своей памяти, о чем-то размышлять. Знаешь, встретив тебя, я понял, что причина есть, но пока ещё не до конца ее осознал… Ладно, – Марк посмотрел на часы и рассмеялся, – я думаю, ты голодна, хотя ты выпила почти бутылку воды. Я хочу пригласить тебя на ланч? Согласна?

– Конечно. Да, я, правда, голодна.

– Где ты взяла свой Форд, прокат отсюда далеко?

– Нет, минут двадцать езды.

– Тогда мы сначала сдадим его.

Кей удивленно посмотрела на своего спутника. Ей показалось, что она либо ослышалась, либо чего-то не поняла. Марк заметил её замешательство и спокойно произнёс:

– Я хочу, чтобы ты была здесь моим гостем, конечно, если ты не возражаешь. Быть моим гостем означает, что организацию твоего досуга и все твои расходы я беру на себя. Согласна? Иначе, это будет мало походить на рай. Это будет для меня большой радостью…

Кей всё ещё смотрела на него большими глазами и собиралась с мыслями, её язык онемел, она не знала, что ответить, но чувствовала, что поддаётся его странному влиянию и не может не согласиться. С этого момента её воля будто растаяла и полностью подчинилась его. Это было непонятное и, по правде говоря, приятное ощущение, она ещё никогда не чувствовала себя так уютно. Ей казалось, что она попала в волшебную сказку и встретила Джинна. Кей кивнула головой.

– Сегодня мы будем ездить на моей машине, а завтра я пригоню тебе свой БМВ, тебе будет удобней в нем.

Кей раскрыла рот, она была смущена, но тут же вновь повиновалась, выразив свое согласие движением головы. В этом отпускании своей воли, в непроизвольном смирении, было что-то бесконечно приятное. Появлялась непонятная легкость и фантастичность, что-то подобное влюбленности.

– Не подумай, что ты мне чем-то обязана, или, что это как-то меня стесняет. Я никогда ничего не делаю, предварительно не обдумав. Ты мне понравилась, ты хорошая девушка, хотя, возможно, сама это не до конца знаешь, или не совсем в этом уверена. Таких, как ты – единицы. Поверь мне, за свои почти пятьдесят лет я научился видеть людей. Будь ты другая, я бы ничего этого тебе не предложил.

– Спасибо… Конечно, думаю, что ты преувеличиваешь, не хотелось бы тебя разочаровать. Это может быть только первое впечатление, ведь ты меня совсем не знаешь… Но, как хочешь – она расхохоталась, – если что – сам виноват, я тебя предупредила. У тебя ещё есть шанс взять свое предложение обратно, и, поверь, я не обижусь.

Марк весело засмеялся, и, дотронувшись до ее плеча, серьёзно сказал:

– У моих решений нет заднего хода.

– Значит, не буду оглядываться.

Фрагмент 4К

Кей смотрела на Марка, он был на чем-то сосредоточен и уже более минуты молчал, глотая дым от сигареты. Они сидели на террасе отеля, Кей допивала остывший кофе и украдкой поглядывала на «смысл своей жизни». Утреннее происшествие с портретом испортило день. Зная Марка, она не могла списать его состояние на ревность, здесь было что-то другое, и это «другое» было очень важное, о чем он не мог сказать, и что его вдруг так глубоко отбросило в беспокойство. Она знала, что расспрашивать сейчас не имеет смысла, что придёт время, и он сам расскажет, но Кей не могла долго терпеть его плохое настроение, не потому что ей это наскучивало, а потому что любая тень в его глазах тут же вызывала у неё боль. Ей было страшно. И зачем, – думала она, – ей сдался этот портрет? Она решила, что как только вернётся в номер, тут же избавится от него.

– Милый, мы ещё долго будем безмолвствовать? Ты на меня рассержен, я знаю, хотя, по правде говоря, не совсем понимаю, что случилось. Я – дура, наверное. Прости меня, миленький, мне очень плохо, когда я вижу тебя таким, – Кей дотронулась до его руки, он крепко сжал ее. Этот жест намного больше, чем слова, говорил, что он не злится на неё. Марк мягко посмотрел на свою спутницу, и добавил:

– Кей, ты для меня – все… Я боюсь потерять тебя, это для меня равносильно потере смысла жизни… Ты знаешь… В этом портрете я увидел какую-то угрозу. Прости, но я сейчас не могу тебе этого сказать. Я скажу потом. Мне нужно подумать, – он мягко улыбнулся, и еще сильнее сжал ее холодную ладонь.

– Ты знаешь, что пока ты будешь думать, я буду сходить с ума. Не боишься найти меня сумасшедшей где-нибудь на Елисейских полях, в царстве вечной весны?

– Кей, милая, потерпи, – он отпустил ее руку, и потянулся к пачке «Pall Mall». Его взгляд зацепился за эмблему сигарет, на которой поместилась известная фраза Сенеки: «Per aspera ad astra». Это выражение будто натолкнуло его на мысль, которую он никак не мог схватить, и Марк напрасно пытался сосредоточиться, чтобы поймать ее хвост.

Кей мучилась его задумчивостью, она чувствовала бессилие, и слезы хрустальной крошкой застряли в ее горле. Она заставила себя встать из-за стола и, выдавив улыбку, дрожащим голосом произнесла:

– Я пойду наверх. Буду ждать тебя там.

Марк грустно кивнул и, чиркнув спичкой о ребро сломанного коробка, поджег край сигареты.

Чувствительность Кей всегда мешала ей спокойно дышать, Марк называл её «девочкой без кожи» и всегда удивлялся ее интуиции. У нее, казалось, никогда не было состояния покоя, в ее горячей душе всегда что-то происходило, она ежедневно трудилась над превращением меди повседневности в золото бытия. Кей как ртуть моментально реагировала на происходящее: любое происшествие, от пасмурного неба до отсутствия улыбки на лице Марка, сразу же отпечатывалось на её настроении. Иногда ей казалось, что в ней сидит какая-то странная память, которая ей не принадлежит, эта память безличная, чужая, она нанизывает хрупкие чувства в образы, которые, ворвавшись в сознание, беспокоят его и выбрасывают Кей из равновесия. Ей часто мнилось, что она всего лишь вместилище некой безумной речи предшествующих поколений, речи еле связной, полупьяной и туманной, но эта речь постоянно что-то нашептывает ей, постоянно вмешивается в её жизнь и смывает своей волной очередной песочный замок. Есть ли ее Я на самом деле, или это только иллюзия, только марево, только затянувшийся сон?

Кей приложила электронный ключ и открыла дверь номера. Она скинула туфли, налила стакан воды и неожиданно для себя встретилась взглядом с портретом. Да, он на самом деле был на неё похож, мазки кисти отражали её характер, и, что еще страшнее, – ее сущность. У нее было чувство, будто это не она смотрит на портрет, а он – на нее. Кто из них оригинал? Да, она же собиралась его выбросить, она так и сделает. Кей взяла в руки холст, в этот момент в дверь постучали. Она обрадовалась, думая, что это Марк, но ей пришлось тут же разочароваться: плотно сложенная темнокожая девушка с собранными в пучок черными как тушь волосами произнесла с приклеенными улыбкой: – «Housekeeping».

Кей растерялась, но мгновение спустя вручила горничной картину, и на ломаном английском объяснила, что убирать не нужно.

Та удивлённо посмотрела на отданный ей предмет, но, не имея привычки расспрашивать, произнесла короткое «Buy» и двинулась дальше.

Кей бросилась на кровать и зарыдала. Зачем? Зачем это все? Почему он молчит? Почему не приходит? Ее мысли неслись в какую-то бездну, в которой все закручивалось и рассеивалось в немой вопрос. В её голове вдруг замелькали кадры из её прошлого, и она почувствовала себя ещё хуже.

Фрагмент 5А

У детей из неполных семей особые глаза, в них больше напряжения, больше слез, больше злости и больше чуткости. Чтобы чувствовать другого нужно его либо любить, либо бояться. Страх рождает чуткость и умение скрывать себя, страх создаёт актеров. Они всегда прячутся, они боятся, они не доверяют.

Кристина мало что помнила о своем детстве до семи лет. В то время она была оставлена на попечение своей бабушки, а маму видела редко. Ее мать жила в другом городе, а отец ей был неизвестен. Все детские воспоминания Кей были связаны с матерью, которую она всегда ждала, и встречи с которой были так мимолетны. Мама была для нее чем-то фантастическим, она была лучше всех, красивее и добрее всех, но, она очень редко приезжала, и так часто вместо ее долгожданного приезда Кей получала от нее посылку с красивым платьем или куклой. Чувства от такой посылки были для нее сложны: она одновременно радовалась подарку и печалилась отсутствию родного человека. Кристина часто не могла понять, почему мама не заберет ее с собой? И ей приводили множество доводов, которые, она уже тогда понимала, все были ложны.

Когда она пошла в первый класс – оказалось, что мама вышла замуж. Она приехала с каким-то дядей и сказала, что он будет жить вместе с ними. Кристина не поняла, она ужасно испугалась, и с ней случилась страшная истерика, с тех пор она перестала ждать маму, и, как ей казалось, перестала ее любить. Она продолжала жить с бабушкой, и все последующие приезды матери, как и подарки, будили в ней только чувство обиды и разочарования. Все это на протяжении многих лет накапливалась в ее детской душе, и когда Кристина стала подростком, началось выливаться в самые жуткие формы. Между ней и отчимом была взаимная антипатия, доходящая до ненависти, она его боялась. Кей часто убегала из дому, бродила по городу, ночевала у своих подруг или на улице. Она не понимала, что происходит, почему мир так страшен, и единственное, что она инстинктивно чувствовала – что ей нужно защищаться, нужно выживать. Поэтому она никому не доверяла, появление другого рождало в ней тревогу и скрытое напряжение, она была готова к обиде и уже выстраивала в уме защиту или атаку. Финалом такого детства часто бывают самоубийство, тюрьма, проституция или наркомания. Но Кей, казалось, кто-то все время оберегал, она выходила сухой из воды, и никакая грязь не оставляла пятен на ее коже. Возникшее однажды внутреннее стремление к красоте было своеобразным фильтром, пройдя сквозь который все невзгоды и ужасы жизни отсеивались, и оставалась только вода. Вечная, текучая, постоянная, неизменная вода.

У Кей не было того, что называется плиссированным словом «воспитание», не было и примеров для подражания, единственными образцами, тени которых наглухо вплелись в ее жизнь, были персонажи Достоевского и безудержная фантазия. В его героях она находила себя, она знала, что он тоже спускался туда, где слишком темно, и поднимался на вершины, где можно сгореть от света. Он пересказывал те страшные Слова, которыми все было сотворено и которыми все может быть разрушено. И каждая его фраза царапала повседневность и заставляла смотреть сквозь дыры на вечность.

Кристина остро чувствовала фальшь, грязь, подлость и лицемерие, она старалась никогда не допускать их в свои мысли. Ее жизнь казалась хаосом снаружи, но этот кажущийся беспорядок держался на внутренней аскезе. Кей всегда куда-то бежала, чего-то хотела, что-то искала. Покой был для нее загадкой, ее сердце всегда хотело вырваться из груди навстречу новому событию. Она не любила лгать, она была далека от корысти, и, что самое главное, она обладала замечательной способностью – все прощать и ничего не помнить.

Кристина, и правда, очень быстро все забывала, особенно, что касается плохого. При всем надрыве и дерганности ее жизни, она сохраняла веселый нрав и удивительную энергию, заставляющую ее все время идти вперед, невзирая ни на что. Она была одиночкой, жизнь выбросила ее за борт, она осознавала этот факт и не сдавалась. Ей хотелось доказать всем и каждому, что это мир – ошибка, а не она. Кей каждый день искала смысл, который бы оправдывал ее брошенное существование.

Когда Кристина с отличием окончила школу, она оставила мать, с которой у нее были надорванные отношения, и перебралась в Петербург, где вскоре поступила в университет.

Наконец она одна, и никто не может ее наказать, никто не может ее выгнать или унизить. Это время, несмотря на сложности в отношениях со сверстниками, было для нее, по сравнению с ее прошлым, настоящим золотым веком. Перед ней открылась дверь культуры, и она жадно впитывала все, что могло ей дать образование на философском факультете. Ее выбор специальности не приветствовался матерью, так как был непрактичен и немоден. В то время как мир штамповал менеджеров, рекламщиков и журналистов философия казалась всем каким-то увядающим бесполезным пережитком прошлого. Для современного человека философия была синонимом пустой болтовни и тунеядства. Кей и сама это прекрасно осознавала, но в то же время, она всегда интуитивно чувствовала, что сможет прожить без хлеба, но вряд ли ей удастся прожить хоть день без смысла. Она не боялась жизни, но боялась людей, и, возможно, этот страх рождал в ней силу к поиску смысла, только так она могла всех победить. И она искала. Ее жизнь превратилась в ажурное сплетение вопросительных знаков и многоточий, и она до сих пор не нашла ни одного ответа. Каждый день она просыпалась с «почему?», и каждый день искала решение. Она бросалась в религию, в философию, литературу, но все не находила. Ей всегда казалось, что смысл обитает где-то вблизи этих наук, и он бесконечно далек от маркетинга или экономики.

Кей с детства не доверяла людям, она ни с кем не дружила, на факультете на нее смотрели с особым интересом и осторожностью. Ее ум и способности вызывали восхищение, а замкнутость и одиночество рождали тайну и уважение.

Было ли ей скучно? Нет. Но ей всегда было одиноко и страшно. Она чувствовала, что никому не нужна, что никем не любима, и единственный ее шанс на спасение – поиск смысла во всем этом, в противном случае вся жизнь превращается в глупую бутафорию. Кристина не хотела быть вместе с «ряжеными», жизнь которых сводилась к пустым разговорам, развлечениям и фотографированию своей глупой жизни.

Фрагмент 6А

Горничная уже закончила уборку, сегодня у нее был короткий день и теперь ее ждал длинный вечер с возлюбленным. Она быстро переоделась в яркое оранжевое платье с глубоким вырезом, «пшикнула» на себя дешевым дезодорантом и уже направилась к выходу, как вспомнила об отданном ей предмете. Картину, подумала она, можно продать, ее бойфренд быстро провернет это дело, поэтому она завернула холст в газеты и сунула в целлофановый пакет. Все что касалось искусства, она считала бесполезным и дорогим, и, следуя своему пониманию, она почему-то решила, что картина дорогая, и какой-нибудь дурак, а «дураками» для нее были все, кто покупал бесполезные вещи, даст за нее деньги. Вообще в мире Таонги, а так ее звали, все было очень четко и понятно. Люди и вещи были полезные и бесполезные.

Полезное – все то, что касается еды, одежды, работы, развлечений, закона и политики. Бесполезное – это всякие предметы искусства, книги, музыка, под которую нельзя потанцевать на дискотеке, и прочее. Люди также есть полезные и бесполезные. Полезные – те, кто зарабатывают деньги, различные торговцы, юристы, представители власти, бесполезные – те, кто читает книги и беседует на всякие абстрактные темы не имеющие ничего общего с реальной жизнью. Практически все гости отеля, в котором она работала, были для нее людьми второго разряда, они все богатые, читают книги, слушают этого зануду пианиста в лобби баре и подолгу задерживаются у глупых картин, украшающих холл.

Таонга взглянула в зеркало, поправила рукой свои жесткие черные волосы и вышла из отеля. Ее парень носил кличку Молибден, он работал в австосервисе. Как большинство автомобилистов у него были большие руки, и от него вместо одеколона всегда пахло бензином и железом. Таонга уже привыкла к этому запаху, она была без ума от своего героя, который целыми днями возился с машинами, а в конце рабочего дня они вместе шли в кинотеатр на какую-нибудь комедию или крутой блокбастер. Молибден обожал фильмы с гонками, потасовками и крутыми парнями, на которых сам старался быть похож. Он все делал очень круто: его раскачивающаяся походка, широкие плечи, неторопливость и некоторая лень движений придавали ему какое-то величие. Он был очень амбициозен, заносчив, уважал свою персону и заставлял уважать ее других. Хотя, многим было непонятно, на чем основывалось это ревностное уважение. У него не было никаких особых способностей, он был из бедной семьи, без образования, и единственное, что он умел делать – это разбирать и собирать машины, причем делал это даже не очень хорошо, а всего лишь неплохо. Но если бы кто-то посмел усомниться в его профессионализме, Молибден бы раз и навсегда разорвал с этим человеком, ввергнув его в бездну своего презрения. Он обладал всеми чертами тирана, был безумно самолюбив, резок и всегда прав. Люди в его жизни были также двух сортов – одних он уважал или терпел, других – презирал. Он считал, что все знает, мир для него был всего лишь небольшим дополнением к его натуре. Он редко шутил или улыбался, так как считал, что все это недостойно настоящего мужчины, который должен быть серьезен. Но его серьезность была не настоящая серьезность к жизни, а маска, или скорее метод существования. Серьезность всегда вызывала почитание, уважение и страх, как раз те реакции, которые он хотел видеть в людях при соприкосновении с его персоной. Мир Молибдена был так же однообразен, бесцветен и сух, как и его серьезная философия, он почти весь вмещался в пространство автосервиса, недорогих кафешек, кинотеатра и нескольких улиц Парижа. За все свое время в столице у него ни разу не возникло желание посмотреть этот удивительный город. С тех пор (а прошло уже более трех лет), как он поселился на улице F, он практически ни разу не изменил свой обычный маршрут. Молибден не любил изменения, сюрпризы и все, что нарушало его привычный ритм серьезной жизни.

Когда он познакомился с Таонгой, которая всегда пыталась куда-то его вытащить, ему пришлось серьезно потрудиться над ее взглядами, и она очень быстро сдалась. Прошло не более полугода, как она переняла железную систему своего возлюбленного.

Таонга уже зашла в кофейню, в которой она обычно встречалась со своим кумиром. Он любила здесь бывать, Молибден брал ей латте и она, присосавшись трубочкой к стакану, внимательно слушала его рассказы. Зачастую это были жалобы на французов, на систему, государство, на владельца автосервиса, это могли быть и рассуждения о будущем, рассказ о новом фильме, или поучения Таонге, такие же фундаментальные и обширные как Владимира Мономаха. Молибден редко говорил ей комплименты, но не скупился на замечания, больше всего она любила слушать про фильмы или про плохого хозяина. Таонга всегда кивала, улыбалась и во всем соглашалась. Она настолько была уверена в уме и силе своего парня, что любое его высказывание принимала как абсолютную истину, которую не смог бы поколебать даже священник из ее церкви.