скачать книгу бесплатно
– Вовсе нет. Она принадлежит миру. Вот увидишь.
Мне сказал об этом однажды отец, держа в руках Сториони. Он протянул мне ее с явным сожалением и произнес, не отдавая себе отчета в удивительности слов: смотри – осторожно! Эта вещь – единственная в мире! Сториони лежала у меня в руках, словно живая. Мне показалось, что я чувствую, как едва заметно бьется у нее пульс. Отец, блестя глазами, произнес: подумай только – мы понятия не имеем, при каких обстоятельствах родилась эта скрипка, в каких залах и домах звучала, какие радости и горести помогала выразить скрипачам, прикасавшимся к ней смычками. И о разговорах, ею слышанных. О музыке, на которую вдохновляла… Я уверен, она могла бы поведать массу занимательнейших историй, – закончил отец с той долей цинизма, чье присутствие я еще не научился воспринимать.
– Разреши мне поиграть на ней, папа.
– Нет. Пока не закончишь восьмой класс. Тогда она станет твоей. Слышишь меня? Твоей.
Клянусь, что у Сториони, когда прозвучали эти слова, участился пульс. Я не мог определить – от радости или от страха.
– Знаешь что… как я тебе уже сказал… знаешь, она – живое существо, у которого есть свое собственное имя… как у тебя или у меня.
Адриа смотрел на отца с несколько отсутствующим видом, словно решал внутри себя, насколько тот серьезно говорит.
– Свое собственное имя?
– Да.
– И как ее зовут?
– Виал.
– Что это значит – Виал?
– А что значит – Адриа?
– Ну… Адриани – это фамилия римской семьи, родом из Адрии, что на побережье Адриатики[86 - Адрия (ит. Adria) – город в Италии, расположен в регионе Венето. В древности это был самый значительный порт на севере Адриатики, который дал имя всему морю.].
– Я не об этом!
– Но ты спросил, что зна…
– Да, да, да… Короче, ее зовут Виал. И точка.
– Но почему ее так зовут?
– Знаешь, что я понял, сын мой?
Адриа смотрел на отца удивленно, почти испуганно: он не знал ответа и не хотел его получить. Он был слаб и тщательно скрывал это.
– Что ты понял?
– Что эта скрипка не принадлежит мне. Это я принадлежу ей. Я – один из многих в ее жизни. За свою длинную жизнь Сториони обладала множеством различных музыкантов, служивших ей. Сейчас она моя, но я могу лишь созерцать ее. Именно поэтому я так хочу, чтобы ты научился играть на скрипке и стал новым звеном в длинной жизни этого инструмента. Лишь поэтому ты берешь уроки музыки. Лишь поэтому, Адриа. И не важно, нравится ли тебе музыка.
Вот так просто отец вывернул все наизнанку и показал, что я учусь играть на скрипке по его воле, а не потому, что этого хотела мама. Вот так просто отец распоряжался чужими судьбами. Но меня в тот момент переполняли эмоции и я не очень вслушивался в эти рассуждения, завершенные ужасным «и не важно, нравится ли тебе музыка».
– А какого она года? – спросил я.
Отец показал мне на правую эфу. Laurentius Storioni Cremonensis me fecit 1764[87 - «Лаурентиус Сториони Кремонец меня сделал 1764» (лат.). Лоренцо Сториони (1744–1816) – один из последних представителей кремонской школы скрипичных мастеров, ученик Гварнери дель Джезу.].
– Позволь мне ее подержать!
– Нет. Ты можешь думать об историях, связанных с этой скрипкой. Но не трогать ее.
Иаким Муреда пропустил две повозки и людей, которые двигались к Лаграсу под предводительством Блонда из Казильяка. Он отошел от дороги, чтобы облегчиться. Несколько мгновений покоя. Вдалеке виднелись медленно движущиеся повозки с древесиной, силуэт монастыря и стена, разрушенная ударом молнии. Три лета он прятался в Каркассоне, скрываясь от злобы жителей Моэны. А теперь его судьба была готова сделать очередной поворот. Он привык говорить на певучем окситанском наречии. Привык не есть сыр каждый день. Но к чему ему никак не привыкнуть – так это к отсутствию лесов и гор; то есть они были, но где-то в отдалении, так далеко, что казались ненастоящими. Муреда делал свое дело под кустом и внезапно понял, что соскучился не столько по пейзажам Пардака, сколько по отцу и всей семье: Агно, Йенну, Максу, Гермесу, Йозефу, Теодору, Микура, Ильзе, Эрике, Катарине, Матильде, Гретхен и маленькой Беттине, подарившей ему свой медальон с Божьей Матерью, покровительницей дровосеков Пардака, – чтобы он не чувствовал себя одиноким. По щекам Муреды потекли слезы – так сильно он затосковал по своим. Он вытащил медальон из ворота рубахи и принялся рассматривать: Пресвятая Божья Матерь с Младенцем под сенью ели, напоминавшей ему о таком же дереве над потоком Травиньоло в родном Пардаке.
Ремонт стены был сложным делом, поскольку сначала следовало разобрать большой кусок явно ненадежной кладки. За несколько дней он построил внушительные деревянные леса. Ему прислали в помощь плотника, брата Габриэля, чьи руки походили на медвежьи лапы, когда нужно было разрушать и колотить, но становились легче пера, когда дело касалось тонкой работы по дереву. Они поняли друг друга с полуслова. Говорливый монах сказал: как это ты понимаешь дерево, если ты не плотник, а Иаким, впервые за все это время перестав опасаться за свою жизнь, ответил: потому что, брат Габриэль, я не плотник, но – рубщик дерева, я – знаток поющей древесины. Мое дело – заставить дерево петь, выбрать то дерево и ту часть ствола, из которых мастер-лютье[88 - Лютье – мастер по изготовлению всех струнных музыкальных инструментов.] сделает хороший музыкальный инструмент – скрипку, виолончель или что-то еще.
– А что ты сделал, работая на настоящего мастера, дитя Божье?
– Ничего. Это сложно.
– Ты сбежал, чего-то страшась.
– Ладно, я не знаю.
– Я не тот, кто должен указывать тебе на это, но все же берегись, если бежишь от самого себя.
– Нет. Думаю, нет. С чего бы?
– Потому что того, кто бежит от себя самого, всегда преследует тень врага и нет ему покоя до самой смерти.
– Твой отец – скрипач? – спросил меня Бернат.
– Нет.
– Хорошо, я… Но эта скрипка – моя, – подвел он итог.
– А я и не говорю, что не твоя. Я только сказал, что ты принадлежишь скрипке.
– Ты говоришь странные вещи.
Мы замолчали. Слышно, как Трульолс повышает голос, заставляя умолкнуть сфальшивившего ученика.
– Какой кошмар, – сказал Бернат.
– Ага. – Молчание. – Как тебя зовут?
– Бернат Пленса. А тебя?
– Адриа Ардевол.
– Ты за «Барсу»[89 - «Барселона» (Futbol Club Barcelona) – каталонский футбольный клуб, основанный в 1899 г.] или за «Эспаньол»?[90 - «Эспаньол» (Reial Club Deportiu Espanyol de Barcelona) – испанский спортивный клуб, основанный в 1900 г.]
– За «Барсу». А ты?
– Тоже.
– Ты собираешь вкладыши?
– С машинами.
– Вот черт! У тебя есть серия с «феррари»?
– Нет. Ее ни у кого нет.
– Хочешь сказать, что такой не существует?
– Отец говорит, что нет.
– Вот ведь черт! – Расстроенно. – Скажи?
Оба мальчика замолчали, размышляя о серии из трех вкладышей с «феррари» Фанхио[91 - «Ferrari D50», на которой выступал один из лучших гонщиков «Формулы?1» – Хуан Мануэль Фанхио.]. Которых, может, и не существовало вовсе. И от этого сосало под ложечкой. А двое мужчин – тоже молча – смотрели, как стена монастыря в Лаграсе поднималась вверх благодаря надежным лесам, сооруженным Иакимом. Спустя какое-то время монах спросил:
– И из какого же дерева ты делаешь инструменты?
– Я их не делаю. И не делал. Я только выбирал самое лучшее дерево. Всегда – самое-самое. За ним ко мне приезжали мастера из Кремоны и выбирали из того, что мы с отцом готовили. Мы продавали им древесину, спиленную в январское новолуние (если они не хотели смолистое дерево) или, наоборот, в разгар лета (если они хотели дерево более гармоничное и благородное). Отец научил меня, как выбрать самое поющее дерево среди сотни других. Да, мне объяснил это отец, а ему – его отец, который работал на семью Амати[92 - Амати – знаменитая семья кремонских лютье. Николо Амати был учителем Гварнери и Страдивари.].
– Я не знаю, кто это такие.
Иаким из Пардака рассказал ему о своих родителях, братьях и сестрах, о лесах тирольских Альп. И о Пардаке, который жители высокогорья называют Предаццо. И почувствовал такую легкость, будто исповедался. Словно доверил этому монаху секрет своего бегства и постоянного ощущения опасности. Но не чувствовал вины за убийство, потому что Булхани из Моэны был мерзкой свиньей, уничтожившей их будущее просто из зависти. Он бы воткнул ему в брюхо нож еще тысячу раз, будь у него такая возможность. Нет, Иаким ни в чем не раскаивался.
– О чем ты думаешь, Иаким? Я вижу ненависть на твоем лице.
– Ни о чем. Просто грущу. От воспоминаний. О братьях и сестрах.
– Ты говорил, у тебя их много.
– Да. Сначала родилось восемь мальчиков. И когда уже отчаялись дождаться хоть одну девочку, тут их родилось шесть.
– А сколько выжило?
– Все.
– Настоящее чудо!
– Как сказать. Теодор не может ходить, у Гермеса голова не в порядке, зато большое и доброе сердце, а Беттина, младшенькая, моя любимая Беттина – слепая.
– Несчастная мать!
– Она умерла. Умерла родами. И ребенок тоже не выжил.
Брат Габриэль помолчал, словно желая почтить память этой женщины-мученицы. А потом сменил тему:
– Ты говорил о древесине для инструментов. А что за древесина?
– Хорошие инструменты мастера из Кремоны делают, сочетая разные породы дерева в одном инструменте.
– Не хочешь говорить.
– Нет.
– Ну и не надо – сам разберусь.
– Как?
Брат Габриэль подмигнул ему и вернулся в монастырь, пока плотники и их подмастерья после тяжелого рабочего дня, в течение которого они ворочали камни, поднимали их вверх, подкладывая бревна, спускались с лесов незадолго до темноты, чтобы наскоро поесть и лечь отдыхать, провалившись в сон без сновидений.
– Как-нибудь я принесу Сториони в класс.
– Тем хуже для тебя! После ты узнаешь, что такое настоящая порка!
– Тогда зачем она нам нужна?
Отец положил скрипку на стол и посмотрел на меня, уперев руки в боки.
– Зачем она нам… зачем она нам! – передразнил он меня.
– Да. – Я был сыт по горло. – Зачем она нам нужна, если всегда лежит в футляре, в сейфе под замком и на нее даже взглянуть нельзя?
– Она нам нужна, чтобы она у нас была. Понял?
– Нет.
– Черное дерево, ель и клен.
– Кто вам сказал об этом? – восхитился Иаким из Пардака.
Брат Габриэль привел его в монастырскую ризницу. Надежно спрятанная в сундук, там лежала виола да гамба светлого дерева.
– Что она тут делает?
– Отдыхает.
– В монастыре?
Брат Габриэль махнул рукой, показывая, что ему лень вдаваться в детали.
– Но как вы об этом догадались?
– Я никогда не спрашивал, как они делают инструменты, – ответил он, восхищенный собственным равнодушием.
– Как же вы об этом догадались?
– По запаху дерева.
– Невозможно! Оно очень сухое, да еще и лаком покрыто.
В тот день, закрывшись в ризнице, Иаким Муреда научился распознавать древесину по запаху и подумал – какое мучение, какое ужасное мучение, что он не может рассказать об этом дома. Сначала – отцу, который, должно быть, уже умер от тоски после всего. Потом – Агно, Йенну и Максу, которые уже несколько лет живут отдельно, Гермесу, который туго соображает, Йозефу, хромоногому Теодору, Микура, Ильзе и Эрике, которые уже вышли замуж, Катарине, Матильде, Гретхен и маленькой Беттине, моей любимой слепой малышке, которая дала мне кусочек Пардака – мамин медальон, который я всегда ношу с собой.
