скачать книгу бесплатно
– Знаете что? Мне очень понравилось, что у вас в доме столько книг.
– Но ведь это нормально, – проявил скромность Ориол. – Да и не так уж много у меня книг.
– Сколько вам лет?
– Двадцать девять.
– Надо же, мы ровесники.
Вот тебе раз. Она только что призналась, что ей, как и мне, двадцать девять лет. А я думал – двадцать. Двадцать девять. Но где же ее муж?
– А как вы начали заниматься живописью?
Интересно, существует ли сеньор Сантьяго на самом деле, или это преграда, которую ты придумала для настырных кавалеров?
– У меня хорошо шло рисование, поэтому во время войны я окончил школу изящных искусств Ла-Льотжа.
– В Барселоне?
– Да. Я из района Побле-Сек. Вы бывали в Барселоне?
– Ну да, конечно. Я там училась.
– Где?
– В школе Святой Терезы в Бонанове.
Он украдкой бросил на нее взгляд. Школа Святой Терезы. Бонанова. Совсем другой мир в пределах одного и того же города. Его язык словно приклеился к пересохшему нёбу. Она между тем продолжала:
– Там я сформировалась духовно и интеллектуально, следуя указаниям дяди Аугуста, поскольку мой отец все время был в отъезде, он служил.
А мать?
– У меня очень плохие воспоминания о школе. Она располагалась в темном помещении на улице Маргарит.
– А у меня все наоборот. И когда я езжу в Барселону…
– У вас там дом?
– Да, конечно, потому что Сантьяго проводит там всю рабочую неделю.
А также месяц, год…
– Понятно.
– Обращайся ко мне на «ты». – Она сказала это неожиданно для себя, но очень уверенно, у нее возникло такое ощущение, будто она скользит вниз по нескончаемому каменистому спуску, отрадному, как сама отрада. И она падает, падает в восхитительную бездну…
– Что вы сказали?
– Когда ты захочешь отдохнуть, я попрошу принести чаю.
Бог мой, эта картина доведет меня до инфаркта. Мне не следует принимать это так близко к сердцу… Не знаю.
– Ты ведь не был на фронте?
– Нет, из-за проблем с желудком.
– Повезло. Тебе нравится учительствовать?
– Да, но не надо меня тянуть за язык. Рассказывайте сами.
– Что ты хочешь, чтобы я тебе рассказала, Ориол?
Бриллианты засверкали яркими переливами, хотя она даже не пошевелилась. Или это был блеск ее глаз?
6
Вместо того чтобы спросить, кто вы, что вы хотите, открывшая дверь женщина молча и отстраненно смотрела на нее, словно погруженная в какие-то беспорядочные, но назойливые мысли, отвлекавшие ее от реальности. Ее лицо было испещрено сетью извилистых морщин – отпечаток нелегкой, но не сломленной жизни, приближавшейся к семидесяти годам. Наконец ее глаза пробуравили робкий взгляд Тины, которая, испытывая неловкость, спросила вы Вентура?
– Да.
– Старшая Вентура?
– Что, опять журналистка?
– Да нет, я… – Тина попыталась спрятать фотокамеру, но было уже поздно.
Она отчетливо увидела, как раздраженно сжалась удерживающая дверь рука, хотя на лице Вентуры это раздражение никак не отразилось.
– Девяносто пять лет ей исполнилось уже три месяца назад. – По-прежнему не теряя терпения: – Нам сказали, что больше никаких памятных мероприятий не будет.
– Дело в том, что я пришла совсем по другой причине.
– По какой же?
– Война.
Тина Брос даже не успела прореагировать, как женщина захлопнула перед ней дверь, оставив ее стоять на улице с глупым лицом и разочарованным видом, подобно охотнику, который, споткнувшись о корень, спугнул добычу. Она посмотрела по сторонам: вокруг не было ни души, и лишь пар от дыхания нарушал ее одиночество. На землю из холодного безмолвия вновь падали белые хлопья, и она подумала все-таки хорошо бы ей научиться убеждать людей. Пока она размышляла над тем, куда теперь двинуться, направо или налево, а может быть, зайти в кафе, дверь дома Вентуры вновь отворилась, и вздорная женщина, которая минуту назад захлопнула дверь перед ее носом, лаконичным, но властным жестом, не допускающим никаких возражений, предложила ей войти.
Тина ожидала встретить прикованную к постели старушку, сломленную годами и, возможно, горем, готовую бесконечно сетовать на свои несчастья. Но когда она вошла в скромную кухню-столовую дома семейства Вентура, то увидела строгую, одетую в темные одежды даму с редкими белыми волосами, которая ожидала ее стоя, опершись на палку и глядя на нее таким же пронзительным взглядом, как и ее дочь. Похоже, в Торене у всех такой колючий взгляд, наверное от долгого молчания и бесконечно сдерживаемой ненависти.
– И что же вы собираетесь поведать мне о войне?
Помещение было небольшим. Здесь все еще сохранялись старый очаг и дровяная печка для отопления. У окна – чистая, аккуратная раковина для мытья посуды. В глубине на стене – непритязательная полка для посуды, заполненная потрескавшимися от горячего супа тарелками. В центре – обеденный стол, покрытый желтоватой клеенкой, а в углу – газовая плита. У противоположной стены невнятно бормотал что-то маленький телевизор, на экране которого скандинавские лыжники совершали головокружительные виражи, прыгая с какого-то немыслимого трамплина; на накинутой на него кружевной накидке Тина увидела открытки с видами, происхождение которых она не смогла идентифицировать.
– Да нет, не я. Я хотела, чтобы это вы мне рассказали… Я прочла ваше интервью в журнале «Очаг» и…
– И хотите знать, почему моя нога за тридцать восемь лет ни разу не ступила на Среднюю улицу.
– Вот именно.
Таким же властным жестом, каким ее дочь пригласила Тину войти, пожилая дама велела ей сесть.
– Селия, может быть, эта сеньора выпьет кофе.
– Не стоит беспокоиться…
– Свари. – И пояснила: – Я не пью кофе, но мне нравится запах.
Три минуты спустя Тина и Селия из семейства Вентура пили крепкий эспрессо; старуха смотрела на них так, словно сей акт представлял для нее какой-то особый интерес. Тина решила не торопить события и ждала, пока старая дама проявит инициативу. Ждать пришлось довольно долго, но наконец старшая Вентура произнесла они переименовали улицу, назвали ее улица Фалангиста Фонтельеса.
– А кто такой фалангист Фонтельес?
– Школьный учитель, который приехал в нашу деревню, когда закончилась Гражданская война. Чтобы у вас не оставалось сомнений, его полное имя – Ориол Фонтельес.
– Он был моим учителем, – вмешалась Селия. – Правда, я почти ничего не помню о той поре, я была слишком маленькой. – И она вновь укрылась за безмолвием кофейной церемонии.
– Он был предатель, изменник, и нашему дому он принес одни несчастья. Да и всей деревне тоже. – И совсем другим тоном: – Выключи телевизор, дочка.
– А что стало с женой учителя?
Селия встала и, не произнося ни слова, исполнила приказ. На экране финский лыжник, готовый вот-вот поставить новый рекорд, из-за отключения трансляции безнадежно завис в воздухе. Старуха Вентура задумалась.
– Не знаю. Уехала.
– Вот ее я совсем не помню, – сказала дочь, вновь усевшись за стол.
– С тех пор, чтобы купить хлеб, нам все время приходилось делать круг по улице Раза.
– Да, никто из нашего дома больше ни разу не ступал на эту улицу. – Слегка понизив голос: – В память о моем брате.
У Тины екнуло сердце. Она совладала с собой и решила задать менее рискованный вопрос:
– А люди что говорили?
– Мы были не единственными, кто перестал ходить на эту улицу. – Старуха взяла чашку дочери и нетвердой рукой поднесла ее к губам, словно собираясь сделать глоток, но лишь с наслаждением вдохнула аромат кофе. Селия отняла у матери чашку, чтобы та ее не уронила, и поставила на место. Старуха, похоже, этого даже не заметила. – Рамона из дома Фелисо, бедняжка, так и умерла, не дождавшись нового переименования.
– А остальные?
– Бурес из дома Мажалс, Нарсис, Баталья… – Она прервала перечисление, чтобы вспомнить все имена. Взглянула на чашку с кофе и продолжила: – Семейство Савина, Бирулес… Ну и дом Грават, разумеется.
– Что они?
– Они были на седьмом небе от счастья; как они радовались, когда пришли националисты. А Сесилия Басконес, ну, у которой лавка, вот тварь, выскочила на улицу перед своим домом и принялась петь «Лицом к солнцу»…
Она сделала паузу, чтобы перевести дыхание, словно запыхавшись на бегу, и добавила все эти людишки были в восторге оттого, что улицу назвали в честь фалангиста Фонтельеса. Потом надолго замолчала, а Тина с Селией почтительно ждали, пока она снова заговорит. Тина подумала, что, судя по всему, все перечисленные имена огнем выжжены в памяти старой Вентуры.
Прошло целое столетие, прежде чем Тина осмелилась спросить:
– А остальные?
– Молчали. – Теперь она смотрела Тине прямо в глаза. – В этой деревне всегда было много немых. И много предателей.
– Мама…
– Но это правда! Назвать улицу именем этого ублюдка, который донес на моих дочерей, потому что подслушал их разговор в классе… – Она устремила взгляд в бесконечность, словно колеблясь, продолжать или остановиться. – Хотя было бы еще хуже, если бы улицу назвали в честь Тарги.
Дочь, очень деликатно, Тине:
– Прошло шестьдесят лет, но у нас все это засело в душе слишком глубоко. – На лице у нее проступила робкая улыбка. – В это трудно поверить, правда?
– А что это был за донос?
– Мы с сестрой все время боялись, потому что ходили слухи, что нашего отца ищут, чтобы убить, и мы обсуждали это в классе…
– И этот нечестивец услышал их разговор, – перебила ее старуха, – и тут же, не теряя ни минуты, побежал к алькальду докладывать и сообщил ему Вентура прячется у себя в доме, я слышал, как его дочки пяти и десяти лет от роду об этом говорили, они не знают, что делать, потому что еле живы от страха. И что же, вы можете поверить, что приличные жители деревни после этого продолжали считать его человеком, а не чудовищем? – Устремив взгляд в стену, она, похоже, созерцала прошлое. – А потом случилось то, что случилось.
Старуха перевела дух, постучала палкой по полу и повторила:
– Хотя, как я уже сказала, в этой деревне всегда было много предателей.
– Мама, эта сеньора может подумать, что…
– А зачем же она пришла сюда? Она сама хотела все узнать.
Мать с дочерью перебрасывались между собой фразами так, словно Тины здесь не было. Потом, чтобы прекратить спор, Селия произнесла сухим тоном:
– Мама, вы же знаете, что потом его схватили…
– И я больше так никогда и не увидела своего мужа. – Обращаясь к Тине, словно обвиняя ее в чем-то: – Что бы там ни говорили. Мы ведь к тому времени уже не жили вместе. Когда он ушел в горы, я сказала, что девочки и Жоанет останутся со мной, потому что мне-то ничего не сделают… Он предпочел борьбу. Всегда был…
Она замолчала, погруженная в воспоминания, непонятно, приятные или ранящие.
– …с шилом в заднице. В молодости занимался переправкой грузов через перевал Салау. И всегда умудрялся найти что-то себе на голову. В доме Жоан просто задыхался, места себе не находил.
Селия сочла нужным вмешаться. С материнской нежностью она сказала старухе:
– Вот видишь? Что я говорила? Теперь тебе плохо будет. Старое лучше не ворошить.
– Я ему говорила, что фашисты ему ничего не сделают, но он предпочел бежать в горы.
– Всякий раз, когда она говорит о моем отце, у нее поднимается температура.
– Но Жоан был прав. Его еще как искали. Этот паршивый выродок Валенти Тарга из дома Ройя…
– Мама…
Старуха Вентура повысила голос, чтобы дочь не перебивала ее: