скачать книгу бесплатно
Черное озеро
К. Разумовская
Боги давно покинули эти проклятые земли. Но это не значит, что мы обделены их вниманием. Они будут свидетелями, как падет империя, восстанут новые коронованные чудовища на смену старым, а неугодные захлебнутся в луже собственной крови. Я избавлю наш мир от зла. Не от того, что мню себя героем. Напротив, я гораздо хуже. Но, если кому-то и суждено всё прекратить, так это мне. Царский пес, укусивший руку, что его кормила. Потерянная княжна. Наемник с большим сердцем. Самый худший друг. Падшая монахиня. Заблудший мальчишка. Крестьянин, полюбивший свою погибель. Чужая, попавшая по «ту сторону», чтобы искупить свои грехи и увязнуть в новых. Фигуры расставлены. Игра началась.
К. Разумовская
Черное озеро
Посвящается:
Моей маленькой семье из мамы и собаки, что так и не прочли,
Р., что вселял в меня уверенность в каждом шаге,
Л. которая смогла полюбить Смертников так же, как и я,
И другу, что обещал мне насмехаться над рукописью, но ставшему ее самым преданным читателем.
Пролог
Его не было рядом, а ведь он обещал прийти и поддержать . Принести пару чашек кофе, ради которых Авен согласилась на эту глупость. Во всяком случае, она пыталась убедить себя в том, что дело только в карамельном латте и её неоспоримой продажности, а уж никак не в Этране.
Молодая девушка стояла в аудитории, до отказа наполненной студентами. Стол перед ней совершенно пуст. Она знала, что хочет сказать наизусть, ей не требовались подсказки. На удивление Миасса, занявшего должность преподавателя в одном из самых престижных институтов Санкт-Петербурга, пригласившего иностранную гостью, ученики вели себя тихо, разглядывая даму с неподдельным интересом на протяжении всей лекции. От неё действительно было сложно отвести взгляд. Невысокая, хорошо сложенная, она скрестила руки на расшитом камнями корсаже. Медные волосы стекали по оголенным плечам, словно раскаленное стекло. Тонкие пальцы, увенчанные блестящими черными когтями, постукивали по предплечьям.
– Раскол произошел пару сотен лет назад. Церковь поделилась на два лагеря, ведущих каждодневную холодную войну. Напрямую последователи разных вероисповеданий никогда не вступали в открытую конфронтацию. Они шептались друг у друга за спинами, превознося одних Богов над другими. Все их потуги были бесплодными. Сами того не ведая, поклоняясь одним, они величали иных, тех, кого так страшились. В народе их прозвали Старыми Богами , когда на свет родились Новые . Менее изощренные в своём мастерстве, но всё же они являли миру чудо, которое простой люд мог лицезреть. Старые же Боги всегда были скрытными и от того, более пугающими. Новые же не чурались общаться с царскими подданными и устраивать представления, взывая к своим силам и демонстрируя смену времен года. Люди любят глазами, верят сердцем и совершают злодеяния, поддаваясь низменным порывам своих душ, за спасение которых так трясутся . И потому Новые Боги показались им отличной заменой Старых, злых и несправедливых. Человека поймёт лишь человек . Ни зверь, ни птица, ни ветер. Схожесть Новых Богов с простыми людьми усиливала эмпатию со стороны верующих.
Молодой человек с предпоследнего ряда поднялся. Его глаза горели жаждой знаний, такой, которую преподаватель ранее не видел.
– Авен Л`Йер, вы упоминали Бесов . Кто же тогда они?
Приглашенная дама выразительно взглянула на преподавателя из-под полуопущенных ресниц. Миасс смущенно опустил голову и окрашенные розовым волосы разметались в стороны, скрывая от всех обреченное выражение лица. Вишневые губы рассказчицы растянулись в довольной улыбке, когда она заговорила вновь, отвечая на вопрос студента:
– Бесы были промежуточным этапом между Старыми и Новыми Богами. Они застыли в янтаре из пространства и времени, неся верную службу своим Грехам. Тогда люди ещё не были готовы отречься от Смерти и пантеонов Грехов и отвергли Богов, заточив их в горных ущельях и в глубинах Черных озёр. Им не возносили молитв, не почитали и не изображали на фресках. Отвергнутые, они ждали своего часа, когда ни Старые ни Новые Боги не отзывались на мольбы страждущих. Люди шли к тем, кого сами когда-то изгнали, цепляясь за Бесов, как за последний шанс исправить допущенные ошибки. И бесы всегда откликались на зов, как бы тихо их не звали. Не избалованные почетом и преклонением, они слышали каждого, кто нуждался в их покровительстве.
Авен Л`Йер обвела собравшихся в аудитории взглядом и усмехнулась. Так, словно воспоминания злили её ровно столько же, сколько и доставляли удовольствие. Она никогда не рассказывала эту историю. Она жила по ту сторону и знала то, о чём остальные не могли и допустить мысли. События минувших лет жили в её памяти и стенали, умоляя её поведать обо всём, что она знает. Для полноты картины – уверяла себя она, зная, что лжет. И всё же Авен поддалась.
– Однажды сломленные люди пришли к Черному Озеру. Они искали ту, о ком веками слагали легенды – ведьму, соткавшую двух гончих из земли и глины, чтобы те нашли её возлюбленного. Эта же ведьма, по преданиям, наплакала Соленое озеро. Черное, как сама ночь, оно не имело дна. Как пустота, в её душе. Люди просили её дать им подсказку куда двигаться дальше, ибо путь их был извилист, тернист и таил множество опасностей. Тогда ведьма подошла к берегу и заглянула в черноту вод. Там заканчивался один мир и начинались иные. Ведьма указала пальцем в пустоту и прошептала на одном дыхании:
«В черном озере на дне,
Сидят Бесы в пустоте.
Шепчут о Тумане, башне,
О дожде и том, как страшно,
Змеям с двумя головами,
Что взаперти живут веками.»
Студенты, все как один, слушали Авен затаив дыхание. Довольная произведенным эффектом дама уселась на край преподавательского стола и заговорила чуть тише:
– А, вообще, всё началось не с Черного Озера , а гораздо, гораздо раньше…
Авен улыбнулась. Допила кофе из бумажного стаканчика и неторопливо продолжила свой рассказ. С каждым словом на лице всё отчетливее проступала грусть, которую она прятала за маской холодного безразличия. Так долго, что Авен сама не уверена сколько чувств всё ещё способно испытать её окаменевшее сердце.
– На двенадцатый день шествия конвоя в столицу, туда, где должен был быть казнён Амур Разумовский, – добрейший души человек. Убийца престолонаследника и самый верный пёс своего царя, решивший поставить на колени всех, кто осмелится помешать его мести, чего бы это ему не стоило… В тот же день, на окраине Москвы, юная воровка пошла на своё последнее дело, ещё не зная, что некоторые дороги пересекутся в любом случае. Если людям суждено встретиться – внутренний компас приведёт их к свету. Он направит их вопреки всему.
К. Иден
Змеи вылезли из нор.
Каплей яда ты убит.
Не неси из избы сор,
Глазу кажется, что спит.
Нет сомнений в Божествах,
Холод кожи подтверждает,
Нет и блеска в их глазах.
На Царя надежда тает.
Часть первая. Смертники
Глава 1. Спасенный пленник
Амур
Тогда
Кафтан небрежно брошен на стуле подле не застеленной кровати. Простыни мятые и всё ещё теплые. Скользкая ткань верхней одежды, расшитая крупными цветами, переливается от насыщенно-медного к золотому в свете десятка толстых свечей, расставленных в опочивальне в особом порядке, чтобы подсветить каждую пядь помещения.
Идэр не любит темноту так, как я. Ей кажется, будто мгла скрывает ужасы, но, думаю, это свет заставляет нас верить глазам, а не чутью, усыпляя бдительность.
Кто заметит отравительницу в пышной даме преклонных лет, чьё лицо будет хранить на себе воспоминания о сотнях улыбках, запечатлевшихся в морщинах? Что если она улыбалась всякий раз, признавая в очередном случайном незнакомце свою будущую жертву?
Или же, кому придёт в голову, что с виду самое неприглядное создание имеет чистейшие помыслы?
Воск, застывший серебряным водопадом, давно заполнил собой подсвечники и растёкся по ковру и паркету.
Маменька будет в ярости, как, впрочем, и всегда. Очередные вещи, испорченные Идэр по невнимательности.
Натягиваю тщательно выглаженную белую рубаху, с обтянутыми шёлком пуговицами. На груди и манжетах традиционный узор – красные завитки с цветами чертополоха и змеями. Вышивка подрагивает на ветру. Теплый весенний воздух наполнен запахом сирени, одеколона и страстно любимых мной мятных леденцов. Медная коробочка, набитая сладостями до отказа, ждет меня на тумбочке, некогда служившей моей даме для хранения украшений.
Со дня помолвки нам пришлось найти ящик для побрякушек побольше.
Любовь к красивым ухаживаниям передалась мне от матери. Она, как и я, в первую очередь падка на внешнюю красоту. Что значит большое сердце, если лик столь уродлив, что постыдно задержать на нём взгляд?
Идэр. Идэр – главное украшение моей спальни.
Дама в пеньюаре красуется перед большим зеркалом, заключенном в кованную раму. Нежно розовая полупрозрачная ткань контрастирует с загорелой кожей. Идэр примеряет новые яхонтовые серьги, подаренные мной за ужином чуть менее часа назад. Темные прямые волосы стекают по плечам до лопаток и подрагивают. Не решаюсь подойти ближе, с замиранием сердца слежу за каждым ее движением исподтишка.
Терпеливая, послушная и кроткая. Такая, какой должна быть идеальная девушка.
Скрывать такую изящную фигуру под бесформенной рясой было ее вторым преступлением после красоты.
Высокая и худая, не такая белесая, как другие аристократки. Её движения не отточены, как у дев из знатных семей, зато она умеет нравиться несмотря на то, что принадлежит совсем к другому классу.
Идэр оборачивается, одаривая меня обворожительной улыбкой.
И пускай она отдает всю себя, мне всегда будет этого мало. Я хочу большего. Мне всегда будет не хватать.
– Нравится? – С глупым влюбленным придыханием выговариваю я, едва не разевая рот от переполняющей меня радости. Знаю ответ на вопрос, но не устану повторять его из вечера в вечер, всякий раз, когда на тонких пальчиках виднеется новое кольцо или же длинную шею обвивает только что купленное колье.
Ничего не могу поделать с неимоверным удовольствием, получаемым от похвалы и признания моей исключительности. Любая возможность поговорить должна быть использована. Тем более, если речь шла о том, как сильно она меня любит.
– Конечно. – ласково отвечает невеста. Я кратко киваю, понимая, что нам уже нужно покидать дом. Царь не любит ждать. В спальню проходит пара служанок в передниках, надетых поверх льняных платьев. Они молчат, едва слышно шелестя подолами. Идэр издает протяжный писк, видя платье в руках прислуги. Наряд расшит бисером и драгоценными камнями. Густые темные брови возлюбленной поднимаются, когда она хлопает в ладоши от восторга. Глядя на ее детское ликование, ме не удаётся сдержать улыбки.
Я люблю ее. Она – все, чего я мог хотеть. А на свете нет прекраснее чувства иметь то, что желаешь.
Сейчас
Сегодня я в очередной раз пообещал себе, что не умру. Мои конвоиры клялись в обратном.
Солнце светит прямо над головой, обжигая голые плечи, живот и спину. Кожу стянуло и при каждом наклоне или резком повороте она лопается. Из старых ран, оставленные розгами на спине, что не могут зажить уж одиннадцать суток, ровно столько, сколько мы движемся на север, почти не прекращая сочится кровь.
Метод воспитания кнутом и пряником прекрасен в своей действенности, за исключением случаев, когда под рукой имеется исключительно кнут.
Царские прихвостни, гордо именующие себя дружинниками, возлюбили ближнего своего в моём лице настолько, что бить меня разрешается только тому, кто отличится особой доблестью. Я бы ответил им взаимностью, но накрепко сцепленные кандалами кисти стали безвольными отростками, страшно огорчавшими меня своей беспомощностью.
Идя на казнь, я не боюсь презрения в возгласах разгневанной толпы или манерных улыбок Совета, что вынесет мне смертный приговор. Меня пугает лишь липкое ощущение собственной никчёмности. Оно не покидает меня ни на миг, напоминая, что даже самый дикий Зверь, будучи в клетке, должен принять правила дрессировщиков. Иначе его ждет участь шерстяного ковра под сапогами правосудия.
Правда, я всё равно погибну несмотря на моё повиновение властям.
И я…сдался. Точнее, мне пришлось отложить происки и бурные фантазии о побеге на второй план. На первом у меня был плотный угольно-черный льняной мешок, преградивший взор. Все, что мне оставалось делать – это плестись в тишине.
Солдаты не самые лучшие собеседники, если не худшие.
С каждым шагом приближаясь к смерти я все глубже увязаю в воспоминаниях, озадачивая себя единственным вопросом, имеющим смысл: «когда все пошло наперекосяк?»
Я винил всех и каждого: царя, Богов, мать и свою без пяти минут жену, но не себя. Я – жертва обстоятельств. Меня растили искусным убийцей. Мать привила любовь к стратегии, поощряла холодное отношение к чужим чувствам и с трепетом взращивала во мне лютую ненависть. Холодный расчет – вот что, по её мнению, могло сделать из меня достойного человека. В пример она всегда ставила себя. Достойно, ничего не скажешь.
Селенга Разумовская не раз повторяла, что при дворе, еще задолго до моего рождения, мне было нагрето местечко возле царского трона – его личная гончая в человеческом обличии. Следопыт, наёмник, один из ближайших соратников и просто рубаха-парень, выезжающий в качестве сопровождающего на охоту. Мой господин видел во мне пса и обращался со мной как с собакой: званные ужины во дворце за послушание, розги за неповиновение и объедки с праздничных столов, именуемые жалованием.
Боги не направили меня на путь истинный, когда я пришел к покоям наследника престола. Они не укрыли мою семью от несправедливого приговора и не затушили праведный гнев, что позже разгорелся инквизиторским костром возмездия в мою честь.
И всё равно я забрался выше, чем кто бы то ни было. За это и поплатился. Падать в подземелье было больно, ещё больнее – выкарабкиваться.
Каждую секунду, коих скопилось достаточно за годы заключения, мне без устали представлялось, как я отыграюсь, когда выберусь.
Если выберусь.
Мне удалось прожить слишком долго для того, кому был уготовлен столь короткий век. За года в Лощине дружинники ни раз перемололи в порошок мои кости, но так и не довели дело до конца. Царь Райрисы, Волган Воронцов Пятый, уготовил куда более воодушевляющую участь.
Он всегда любил представления, но лишь те, где не являлся главным шутом. Таких, к его огромному сожалению, было ничтожно мало.
Приговор обязан вынести Совет – приближенные правителя. Они, как и главенствующий узурпатор, восседают в Святом граде Дождя, новой столице.
Крысы более не селятся в сараях и погребах, а греют шкуры в дворцовых палатах на бархатных банкетках.
Старую столицу постигла разруха и мор. Еще одно последствие многовластия, учиненного князьями. С мором не управились вовремя и болезнь выкорчевала жизнь с корнем по всему южному побережью, достигнув и без того пустующих Рваных Берегов.
Мор предшествовал новой болезни, но власть имущие ничему так и не научились. Десять княжеств, объединенных под бравым начало Волгана Пятого, с трудом держат оборону своих жалких клочков земли.
Райриса моего детства, по россказням матери, была великой. Сейчас от величия осталось кострище, да сумасбродство местечковой власти. Удушив Юг, паразиты заселили север, обосновавшись в Святом Граде Дождя.
Добраться до новой столицы к первой дате моей казни помешала воля случая – болезнь, поразившая западную часть царства. Люди начали звереть. Дошло до того, что они, сбиваясь в стаи, как волки, вырезали деревни и города.
Мор сменило всепоглощающее безумие.
Ну не сука ли Судьба, если она есть? У Грехов есть чувство юмора, подарившее мне лишние пару лет жизни.
Поначалу, после моего ареста, было принято решение немного переждать столь неприятную неурядицу, как многочисленные смерти от голода на Юге, а потом всё как-то затянулось с приходом слабоумия с Западных земель.
Я гнил в промозглой тюрьме, пока в родном краю некому было убирать тела, распухшие от скорого разложения под палящим солнцем, с центральных улиц.
И всё же, обо мне не забывали. Царь, с несвойственным ему рвением, писал мне любовные письма.
Когда-то я был не только убийцей его сына, но и другом. Как же давно это было… Жизнь осталась та же, но декорации и актеры сменились на полярно противоположных.
Теперь я – цареубийца, что купается в угасающих лучах любви и уважения, а Волган – убитый горем отец, чьё правление приближается к закату как никогда скоро.
Не знаю чья потеря обозлила его сильнее, но от обилия бранных выражений, нацарапанных на бумаге, я едва ли не надрывал живот от смеха. От чего-то он напоминал мне несправедливо брошенную любовницу, огорченную фактом расставания.
Любовницы – ещё один атрибут прошло, что сейчас кажется совсем несовместимым с нынешним положением.
Женщины, коих глупцы считают вторым сортом, лишенными душ, безмерно коварны, что ни может не восхищать. Но за каменными стенами темниц любовниц и след простыл, а моя милейшая невеста стала последней женщиной, которую я возжелал бы видеть.
Обзавёдшейся столь неслыханной славой я перещеголял всех своих именитых преступных предшественников. Не каждому удавалось сомкнуть свои пальцы на шее единственного наследника престола, оберегаемого как зеница ока. Я видел, как жизнь гасла в его прекрасных зелёных глазах, доставшихся ему от папочки, и одаривал его щедрой, неподдельной улыбкой в ответ на мольбы сохранить ему жизнь.
Люблю вспоминать о ночи своего триумфа, когда мне удалось превзойти самого себя.
Но каждая ночь сменялась утром. Признаться, я не знал, когда солнце восходит, а когда гаснет за горизонтом. Я просто чувствовал тяжесть каждого нового пробуждения. Оно будто бы ещё сильнее отдаляло меня от призрака свободы, маячившего на границах сознания.
Иногда, в смраде испражнений и затхлости я чувствовал вольный ветер, некогда беззаботно трепавший мои волосы и аромат страстно любимых мною мятных конфет. Подсознание играло со мной злую шутку, подталкивая к бездне, именуемой полным безумием. И хоть на протяжении своего существования я, безусловно, то и делал, что балансировал на её грани, перспектива взглянуть в клокочущую пустоту сумасшествия пугала до чертиков. Перед сном и сразу после пробуждения я увязал в своих фантазиях, что очень скоро приобрели черты чётко выверенных планов. Изо дня в день я, со всей свойственной мне педантичностью, продумывал каждую деталь до мельчайших подробностей.
Однажды ко мне подослали послушницу.
Этого предвидеть я не мог.
Монастыри часто отправляли своих подопечных в тюрьмы, чтобы те попытались направить грешников на путь истинный. Они проповедовали учения о Мертвых богах. Но кому нужны они, если наши Новые Боги еще едва ли успели остыть?
