скачать книгу бесплатно
Три главные темы человечества
К.Миль
Нуарный роман с обилием черного и абсурдного юмора в духе "Макулатуры" Чарльза Буковски. Детектив и его помощница расследуют странные дела своих не менее странных клиентов, попутно открывая мрачные тайны своего забытого прошлого, а главным героем окажется совсем не тот, кто покажется на первый взгляд.
Пролог
Я сегодня видела сон. Представляешь, мне снился Лондон. Я все утро думала о том, как такое возможно. Я думала о том, как может снится то, что тебе неведомо. А еще я все думаю, а успела ли ты уже побывать в Лондоне? Мне кажется, я никогда там не окажусь. Честно говоря, я и не знаю, хотела бы я туда или нет. Впрочем, я вообще не знаю, куда я хочу. Может ведь такое быть, что я и вовсе никуда не хочу?
Я сидела на веранде, и смотрела, что там происходит на улице. Все как обычно, но знаешь, я вот только сейчас поняла, что была очень странная деталь. На веранде был день, обычный летний день, хотя уже и клонящийся к закату, может быть. Свет немного отдавал оранжевым. Все эти наши цветы вокруг, плетеное кресло, родная пыль.
Я смотрела в окно, а там была кристально звонкая и прозрачная городская ночь. Вот я сижу на веранде, и одновременно вижу и себя со стороны, и то, что видят мои глаза за стеклом. Я сижу на уютной теплой веранде в летний предзакатный час, а за стеклом – огромный город со всеми его шумами – машины, сигнализации, ветер дует и хлещет дождь. Хлещет своими косыми длинными плетьми. На асфальте лужи, и в них отражается небо с Луной, и дома, и фонари с машинами. Все такое подвижное, холодное, и прозрачное.
Наша веранда стоит у самой дороги, и я вижу, двух девушек по ту сторону улицы. Они ютятся под одним зонтом, льнут друг к другу, на них лишь легкие сарафанчики и балетные туфли, все насквозь мокрое, дорога пуста, но светофор горит красным. Они останавливаются у края дороги в нерешительности. Стоять и мокнуть перед красным светофором, когда вокруг ни одной машины кажется странным, но они все равно не решаются. Дождь хлещет по ним, ветер треплет их зонтик, а сами они морщатся от холода и дождя, но все же смеются и все льнут друг к другу. Счастливые.
Мне становится интересно, как они поступят, и я сосредоточиваю на них все внимание. Теперь я могу как следует их разглядеть. У девушки слева синий сарафанчик с тонкими бретельками, длинные чернющие от воды густые волосы, крупные черты лица, стройная фигура, но во всем ее теле чувствуется такая, знаешь, некая сельская стать – крупные плечи, налитая, но не сказать, чтоб большая грудь. Я вдруг понимаю, что это ты и вторая девушка меня теперь почти не интересует.
Я лишь отмечаю, что она какая-то обычная, может быть слегка полновата, обычные русые волосы, и какой-то уж слишком обычный сарафан. Я бы может и рада, но ничто в ней не позволяет зацепиться взгляду, она теперь почти теряется среди плетей дождя
Во мне просыпается и растет беспокойство. Мне хочется, чтобы ты скорее перешла эту чертову дорогу. Мне хочется, чтобы ты не мерзла под этим ливнем. Мне хочется, чтобы ты увидела меня. Мне хочется, чтобы у тебя не было подруг, с которыми можно быть настолько счастливой и беззаботной под таким дождем в самом центре города.
Все же вы начинаете переходить дорогу, ее покрывают глубокие холодные лужи, и в какой-то момент вы обе, не сговариваясь, решаетесь побежать, воркуя по-прежнему и хохоча. Вы возвращаетесь с занятий, у тебя в руках ваши тетради, с зацепленными на их обложки ручками, а та, вторая, держит этот несчастный зонтик, поэтому у тебя в руке две тетради, потому что по одной руке у вас заняты друг другом.
Вот ты уже заносишь ногу над разделительной полосой, чтобы метнуться вперед, таща за собой ту девчонку, и вдруг поворачиваешь голову влево-вверх, словно к светофору, но вместо этого видишь меня. Мы встречаемся с тобой глазами. Почему-то наша веранда возвышается над дорогой, и при этом не преграждает вам путь, вы бы пробежали мимо двери в ее торце, если бы ты меня не увидела.
Но ты увидела, и теперь резко остановилась, прямо там, на разделительной полосе. Мы смотрим друг на друга. Внутри веранды теперь тоже ночь, но дождя нет. Ты больше не смеешься, а эта девчонка стоит позади тебя, все держа за руку, и тоже смотрит на меня. Жаль, этот сон не показал мне заодно, как меня видит каждая из вас. Я готова поклясться, что твоя подруга видит меня глупым чудовищем, а ты… Ты… Вообще-то, у меня нет предположений на этот счет. Я была бы счастлива узнать их.
Во сне я смотрю на тебя, смотрю с легкой завистью. Я понимаю, насколько ты далека, и что совершенно случайно забрела сюда. Вряд ли ты нарочно потащила бы эту девку в такой ливень, чтобы только показать ей нашу веранду и меня, уродину, внутри. Тем не менее, оно оказывается действительно так. Вы гуляли после занятий, и ты предложила ей посмотреть на это. Может быть, что она сама донимала тебя расспросами, а тебе было проще показать, чем объяснять что-то. Еще может быть, что ни то, ни другое. Может быть, она просто потребовала показать ей.
Я рада тебя видеть, несмотря ни на что. Мне совсем чуть-чуть обидно, что ты пришла под действием обстоятельств, а не ведомая тоской по мне. Тем не менее, я так рада видеть тебя, что это просто детали, которые снижают радость встречи. Да, теперь эта встреча не идеальна, пятерку такой встрече уже не поставишь, но это по-прежнему добротная, хорошая, долгожданная встреча.
Так вот мы смотрим друг на друга, ты теперь не улыбаешься. Ты, кажется, жалеешь, что оказалась здесь. Жалеешь, потому что тебе стыдно. Кто захочет по доброй воле испытать стыд? Я чувствую твой стыд и мне хочется поддаться искушению осуждения, но я наслаждаюсь каждым мгновением, что мы смотрим друг на друга, и не хочу это терять, сколько бы это ни длилось – что минуту, что год, я жадничаю и не хочу терять ни секундочки.
Эта одергивает твою руку, она хочет отвлечь тебя, она хочет перейти дорогу скорее, увести тебя, забрать, и потом уж ни за что, даже по чистой случайности, не допустить тебя к этому месту вновь. Мне так страшно от того, что мне нечем тебя удержать. Я хочу кричать тебе, но я знаю, что ты меня не услышишь, а тебя подгоняют ветер с дождем и эта бессовестная дрянь. Страшно, мне страшно каждую секунду, но ты стоишь и не двигаешься, и все вокруг дергает тебя и торопит.
Ты в центре города, у тебя ливень и бесчисленные отражения, огни фонарей, свет окон и Луна, а на моей веранде теперь тоже ночь, но ее нечем подсветить. Я вижу, как сижу, прилипнув лбом к стеклу, едва различая в темноте свой силуэт. На нашей веранде темнее, чем у тебя. Ты стоишь, ты мерзнешь, ты мокнешь, ты смотришь на меня и тебе стыдно. Я не злорадствую, и не радуюсь, что тебе плохо. Я просто чувствую тебя, я понимаю твои эмоции и принимаю как данность.
Больше ничего не было.
Я проснулась с чувством горького сожаления. Почему же сны позволяют себе обрываться вот так? Разве не должны они помочь разобраться во всем, дать ответ, успокоить? Почему даже во сне я не могу побыть с тобой рядом, почему не могу поговорить? Почему я должна смотреть как ты счастлива с этой бесцветной и безвкусной? Все утро я не могла думать ни о чем другом, и даже позавтракать не смогла.
Лишь с обедом я поняла, что надо постараться получить от этого сна максимум. Я ведь все-таки увидела тебя, и все-таки это ты пришла ко мне. Самое главное, что тебе все-таки не все равно. Пусть тебе будет стыдно. Нет, я не хочу, чтобы тебе было плохо. Я надеюсь, ты это понимаешь, я хочу, чтобы мне было хорошо.
Ты ведь научилась уже быть счастливой, да? Скажи мне, сколькому ты научилась теперь. Я не буду завидовать, обещаю. Мне осталось совсем немного, и я боюсь. Да, конечно, я не поступлю как ты, я не стану бросать и убегать, все будет естественно. Представляешь, в кой-то веки, в нашей жизни случится что-то настолько нормальное. Я думаю, это не стыдно – бояться, во всяком случае в моем случае уж точно. Я знаю, она готова ко всему, она сама хочет этого, она понимает, что скоро отпустит меня. Отпустит, как только будет готова.
Я почти уверена, что сама не буду готова. Ей придется вышвырнуть меня. Какая ирония, а ты просто сбежала. Просто сбежать или сложно вышвырнуться? Я очень надеюсь, что мы однажды обменяемся с тобой опытом, и будем смеяться, как вы смеялись во моем сне.
Несмотря на все разочарования этого сна, я так благодарна ему! Теперь я по-настоящему полюбила его! Знаешь, каких трудов стоило не забыть его. Проснувшись, я вскочила, чтобы не уснуть вновь, я начала шепотом проговаривать каждую деталь, чтобы утянуть с собой из сна каждую плеть дождя в явь. На слабых ногах я пошла в туалет, и присев там, все повторяла и повторяла, тщательно документируя в постоянную память сюжет и образы. Я уверена, что почти ничего не потеряла на этом пути.
Я теперь могу сказать, что люблю этот сон по-настоящему, потому что у него появилось физическое воплощение. Я поделюсь им с тобой. Да, я сожалею, что не сделала этого раньше. Не знаю, почему, но казалось, что нельзя, и почему теперь вдруг стало можно я тоже не знаю. Может быть, я все так же не должна искать тебя, но теперь мне все равно. Я хочу знать, правда ли ты тебе стыдно и правда ли тебе так хорошо, а то может быть в твоей жизни есть такая же дурацкая бесцветная девчонка, с которой тебе беззаветно хорошо?
Уж не знаю, беззаветно ли, и интересно ли это для тебя, и стоит ли вообще об этом говорить, но здесь тоже хорошо. Ты знаешь, насколько может быть. Невольно задумываешься, а если ничего не рассказывать, то тебя оглушит любопытство и ты прискачешь под дождем с тетрадками, чтобы заглянуть в мое окно и устыдиться?
Я все же скажу. Ничего не изменилось. Буквально позавчера была просто катастрофа с чемоданом на чердаке. Представляешь, когда это началось, эти чемоданы, навалившись на дверь, отворили ее, и вывалились на лестницу, все там перегородив! Пришлось перебираться через эти кучи, чтобы попасть на чердак и отыскать поскорее настоящий. Ты же совсем забыла, каково это – просыпаться посреди ночи от того, что сыпятся плечики в шкафу, вставать и идти разжигать ими печь?
Я надеюсь, мне удалось насквозь пропитать здесь все надеждой. Ощути ее всем сердцем. Я люблю тебя все равно. Твоя кто?
– Тебе не кажется, что надо бы отобрать у нее книги? Вообще все. Кто так пишет? Ей сколько? Семнадцать?
– Скоро будет.
– Самое главное знаешь, что? Откуда у меня ощущение, что «бесцветная дрянь» – это я?
– Как она там сказала… Подожди секундочку… «слегка полновата» и «русые волосы», вот что она увидела во сне. Мне кажется, вполне подходит.
– Ну да, у меня сиськи побольше твоих этих, как она там сказала?
– Секунду… А, вот: «налитая, но не сказать, чтоб большая грудь».
– Вот, а у меня обалденные сиськи, только это не значит, что я слегка полновата!
– Слушай, мне на твои сиськи десять раз насрано, ты сама сказала, что как будто про тебя написано.
– Ключевое «как будто». Ты была с лучшей подругой, ну и много у тебя претенденток, м?
– Да черт с ним, это все вообще неважно. Я думала, что это все в прошлом, а оно вон рядом, оказывается.
– Слушай, ну это ненормально в ее возрасте бумажные письма писать, да еще в таком… стиле. Какое она имеет право обвинять тебя и стыдить за то, что ты уехала из этого сумасшедшего дома.
– Сбежала…
– Ну что за бред! Ты что, кралась там под окнами ночью, чтобы никто не увидел, как ты уходишь? Просто собрала вещи и уехала, что тут такого? Сама поступила в институт, окружила себя нормальными людьми, занимаешься тем, что нравится. А там бы ты что делала?
– Да понятно, просто я не знаю, а правда ли мне стыдно? Как будто бы нет. Это беспокоит, ну ведь должно же, да?
– А если б ей приснилось, что ты… ну не знаю, боишься пауков, например. Ты бы сейчас как? Должна была бы ужасаться от одной мысли о Тоби Макгуайре? Ей это приснилось! Это сон, это не по-настоящему!!! Ты такая же больная, что ли?
– Я нормальная, потому и уехала. Ну да, иногда вспоминаю, но не особо думаю обо всем этом, а теперь из-за этого письма места себе не нахожу.
– Успокойся, у них все так же, у тебя все так же. Сажают цветочки и сами себе одежду шьют, и ножницы повсюду. С ума сойти, ха-ха-ха, и правда, сумасшедший дом.
– Может быть, денег им отправить? Я совсем забыла, она ведь школу заканчивает в этом году. Мама, видимо, собирается отправить ее учиться. Ну и как она поедет в этих своих шмотках вязаных?
– Она там что-то писала про то, что ты сбежала, а ее просто вышвырнут. Не хочет уезжать?
– Боится оставить мать, я ее понимаю.
– Ну конечно, понимает она! А чего сбежала тогда?
– Я не сбежала! Я знала, что они будут вдвоем, и как-нибудь справятся. Мне нужно было спасти себя. Она в другой ситуации, ей мать не на кого оставить.
– Ну так возвращайся, не тушуйся, чего ж ты сидишь!
– Знаешь, что… Я наверное все-таки отправлю им денег. Мало ли, одежды прикупят, или учебники, или на дорогу потратят.
– Ты говоришь, вы всю жизнь сами все себе шили и вязали – платья, кофты, белье, шторы, скатерти, а теперь вдруг они побегут в бутик тряпки покупать? Не смеши меня! Ну да, может еще ткани прикупят там, пряжи какой-нибудь. А-ха-ха-ха!
– Да мама еще с тех времен, как на фабрике работала, знаешь, сколько натаскала. Весь дом же завален тюками, ходить невозможно. А там, где не тюки, там кадки с цветами и овощами.
– В огороде не пробовали сажать?
– У нас нет огорода. Мы участок продали, чтобы пристрой сделать. Мама думала, что когда мы переженимся и детей нарожаем, места много надо будет. Остался только дом, ну и пристрой. Ну как пристрой… Много пристроев. Изначально это был простой деревенский дом в три окна с крылечком, потом, когда я была маленькой, сделали веранду, чтобы я там как бы гуляла, если погода плохая. Потом, когда тюки некуда было девать, стали чердак обживать. Когда нас стало двое, пристроили кухоньку, и коридорчик до нее, но из-за того, что денег на фундамент не было, там все получилось на разных уровнях. То есть, ты сначала поднимаешься на крыльцо, а потом через высоченный порог как бы спускаешься в веранду.
– Интересно, а веранда во сне была такая же, как в жизни?
– Сто процентов, а то она бы и об отличиях рассказала. Кстати, никогда там летом не бывает предзакатного света, наоборот – тень и прохлада по вечерам, а с утра там находиться невозможно, потому что как в парнике! Мама поэтому большинство растений там держит Помидоры всякие, что тепло любят.
– Ну а дальше что? Про дом.
– А, ну короче, в веранду спускаешься через высоченный порог, потом оттуда снова пара ступенек в дом, а оттуда ступеньки вниз в коридорчик, а оттуда снова ступеньки в кухню. Дурдом. Нет, я все понимаю, фундамент, нет денег, но коридорчик с кухней разом делались, там-то откуда ступеньки, ну?
– Погоди, а туалет?
– Во дворе.
– А зимой?
– А зимой в дом заносим! Ну ты дура, нет?
– Ну извините, я в этой вашей… как там… «сельской стати» не сильна! Я в квартире выросла. Понастроили херни какой-то и маются. Подожди, а мыться где?
– Общественная баня по выходным, летом летний душ.
– Где?
– Не скажу.
– В туалете?
– Да…
– Ха-ха-ха-ха-ха! Я бы не то что сбежала, я бы еще года в два уползла оттуда!
– Вот так они и живут. Может быть, конечно, что-то изменилось, но вряд ли. У мамы пенсия небольшая совсем. Того, что выращивают самим еле как хватает, а шитье их никому не нужно. Раньше мама отправляла младшую торговать этим всем, говорит: «Лучшая реклама – это ты сама, вся такая ладненькая и в красивом платье. Взглянут на тебя, и сразу купят.»
– Не купили?
– Нет.
– А-ха-ха-ха! Я помню, ты на первом курсе ходила в этих убогих кофтах с вышитыми на груди розами. Когда я первый раз тебя увидела, подумала что за чучундра!
– Слушай, я не стесняюсь своего дома и своей семьи. Каждому свое. Твоей заслуги тоже, знаешь, мало в том, что родилась в полноценной семье с мамой-папой и квартирой в хорошем районе. Просто кто-то что-то делает, а кто-то на жопе ровно сидит. Я предпочитаю делать, например, а вот младшая, видимо, всю жизнь будет сидеть и благодати ждать. Она не будет днем на парах отсыпаться, а ночью в нелегальных казино подрабатывать кем придется – сегодня бармен, завтра крупье.
– Зато ты в общаге только полгода жила, да и шмотки себе нормальные купила.
– Так потому что я работала! И зарабатывала.
– Но твои вязаные джинсы – это про-о-осто божественно было! Ты еще так смешно оправдывалась, когда кто-то начинал смеяться над ними. Неужели ты правда выкинула их?
– В день первой зарплаты, сразу же!
– Ну и дура, надо было оставить. Сейчас бы как смешно было.
– Если б у кого-то руки не из жопы росли, могла бы связать себе и ржать сколько влезет.
– Нет, спасибо, мне и в «ливайсах» нормально. Тебе, кстати, тоже, а сестричка там в валенках, да?
– Не знаю я, в чем там она. Я знаю, что она будет только учиться и жить в общаге. Работать она не будет, потому что мать запретит отвлекаться от учебы. На гулянки у нее денег не будет, мужикам тоже не нужна, наверное, с красным дипломом окончит. Надежда института!
– Не то, что ты. Троечница, потаскушка и трудоголичка. И алкоголичка. И кутила еще.
– Ну насчет потаскушки я бы поспорила, конечно. Уж чья бы корова мычала.
– У меня нет коровы, я же из нормальной семьи, из городской. У нас, знаешь, чемоданы с чердака не падают. Или как там было?
– Да неважно.
– Откуда у вас столько чемоданов, что аж лестницу на чердак завалило?
– Да нет никаких чемоданов, я не знаю, что за чушь она пишет!
– А плечики вы зачем в печи сжигаете?
– Ничего мы не сжигаем! Откуда мне знать! Я вообще с ними не живу давно!
– Давай уж, не темни. Мне же интересно! У вас миллион каких-то чемоданов на чердаке, а в шкафу миллион плечиков, и вы их зачем-то сжигаете в печи. Ночью! Ха-ха-ха! А чемоданы?
– Что чемоданы?
– Тоже сжигаете?
– Отстань, а! Ну какие чемоданы, что ты несешь!
– Так это не я. Твоя сестра, конечно, не сказать, что прям вменяемая, но уж не до такой степени. Письмо смотри какое написала! Человек явно не глупый, и попусту говорить не станет.
– Нет у нас никаких чемоданов и плечиков, только ножницы. Растения, тюки с тканями и пряжей, старая мебель, всякий хлам и ножницы.
– А ножницы зачем?
– Потому что они нужны постоянно.
