скачать книгу бесплатно
Шизо и Зоо
J.Denole
ШИЗО и ЗОО!
Шизофрения, диссоциативное расстройство идентичности, раздвоение личности? Для Фредди это не диагноз, можно сказать, привычный образ жизни в различных амплуа. Тюрьма на воле! Проклятие под открытым небом! Наказание на два пожизненных срока в одной жизни! Каково носить человеческое пальто, будучи внутри диким зверем? Под непосильной ношей он имел возможность избрать свое существование на Земле: с кем жить и кого любить. Добившись мировой популярности, смирившись с маской примерного семьянина, удастся ли герою навсегда распрощаться с родной параллельной реальностью? Затушить в себе утробное горнило пороков и извращений…
Эротический триллер создан на основе реального события.
Содержит нецензурную брань.
J.Denole
Шизо и Зоо
Я спал или просто думал, что сплю. Во сне ко мне пришла моя любимая мама. Огромная, с добрыми глазами и морщинистым лбом. Обнимая хоботом, она нежно поглаживала и пощипывала моё человеческое тело…
– О боже! Где я?
Я проснулся в кроватке младенца. Безобразные люди глядели на меня своими выпученными, страшными глазами!
– Где моя мама! Где мама?
Я кричал и брыкался, умоляя вернуть меня к моей матери, однако они не слышали того, что я говорил…
Рождение «необычного Фредди»
– Дорогой?
– Да, милая?
– Ты не находишь нашего малыша странным?
– В чём это проявляется, любимая?
– Он смотрит на меня, как на чужого человека! Но ведь я же его мама!
– А-ха-ха! А как он должен на тебя смотреть, если ещё недавно он тебя не знал? Фактически мы для него чужие люди. Ему необходимо освоиться, свыкнуться с новой обстановкой.
– Нет, не убеждай меня! Он смотрит на меня с ненавистью! Я чувствую это!
– Перестань нести чепуху! Я недавно говорил со своим коллегой, и от него я узнал, что у его супруги была послеродовая депрессия, кажется, постнатальная зовётся.
– На что ты намекаешь, что я больная?
– Вовсе нет, хотя…
– И что там с этой постнатальной хворой?
– Так вот. Ей казалось, что она не должна была рожать дочь, которая постоянно орёт, доводя её до истерики.
– И что потом?
– На сегодняшний день они души не чают в своей малышке Габи.
– Что за имя такое, Габи? На гоблина походит.
– Прекрасная Габриела! Разве ты никогда не слышала такого имени?
– Ты же знаешь, что я выросла в Польше. Откуда у нас всякие Гаврилы?
– Пожалуйста, не ворчи по пустякам. Пойди, приляг, отдохни, хватит думать о плохом. Дети – это ржавчина сердца, начало трудностей и переживаний. Они стремительно врываются в жизнь, отнимая у нас всё свободное время. В итоге подрастают, порой убивая наповал незаслуженными претензиями. Наш мир становится ограниченным, узким, психоэмоциональным, ибо этот маленький человек диктует свои правила. Мы в нём просто слуги!
– Ты такой фантазёр, Пьер-Алан!
– Мне просто хочется, чтобы ты улыбнулась и приняла ситуацию такой, какая она есть, иначе мы с тобой окажемся на приёме у семейного психолога!
– Вот и весь сказ, пора ему уже позвонить! Взгляни сам, это же очевидно! Мой сын питает ко мне ненависть!
– Ты сбрендила? Что ты несёшь! Он же ещё совсем младенец!
– Например, в Польше сын моей подруги после рождения мило улыбался, а этот при виде меня орёт! Глянь на его руки!
– Что ещё с ними не так?
– Его ладони развёрнуты, тянутся к потолку. Ты не понимаешь, почему?
– Нет, даже не могу себе представить, честно!
– Он до смерти напуган, вот что! Всё тело зажато, ребёнок находится в постоянном напряжении!
– Может, какать хочет?
– Не строй из себя дебила, Пьер-Алан! Ты не слепой, прекрасно видишь, как он на нас реагирует!
– Как же?
– Очевидно, по-разному! Его глаза! Взгляд взрослого человека!
– Блистательный! Весь в меня!
– Не смеши! И ещё, что ты ему за имя такое придумал – Фредди? Боюсь, он достанет из памперса косу и изрубит нас на части.
– У Крюгера разве была коса?
– Не паясничай! Понял? Мне не до шуток!
– Агнешка, остынь и послушай меня внимательно. Заставь себя превозмочь эту ксенофобию, иди вперёд, хватит унывать, сочинять истошные истории!
– Я не ксенофоб! Не придумывай мне каждые пять минут разные диагнозы! Ты не понимаешь, что я чувствую! Ты просто эгоист!
– Это я, по-твоему, эгоист? Тот самый, который каждую ночь поднимается на зов малыша, даёт бутылочку, ибо «ваше превосходительство» не соизволило ни единого месяца покормить собственного сына своей шикарной грудью!
– Он не хочет брать мою грудь!
– Сцеживаться тоже не захотела!
– У меня почти нет молока!
– Конечно! У тебя прогрессирует эмоциональная незрелость! Ты его истратила на свои же нервы! У какой психички будет молоко, если она боится, как огня, своё собственное чадо!
– Да ты вообще бесчувственный, зашоренный урод, понял? Вечно шатался, гулял по кабарешкам, пил литрами алкоголь, морочил всем шлюхам Женевы голову, обещая с каждой пойти под венец!
– Но женился ведь на одной? К сожалению, на самой долбанутой!
– Я презираю вас обоих! Особенно этого маленького ублюдка, уже сейчас похожего на тебя!
И юная полька получила пощечину, несмотря на всю свою красоту.
– Так ты меня ещё и бить собрался? Да я тебя засужу! В Швейцарии за домашнее насилие отбирают детей, а супруг платит огромные алименты!
– Ты с «ублюдком Фредди», как ты своего ребёнка называешь, одна жить собираешься? А-ха-ха-ха!
– Да пошёл ты, ненавижу! Ненавижу! Ненавижу! Ты сядешь в тюрьму за то, что меня изнасиловал на первом свидании! Я тебя не хотела!
– Я тебе заплатил! Ты меня за мои же бабки решила обвинить в харассменте? Ты сказала, что не меня не хочешь, а просто не хочешь помять свою шляпку, державшуюся на лаке для волос да на шпильках! Зачем вообще носить такое гнездо на голове?
– Шляпка – это незаслуженно забытый женский аксессуар! Но тебе этого не понять!
– Это какая-то плакатная вывеска с изображением Эдит Пиаф или конспирология от ментов: «Якобы, я не проститутка, меня трахнули в шляпке против моей воли».
Дверь за странной женщиной, наводящей на меня ужас, захлопнулась. В комнате остался довольно милый мужик, вульгарно мне улыбающийся, как идиот. Я, как и все слоны планеты, боялся жестоких людей. Но в этот раз я решил, что мне нечего опасаться, и улыбнулся ему в ответ, не ожидая, естественно, столь неадекватной реакции. Его слёзы капали на мою постель. Я, всё ещё ощущая себя слоном, хотел убрать с подушки в сторону своё большое ухо.
Как всё-таки странно ощущать себя не тем, кем на самом деле являешься.
«Почему всё это происходит именно со мной? Где и как мне теперь искать своих родителей? Да и вообще, что за странные у меня конечности? Как на таких, в принципе, передвигаются?»
Я попытался встать, но тело не слушалось меня. Ко мне склонилось покрасневшее лицо улыбающегося обормота, чуть не вплотную прижавшего прижав свой сопливый нос к моему. Мужчина вытирал своё испещрённое морщинами лицо тряпкой, на которой был нарисован мой родственник – слонёнок.
– Сыночек! Ты улыбнулся! Спасибо тебе! Я так счастлив, что ты, наконец, признал нас, стал распознавать, кто есть кто! Я – твой папа! Тю-тю-тю! Я очень люблю тебя и горжусь тем, что ты с самого рождения ведёшь себя осторожно, не доверяя чужим людям! Правильно делаешь! Мало ли кто мы вообще с этой блондинкой такие! К сожалению, эта сумасбродка – твоя мамаша! Уверен, она тебя, как и я, сильно любит. Прошу тебя, улыбнись ей, ведь если ты и дальше будешь вести себя подобным образом, она вытрахает мне весь мозг! Затащит к психологу, и хрен знает, что там ещё у неё за планы! Ты же мой сын, моя гордость, надежда и опора! Защити меня от этой гризли! А я обещаю тебе – перед тем, как тебе исполнится 18, дать тебе попробовать пива! Ну, или в 16. Да вообще можно и раньше. Думаю, в этом ничего страшного нет. Короче, с меня пиво, когда захочешь!
«Ни хрена не понимаю, что он шлепает своими губами, но мне кажется, его самого это забавляет».
– Пьер-Алан? – послышался из соседней комнаты голос.
– Да, дорогая?
– Фредди уже уснул?
– Нет, он мне улыбается!
– Да ты что!
Громкие, торопливые шаги послышались из-за двери, и я тут же расплакался.
– Да он просто орёт! Ты что, пьяный? Тебе мерещится, что он умеет улыбаться!
– Ну, ты блин, сын, называется! Эх! Мы же договорились! – выкрикнул мужчина, повернувшись к моей люльке, и, махнув рукой, покинул детскую комнату. Сумасшедшая костлявая блондинка выбежала вслед за ним, размахивая руками. Словоблуда, одним словом.
– Фу, как же мерзко выглядят люди! Он ещё ничего, пухленький такой, рыжеволосый, с добрыми глазами и короткими руками. Но она же просто ужасна! Не внешность, а «ходячие фундаментальные противоречия». Ноги от ушей, сиськи огромные, чуть ли не врезающиеся в подбородок. Длинные волосы висят, как лианы, правда, глаза в порядке. Такие голубые, прозрачные. Подобные тому самому водоёму, в котором в моих мечтах купала меня моя милая мама. Большая, красивая, мягенькая мама. Научиться бы ещё их до конца понимать, что они там болтают! Чутко поздороваться по-слоновьи, изящно дотрагиваясь лишь кончиком хобота до рта. Не так, как она на меня нападает, с открытой пастью. Это отвратительно. По непонятной мне причине я снова расплакался и уснул. Наверное, это нормально в моём возрасте.
Ночка выдалась так себе. Предки новорожденного Фредди ворочались и никак не могли погрузиться в глубокий сон. Агнешке снилось, что она проклята, что ребенок убивает её изнутри, сжирая заживо внутренности, она чувствовала себя биомассой: между ней и сыном не было той связи, какая должна быть между матерью и ребенком. Зародыш послан кармой, он творит мрак. Совершённые ею поганые поступки стреляют рикошетом.
Пьер-Алан, напротив, был настолько поражён улыбкой сынишки, что тут же перенёс воодушевление в свой же сон, чтобы растянуть удовольствие от увиденного. Наверное, парадоксально, но благодаря его состоянию в приятный сон просочилась существующая действительность, в которой он, вовсе не желая того, перешёл некие границы. Он досадовал, что связался с одной из работниц кабаре. На вид она была, конечно, комильфо, но подорванная психика – диагноз шоболды, был налицо. Он боялся, как дьявол крестного знамения, что молодая супруга искалечит ему и его сыну жизнь. Аморальные женщины лишь в фильмах становятся хорошими матерями и хозяйками. Как это происходит на практике, никто не знает, так как в обществе не принято говорить: «Посмотрите, какая у меня классная спутница жизни! Она прекрасная мама, жена, любовница и хозяйка, несмотря на то, что в прошлом была проституткой!»
Он очнулся в поту. Встал, прошёл на кухню, нажатием кнопки включил кофейную машину швейцарского производства и остановившимся взглядом уставился на горящий красным цветом экранчик с надписью: «Нагревается».
«Что со мной? Чёрт возьми! Я же стремился создать идеальную семью! Как с фото на страницах глянцевых журналов, тех самых, которые создаю! Я же гениальный, элитарный фотограф! И что? У меня не выходит ничего выстроить при первых же трудностях жизненных реалий! Что делать? Мне так стыдно за то, что я ударил свою жену! Прежде я не бил женщин! В школе меня нервировала одна кругломордая забияка – негритоска. На переменах бросала в меня куски недоеденных бутербродов, после чего я всё-таки вышел из себя, хотел врезать ей разок, но не успел: она меня смачно засосала, да так крепко, что я не мог вырваться из её огромных жирных лапищ. Это был мой первый и самый зашкварный поцелуй. Я до сих пор помню вкус колбасы, которую она, видимо, не дожевала. Этот кусок интенсивно плавал вместе с её языком по моему рту. Фу, о чём я вообще думаю? Почему я вспоминаю самые плохие моменты моей жизни именно в самые плохие моменты моей жизни? Это же вдвойне хреново! Следует успокоиться и взять себя в руки. Размыслить хорошенько и найти рациональное решение обычных семейных проблем.
Так, мой вердикт таков: сейчас же я зайду в спальню к Фредди и настоятельно попрошу его, со всей строгостью в голосе, улыбнуться маме! Всё! Больше, чёрт побери, мне вообще ничего не нужно! Всё просто! Или стану за её спиной, пускай расплывётся во весь рот мне, якобы для неё. Этого будет более чем достаточно для первого проверочного раза. Сдаётся мне, я понимаю, почему он ей не улыбается. Боится, что она накинется и задушит его от счастья! Мой спокойный малыш, он швейцарец, тем более из французской части – элита! С ним по-польски не получается! Поляки же не знают, как подойти к вопросу элегантно! Сразу лезут к людям, как медведи, обниматься. Мне один знакомый при встрече чуть не переломал грудную клетку своими нежностями.
Точно! Я всё понял! Он унаследовал мою кровь, и они с ним не сходятся. Слишком уж велика пропасть менталитетов!»
Выключив машинку, так и не выпив кофе, он удалился в вспальню, и вскоре погрузился в глубокий крепкий сон.
Утром снова эти бешеные ворвались в мою комнату, перепугав меня до смерти. Они орали, затем улыбались, потом целовались, в итоге я, наконец, получил мою молочную смесь.
* * *
Годы летели, я малость свыкся с тем, что я человек, начал понимать своих родителей, но чувств я к ним особых не испытывал. Я скучал по своим настоящим предкам, пересматривая по сто раз фильмы со слонами и передачу «В мире животных». Я даже знал, к какой именно породе я отношусь, узнавая во многих из них те знакомые до боли родные изгибы.
В принципе, на своих родителей мне нечего было жаловаться, особенно на отца. Мой папа – человек. Он был очень добр ко мне. Водил меня повсюду за собой, в музеи, детские театры и кино, позволял покупать разные безделушки с изображениями моих родных гигантов. Мы ходили с ним в зоопарк, фоткать животных, но там мне всегда становилось плохо. Мной овладевала дикая агрессия, внутри всё переворачивалось от душевных переживаний. Я не понимал, как можно посадить животных на цепь или запереть в клетке. Для меня это было просто непостижимым!
Когда папа заметил, что я сильно волнуюсь, становлюсь белым как стена, он предупредил о том, что мы больше не пойдём в цирк или зоопарк. Это вызвало во мне еще более смешанные чувства. Я задумывался о том, что несправедливо, что на земле есть питекантроп – обезьяна-человек, но нет слонокантропа. Являться им – позорным человеком, издевающимся над всем живым на свете – для меня было непросто, даже стыдно. Не знаю, отчего, в моём мозгу часто всплывали сцены умирающих окровавленных слонов, в глазах которых застывал тот самый ужас, когда человек уверенной рукой вырезает из него бивни, чтобы за копейки продать! А это действительно копейки, по сравнению с целой жизнью слона. Эти чудовища, наверное, не в курсе, но мы, слоны, всё помним. Наша безукоризненная память передаётся столетиями от наших потомков вместе с генами. И уверяю, воспоминания об издевательствах над животными не так ужасны по сравнению с тем, как страшно однажды проснуться человеком!
В наших спорах с отцом, тот всегда сдавал позиции, потакая моим капризам и запросам, что явно не нравилось матери. Она была агрессивной, непокорной, вечно спорила с мужем до такой степени, что заканчивалось это всё оплеухами. Она пила, в итоге допивалась до чёртиков, играла с моими игрушками, которых у меня было множество, дёргая их за уши и хобот, прожигая им зад сигаретами, вырывая со злостью бивни. В пьяной ярости она уродовала слонов. Ну не сука? Утром она прятала покорёженных зверей рядом с выпитыми бутылками белого вина в чулан. По завершении утреннего завтрака, когда я уходил в садик, она их доставала, криво латала дыры, пришивала недостающие части конечностей инвалидов обратно, делая вид, что ничего не произошло. Я ненавидел её, честно. Безусловно, так нельзя отзываться о святом – матери, хотя, по моему мнению, она мне никакая не мать. Ко всему прочему я считал её полной дурой. Единственное – мне было жаль моего так называемого отца. Он страдал и сильно горевал из-за сложившихся отношений в семье. Я даже специально ради него соизволил ей пару раз улыбнуться, но она увидела только оскал. Буцнула ногой подушку, из которой вылетел её новый телефон, и, удерившись в стену, разбился вдребезги. Не повезло девайсу, попавшему под горячую руку блондинки.
Нудными семейными вечерами мама, в жопу пьяная, возилась на кухне с очередным подгоревшим пирогом, срезая ножом горелое дно, оставляя уцелевшую верхушку. В результате смакуя это дерьмо с чаем, мы коллективно изучали географию. Глобус, этот единственный мяч в моей жизни, внушал мне надежду на свободу…
* * *
В один из таких вечеров я, как всегда, был «Почемучкой», задавая родителям миллион вопросов, не находя для себя правильного ответа. Например, мама вообще не выдерживала столь такой шквал вопросов, на нервах выбегала на улицу, уходя до утра в феерию развеселого, беззаботного пьянства. Папа названивал ей всю ночь, ругался, после чего под утро она вламывалась в двери сиськами вперёд и тотчас заваливась спать мертвецким сном. Утром не могла встать с постели, чтобы приготовить мне завтрак или просто сварить хоть одно яйцо. Япытался ее разбудить, но у неё не было сил даже поднять голову. Она орала: «Уйдите, придурки!» Депрессивный экзистенциализм нервного запоя.
* * *
Так весело шли годы. В отношениях с отцом у нас царила идиллия. Приучились сами вставать пораньше, стряпали всякие вкусные штуки. Он овладел кулинарными способностями – наловчился печь блинчики виртуозно, переворачивая их в воздухе на сковороде. На мой день рождения он выпек блины из букв, означающих моё имя. По очереди аккуратно выливая каждую буквц, писал, как художник, тестом на горячем сотейнике. Это был один из самых незабываемых, креативных завтраков моей жизни. Огорчало лишь одно то, что мама злилась на отца за то, что он уделяет мне, по ее мнению, чрезмерно много времени. Она считала его доброту ко мне проявлением особой злости к ней. Этакой ложкой дёгтя в её сторону.
Накрутив себя таким образом, она могла часами читать нам морали о её неудавшейся жизни и моих отклонениях. Мы вынуждены были до конца выслушивать ее умозаключения, указывающие на мою одержимость слонами, которые, в свою очередь, доводили её до нервного срыва. Вот как так можно часами нести бред, от него же плакать, в итоге обвиняя всех вокруг, что её довели.
Она настаивала, что я шизофреник, которого нужно срочно лечить. Но папа сопротивлялся как мог, считая мои бредни всего лишь детскими фантазиями. Меня ух как бесило, что она мне не верит, не принимает всерьёз мою реальность. Я мог взахлеб бесконечно говорить о слонах, об их характерах, повадках, не прочтя при этом ни одной книги, что приводило отца в восторг, а мать ввергало в депрессию. Так же точно было и этим вечером:
