скачать книгу бесплатно
Глава 3
Мое посещение второго класса лицея, дорогой читатель, заслуживает отдельной главы, и скоро вы поймете, почему. Шел 1959 год, мне было уже пятнадцать лет. На следующий год уже шестнадцать, а это уже не шутки – взрослый человек, хотя выглядел я намного моложе и своих лет, и своих сверстников. Лишь в год семнадцатилетия я вытянулся за год на целых 12 см, и мой рост стал один метр и восемьдесят сантиметров. Но хотя на тот момент я и выглядел где-то на тринадцать, это не мешало мне чувствовать себя настоящим мужчиной. В то время я был очень увлечен охотой, покером, флиртовал с девочками, и стал часто пропускать уроки. А когда появлялся в лицее, то вел себя отвратительно. Мой друг Даниель Израель в этом не отставал от меня. Мы были неразлучной парочкой друзей, и почти все время хулиганили вместе. Чтобы оправдать мое отсутствие на учебе, я подделывал бабушкин почерк и писал разнообразные извинительные записки. Вскоре наступил конец первого триместра. Нам выдали наши тетрадки с оценками и отзывами учителей. Отметки были ужасными, да и отзывы были ничем не лучше. Директор поставил нам обоим официальное «предупреждение». Я, конечно, подписал тетрадку с оценками за бабушку, а Даниель не смог этого сделать за своего строгого отца, который с нетерпением и беспокойством ожидал оценок сына. Вот тут-то я решил помочь моему другу. Ночью я залез в секретариат лицея, взял чистую тетрадь для оценок, поставил на нее полагающийся штамп, разными ручками и почерками написал положительные отзывы. Мало того, я поставил Даниелю не только приличные отметки, но даже наградил его местом на «почетной доске» (tableau d’honneur по-французски). Отец Даниеля был так доволен, что через несколько дней у Даниеля появился мопед!
В выходные мы собирались с девочками в моей комнате-клубе. Стены комнаты, как вы помните, были расписаны. Мы называли это помещение клубом «непонятых». В этом «клубе непонятых» мы танцевали, флиртовали, пили водку, которую я готовил сам, по собственному рецепту. Я разбавлял спирт, который приносила бабушка из больницы, водой и настаивал затем то на лимоне, то на апельсине, то на перце. Однажды бабушка зашла случайно и увидела двух полураздетых девочек. Она покраснела, но ничего не сказала. Вечером бабушка пожаловалась дяде Вите, и тогда я получил уже неофициальное, но домашнее предупреждение.
Закончился второй триместр. Я получил выговор (bl?me) от директора. У Даниеля отметки были средние, и он обошелся без отрицательного отзыва директора. Но Даниелю все равно понадобилась моя помощь, чтобы переписать отметки в поддельной тетрадке. Снова мне пришлось ночью забраться в секретариат.
Вскоре прозвенел последний звонок учебного года. Вся моя семья: моя любимая бабушка, мой дядя Витя и я испытали настоящий шок, когда в моем дневнике появилась запись: «Ученик не способен дальше учиться и должен переходить к самостоятельной трудовой жизни». Я был изгнан не только из лицея, а и из образовательной системы, и должен был идти работать, не получив даже среднего образования. Что делать? Как быть?
Бабушка отправила телеграмму дедушке в Рабат. Он ответил, что приедет, и через несколько дней он прибыл в Марракеш.
Дедушку я очень уважал и даже побаивался. Он был единственным авторитетом для хулигана, то есть для меня.
Первое, что он сделал – отправил меня к парикмахеру, и мои длинные волосы до плеч превратились в короткую стрижку. Но этот результат его не удовлетворил, на его взгляд, волосы были еще слишком длинные. Он обругал парикмахера и отправил меня к другому, от которого я вышел уже почти обритым.
Следующий шаг был посвящен моей комнате-клубу «непонятых». Дед купил металлические щетки и заставил меня стереть все надписи. Моя комната наконец-то приобрела приличный вид. Дед забрал мою позорную тетрадь, назвав ее «волчьим билетом», погрузил меня в свою машину с маленьким чемоданчиком, и мы уехали к нему в Рабат.
Я просидел у него в подвале все летние каникулы. Пыхтел над учебниками физики и математики, а выходил в город только на частные уроки по этим двум предметам. Пока я зубрил, дедушка хлопотал о моем возвращении в лоно образования. Он обратился к представителю Франции (в отличие от меня он был уже французом, тогда как я путешествовал в качестве русского беженца с проездным документом от ONU), к директору французской миссии по образованию и культуре, и добился удивительного результата – меня приняли в лучший лицей Lyautey в Марокко, в Касабланке. Я должен был повторно отучиться во втором классе. Дедушка настоял, чтобы я жил в интернате при лицее, а строгость правил в лицее была известна всем.
В первый месяц я сильно переживал по этому поводу, даже думал сбежать, но постепенно привык к жесткому режиму, моему новому положению «заключенного». Появились новые приятели – Биттон, братья Жусто из города Кристиан Картье из Марракеша, брат моей первой влюбленности Анны-Мари, Уильям Криефф, Бернард Поль и многие другие.
Свободного времени было очень мало, поэтому этим просто наслаждались. В обеденный перерыв мы играли в Belotte bridge (игра в карты), в Baby foot (настольный футбол). Остальное, свободное от уроков время, мы тихо сидели под наблюдением репетитора-наблюдателя в зале для самостоятельной подготовки. Эти жесткие условия способствовали тому, что я стал БЛЕСТЯЩЕ учиться, закончил первый триместр и попал на «Доску почета». Эта награда была написана в той же тетрадке, с которой я был выгнан из лицея в Марракеше. Когда я вернулся с рождественских каникул, почти все преподаватели отметили хорошие перемены в моем поведении и учебе.
В лицее Lyautey, в отличие от марракешского лицея, учились в основном только мальчики. Девочки посещали только класс аттестата зрелости по математике, а также подготовительные классы бакалавриата. Мы ими любовались, но смотрели на них, как на запретный плод, потому что они были старше нас.
Но Бернару Полю и мне повезло. В высоком доме рядом с лицеем жили две сестры нашего возраста. Чтобы быстрее добираться до автобусной остановки, они не обходили лицей, а проходили через него. Мы смогли с ними познакомиться, и девушки стали приглашать нас к себе домой, в то время, когда дома не было родителей. Так мы встречались на протяжении нескольких месяцев, пока в один прекрасный день неожиданно не появились родители. Мы с Бернаром от испуга спрятались под кровать. Просидев там примерно час, чтобы не опоздать на занятия, мы вылезли, нагло прошли через зал перед изумленными родителями. Никто из них не произнес ни слова, но больше нас в гости девушки не приглашали.
Учебный год закончился так же благополучно, как и начался. Меня повторно повесили на почетную доску. Я был первым по некоторым предметам, в том числе по рисованию. Дедушка, очень довольный, выдал мне деньги на летние каникулы, и я решил съездить в Англию. С моими документами мне нужны были визы для посещения всех стран, то есть испанская, французская и английская визы. Но сначала я должен был получить разрешение на возвращение в Марокко. Я сам прошел все формальности получения всех виз и разрешений за три дня в Рабате без помощи деда и затем отправился в путь, конечно же, «на пальце» – то есть автостопом.
Путешествовал я с маленьким чемоданчиком. Одет был очень аккуратно и чисто, в синий блейзер и серые брюки. Долго я на дороге не стоял и не голосовал. Водители машин в те времена останавливались легко. На ночь я часто снимал номер в Auberge de Jeunesse, в скромной и дешевой гостинице для молодежи. Иногда удавалось остановить грузовик и проехать за ночь более пятисот километров.
Помню, когда я плыл на пароме из французского Кале в английский Дувр, была ужасная буря. Высота волн достигала верхней палубы и почти всех пассажиров укачало. А я чувствовал себя прекрасно и восхищался увлекательным зрелищем разбушевавшегося моря. За четыре дня я добрался до Лондона, а уже оттуда отправился в Bradwell-on-Sea, в английский лагерь на берегу Северного моря. Однажды мне крупно повезло! Чтобы меня подвезти, остановился шикарный купе Jaguar. Это был сам лорд-мэр Лондона!
В конце недели я пару раз съездил в Лондон. Посмотрел на Букингемский дворец, побывал в музее восковых фигур мадам Тюссо. Удивительно было смотреть, как ораторы, стоящие на ящиках в Hyde Park Corner, произносили пламенные речи, перекрикивая друг друга. Ночь, пока не закрылись дискотеки, я провел в Сохо, а ближе к утру отправился в Covent Garden. В те времена это был рынок, где можно было за несколько шиллингов приобрести у грузчиков вкусную клубнику. До рассвета я просидел в кафе, общаясь на приличном английском с посетителями. В общем, я прекрасно провел время.
Возвращался я с фотоаппаратом для дяди Вити. Довольно быстро я научился делать неплохие фотографии, которые по возвращении в Марокко показывал и комментировал бабушке, дедушке, дяде Вите и моим друзьям.
На обратном пути я остановился в Париже, чтобы навестить священника из русского лагеря в Laffrey. Я поднялся пешком с Вадимом, с которым я тоже был знаком по Laffrey, на Эйфелеву башню. Потом я съездил в Фонтенбло, чтобы повидаться с моими друзьями по Марракешу Николь и Жаком Бенсимон, которые покинули Марокко и переехали во Францию. Я очень полюбил Николь, и она меня. К большому сожалению, история этой семьи – настоящая трагедия. Мама Бенсимон вскоре умерла от тяжелой болезни, потом скончался ее младший брат, а сама Николь, к тому времени уже блестяще учившаяся в университете, решила покинуть нас навсегда…
Вернулся я в Марокко тоже автостопом. Дед был очень удивлен, когда я вернул ему чуть ли не половину денег, которые он подарил мне на поездку.
Пора было думать о поступлении в первый класс очень серьезно, так как это была подготовка к бакалавриату. Бабушка и дедушка договорились между собой, что я покину интернат. Бабушка поговорила с ее дальним родственником – Мишей Стогофф и его женой Эме. Они согласились принять меня к себе в их шикарный дом, недалеко от женского лицея, а я согласился позаниматься математикой с их сыном Аленом и помогать Эме в ее магазине книг и канцтоваров.
Вот так, дорогой читатель, завершился второй класс лицея – длился он целых два года, до июня 1961 года. Прежде чем закончить эту главу, хотел бы внести одно уточнение: моего друга Даниеля не выгнали из лицея, просто заставили повторно проучиться во втором классе. За подделку тетради отец его строго наказал, но меня он не выдал.
Глава 4
После поступления в лицей, уже в первом классе, я быстро освоился, и у меня появилось немало новых знакомых. Я расширил круг моих приятелей, и иногда меня приглашали на сюрприз-пати, ритуалы которых не отличались от марракешских. Там тоже проигрывались пластинки «45 оборотов»: медленных танцев и рок-н-ролла, и не только новинки, но и классика, как Плэттерс, Поль Анка и Элвис Пресли.
Учился я не блестяще, но хорошо – просто не сильно напрягаясь. Жизнь в семье Стогофф была радостной, ко мне относились прекрасно, я с удовольствием помогал в магазине Эме, где мне больше всего нравилось уговаривать посетителей, пришедших за канцтоварами, купить еще пластинки Эдит Пиаф, Джорджа Брассенс, Рей Чарльза и Шарля Азнавура. Иногда я ездил в Марракеш навестить бабушку, дядю Витю и друзей, и к дедушке в Рабат.
Наступил конец года, это время держать первый экзамен (по-французски – бакалавриат). Мы готовились очень серьезно, ходили на дополнительные занятия к репетиторам по математике и физике. Я очень переживал, волновался, и в ночь перед первым экзаменом не смог заснуть.
Экзамены длились несколько дней и по всем предметам. Через несколько дней после окончания экзаменов всю ночь перед оглашением результатов мы ожидали перед издательством местной газеты, которая их публиковала в утреннем выпуске. Чтобы занять себя чем-то – мы хулиганили: бросали на прохожих петарды, пили виски и пели грубые песни. Все это проходило под строгим наблюдением полиции. Самых шумных сажали в фургон (закрытый грузовичок), чтобы они успокоились. Я решил рискнуть, добрался до фургона, отворил дверь и освободил «арестантов», которые сразу разбежались. Но меня поймали, посадили на освободившееся место и еще присоединили несколько вновь пойманных громких балагуров. Всех отвезли в Центральный комиссариат полиции, где нас заперли под замок.
К утру пришел комиссар с газетой. Я был единственный среди сидевших, кто выдержал первый экзамен. Меня сразу поздравили и освободили. Я позвонил Мишелю Стогофф, чтобы он приехал за мной, и мы потом уехали.
15 января этого года мне исполнилось 18 лет. Моя бабушка Елена попросила меня приехать к ней. Она хотела поговорить со мной на серьезную тему. Когда я приехал, бабушка рассказала мне новость, которая меня ошеломила: мой отец не Юра Изместиефф, а Хорст Пульман, сын моей крестной матери, которая навещала меня в Нюрнберге.
Должен честно признаться, что я этому даже обрадовался. В моей голове все встало на свои места и появилась ясность. Теперь я понял, почему тетка Катя относилась ко мне хуже, чем к сестрам: не зря я жил отдельно от семьи Изместиефф, с которой я общался очень редко. Бабушка подсказала мне: «Напиши письмо своему «новому отцу» в Лейпциг», – что я немедленно и сделал. Через пару недель я получил ответ – длинное и напечатанное на машинке письмо. Хорст Пульман рассказал, как ему было плохо, когда вернулся с Русского фронта, где он служил военным врачом. Он узнал, что его любимая женщина замужем, и что она была навсегда потеряна, а его сын – стал сыном чужого человека.
Это случилось потому, что он, будучи офицером Вермахта, не получил разрешения жениться на иностранке. После моего рождения его отправили на Русский фронт, где он пропал без вести. Никаких новостей о нем не было, и все подумали, что он погиб. Моя бабушка Елена, дядя Витя и мама покинули Лейпциг и попали в лагерь Фишбек, где и познакомились с Юрой Изместиефф. Мой «новый отец» написал, что он женат и имеет двух дочек – моих сестер, которых я никогда не видел. Он написал, что сильно болеет и не знает, сможет ли меня снова увидеть. Через несколько дней пришло новое письмо из Германии от моей бывшей «крестной», а теперь новой бабушки. Хорст Пульман скончался. Я видел моего отца всего один раз в жизни, не зная, что он мой отец.
Во время этой поездки в Марракеш родился план: поехать летом втроем – Филипп Кайер, Андре Пабст и я – на машине Филиппа во Францию через Испанию. Филипп был на год или два старше нас, уже помогал родителям, которые были дантистами. Мы определили бюджет поездки, каждый внес одну треть (мне помог внести мою долю дед), и по окончании занятий мы отправились в путь. Сначала мы доехали до Танжера, потом сели на паром и добрались до Гибралтара. Побывали на скале, увидели обезьян. Чтобы выглядеть элегантно во Франции, мы купили себе кое-какие вещи в этом английском городе, в котором была беспошлинная торговля. Там же мы запаслись дешевым бензином, переехали границу и очутились в Испании. В то время испанские дороги были в плохом состоянии. Управлять машиной приходилось очень внимательно, чтобы не проколоть шину в очередной яме. Питались мы испанскими закусками, спали на пляже в Tорремолинос. Так мы доехали до Гранады, посетили Алямбра – шедевр арабской архитектуры, и доехали до Мадрида. В это время стояла невыносимая жара, даже для нас, привыкших к горячему марракешскому лету. Мы переночевали в Casa de huespedes (комната для гостей у местных жителей), сходили в музей Prado. Все было очень недорого, даже для нашего скромного бюджета. После Мадрида остановились в дешевой гостинице в San Sebastien, и на следующий день мы оказались уже во Франции у французских басков, в курортном городке Оссегор – цели нашей поездки. Там мы здорово провели время.
Днем мы купались и валялись на пляже, а вечером мы отправлялись на дискотеку знакомиться и флиртовать с девушками, но не больше – несмотря на то, что у меня впервые появилась возможность не только пофлиртовать с немецкими красавицами. Но ничего большего не было, я еще не был готов.
Ночевали мы в спальных мешках в сосновом бору среди высоких папоротников. Редко ходили в рестораны, добывали консервы, ели фрукты и готовили себе бутерброды. Пишу «добывали», чтобы признаться, что чаще всего мы их воровали у несчастных коммерсантов. Главным добытчиком был я. Дошло до того, что мне составили список, который я умудрился «получить», ничего не истратив.
Произошел такой случай. «Заказали» у меня три пары кроссовок, и я их «добыл». В этот день, ночью на дискотеке, мы встретили грустную девушку и спросили причину ее плохого настроения. Она поведала нам свою историю. В магазине, где она работает, украли три пары кроссовок и ей придется расплатиться за них из своего скромного жалованья. В результате мы, пристыженные, незаметно возвратили кроссовки в магазин. Через две недели тем же маршрутом поехали назад. На Гибралтаре я купил деду в подарок три белых рубашки. Но они ему, к сожалению, не понравились, и носить их пришлось мне, несмотря на то что размеры у нас разные.
Начался последний год учебы в лицее. У меня был уклон по математике и физике, поэтому меня записали в класс «Matelem 1», кстати, единственный в котором учились девушки. Одна из них была писаной красавицей, звали ее Mари-Терез-Зубилага. Скоро мы с ней начали дружить, я стал ухаживать за ней, но серьезный роман начался только в следующем году. У ее папы было три сестры, а у мамы три брата. Все поженились между собой, семья была настоящим племенем. Дети были все красивыми и похожими друг на друга. С Mари-Терез мы иногда ездили вместе на сюрприз-пати (ее родители имели автомобиль Renault Dauphine, а у меня машины не было).
До окончания первого триместра после совсем незначительного конфликта с главной преподавательницей – я сдал с опозданием домашнюю работу по математике – я внезапно решил покинуть класс математики и перейти в класс философии этого же лицея. Я сходил в администрацию и, к моему удивлению, моя просьба была удовлетворена. В тот же день я попал в класс преподавателя Николаса, прямо на контрольную по философии. Пришлось без подготовки писать на протяжении 2 часов контрольную работу. Когда через несколько дней Николас вернул нам наши работы с его оценками, все были удивлены и я в том числе. Я получил 10 из 20 баллов – это вторая из лучших оценок в классе.
Со своими театральными манерами Николас пользовался среди нас огромным авторитетом. Перед ним тряслись и больше всего побаивались быть вызванным к доске, где приходилось перед всем классом отвечать на его сложные вопросы.
Все мы помним его прическу: один-единственный пучок длинных волос, которым он обматывал голову. Преподавал он бесподобно. Слушали мы его с открытыми ртами, тщательно записывая его лекции. В классе были прекрасные ребята, которые сразу приняли меня как своего. Я очень близко сошелся с Марселем Гиро, Пьером Мотте, Аланом Полиззи, Ивом Жерменом. Они меня в свою очередь познакомили с Эриком Дальстеном, Жераром Блюшем, Mишелем Савин, Чарли Малка, Раулем Гарсия. С Жаком Пуйолем я уже был знаком по городу Мазаган.
С одними мы ездили на пляж, с другими бывали на касабланкских дискотеках в Анфе, с третьими обсуждали и перестраивали мир на террасе кафешки на площади Мер-Султан или в кафе-мороженое Оливери.
С Марселем, высоким, красивым и харизматичным мужчиной (он выглядел старше своего возраста), можно было разговаривать на любую тему, при условии, что обязательно рассматривался вопрос о самых классных автомобилях.
Пьер Мотте – сын очень милого банкира – вел, наверное, самый шикарный образ жизни. Его привозил в лицей шофер на черно-белом автомобиле банка. Скоро он стал заезжать и за мной, что было очень любезно с его стороны, так как дом Мишеля Стогофф, где я тогда жил, был совершенно ему не по пути. Когда мы шли на дискотеку Calypso, папа вручал ему достаточно денег, чтобы он мог пригласить меня и Поля Мондель, его близкого приятеля.
Мишель Фабр и Ив Жермен всегда носились вместе и были неразлучными друзьями. Жили они неплохо, оба имели автомобили и могли себе позволить по субботам ужинать на дискотеке L’Abreuvoir.
Эрик имел шведские корни, и был самым начитанным. Он мог рассказывать о любом романе. Он тесно общался с Mишелем Савин и его семьей. Жерар Блюш был самым успешным ухажером – все девушки были его. Он был не только настоящим плейбоем, но и отличным фотографом. Рауль Гарсия – очень умный и самый веселый, он уже ухаживал за Патрисией Сампере, на которой он женился чуть позже.
Жак Пуйоль обожал дискутировать, делал это с большим талантом даже по-арабски. Его папа работал там же, где дедушка, в Mobil Oil. Он начинал ухаживать за Мадлен Пелло, двоюродной сестрой Mари-Терез-Зубилага.
Если у вас хватит терпения, дорогой читатель, вы увидите, что почти со всеми приятелями тех времен у меня продолжались разные приключения и события. На тот момент я был самым бедным среди моих приятелей. Но все меняется в жизни, и я расскажу вам об этом в дальнейшем. А тогда у меня не было родителей, хорошей одежды, машины, французского паспорта…
Но это меня абсолютно не задевало, а ребята относились ко мне нормально. Многие знали, что я одевался на толкучке Derriere les Planches – за доками по-русски. Там продавалась дешевая одежда, а иногда уже ношеная. Нужно было торговаться, и я научился это делать лучше всех. Вещи примерял прямо на улице. Примеряя раз уже ношеные брюки, через несколько дней я начал чесаться в самом неприличном месте. Недолго думая, я понял, что получил вшей. Избавился от них, когда жил у деда, при помощи порошка от вшей из ветеринарной клиники для собаки деда.
С двумя коллегами – Кердуди и Салама – ближе к концу лицея решили организовать выпускной бал. Не помню, как возникла эта мысль, прецедента не было. Очень серьезно взялись за дело, которое требовало многих хлопот: получить у администрации города дешевый доступ к праздничному залу (мне удалось получить это бесплатно), договориться с двумя оркестрами, чтобы обеспечить живую музыку, подписать выгодные договора с Coca Cola и прочими лимонадными производителями, закупить вино и фрукты, чтобы в двух огромных бочках приготовить «сангрию». Обо всем этом мы договорились и получили все в кредит, не забывая самое главное – дать рекламу, повесить во всех молодежных местах наши рекламные плакаты.
К нам пришла вся студенческая молодежь города. Плата за вход была 1500 франков за все, кроме водки и виски, за которые нужно было платить отдельно. Выручка составила больше миллиона франков, а прибыль была примерно 900 000 франков. Это по 300 000 франков на каждого из нас. Мы сразу приобрели подержанные автомобили. Я купил красивый купе «Плимут» синего цвета с белой крышей.
К сожалению, наша беспредельная радость быстро закончилась жуткой новостью – Кердуди разбился насмерть на рабатской дороге.
Я стал жить шикарно. Заказал себе классные пиджаки черного и белого цветов из матрасной ткани у портного, серые брюки, белый костюм, о котором я мечтал всю жизнь, а еще я купил себе дорогую замшевую куртку. На трех разных дискотеках – Calipso, Abreuvoir, Zoom – у меня были свои бутылки виски. Приглашал на дискотеки девушек и даже иногда заказывал сигары.
Я отправился в Марракеш показать бабушке мое приобретение и похвастаться перед местными друзьями. По дороге было пару случаев, где из-за «лысых» шин улетел с дороги и проехал между деревьями – родился в рубашке!
В Марракеш приехал только на три дня, но прекрасно погулял. Пригласил пообедать моих друзей Мишу Миркович, Майку Безак (к моему большому сожалению, встретиться с Даниелем Израелем и Даниелем Мюллер не удалось, их в городе не было).
После обеда мы расположились в кафе Les Negocians. Мимо нас прошли три красивые девушки примерно лет двадцати пяти. Напоминаю читателям, что мне в январе этого года исполнилось 19 лет. Мы встали и пошли вслед за ними, догнали и познакомились, заведя милую беседу. Оказалось, что они приехали танцевать в казино. Мы тут же договорились встретиться с ними после их выступления в казино примерно в 12 ночи. Местом встречи выбрали то же кафе, в котором мы сидели, когда увидели девушек. Они пришли вовремя, и мы спустились на дискотеку, недалеко от кафе. Там я пригласил танцевать самую красивую из девушек – у нее было платье с большим декольте.
Мы танцевали медленный танец, я уже начал с ней флиртовать. Оглядевшись, я увидел, что все смотрели на нас и, думаю, сильно завидовали, тем более, на дискотеке было много моих знакомых. Мы танцевали, сильно прижавшись друг к другу, и целовались. И тут я почувствовал что-то неладное. Оказалось, что это мужчина – травести, который приехал делать карьеру. Мне стало так плохо, что я выбежал в туалет и там меня вырвало. Это был мой первый и последний гомосексуальный опыт, которого мне хватило на всю жизнь.
Когда я вернулся за стол, Бамби (так ее или его звали) извинилась, достала из сумочки свою фотографию и написала пару милых слов.
Позже я выехал обратно в Касабланку и управлял автомобилем теперь очень осторожно. Добрался без происшествий. Но скоро в моем авто начались первые поломки. Вдруг пропали первая и задняя скорости, двери перестали закрываться на ключ. Но мне нужно было навестить деда. Я отправился на машине в Рабат. Подъезжая к дому деда, у меня отказали тормоза. Дед посмотрел на мою машину и, недолго думая, позвонил какому-то знакомому дилеру, который торговал подержанными машинами.
Поехали к дилеру конвоем: дед впереди, гудя клаксоном на перекрестках, чтобы нас пропускали. Доехали до дилера, он осмотрел машину, открыл даже багажник, из которого выскочила крыса. Машина обошлась мне 80 000. Он нам дал за нее 40 000, из которых, как признался позже дед, 20 000 были его. Он просто хотел, чтобы я меньше расстроился.
Деду я показал фото Бамби. Ему эта история очень понравилась, он забрал фото, и я скоро узнал, что он показал это фото своим друзьям и рассказал о моем приключении. По возвращении в Касабланку, я купил себе черный Velosolex.
Что касается учебы, то год для меня завершился благополучно. Я получил аттестат зрелости по философии. Правда, я ожидал оценку «хорошо», но, к сожалению, не получил даже «довольно хорошо». Помню, что моему приятелю Пьеру Мотте пришлось сдавать дополнительный устный экзамен, который проходил в Рабате. Пьер и его отец попросили меня поехать с ними, чтобы по возможности помочь, и у меня получилось. Я зашел в зал вместе с Пьером, ему выдали листок с вопросами, над ответами он мог подумать некоторое время. Он сел за свою парту, я за ним и шепотом рассказал ему материал. Пьер сдал экзамен успешно, что особенно обрадовало его папу.
Летом я решил прокатиться автостопом по Европе. Деньги были. Поставил себе испанскую и французскую визы и отправился в дорогу. В Танжере купил билет на паром в Гибралтар. Зашел на паром и вдруг приятный сюрприз: встретил моих добрых приятелей, братьев Джусто. Они тоже ехали в Европу, но на своей машине Simca. Они сразу предложили мне присоединиться к ним, и я, конечно же, согласился.
Мы довольно быстро проехали Испанию и отправились на Лазурный берег Франции. Спали иногда на диких пляжах в палатке, но чаще всего палатку устанавливали в кемпинге. Ходили на дискотеки в Ницце, Каннах, ездили в Монако, катались на картах. Как-то раз удалось познакомиться с очень красивой англичанкой, которая путешествовала одна автостопом. Она была похожа на Софи Лорен, и с удовольствием присоединилась к нам. Каждый из нас мечтал пофлиртовать с ней, но мы договорились между собой, что будет открытая игра – кому улыбнется фортуна, остальные не в обиде. Выиграл это соревнование ваш покорный слуга, я думаю потому, что я говорил прилично по-английски. Братья позволяли нам проводить время в палатке одним, хотя все ограничилось только флиртом. Роман с «Софи Лорен» длился три дня. Ей нужно было возвращаться в Англию, но она оставила мне свой адрес, и мы еще долго переписывались.
Братья Джусто решили поехать в Швейцарию. У меня не было визы, но мы решили рискнуть. В Базеле пограничники меня, естественно, не пустили, но братья поехали по маленьким дорогам, на которых не было пограничников, и нам удалось въехать в страну.
Добрались мы до курорта Гштад. Однажды мы поехали в кондитерскую за пирожками. Не успели войти в магазин, как дверь открылась и вошла элегантная и красивая женщина лет тридцати. Она меня буквально загипнотизировала. Когда она вышла из кондитерской, я сразу последовал за ней и поравнявшись, заговорил по-немецки – могу ли я поехать с ней. Она согласилась. Я быстро отлучился к братьям, объяснил ситуацию и договорился, что встретимся в кемпинге, где мы остановились. Я поехал с неизвестной женщиной в неизвестном направлении.
Мы ехали в машине, разговаривали, и вдруг она меня спросила: боюсь ли я собак. Я ей рассказал про свою овчарку. Мы доехали до большого шале, где нас встретил ее безобидный пес. Зашли в зал, выпили по рюмочке и начали танцевать под красивую музыку. Не прошло и пяти минут, как она меня повела за руку к себе в спальню и там произошло то, что я давно ожидал. Я расстался со своей невинностью и стал мужчиной.
Оказалось, что она была манекенщицей, дружила с Марлен Дитрих, любила ночную жизнь, рестораны. Она была очень добрым и замечательным человеком. В ее шале были свободные комнаты, и в тот день братья Джусто тоже поселились у нее в доме. Но Грета (так звали замечательную красавицу) и я жили отдельно от братьев. Вечером я садился за руль ее машины и отвозил в рестораны, по ее желанию. Пока я сидел за рулем, она нежно гладила меня. Когда мы входили в рестораны – на нас все оборачивались и смотрели, тем более что многие ее знали. В общем, мы с ней пользовались вниманием, хотя я был в то время очень застенчивым и сильно краснел, но пытался держать планку. Платила за все Грета, не позволяла мне тратить деньги, понимая мое финансовое положение.
Братьям Джусто скоро стало скучно, и мы решили покинуть Гштад. Грета умоляла нас остаться, говорила мне, что хочет ребенка, что для этого нужно провести вместе несколько ночей и дней. Но нам нужно было ехать, мы оставили свои адреса и уехали.
Потом Грета мне много писала, приглашала к себе, предлагала купить билет в Швейцарию, чтобы я приехал. Она мне очень понравилась, но ее желание родить ребенка меня очень сильно напугало. К сожалению, больше мы с ней не виделись, но я запомнил ее на всю жизнь, и до сих пор жалею, что не удалось познакомиться с Марлен Дитрих.
С братьями Джусто я потерял связь, когда они уехали из Марокко. С удовольствием бы встретился с ними, хотя, может, встреча еще впереди…
Глава 5
По возвращении в Марокко мне нужно было принять важное решение о выборе жизненного пути. Идти работать или продолжать учиться? Если поступить на второй бакалавриат, который, к слову сказать, был очень сложным, а успешно проходили только примерно 20% поступающих, можно было по окончании очень прилично устроиться работать. Причем место можно было найти не только в Марокко, которое на тот момент уже добилось независимости, но и во Франции. Дальнейшая учеба давала возможность «выбиться в люди». И я выбрал свой путь – буду «выбиваться в люди».
Мне нужно было определиться – куда идти учиться, в какое образовательное учреждение, и это был непростой вопрос. Во-первых, мне это должно было нравиться, а во-вторых, по окончании учебы и получении профессии, позволяло бы зарабатывать на жизнь. Жить у Миши Стогофф я больше не мог. У них поселилась сестра Эме – Жоржетт.
Идти на подготовительное отделение в «НЕС», это Высшая французская коммерческая школа – было самым привлекательным вариантом. Я принял решение записаться на факультет права и экономики в Касабланке, на кафедру экономики. Туда записались не более двадцати студентов. Кроме учебы я устроился на работу репетитором-надзирателем в Технический лицей за приличную зарплату.
Некоторые предметы на факультете для обеих кафедр (и юридической, и экономической) были общими. На кафедру права пошли мои приятели Марсель Гиро и Ив Жермен.
Жил я в интернате лицея Lyautey, где организовал себе уютный уголок около лестницы, на последнем этаже. Там жили студенты подготовительных классов для высших инженерных школ Франции – Ecole Polytechnique, Ecole Centrale, Arts et Metiers и прочих. Мне приходилось жить очень скромно, так как дед мне больше не помогал. На тот момент мы были в ссоре. Мне помогали как могли бабушка и дядя Витя. А свою зарплату я еще не получал из-за французских бюрократических препон.
Я успевал работать и учиться, даже подрабатывал в качестве сомелье на дискотеке Zoom. Примерно через три-четыре месяца мне наконец-то выплатили зарплату за весь период, и я смог снять трехкомнатную квартиру. В ней я с пяти до семи давал частные уроки для школьников. Доход от этого «бизнеса» был невелик, так как конкуренция была высока, и найти учеников было непростым делом.
В свободное время я продолжал ухаживать за Мари-Терез, бывал вхож в ее семью, где часто виделся с Жаком Пижолем, который навещал Мадлен. Мари-Терез, не сдав бакалавр по математике, перевелась на другую кафедру по экспериментальным наукам, «Sciences-ex» на нашем жаргоне.
На пасхальные каникулы 64-го года Пижоль и я получили разрешение от родителей Мадлен и Мари-Терез поехать с девушками в Мдик в Марокко на Средиземное море, под наблюдением двоюродного брата Фанфана Марти. С нами поехал еще Ролан Марлик. Мы жили в палатках, рыбачили, готовили рыбу на мангале. Пойманную рыбу нужно было быстро готовить, иначе ее съедали до костей голодные осы. Иногда для разнообразия мы открывали консервы, привезенные с собой. Помню, как мы смеялись, когда обнаружили, что определить, какие консервы мы открываем, стало невозможно, так как Ролан и Фанфан, ради шутки, сорвали все этикетки с банок. Меню с этого момента мы определяли «вслепую».
У родителей Мари-Терез и Мадлен было две дачи на море около Федалы, километрах в тридцати на север от Касабланки. Мы часто туда ездили на выходные. Загорали на палящем солнце, купались, ныряли под мощные, высокие волны Атлантического океана.
Получение независимости Марокко все больше отражалось на судьбах французов, проживающих в Марокко. Отцы Даниеля Зубилага и Нене Пелло жили в трехстах километрах от Касабланки. Там они выращивали пшеницу на огромной ферме. Эти земли они получили лет двадцать назад от французских властей. Все фермеры опасались, что независимое Марокко отберет у них земли и передаст марокканцам. И их опасения были не напрасны, так и произошло. Всему «племени» Зубилага пришлось покинуть Марокко и начать новую жизнь на юге Франции. А я был вынужден расстаться с моей любимой девушкой. Но мы писали друг другу письма каждый день.
Я продолжал учиться и работать. Сдать экзамен по экономике по окончании первого курса мне не удалось. Но у меня была еще возможность – я был допущен к пересдаче в сентябре. Я думал о Мари-Терез и посылал ей письма. Изучал политэкономию – самый важный предмет, который я провалил. Прошло лето, в сентябре я пересдал предмет и был переведен на второй курс.
В июне 64-го марокканцы приняли закон о «марокканизации» высшего образования. Начиная с 65-го года марокканский диплом терял эквивалент с французским.
В 1964–65 годах из Марокко во Францию хлынула целая волна эмигрантов. Это были репатрианты, хотя коренных французов среди них почти не было. Я присоединился к этой волне, получил французскую туристическую визу на месяц, попрощался с бабушкой, дядей Витей и дедушкой, собрал все свое «богатство», которое поместилось в двух чемоданах, и отправился в октябре 64-го года во Францию. Куда я поехал? Конечно же, в Chateauneuf-les-Martigues, где обосновались семьи Зубилага и Пелло.
Я снял комнату на втором этаже старого дома. Туалет был на улице, в саду. Все было очень скромно и недорого. Питался я в основном у Зубилага, где меня принимали как члена семьи. Мари-Терез каждый день ездила в Марсель на автобусе, где она училась на секретаршу. Я стал срочно искать работу, несмотря на то что моя туристическая виза этого не позволяла. Я быстро устроился агентом по страхованию в компанию «Мир жизни». Зарплаты не было, платили только комиссионные от сделок. Моя работа должна была заключаться в том, чтобы обходить много квартир, стучаться в каждую дверь. Когда мне открывали, я убеждал хозяек и их мужей, что их жизнь нужно обязательно застраховать. Когда я мог уговорить, подписывал контракт и получал первый взнос.
После недели обучения я пошел работать самостоятельно. Никогда не забуду, как колотилось мое сердце, когда я постучал в первую дверь. Моя эмоциональность помогала мне уговаривать людей и даже доводить людей до слез, когда я рассказывал им об ужасных последствиях для детей в случае смерти главы дома или в случае гибели обоих родителей. Результат налицо: в первый день работы я заключил пять контрактов!
На следующий день в наш городок приехал мой начальник с целой командой менеджеров. Он решил, что Chateauneuf-les-Martigues – это «золотая жила» с большой перспективой работы и большим количеством еще незастрахованных жителей. Но он ошибся, за целый день никто из менеджеров не смог никого застраховать. Просто я в первый день использовал все свои личные контакты.
Вскоре с помощью моих знакомых я поступил на дополнительную работу – продавать мебель, постельное белье, утюги и прочие хозяйственные товары, и все в рассрочку. Договоренности по зарплате те же – одни комиссионные. Но теперь, когда дверь открывалась, шансов у меня заключить сделку было гораздо больше. Вторым моим работодателем был Le Geant du Meuble – в переводе «Великан мебели».
С Мари-Терез мы мечтали пожениться. Теперь мои доходы это позволяли, и мы расписались. Родители закатили нам шикарную свадьбу, по полной программе: мэрия, католическая церковь, несмотря на то что я православный, и прием, на который пригласили всех знакомых. Я написал об этом деду и бабушке. Бабушка очень обрадовалась, а дед рассердился, и снова разорвал со мной отношения. Он мечтал об аристократическом союзе для меня и хотел, чтобы я продолжил учебу. Продолжить учебу хотел и я, но пока у меня это не получалось.
Я купил у Пижоля его старенький Citroen в две лошадиные силы, на котором мы поехали в свадебное путешествие на побережье реки Var, около городка Saint Raphael.
Мы сняли неплохую квартирку в Chateauneuf-les-Martigues напротив церкви и стали жить вместе. Жизнь с Мари-Терез оказалась достаточно трудной из-за ее патологической и ничем необоснованной ревности. В общем, каторга. Она ревновала всегда и ко всем. Скандалила со мной даже тогда, когда я без нее навещал ее собственную маму! Мари-Терез, бесподобная и чудесная брюнетка с золотыми глазами, почему-то особенно ревновала к блондинкам. Даже к тем, которых мы видели по телевизору! Дошло до того, что однажды она бросила утюг в Жаклин Уэт, красавицу, ведущую на ТВ-канале, конечно, блондинку и… разбила телевизор! Рождение нашей дочери в ноябре 1966 года, которую мы назвали Натальей в честь моей покойной мамы, ничего не изменило. Ее ревность погубила нашу семейную жизнь.
Наташа еще в роддоме сильно заболела. Врачи не могли понять, что с ней происходит, чуть ли не каждый день менялся диагноз. Нашего ребенка перевозили из одной больницы в другую и через шесть месяцев невероятных мук нам отдали Наташу, сказав, что сделать ничего больше не могут. Заявили, что она на всю жизнь останется инвалидом и будет сильно отставать в развитии!
Прошло еще шесть месяцев и, слава Богу, наш семейный врач, к которому мы возили Наташу каждый месяц, высказал, что у него есть подозрение о причине плохого самочувствия – щитовидная железа. Он устроил нашу дочь на обследование в больницу La Timone в Марселе. Его предположение подтвердилось. Через несколько дней мы получили анализ обследования методом радиоактивного йода. Щитовидная железа ребенка не вырабатывала необходимого для ее развития гормона. Она стала принимать необходимые препараты, и несмотря на потерянный целый год, совершенно нормально пошла в школу, потом получила аттестат зрелости и поступила в университет на факультет английского языка. А не закончила она его и не получила высшего образования только потому, что ленилась.
В моей работе произошли изменения. Я перешел в SOPROC к господину Терзаяну (армянину по происхождению), в качестве коммерческого представителя. Разъезжал на своей машине по шести департаментам, больницам, школам, тюрьмам и прочим заведениям и продавал все необходимое для чистки, мойки и уборки. Получал стабильное жалование, комиссионные и компенсацию за «накрученные» километры. Часто ночевал не дома. Жена сходила с ума, но я любил ее, ее семью и, конечно же, нашу дочь. Я понимал, что ее ревность – это неизлечимая болезнь, и поэтому терпел все ее сцены аж целых 12 лет!
В сентябре 1966 года, после двух лет такой насыщенной рабочей жизни, мне удалось снова поступить в университет в Aix-en-Provence на второй курс экономического факультета. Мне было 22 года, и я вначале комплексовал, что учусь со студентами, которые были на 2–3 года моложе меня. Но Жак Пижоль успокоил меня, очень точно подметив, что через 10 лет никому в голову не придет спрашивать, когда я закончил университет.
Чтобы вернуться к учебе, мне нужно было сначала обеспечить финансовое благополучие семьи. Мари-Терез мне помогала, начала работать и получала приличную зарплату. Я добился двух стипендий и стал работать несколько часов в неделю оператором на компьютере IBM 360/44 в Luminy в Марселе. Устроил меня туда мой хороший приятель Алан Госсе, муж Катрин, женщины редких способностей, сестры Жака Пижоля.
Но основной мой доход был благодаря моему касабланскому опыту. Я создал в Chateauneuf-les-Martigues частную школу, куда ученики приходили после своих занятий. Я их подтягивал по разным предметам, повторял с ними уроки математики и физики, помогал делать домашние задания. Чтобы набрать учеников в свою школу, я напечатал рекламные листки, которые разбросал вместе с братьями Мари-Терез – Дени и Жан-Луи – в почтовые ящики. Результат превзошел мои самые лучшие ожидания. Откликнулись около сорока семейств, и в моей школе появились шестьдесят учеников. Мэрия пожертвовала школе восемь парт, а также была сделана и покрашена черная классная доска. Мы с Мари-Терез переехали на красивую виллу с большим гаражом, который и стал моей частной школой. Ученики были разделены на четыре группы по 15 человек. В день приходили две группы. Занятия у каждой группы проходили полтора часа. Платил каждый из них, при пересчете на сегодняшний день, 10 долларов в месяц.
В университет я ездил на своем старом Citroen. Я не пропускал ни одной лекции, причем даже в мае 68-го года, потому что наш факультет был единственным во всей Франции, который не бастовал весной этого года. Я делал конспекты всех лекций, которые читали нам профессора. У меня отличная зрительная память, и конспекты были необходимы, чтобы хорошо подготовиться к выпускным экзаменам.
Несмотря на двухлетний перерыв, учиться мне было легко. Может быть потому, что с момента прибытия во Францию я ежедневно и с удовольствием читал очень серьезную французскую газету Le Monde. Без проблем перешел на третий курс, успешно сдав экзамены по всем предметам.
Мои сокурсники рассказывали мне про свою интересную студенческую жизнь в Aix-en-Provence. Как они сидели часами в кафешках на Cours Mirabeau – главной улице города. Они устраивали праздники, ходили в театр, и меня всегда приглашали. Но я только изредка мог выбрать время, так как был очень занят. Не было времени даже поухаживать за одной очень интересной однокурсницей.
