скачать книгу бесплатно
– Автокран заказали на следующий четверг. Операция несложная: и вес маленький, и высота пустяковая.
Василий Петрович обернулся на голос. Перед ним стоял священник в подряснике с крестом на груди, лет сорока, худощавый среднего роста с небольшой русой бородкой.
– А вы из дома у озера? – спросил он у Василия Петровича, непривычно, по-особому мягко, заглянув ему в глаза. – На исповедь? На беседу? Или пожертвование хотите сделать?
Подобным образом на Василия Петровича давно никто не смотрел. С испугом, недоверием, тайной или открытой ненавистью, с чувством презрения или превосходства, с равнодушием, наконец – это всегда –пожалуйста. А вот так, как будто в детстве, словно мать ожила, взяла за плечи, прижимает к себе с любовью, но и строгостью – что, мол, натворил? – такого не бывало уж много лет. Василию Петровичу показалось, что его, как мокрую половую тряпку, выкручивают, выжимают, и из него брызжет во все стороны грязная вода… Он испугался, и чтобы привести себя в норму, встряхнулся, как делает это искупавшийся в болоте пёс и выругался. Потом нарочито грубым тоном приказал:
– Так, документы предъявите, гражданин! Оружие, наркотики имеете при себе?
– Бог с вами, – перекрестился священник, – зовут меня отец Николай, я настоятель этого храма, кстати, тоже Никольского. Живу пока в доме Анфисы Сергеевны Воскресенской. Там и документы. Принести?
– Потом! – махнул рукой Василий Петрович, он уже во все глаза осматривал штабеля с досками.
– Это что? – спросил он. – Пиломатериалы? Надеюсь, не краденые? Документы на них имеются?
– Отчего же краденые? Бог с вами, – опять осенил себя крестом отец Николай. – Все бумаги в порядке. Только я этим не занимаюсь. У нас есть староста, Анфиса Сергеевна Воскресенская. Если необходимо, она вам всё расскажет.
От священника отделилось невидимое облачко ладанового фимиама и окутало Василия Петровича. Тот поморщился.
– Знаю я эту старуху из ряженой избушки, – он манерно поправил на голове фуражку, – и родственницу, которая себя за её бабку выдаёт, знаю. Аферистки они! Быть может, воровки на доверии. Пока не выяснил, но обязательно выясню! Так что вы мне зубы не заговаривайте, документы на пиломатериалы предъявите. Или я буду вынужден их конфисковать!
– Бюрократы корчатся, хмурят брови, надсаживают свои груди, принимают юпитеровские позы… – прозвучало где-то рядом звонко и задорно.
Василий Петрович резко повернулся и приготовился что-то гаркнуть, но голос пропал. Метрах в пяти от него прямо возле сверкающего купола стояли две воздушные старушки с фарфоровыми личиками. Солнце заливало их яркими лучами, и от того женщины казались радостными золотыми цветками. В одинаковых белых платочках, ситцевых юбках и светлых шерстяных кофтах, они выглядели как две сестрицы, старшая и младшенькая, и ни один здравомыслящий человек не допустил бы мысли, что дни их рождения отдалены один от другого без малого на полвека.
– Это не мои слова, прошу меня простить, – звонко прощебетала Анфиса Сергеевна, – а нашего гениального соотечественника Салтыкова-Щедрина. Анна Васильевна имела счастье встречаться с ним в Санкт-Петербурге в восемьдесят девятом году и добрейший Михаил Евграфович, светлая ему память, подписал ей на память брошюрку «Пошехонская старина». Так, бабуля Нюша?
– Да нет, Анфисушка, в 1889 году Михаил Евграфович преставились, – негромким, чуть надтреснутым голосом возразила Анна Васильевна, – а книгу они мне презентовали в Москве в 1886. Там как раз в это время открыли первую электростанцию в Георгиевском переулке. Михаил Евграфович сказали, что в электричество не верят и готовят по этому поводу фельетон. А в Чикаго бомбисты взорвали семь полицейских, но это не Михаил Евграфович мне рассказали, а одна бывшая курсистка Юлечка в Таганской тюрьме. Ты, наверное, не знаешь, Анфисушка, это в Москве на улице Малые Каменщики (http://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%A3%D0%BB%D0%B8%D1%86%D0%B0_%D0%9C%D0%B0%D0%BB%D1%8B%D0%B5_%D0%9A%D0%B0%D0%BC%D0%B5%D0%BD%D1%89%D0%B8%D0%BA%D0%B8) рядом с Новоспасским монастырём (http://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%9D%D0%BE%D0%B2%D0%BE%D1%81%D0%BF%D0%B0%D1%81%D1%81%D0%BA%D0%B8%D0%B9_%D0%BC%D0%BE%D0%BD%D0%B0%D1%81%D1%82%D1%8B%D1%80%D1%8C). Там тогда уже больше политических было, чем уголовных…
Василий Петрович некоторое время переваривал эту информацию, изложенную несвойственным деревенским бабкам языком, на городской, и даже, более того, интеллигентный манер, и вдруг догадался, что при прошлой встрече его откровенно водили за нос. Нет, не насчёт возраста, а по поводу уровня образования. Оказывается, не с двумя выжившими из ума сельскими старухами имел он дело, а со злокозненными коварными дамочками, с явно университетским образованием. «Так эти старые клюшки втирали мне очки?» – изумился он и стал набирать в грудь воздух… Ох, как не любил Василий Петрович, когда его дурачили!
– Разговорчики! – прикрикнул он. – Прекратите морочить мне голову вашим Пушкиным! Предъявите документы на треклятые доски, а также на личность гражданки Марковой. Или я вызываю ОМОН.
– Александра Сергеевича мы вам ещё не читали, – задорно воскликнула Анфиса Сергеевна и грациозно сделала книксен, – простите великодушно.
– Жил на свете рыцарь бедный, молчаливый и простой, – тут же начала чуть дребезжащим голоском декламировать Анна Васильевна, – с виду сумрачный и бледный, духом смелый и прямой…
– Молчать! – опять крикнул Василий Петрович.
– Да покажи ты ему мой паспорт, Анфисушка, – исполненный жалости голос Анны Васильевны повлажнел и прозвучал мягче, чем прежде, – ты погляди какой он маленький, хрупкий, ветерок подует, он и взовьётся горсткой пепла в небо.
Василий Петрович очередной раз задохнулся: да как это ему, крупному широкоплечему мужчине не мене ста килограммов весом говорят такой вздор? Издеваются? Провоцируют? Не иначе последнее… «Хотят, что бы я сорвался, наделал глупостей, а у них тут же куча свидетелей объявится, потом заявление прокурору накатают, адвокатов привлекут и прочую лабуду» Как же они всё ловко устроили! Приготовились, шельмецы! Василий Петрович почему-то упустил из виду, что пришёл сюда без предупреждения, и никто тут ждать его не мог. Он, лихорадочно соображая, что ему следует предпринять, огляделся вокруг. Поблизости никого не наблюдалось, рабочие спустились с крыши и, скорее всего, отправились на обед. Священник тоже незаметно удалился. На месте оставались лишь он и две безобидные с виду старушки. Василий Петрович перевёл дух.
Тут Анфиса Сергеевна со словами «извольте посмотреть» протянула ему паспорт своей так называемой бабуси. Василий Петрович принял и открыл на третьей странице.
– Так-с, посмотрим-с, – процедил он сквозь зубы и ткнул пальцем в графу «дата рождения».
А там аккуратными арабскими цифрами была пропечатана дата: «17.09.1886». Причем паспорт был в полной сохранности, без малейших признаков вмешательства в его целостность.
– Так не было же даты! – Василий Петрович задумчиво почесал лоб, не заметив, что сдвинул фуражку на самый затылок.
– Было – не было? Что теперь разбираться, уважаемый гражданин начальник. Главное, что нынче есть, – уверенно сказала Анфиса Сергеевна – Теперь нет к нам вопросов?
– Почему же? – Василий Петрович вернул фуражку на место. – Вопросы у меня есть. Раньше дата была другая? Значит нестыковка!
– Где другая дата, мил человек? – радостно разулыбалась Анфиса Сергеевна. – В царской, его императорского величества, паспортной книжке? Так она уж восемьдесят годков не имеет юридической силы. Вы, надеюсь, в курсе, что режим тогда насильственным образом поменялся? Ох, – с нарочитой грустью вздохнула старушка, – и не в лучшую, скажу вам, сторону!
– Но и как же вам удалось внести в документ изменения? – Василий Петрович опять ухватил фуражку за козырёк, снял её с головы и утёр вспотевший лоб тыльной стороной ладони. – Клянусь, не для протокола, просто любопытно!
– Что тут такого? – удивлённо пожала плечиками Анфиса Сергеевна. – Паспортистка, наконец, во всём разобралась, пришла и выполнила свою работу.
– Это не та ли, что однажды умерла от старости? – спросил Василий Петрович спокойным голосом. Он понял, что наскоком эту шатию-братию не возьмёшь и решил играть в хорошего полицейского. – Позвольте же узнать, как вы её вызвали? Не на спиритическом ли сеансе?
– Избавь Боже, – подала голос Анна Васильевна, – последний раз видела столоверчение в салоне у профессора Вагнера в Санкт-Петербурге в 1887 году. Но тогда же прочитала записки химика Менделеева и разочаровалась. С тех пор – ни-ни, Анфисушка, поверь мне!
– Успокойся, бабуля, – Анфиса Сергеевна нежно погладила Анну Васильевну по плечику, – я сейчас всё объясню нашему визави. Кстати, хорошо бы ему было, наконец, представиться.
После того, как Василий Петрович буркнул своё имя и отчество, старушка продолжала:
– Бабушка Нюша в молодости многое делала неправильно, боролась за права рабочих и крестьян, потом против сталинизма и хрущевизма. За убеждения сидела в тюрьмах и лагерях. Но потом осознала свои ошибка, ведь без Христа жила, не по Евангелию. Она много плакала, каялась и Господь простил. А в оккультизме, уважаемый Василий Петрович, мы никак не замешаны. У нас, православных, свои методы. Мы батюшку, отца Николая попросили: так, мол, и так, помолись, что б дело давнее завершить и точку на нём поставить. Батюшка помолился, был услышан и дело, слава Богу, завершилось. Правда, двадцать лет бабуле пришлось скостить, во избежание искушений. А то ходят всякие и не верят.
– Иными словами, – Василий Петрович криво усмехнулся, – вы утверждаете, что покойная паспортистка после чьей-то там молитвы явилась с того света и внесла в паспорт изменения, так?
– Так! – закивали обе старушки, а Анфиса Сергеевна добавила:
– Не чьей-то молитвы, а отца Николая, нашего батюшки.
– Это мы ещё разберёмся, какого такого отца Николая! – опять стал впадать в истерию Василий Петрович. – Мы поищем у него оружие и наркотики и, будьте уверены, найдём! И не у таких находили!
– Ничего ты не найдёшь, злюка, – застрекотала вдруг Анна Васильевна хрипловатым голоском старенькой девочки, – уходи к себе домой подобру-поздорову. А досок наших мы тебе не дадим, так и знай, сам покупай! – тут Анна Васильевна топнула ножкой и махнула на него рукой.
– Погодите, каких досок? – ошалело протянул Василий Петрович.
Ему вдруг показалось, что он стоит совсем голый и полностью прозрачный, так что обе старухи видят его насквозь.
– Кто вам про доски сказал, ведьмы? – едва ли не провыл он.
– А нечего на чужое зариться, гляди, как бы своё не потерять! – звонко пропела ему Анфиса Сергеевна.
Тут с Василием Петровичем случилась странная штука: его глаза повернулись на какой-то чудной манер и заглянули внутрь его головы. Там он увидел свою, широко развешенную милицейскую шинель с подполковничьими погонами, на которой неведомо кто написал белой краской всего два слова: «иди домой» и поставил в конце жирный восклицательный знак. Это предложение его заинтересовало, он перечитал его дважды и вынужден был согласиться.
– А пойду-ка я домой, – сказал он не своим, словно из другого мира звучащим голосом, – у Фроси, наверное, утюг ещё не остыл, надо бы шинель погладить…
Шинель ему, однако, погладить не пришлось, поскольку, сразу по возвращении на свой участок, он слёг, и целые сутки сильно хворал, жалуясь на боль в груди. В конце следующего дня ему стало лучше, и он попросил принести графин клюквенного морса. Утолив жажду, позвал к себе Муслима.
– Одурманили меня ведьмы деревенские, – посетовал он бригадиру, – опрыскали чем-то, не иначе наркотой. С ними я разберусь позже, но с досками надо решать сейчас.
– Уже решено, – лукаво сверкнул вороньим глазом Муслим, – завтра Лорик Дорецкий привезёт, я ему от вашего имени звонил, нагнал жути. Так что ждём.
– От моего имени, не спросив? – Василий Петрович зло прищурился. – Никогда больше так не делай, – он нервно ткнул пальцем в продубленную ветрами Кызылкума грудь бригадира, – накажу!
* * *
Безбожие поглощает государства и государей,
веру, право и нравы.
Суворов А. В.
Баню Василий Петрович достраивал под заунывную песнь, которую невидимый хор изо дня в день распевал у него в голове. И на работе и дома – всё было хорошо. Да не всё! Что-то неприятное, чужое мучило его и терзало. Иногда ветер доносил до него явственный запах ладана, и тогда ему вовсе становилось тошно. Горло словно подпирало изнутри чем-то колюче-шершавым, так что дышать становилось трудно, лоб покрывался испариной. «Не иначе мерзкие старухи нашептали, – с ужасом думал он, – а ну как до смерти?»
Между тем, первый банный парок, что называется, шибанул в глаза. Юрка сын юлой вился под веником, визжа от восторга, прокурорские, распаренные до изнеможения и напоенные до потери приличия пивом, оставили воз комплиментов. А на сердце было всё также тоскливо: что-то тянуло его снизу, от пяток, за тугие постромки, не оставляя и минутки для покоя. Особенно щемило сердце, когда слышал он доносящиеся из деревни стуки и грохоты продолжающейся стройки. «Хоть бы какое землетрясение или цунами, чтобы всё у них на куски разнесло! – мечтал он и представлял этакое буйство стихии, сметающее всё с лица земли. Почему-то при этом он и мысли не допускал, что в подобном катаклизме и его владения обратятся в прах. Впрочем, в голове его в ту пору вскипали такие водовороты, что о вдумчивости рассуждений говорить не приходилось. Благо, установившийся на службе штиль не требовал особенных мозговых усилий.
В один из сентябрьских субботних вечеров, расслабившись в мягком кресле на веранде, он пытался забыться за чтением статьи о московских коррупционерах.
– Вот ведь, сволочи, гребут. И как? Легко и грациозно! – с восхищением в голосе сказал он подавшей ему чай жене. – Мешками, миллионами долларов! Вот это, понимаю, размах! Хозяева жизни!
– О чём это ты? – спросила Ангелина Ивановна, разрезая яблочный пирог.
– Тут с хлеба на квас перебиваешься, а там… – Василий Петрович, в запальчивости пролив на рубашку горячий чай, взялся дуть себе на грудь и хлопать ладонью. – Воры! – восклицал он. – Всё себе? Себе? А другим?
– Воруют? – Ангелина Ивановна с философским спокойствием откусила малюсенький кусочек пирога, грациозно пригубила чай из синенькой фарфоровой чашечки и деликатно поинтересовалась: – А когда же у нас не воровали?
– Да не в том дело, что воруют, – Василий Петрович оставил в покое рубаху и отправил в рот основательный кусок пирога, – не в самом… факте… дело… – продолжал он, энергично работая челюстями, – дело в количестве. Скоро ведь всё украдут, что другим-то останется?
– А другие пусть честно живут. Можно, как мы, например, и на зарплату построить и дом, и баню, и даже беседку, – Ангелина Ивановна указала на остатки пирога, – сытный стол, наконец…
– Ан нет, поделом вам! – воскликнул вдруг Василий Петрович и с силой ткнул пальцами в столешницу. – Всем ворам дали срока, в совокупности двадцать четыре года! Вот это я понимаю! Учитесь там за колючкой культуре!
– Кстати о культуре, – Ангелина Ивановна аккуратно промокнула губы салфеткой. – У Юрика нашего в школе предлагают предмет экспериментальный ввести, «Основы православной культуры» называется, мнение родителей спрашивают. Мы что скажем?
– Культура – это нормально, – недорасслышав, махнул рукой Василий Петрович, не отрывая глаз от газеты, – пусть и наш балбес культуре поучится, но без фанатизма, нам мужик нужен, а не Макаренко.
– Значит, соглашаемся, – Ангелина Ивановна удовлетворённо кивнула, – я тоже так подумала: не убей, не укради, не прелюбодействуй – это каждому хорошо бы усвоить, а то столько в мире гадости расплодилось, ступить некуда.
– Что? Какое такое «не прелюбодействуй»? – Василий Петрович поднимался из-за стола, словно встающий на дыбы конь – грозно и неотвратимо. – Какое «не убий»? Поповское что ли?
– Почему поповское? – сникла Ангелина Ивановна. – Это просто культура, развитие представлений о том, что есть добро и зло, хорошее и плохое.
– Вот я вам враз устрою «хорошее и плохое»! – Василий Петрович с размаху грохнул кулаком по столу. – Что за мракобесие? Мы в двух шагах от двадцать первого века, а ты мне о религии. Они ж науку, передовую мысль на кострах жгли!
– Вася, это в средние века было, – Ангелина Ивановна примирительно погладила мужа по руке, – да и не в России. А у нас, ты же слышал, сколько духовенства уничтожили. А церквей сколько разрушили, закрыли? А ведь там только доброму учили.
– Хватит болтать! – Василий Петрович несколько раз резко взмахнул рукой, так что супруга в испуге отшатнулась. – Тысячу лет они дурили мозги народу! Учили-учили! И что? Европа строила дворцы, заводы, у них – Париж, Версаль, Рембрандт, Шекспир! А у нас? Дурдом на кривой версте? Пьяная слобода? Рабов из людей делали? Была б моя воля, я б их опять на Соловки!
– Что ж ты говоришь! – Ангелина Ивановна в ужасе прикрыла лицо руками. – Как это на Соловки? У нас что же, умных людей нет, писателей, поэтов? Чайковский, Достоевский, Чехов! А Патриарх? С ним же сам президент встречается, благословение берёт.
– Это политика, – Василий Петрович с силой ударил правым кулаком по левой ладони, – да и вообще, наш президент с кем угодно готов облобызаться, не то что с Патриархом. У нас, в конце концов, церковь отделена от государства. Пускай у себя там учат, – он указал в сторону Больших Рос, – а мы туда ни ногой! Мы ещё посмотрим, какие статьи у них на лбу написаны, – Василий Петрович погрозил в окно кулаком, – пойдут у меня по этапу! – он резко повернулся и вышел из комнаты. На ходу задел рукой лежащую на маленьком столике книгу «Русские полководцы». Та с шумом рухнула на пол, раскрывшись на страницах, с которых на Ангелину Ивановну взглянули два спасителя России – Суворов и Кутузов. Оба в расшитых золотом генеральских мундирах, с блистающими орденами, а у Александра Васильевича прямо посередине груди уместились целых три белого металла креста. Смотрели же оба – генералиссимус и фельдмаршал – строго и внимательно, так что Ангелина Ивановна, смутившись, поспешила поднять книгу и положить на место.
– Да что у этих есть? Что они могут? Чему за тысячу лет научились? – гремел в соседней комнате голос Василия Петровича. – «Аллилуйя» петь? То ли дело у них – Джордж Вашингтон, Кеннеди, Рузвельт! А Всемирный торговый центр? Тысячу лет такой простоит, его никакой динамит не возьмёт! А Рокфеллер-центр? Уолт Стрит? Диснейленд? А у этих? Валенки, самогон, да «шумел камыш…»
«Господи, о чём он говорит? – с сокрушением подумала Ангелина Ивановна, – один наш Пушкин перевесит весь Североамериканский континент, вместе с Англией и Западной Европой!»
Перед сном она попыталась вернуться к давешнему разговору, дескать, согласимся, ведь вреда никакого, а польза налицо. Но Василий Петрович накрылся с головой одеялом и оттуда, как филин, лишь единожды ухнул:
– Нет!
Знать сильно осерчал, поняла Ангелина Ивановна, тут уж проси не проси – безполезно! Она отнесла в школу их отказ. Этот голос оказался решающим не в пользу нового предмета. Так что затею отложили. Она сообщила об этом мужу между прочим, думая, что того это ничуть не взволнует. Однако Василий Петрович просто расцвел улыбкой. Более того, и в этот и на следующий день, он безпрерывно улыбался и шутил – такого за ним давно не водилось.
Он действительно решительно и безповоротно выздоровел. Изводящие его голоса замолкли, страхи улетучились, и голова сразу же распухла от новых мыслей и проектов. Напевая себе под нос «Гром победы раздавался», он гулял по участку и мечтал, как бы ему заполучить себе в друзья нового заместителя губернатора Клаунаса…
* * *
Послушай, ври, да знай же меру.
Грибоедов А. С. (http://www.wisdoms.ru/avt/b65.html)
В начале октября из Балтии недобрыми посланниками поползли циклоны с сильными ветрами и дождями. От стекающих со склонов долины вод озеро ходило ходуном, но чудом держалось в пределах берегов. Жуткого вида тучи, задевая чёрными брюшинами кромку леса, двигались кр?гом против хода часов. Дождь колотил по крыше и сбивал листву с берёз и осин в примыкающей к участку рощице. Зябкая оторопь сковала дом. Пылающий в камине огонь, сколь не силился, не мог прогнать холод и вернуть жизнь в застывшие стены.
Ангелина Ивановна захандрила. Поглядывая на огонь, она вязала безконечный шарф, но глаза то и дело наполнялись слезами, и она откладывала рукоделье. Вечером, когда вернулся с работы муж, едва не кинулась ему в ноги:
– Не могу, сил нет терпеть эту тоску, отпусти нас с сыном в город. Да и ему, представь, по этим раскисшим дорогам утром уезжать и вечером возвращаться. Как тут будешь нормально учиться?
– Да что сын? – вскипел Василий Петрович. – Он что, пешком в город ходит? Его же возят, как барина. А ты что в городе забыла? Вот погоди, с силами соберусь, куплю нормальную квартиру, тогда и поедешь. А то кому сказать: жена подполковника Пузынёва живет в хрущёвке? Это же подрыв авторитета!
– Тоскливо здесь, Вася, – взмолилась Ангелина Ивановна, – всё какое-то чужое, стараюсь, обживаю, дышу на каждую стеночку, на каждое окошко – но всё равно чужое. А там наша молодость прошла, Юрочка родился, пелёнки на балконе сохли. Помнишь, как ты мне на день рождения шапку песцовую подарил и ещё пальмочку в кадке?
– Какую там пальмочку! – Василий Петрович нервными шагами разрезал комнату по диагонали. – В нищете мы жили. В нищете и позоре! Не должны так уважаемые люди жить.
– Но ведь и родители наши так жили. Да что так – проще, скромнее жили. И счастливы были. Да и мы… Мы ведь были счастливы, Вася?
– Какое там счастье в нищете? – Василий Петрович махнул рукой. – Отец мой капитаном вышел в отставку, за душой ни гроша. Как заболел – лекарства не на что было купить. Костюма нормального не было. Так в мундире капитанском и похоронили. И мать за ним ушла. Что после них осталось? Квартира наша семейная в три комнаты с совмещёнными удобствами? Портреты их да деда на стене?
– Да не то ты говоришь, – Ангелина Ивановна промокнула платочком слёзы. – Жили честно, по совести. Я же помню, отец твой, когда участковым работал, его же на руках люди носили. День и ночь на участке. Скольким людям помог, из грязи вытащил! А дед твой, фронтовик, председатель колхоза, ему же памятник даже хотели поставить на центральной усадьбе.
– Где этот колхоз и где эта усадьба? – криво усмехнулся Василий Петрович. – Лопнуло всё, как Пузырь. Нету ничего! А уважение… Меня, что ли, не уважают? Ты что же, не видишь? Все везут, везут, да с поклоном, мол, только возьми.
– Не уважение это, – тихо сказала Ангелина Ивановна, – страх. Тебя боятся. А отца твоего и деда любили и уважали – по-настоящему. И не их вина, что всё развалилось. Это тех, кто подарки тебе несёт. Ты посмотри на их лица? Словно из журнала «Крокодил». Помнишь, там писали про несунов и нечистых на руку крадунов?
– Да что ты понимаешь? Знаешь, чего мне всё это стоило? – Василий Петрович широко развёл руки в сторону и потряс ладонями, потом приблизился к жене, опустил голову и заглянул ей прямо в глаза: – Да я из кожи вон лезу, чтобы вас с Юркой всем обезпечить, чтобы не стыдно было перед людьми, чтобы ни вы, ни внуки наши нужды не знали…
– А мне стыдно перед людьми и Юре стыдно, – Ангелина Ивановна пыталась говорить спокойно, но голос её предательски дрожал. – Ты знаешь, что сыну нашему в школе говорят? Что отец его взятки берёт, невинных сажает, а преступников отпускает.
– Что? – задохнулся Василий Петрович. – Кто говорит? Фамилии?
– Ты что же и детей станешь сажать? – сквозь слёзы усмехнулась Ангелина Ивановна и вдруг в голос зарыдала: – Скажи, Вася, ведь это не так? Это не про тебя? Мы ведь честно живём? Ведь так?
Василий Петрович тяжёлым взглядом посмотрел на жену, и та словно уменьшилась, сжалась в точку.
