скачать книгу бесплатно
Здесь я не удержалась и спросила:
– А кто кого?
Еле сдерживая смех, я слушала все подробности, которые без стеснения преподносила Надюха.
Я, говорит, встала растерялась. А они мне:
– Чего стоишь? Давай присоединяйся.
И она присоединилась…
Что у Надюхи в голове? Непонятно. Только продолжая всё это рассказывать, она набирает обороты, входит во вкус. Всё громче, всё быстрее тарахтит. Как будто боится, что её перебьют и не дадут всё рассказать.
Жили они так два года.
Но вот, в один день, что-то ревность мужа погубила. И он жестоко избил своего партнёра. Травмы оказались несовместимые с жизнью. Тот скончался в больнице. А семейную пару, теперь уже подельников, готовили на этап, на тюрьму.
И так уж сложилось, что и меня, осудив, везли с ними одним этапом.
В воронке, женщин и спец. изоляцию везут отдельно, в так называемых стаканчиках. Нас с Надюхой засунули вдвоём, а рядом всё время кто-то сопел и вздыхал.
Пока мы ждали возле ворот тюрьмы, конвой выпрыгнув, курил возле воронка, я не удержалась и спросила.
– Эй, кто здесь? Почему по изоляции?
И в ответ услышала:
– Спроси у этой с***, которая рядом с тобой сидит.
Вот так-то. И поехал её муж в Петушатник.
А вот я ещё долго недоумевала и думала:
– А может, Надюха, не такая уж и дурочка? А может, она специально так громко всё рассказала, чтобы наказать одного любимого за смерть другого…
Глава 2.
Дали мне тогда 3 года химии, то есть принудительные работы на стройках народного хозяйства. По приезду на тюрьму, в ожидании этапа, определили уже в другую хату, осужденку.
В камере находилось человек около сорока, и я не сразу её заметила, а увидев не смогла сдержать растеряннную улыбку. Уж очень она не по-человечески выглядела.
Совершенная копия гориллы. Длинные руки, которых у людей просто не бывает, очень вытянутое лицо. Огромные ступни ног и ладони рук, грудная клетка, при отсутствии груди, сильно выдавалась вперёд. Ну и в завершении описания её внешности добавлю глаза. Они были очень сильно выпучены и смотрели на меня. Этот взгляд невозможно передать, там была собрана вся вселенская боль.
– Пожалуйста, не найдётся у вас чего-нибудь обезболивающего? Ужасно болит голова.
Обратилась она ко мне на вы, как очень воспитанный и грамотный человек. На удивление приятным и мелодичным голосом, чего я совершенно от неё не ожидала. После того, как я дала ей таблетку, поблагодарив , она сказала:
– Знаете, а ведь буквально 2 месяца назад я была абсолютно другим человеком. В доказательство могу показать свою фотку.
Я смотрела на фотографию очень симпатичной, стройной, жизнерадостной девушки и думала о том, что, походу у Галины всё-таки проблемы с головой. И она показывает мне чью-то фотку, выдавая за свою. Но скоро мои сомнения улетучились. Оказывается, она и ещё два паренька-наркоши, отправились в Чернобыль, на добычу мака, коробки которого, по её словам, были размером с большое яблоко. Привезли домой, сварили химию. Укололись. Что было потом, не помнит. Очнулась в реанимации. Ребят, которые были с ней, нашли мёртвыми, а она ещё дышала, и осталась жить дальше. Так как она была в розыске, прямо с больницы, когда ей стало лучше, Галину этапировали на тюрьму. Последствия радиоактивного мака для неё оказались необратимыми. Её конечности стали расти.
Это происходило очень быстро, можно сказать, прямо на глазах, она из симпатичной девушки превращалась в монстра. Постоянные головные боли сводили её с ума. Координация движений с каждым днём становилась
хуже. Ступни ног у неё выросли до сорок пятого размера. Пятки с нежной кожей свисали с тапок на пол, а когда, по нашей просьбе, ребята подогнали нужный размер, она очень долго провозилась, по нескольку раз пытаясь засунуть ногу в тапок. И когда у неё это всё-таки получилось, нога была в тапке, тогда, улыбаясь она сказала мне:
– Ну вот. Я сегодня на бодрячке…
В дальнейшем зрение резко стало ухудшаться, и когда её вывозили на больничку в Ростов, она совершенно ослепла, и всё время криком кричала от боли.
Галине было 19, когда её не стало. С больнички она уже не вернулась…
Продержали меня в осужденке недолго, отправили на Украину, в город Запорожье. Вот тут-то и начинается моя тюремная эпопея.
Определили мне место в комендатуре. Распаковала я свои баулы в общежитии для химиков и пошла в курилку, обстановку разведать. Возвращаюсь, вижу девушку, которая копается в моих вещах.
Жизнь научила меня наказывать за подобные проступки, и я, резкая на подъём, разбила этой крысе голову, за что и была водворена в карцер. Потом суд. 4 года общего. И тут система дала какой-то сбой. Меня по ошибке этапируют на многократку. Из-за того, что кто-то там, что-то там, в спецчасти намудрил, везут меня этапами и транзитными тюрьмами через всю Украину. И пока разбирались с моими документами, я почти год отсидела на Западной Украине в Тернополе, с женщинами рецидивистками.
Пока я была в карантине, я думала. Как я выйду и как я буду себя вести. Потому что, когда меня выгружали из воронка, моим глазам предстала такая картина, что в зоне не только девочки, но и мальчики. Ну. Я слышала, конечно, об этом, но увидеть такого не ожидала. В то время каблы для меня ассоциировались с петухами. Я думала, что это какие-то опущенные бабёнки. А здесь увидела совершенно противоположное. Они стояли, встречая этап, прям, корольками и царьками такими. Пока меня вели на карантин, кидали реплики:
– Ой, какие ножки! Давай девочка выходи быстрей.
В общем, они меня напугали. И у меня был страх, что я выйду в зону и меня там сразу изнасилуют. Решила я тогда, что лучше уж я отсижу свой срок в камерной системе, изолированная от этих каблов. Стану отрицаловом.
Воображение моё рисовало жуткие, страшные картины, которые ожидали меня после выхода с карантина. Мне было очень страшно.
Вдруг дверь открылась, и тощая бессловесная дубачка указала пальцем куда мне следует двигаться.
– Куда идём?
Решилась я спросить. В ответ тычок в спину и я заткнулась. Всё стало ясно, когда меня завели в административное здание, в кабинет хозяина.
Закрылась дверь, и я осталась стоять посреди кабинета, один на один с маленьким толстеньким мужичком. Делая вид, что никого не видит перед собой, он перекладывал с места на место какие-то бумаги на столе.
Фамилия, статья, начало и конец срока. Этот ритуал я оттарабанила на одном дыхании, и продолжала стоять в полнейшей тишине. Молчание затянулось. А потом этот боров, так я его окрестила, поднял на меня маленькие, заплывшие глазки и уставился уничтожающим взглядом. Неожиданно очень грубым голосом он начал говорить, на непонятном мне языке. Слова из его рта вылетали так быстро, что мне показалось, он перестал дышать. Я ждала, когда же он вздохнёт и я смогу вставить слово. Увы. Его монолог длился очень долго. Мне ничего не оставалось, как ждать. А когда он замолчал, я сказала:
– Извините, я ничегошеньки не поняла из сказанного. А поскольку, я уверена, что говорили вы очень важные для меня вещи, то нельзя ли это повторить, только по-русски.
Видели бы вы ответную реакцию! Слюни летели из его рта, когда он мне на русском языке сказал:
– 10 суток изолятора. Поняла?
Да что уж тут непонятного, думала я, снимая с себя всю одежду и получая взамен халат, на спине которого белой краской, большими буквами написано ШИЗО.
Что такое изолятор? Камера, в которой на весь день шконка пристёгивается к стене, а в 22.00, по отбою, открывается. Заносится матрасик, и ты тогда вытягиваешься, кайфуешь до 6:00 утра.
Естественно, весь день, находясь в этом каменном мешке, что можно делать? Тасуешься из угла в угол, на корточках посидишь, углы посчитаешь. Вспомнишь кого…
По первому сроку я чаще всего вспоминала Ленку Москву.
Она была моя подруга. Несладкое детство с пьющими родителями и, как результат в то время, изнасилование в подростковом возрасте одноклассниками. Мало того, что они пустили её по кругу, всячески изощряясь, вдобавок ещё, убедившись в своей безнаказанности, пустили слухи среди сверстников, которые теперь везде её преследовали и могли сделать, что угодно.
Ей было 14, и когда её перевели в мою школу, про Ленкино прошлое, никто не знал. Это был восьмой класс. Сразу сдружившись с очень красивой новенькой, мы на долгое время остались подругами. Без секретов.
Как вы уже знаете, я выросла среди серьёзных людей преступного мира. Будучи совершеннолетней, я приклеилась к авторитету нашего города, Жене Пигиде, и фактически являлась его супругой. Хотя это было принято называть, подругой. Значит, я как Женина подруга, привожу к нему в гости свою подругу, Ленку Москву. Здесь компания, вино по кругу в большом красивом глиняном ковше.
Здороваемся.
– Какая красавица!
На Ленку сразу же обратили внимание, кто-то протянул ей ковш с вином.
Здесь будет небольшое отступление. Женя знал про Ленку заочно. Она очень мне помогала, когда он сидел. Ездила со мной греть тюрьму и КПЗ. И теперь, когда Женя на свободе, пришло время их познакомить.
Я, конечно же, не принимала во внимание её прошлое. И это была моя ошибка.
Я всё поняла сразу же, когда Витя Ноздря, взяв ковш с вином сказал
– Я пить не буду.
И выразительно посмотрел на мою подругу…
Ленка выходила со слезами и обидой на меня, мол, знала и привела на позор. А Женя тогда сказал:
– Никогда не забывай, что по друзьям и о тебе судят.
Я понимала, передо мной стоит выбор. Но мой путь был определён гораздо ранее. И свою дорогу я знала точно.
Женя был на 13 лет старше меня. Я была влюблена в него. Вернее будет сказать, на то время, он был кислородом моей жизни. А эта блатная движуха так затянула меня в свои сети, что я даже уже и не понимала, что такое хорошо, и что такое плохо.
Просто знала как надо и всё.
Так уж повернуло, что среди моих подростковых подруг затесалась, так сказать, одна подруга постарше. Детдомовская. Теперь моя соседка, Ольга Рыжая. Наглая, отчаянная, скандальная очень крупная деваха, с которой никто не хотел связываться. В поисках жениха, (к Жене часто приходили товарищи), она с нами сдружилась, и нередко брала в долг деньги. Детдом дал своё воспитание, она считала наш дом своим домом, всё у неё было, как-то, запросто.
Ну, потом Женю посадили, а она устроилась работать на мясокомбинат, на бойню. Неплохо зарабатывала. И я решила, что пришло время отдать долг. В нашей среде, долг платежом красен. И что вы думаете? Она мне решила их не отдавать
– Тарелку супа всегда налью, сказала,
– За долг забудь.
И что ты сделаешь?
Оля стояла подбочинившись, в два раза шире меня.
Это неправильно, твердила я, уверенная, что справедливость должна всегда побеждать. В наших кругах, за это спрашивали, вот и я решила спросить с Рыжей по-своему. Позвала на помощь Ленку Москву.
– Постой на атасе, а? Наказать кое-кого хочу.
Рыжая ушла утром на работу. Влезть в форточку для меня плёвое дело, вещи из шифоньера, всё самое дорогое, шапки, шубу, платья и туфли. Что в руки попадалось. Кидаю в окно, Ленка подбирает. Вылазию. Зажигаю. Уходим.
Покуривая у Ленки, в подвале шахтёрского барака, где она и жила. И не только она. Много людей тогда жили в подвалах. Но сейчас не об этом. Смотрю, значит, пакетик с вещами Москва прихватила.
– Зачем?– спрашиваю.
Понимаю, платье красивое, вечернее. Ленка одела, глаз нельзя оторвать.
Из-за него и спалились.
В нашем кругу не принято было заявление писать. Хоть бы что не случилось. Всегда без ментов обходилось. Но Рыжая оказалась не наших кругов и накатала заяву. У Москвы нашли платье, она указала на меня. Всё ясно как белый день. Проникновение. Кража. Поджог.
Ольга Рыжая на следствии просила не наказывать строго, И вообще хотела забрать своё заявление. Короче, я отделалась лёгким
испугом, получив 3 года химии…
От мыслей меня отвлёк какой-то непонятный шум из-за стены соседней камеры. Оказывается у меня была соседка, а в стене между камерами был кабур.
Что такое кабура? Это такая сквозная дырка в стене или в полу, или в потолке. У нас она была такого размера, что можно было с трудом протиснуть сигаретку.
Так я и познакомилась с Любой Оторвой. Видеть друг друга мы не могли, но могли разговаривать, подставляя то ухо, то рот. Люба была очень взрослой, авторитетной, особой. Это был её третий срок. Всё время она сидела за убийство. Подробности я не знаю, это осталось для меня секретом.
В разговоре я призналась, что не хочу выходить в зону, так как боюсь, что меня сразу изнасилуют, сказала, что решила отказаться от работы, и просидеть оставшейся срок в камерной системе, изолированная от этих каблов.
Оторва в ответ смеялась,
– Если что, говори, меня знаешь.
Мои сутки закончились, и по совету моей новой старшей подруги, которая обещала мне поддержку, я решилась выйти в зону. Люба, которая вышла на 3 дня раньше, пришла меня встречать. Она была не одна. С ней пришла её половина, Анжела. Парадокс жизни. Люба оказалась центровым каблом в зоне. И её мнение здесь не оспаривалось.
В том мире где нет мужчин, чувство любви и желание взаимности, не умирают. Женщины создают пары и живут в своём отдельном от всех мирке, где царят свои правила и понятия. Моё понимание, моё воспитание, мои правила и принципы жизненные, всё куда-то рушится. Трудно уложить в голове. Они же целуют друг друга везде? В наших кругах могли спросить, даже с меня, несмотря на то, что я женщина. Если бы я стала пить с ними чифир вместе, мне потом с серьёзными людьми за один стол нельзя бы было сесть. И я честно об этом сказала Оторве. Почти вдвое старше, с высоты своего жизненного опыта, я казалась ей цыплёнком, только что вылупившимся из яйца.
– Поступай как считаешь нужным, посоветовала она мне тогда.
Что такое женская любовь, трудно объяснить.
Бывали случаи когда одна из половин, освободившись раньше другой, раскручивалась на срок, чтобы быть рядом с любимой. А на моих глазах, разыгралась целая трагедия. Таня и Аня.
Слух ходил, что знакомы они ещё с воли. Я точно не знаю, но эта пара всегда привлекала моё внимание. Друг другу под стать. Симпатичные, спортивные, дерзкие. Они держались как-то особняком от всех, не завязывая ни с кем дружбу. Всегда только вдвоём. Будь то танцы, где они очень классно танцевали. Будь то игра в волейбол, или ежедневное построение. Где одна, там и другая.
Ничего не предвещало беды, пока одна из них не стала слишком часто заходить в кабинет нашей новой начальницы отряда, незамужней женщины, слегка шлюховатого поведения, возрастом приблизительно лет тридцати.
Зона – это как маленькая деревня. Три с лишним тысячи женщин, по-любому поводу обожают раздуть слухи и сплетни. А здесь такое событие. Зечка с началкой роман закрутили. Никто не знает правда это или нет, но посмаковать эту новость всем хочется. Языки чешутся.
Слово – это очень грозное оружие. Слово может вылечить, а может и убить. В этой истории всё закончилось печально. После громких выяснений, драк и скандалов, одна из них, в порыве гнева, воткнула своей подруге в глаз маникюрные ножницы. Глаз вытек…
Несмотря на то что Тернопольская зона была, как бы, строгого режима, режим там абсолютно отсутствовал. В этом лагере правили зэчки, руководили зэчки, строили зечки. Дубачки лишний раз старались вообще не касаться. Закрывали на всё глаза. Проходили мимо, видя, что мы толпой сидим бухаем. Или за углом косячок курим. И если вдруг, со стороны администрации какой беспредел, то вся зона выходила на плац. Несмотря ни на национальность, ни на статус. Все как один. Отказывались от работы, от еды, от построения и поверок. Так и добивались своего. Так и жили, пока меня не объявили на этап. Ждала меня другая зона. Куда изначально я должна была попасть. Город Одесса. Первоходка.
Глава 3.
Мое этапное путешествие пришлось на лихие девяностые, в самый разгар путча. Впереди долгая дорога в вагоне Столыпина и неизвестно сколько ещё транзитных тюрем.
