скачать книгу бесплатно
Монета раскладывает перед выходом свою живую куртку аборигенов и излишне нервически поливает её соком чу – необходимость, позволяющая странной коже жить и менять свой цвет в зависимости от того, к чему она прислоняется. Археолог мочится в ведро и полностью экипируется, застёгивая каждый ремешок комбинезона и бронежилета. Накидывает куртку, не дожидаясь, пока сок впитается окончательно. Выходит с корабля, делает крюк, сбивая и проверяя слежку. Город, в принципе, охраняется местными управилами. Но лишним не будет. Археолог выходит на окраину, тщательно сверяясь с местностью, добирается до своего тайника. Долго, минут десять, сортирует вещи, с жалостью отказываясь от многих полезных предметов. Пристраивает на поясе аномалию в жёстком кожаном кисете. Крохотный пульсирующий комок не совсем безвреден – лёгкое пси-излучение приходится компенсировать амулетом аборигенов. Каркас, скрученный из племенной проволоки и благословлённый местным шаманом, отлично работает. На зависть всем технологиям.
Гора патронов тоже отправляется в сумку. И кредитки, сейчас часть из них пойдёт на новую печать. Расточительство – учитывая, что Монета ещё не потратил прошлую.
Археолог уверенной походкой возвращается в Порт. Теперь в чёрную башню. Тофу имеют тут крупный филиал – много заказов, состоятельные клиенты. И чудеса нового мира, текущие им в руки.
Возле входа Монету встречает пара солдат, зашитых в броню своего культа. Куда там бронежилету археолога – полноценная механическая броня, огромные круглые наплечники разрисованы крестами и сценами различных пыток. Археолог видит много бутафорского в этих устрашающих войнах, тем не менее тягаться с ними желания особого не имеет.
– Я на печать.
Солдат кивает и пропускает Монету внутрь. Чёрный блестящий камень со всех сторон, высокий потолок, подавляющий входящих. Монета посыпает своё отражение пылью грязных сапог, внедряясь глубже. Возле каждой двери по два солдата – умирать жрецам Тофу неблагочестиво. А ненавидящих жрецов – полчища.
Середина дня, и очереди нет. Монета уже бывал тут много раз, поэтому он просто доходит до тёмного кожаного дивана и падает на него. Людей больше нет, но археолог ждёт, когда его позовут. Пустующие проходы и тишина испытывают его терпение, хотя он этого никак не показывает. На самом деле проходит всего несколько минут, и в приёмную входит служитель в огромном – двухметровом – колпаке с прорезями для глаз. Если бы потолки были ниже, человек бы просто не смог поместиться. Послушник Тофу молча кланяется, Монета достаёт заготовленную сумму. Руки немного дрожат. Ничего, послушник – это не то, из-за чего стоит переживать. Монета надеется, что жрец не сможет прочесть его мысли, и старательно гонит от себя всё услышанное недавно. То, что Тофу – псионики, Монета не сомневается. Чего он не знает, так это того, как далеко заходят их способности. Получив деньги, послушник жестом зовёт Монету за собой в зал для обряда. Длинный коридор гулко отзывается на их совместные шаги.
Шаг, шаг, шаг. Археолог решает постоянно перебирать в голове разговор с чёрным монахом. Вдруг поможет. Шаг, шаг, шаг. Огромные полукруглые двери с росписью открываются, давая обзор на длинный чёрный зал. Голубой свет бьёт откуда-то сверху.
Монету встречает традиционно толстый, покрытый множеством жировых складок Тофу с бельмом во весь глаз. Ноги жреца отделены ниже колена, он светит мерзкими культями, тем самым показывая высокий статус. Прибитая к кресту фигура на антигравитационной подушке – жрец уже никогда не сможет позволить себе слезть с деревянного орудия пыток и пройтись куда-то на своих двоих. Жирное тело покрыто различными воткнутыми иглами, ранками и религиозными татуировками. От сосков вниз тянутся цепи, поднимающие крюками за кожу свисающее брюхо и демонстрирующие пенис в крошечном капкане из металлической сетки. За жрецом двигается свита из мучающихся уродцев. Серые лица светятся какой-то депрессивной злостью. Калеки на длинных металлических протезах, карлик, кто-то в маске из кулька с рисунком головы животного, один мужчина, бьющий себя в грудь тощим кулаком, одетый в грязное свадебное платье времён ещё до Катаклизма. Такое могло бы стоить бешеных денег. Монете хочется сжечь всё это кодло фосфорной бомбой.
С тихим треском парящий крест подносит мерзкое существо к Монете. Археолог, в отличие от большинства, не боится Тофу, он испытает к ним стойкое отвращение, при этом признавая их силу. С такими лучше не ссориться.
– Я ненавижу себя. Ненавидь себя, – ритуально приветствует Монету жрец, возвышаясь над путником. Лицо говорящего расплывается, оставляя заметным только нечётко очерченный чёрным рот, вызывая концентрацию именно на нём. Огромный, он двигается гипнотической дырой, сбивая археолога с мысли и иногда давая заметить заточенные белоснежные зубы. Странная способность жрецов боли, объяснения которой Монета не знает.
– Мне нужна печать, – выпаливает Монета, систематически вспоминая убеждения чёрных монахов и размышляя, насколько они верны.
Тофу изучает мелкого человека под своими культями ещё томительные тридцать секунд. Иногда Монета близок к тому, чтобы вспомнить то, что он что-то должен не помнить, но он успевает поймать себя на этом чудовищной самодисциплиной.
Наконец жрец отлетает назад, жестом обводит Монету и произносит:
– Страдай в мире.
В теле археолога поднимается какое-то ощущение неправильности, инородности. Словно он только что сделал что-то мерзкое, например, совокупился со своей матерью. Немного подташнивает. Печать совершена. Монета не любит благодарить в этот момент, он предпочитает думать, что это просто дело – выгодно им, выгодно ему. Никаких благодарностей, он честно отдал свои деньги. Археолог осматривает свои новенькие, поблёскивающие печати на веере. Да, эта стоит в другом месте. Археолог разворачивается и уходит. Послушник семенит следом, закрывает большую дверь.
Покой отрезается от постороннего мира. Жрец отлетает к своему углу. Через минуту в комнату входит другой служитель, в двухметровом чёрном колпаке на голове, подходит к кресту. Слегка кланяется, сгибаясь лишь в коленях.
– Я Константин, я ненавижу себя. Я Константин, ты ненавидишь меня. Он Константин, все ненавидят его, – начинает службу Константин, кланяясь вновь. Жрец смотрит вверх, беззвучно молясь. Константин вынимает ритуальный нож, включает электрическое лезвие и срезает с живота жреца полосу кожи с мясом. Константин бросает отрезанный кусок одному из уродцев, и тот пожирает его. Ритуал начинается…
***
Равнина гонит по своим красным барханам песчаные смерчи. Радиоактивная пыль и ядовитый песок танцуют сентиментальный танец. Монета, закутанный в хамелеонку, привычно следит за равномерностью дыхания через плотную маску, уходящую в плечи. Прикрытые тканью новенькие фильтры шелестят, превращая воздух нового мира в воздух старого. Археолог бросает взгляд на Женю – мелкий человечек ожесточённо идёт следом, временами его ноги заплетаются, но он стабильно отвечает отказом на предложения отдохнуть. А Монета не спрашивает подобное без особой необходимости. Археолог чувствует исходящую от Жени одержимость, ему стыдно признаваться, но этот сумасшедший мужчина выносливей его.
Монета задумывается, насколько велик шанс, что он просто разнежился, имея в своём распоряжении только опасные, медленно проходимые участки и хорошую экипировку.
Два человека целенаправленно и с усилием идут на фоне чёрного неба и красного песка. Это лишь первый день, Монета прокладывает их путь через условно безопасный кусок равнины, позволяя сэкономить драгоценные полдня. Это его собственная тропа, нанесённая на карту. Археолог с интересом поглядывает на Женю, когда они минуют вспышки или парящие красные кристаллы остекленевшего песка. Мелкий человечек игнорирует их или не подаёт виду сквозь толстую резину противогаза. Неужели ему не любопытно или не страшно?
Монета даже специально проводит его мимо одного из столбов – возвышаясь над алым песком, вытянутый чёрный цилиндр облеплен скоплением иссушенных человеческих конечностей, сплетающихся то ли в любящих, то ли в старающихся уберечь от неизведанного объятиях. Необычные монументы раздавленным в какой-то бесформенный ком и запечённым человеческим телам. Монета не знает их точного назначения, обычно столбы используют как индикаторы сильных пси-искажений.
Женя остаётся безучастным, и археолог жалеет, что пускай незначительно, но рисковал, сворачивая с изведанной тропки.
Измучив себя к концу дня, Монета проводит их через тонкий брод до небольшого укрытия под каменным великаном. Археолог достаёт подстилку и с удовольствием присаживается, бросает взгляд на застывшего перед ним человека в лохмотьях. Словно чёрные палки, ноги Жени болезненно воткнуты в пыльное тело равнины.
– Чего стоишь, падай.
Женя пытается согнуть ноги в коленях, и у него это выходит с трудом, словно какой-то механизм внутри зажался. Мужчина облокачивается о ближайший камень и недоверчиво сползает на кусок защитной поверхности. Монета морщится, ему противен этот человечек, но не прогонять же его за это. Женя, наконец, отпускает руку и плюхается рядом, Монета видит, что тот просто уничтожен усталостью. Археолог открывает рюкзак и ищет блестящие шарики. Тем временем Женя разминает руками мышцы выше колен и пытается согнуть ноги. Это ему удаётся, видимо, принося приятную боль. Отыскав шарики, Монета протягивает пару человечку.
– Вот, спрячь куда-то в эти твои лохмотья. – Женя без вопросов забирает подарок грязной перчаткой, из-под рукава показывается кусок обветренной кожи с язвой. Подумав, Монета решает уточнить: – Это от трескучек. Знаешь, кто такие? – Женя отрицательно машет противогазом с кругляшами стеклянных глаз. – Это такие мелкие тени. – При слове «тени» Женя дёргается, словно от удара. – Вечно трескочут так тихонько, иногда попискивают ещё. Бесформенные практически, чёрные, только глаза на непропорционально крупной голове да контур человеческий – две руки, две ноги. Как ляжешь спать, начнут вставать вокруг, ты сразу и не поймёшь. Но ты не бойся, их тут всего пара штук, и можно сказать, что они дружелюбные. Правда, любопытные. Трескучки берут у тебя что-то и заменяют его другим, своим. Каждый трескучка обычно берёт только один предмет. И когда я говорю «предмет», я имею в виду что угодно – если не хочешь проснуться с камнем вместо толстой кишки или желудка, всегда бери с собой такие стекляшки. Трескучки очень их любят и вместо твоего органа с радостью возьмут их. Иногда даже что-то хорошее приносят. Я слышал, одному парню так подогнали настоящий шар Поттера.
Женя лихорадочно распихивает за пазухой блестящие шарики.
– Ты сильно губу не раскатывай, чаще всего это камни или ветка. – Монета посмеивается про себя. Наконец-то проняло. За жопу свою трясётся.
Археолог достаёт белковый порошок, размешивает его в воде, посыпает листиками чу и бросает пару щепоток индейских приправ. Делит ужин на две части, отсчитывает две одинаковые порции таблеток – витамины, противорадиационное средство и таблетка от химии, даёт половину Жене. Не дай бог, сдохнет до срока проводничок.
Двое мужчин сидят под холмом, над ними возвышаются правильные грани обломков. Ветер облизывает их убежище, прогоняя веер из песчинок. Один мужчина постоянно поднимает и опускает противогаз, отправляя в рот на пальце правой руки собранную кашицу из жестяной чашки, плотно прикрытой сверху левой. Второй ест, спрятав рот и руки в плотно застёгнутую куртку, сливающуюся цветом с поверхностью. Археолог пристально вглядывается в горизонт сквозь защитные очки, врезающиеся огромным резиновым пластом ему в лицо. Ветер, состоящий из пыли и песка, тихонько стучится в оранжевые стёкла, пытаясь добраться до влажного содержимого. Солнце прячется за чёрными тучами, покрывая всё непроглядным пугающим мраком, перед этим помогая заметить на холме пять невнятных детских силуэтов с круглыми петушиными глазами. Силуэты в ожидании, когда путники смогут погрузиться в беспокойный сон. Стоят, не шевелясь, не реагируя на ветер и склонив головы на один бок.
Утром, едва только солнце начинает свой красный путь, Монета просыпается от попискивания будильника. Пора идти дальше, нужно только растолкать Женю. Археолог встаёт и замечает, что его спутник уже бодрствует. Женя сидит на вручённой ему швабре, обхватив противогаз матерчатыми перчатками, в крупных петлях и дырках которых застыла пыль.
– Через полчаса выдвигаемся. – Археолог выбрасывает пару оставленных в рюкзаке трескучками радиоактивных камней.
Женя игнорирует его сообщение. Монета достаёт белковый порошок, посыпает порцией углеводов, заливает водой из фляжки и мешает всё ложкой. Делит завтрак и порцию таблеток, бросает взгляд на спутника. Может, ночью трескучки заменили тому мозг на булыжник?
– Вот твоя часть.
Женя встаёт и забирает свою порцию.
– Нам нужно торопиться. – Хриплый голос слабовольного человека из-под противогаза. Как же он раздражает Монету! Почему? Наверно, потому что он слаб, он так мерзко слаб, что Монете его даже жаль. Именно эта жалость больше всего и смущает археолога. Но есть у Жени и положительная сторона: слабость рождает страх, страх рождает контроль. А ещё то, что он сейчас может сделать Монету одним из самых богатых людей в оставшемся мире. Этом прибежище стариков. Молча они проглатывают мелкие питательные припасы, и Монета замечает, как Женина голова делает движение вперёд, сдерживая рвоту.
Момент – по телу археолога пробегает стресс, мгновенно уходя. Монета вскакивает, сдирает противогаз с лица идущего с ним мужчины. На резине остаётся клок выцветающих волос.
Лучевая болезнь. Только не это!
– Голова болит сильно? Как часто рвота? – Женя заискивающе и трусливо смотрит на Монету. Молчит. – Ты говорить умеешь? Рвота и головная боль давно начались?
– Нет.
– Что – нет? Ты мне ответить можешь?
– Прости, прости меня. Прости.
С ним невозможно говорить. Монета напяливает противогаз обратно, Женя поправляет резину, подстраивая стёкла под уровень глаз.
– Почему ты не сказал? Я тоже хорош!
– Прости, пожалуйста, прости, – глухой звук из-под застывшего противогаза.
Монета молчит.
– Немедленно выходим.
Идиот наглотался на равнине радиоактивного песка с пылью. Вопрос теперь в том, как долго он сможет протянуть. Сейчас на нём перестанет что-то держаться – волосы, зубы. Сколько у них времени? Пока форма не очень сильная, нужно будет повысить ему дозу противорадиационных препаратов. Главное – дойти. Ничего, неделю этот точно протянет. Даже больше, с препаратами-то. Ничего. Монета успокаивается, сосредотачиваясь, – впереди сложный путь.
Красный песок привычно укладывается под шаги. Сколько уже лет археолог топчет его в поисках богатства? Богатства, чтобы что? Или это выживание? Монета ненавидит в себе подобные глупые страсти. Солнце поднимается в зенит, когда их ботинки ступают на ржаво-жёлтую поверхность. Монета вглядывается в пыль: где-то тут должен быть кусок дома, служащий ориентиром на остатки древней дороги.
– Перерыв на поссать, посрать и попить.
Совершая всё перечисленное по очереди, археолог раздумывает, стоит ли идти по трассе. С одной стороны, двигаться они будут быстрее. С другой – опасность выше. Передохнув, он принимает решение.
– Идти будем по дороге, так ты не настолько быстро загнёшься. Но делать это будем осторожно, ещё осторожней, чем на равнине, – там я всё знал.
Монета надеется на своего нюхача и на электромагнитную аномалию, прикрывающую их от большинства пеленгаторов, используемых мародёрами и грабителями.
Они двигаются сквозь жидкий лес из остатков зданий ещё несколько часов, до того момента, как нюхач на теле Монеты переползает в левую трубку. Археолог делает знак рукой Жене, и они прячутся за ближайшим утёсом. Теперь нужно понять: им пережидать, скрываться или (возможно) просто пристрелить приближающуюся угрозу. Монета снимает веер с предохранителя.
– Расстреляешь их? – с заискивающей надеждой спрашивает Женя, судя по всему, верящий в неуязвимость своего попутчика.
Археолог прижимает палец к тому месту на маске, где должны быть губы, и отрицательно качает головой. Он всегда предпочитает обходить опасность, поэтому и преуспел на Красных Песках.
Через несколько минут мимо них уже бредёт вялый отряд из шести человек. Монета насчитывает два обреза, три куска арматуры и нож. Голодные и вымотанные, они явно рыщут в поисках хоть какой-то наживы. Нюхач переползает по трубкам по мере того, как мародёры минуют спрятавшихся путников. Археолог ждёт, пока животное не вернётся в центр – самое комфортное место, и отправляется с Женей дальше.
Ночь путники встречают в развалинах древнего дома. Женя с наслаждением приземляется в удобную швабру, являющую собой раскладной набор палок с провисающими тряпками в виде сиденья и спинки. Временами его терзают приступы рвоты, и Монета считает каждый из них за три – человечек однозначно утаивает часть проявлений лучевой болезни. Монете пока непонятно, с чем конкретно связана эта скрытность, одно точно: это «что-то» связано со страхом.
Ночь заглатывает их стоянку, понижая температуру. Монета плотнее закутывается в хамелеонку, на самом деле у него очень тёплый и непроницаемый комбинезон. Видимо, это движение в поисках уюта, какого-то древнего ощущения – тёплого и приятного. Тяжёлый день вымотал его, но почему-то сон всё не идёт. Мужчина прислушивается к ночным звукам равнины – шелест фильтров да причудливый вой в дырках домов. Проклятое место, но, кажется, даже им можно любоваться. Женю давно терзает сложный сон, а Монета всё сидит и рассматривает однотонный пейзаж, немного прикрытый их каменным укрытием. Завтра будет плохо, если он не заснёт в ближайшее время. Мысли не дают покоя, то лёгкие и приятные, то пасмурные. Временами Монета хмыкает, вспоминая свои разговоры или победы. На ум приходит Клизмач, старый осёл. Археологу немного неприятно то, как они разошлись. Он знает: после воскрешения старый врач поднимет свои связи, возьмёт сбережения и будет добираться до них… до ребёнка. Если догонит, Монете… будет плохо. Не факт даже, что доктор будет на него злиться (скорее всего, он понимает, зачем это сделал археолог, что не менее страшно), и он просто поступит так, как посчитает необходимым. В своей странной голове.
Так же просто поступил Монета.
Как и любой.
Все давно стали простыми. Когда это случилось? После Катаклизма или до? Монета очень хотел бы узнать. Он думает, что это было всегда, но обстоятельства мешали всем, всем этим «простым людям», делать то, что они бы хотели.
Вокруг стихает всё, даже ветер. Рядом спит человек, но на равнине так тихо, что Монете кажется, будто он слышит своё сердце. «Ненавидь себя, ненавидь окружающих». Может, Тофу правы? Монета хмыкает. Когда он дошёл до этой мысли? В противовес археолог начинает перебирать в голове всё сказанное чёрным монахом. Тофу верят, что мы уже в аду (что же, поделом). Чёрные верят, что Бог заболел. Где правда? Монета думает, что Бог просто устал всех любить. Сам Монета не смог полюбить ни одного человека в этой жизни. У него нет никого ценного, никого, чьим мнением он бы дорожил или к кому бы прислушивался. Бог просто не справился с ними… с нами. Монета думает, как он ненавидит людей. Этих расчётливых сук. Таких же, как он. Монета опускает взгляд на Женю. Они вдвоём идут за чудом, таким чудом, каких не было двадцать лет нигде. За ребёнком. Он знает себя, знает, что пройдёт этот последний день так быстро, как только сможет. И спокойно застрелит родителей. Просто потому что так нужно. Лично для него. И родители – они тоже знают всё это. Живут наверняка с этой мыслью – когда-то кто-то придёт и застрелит их обоих, заберёт их ребёнка, рано или поздно. Может даже, это сближает их, и они молчат об этом вместе, страшно смотря иногда друг другу в глаза. А может… может, они даже любят друг друга. И сейчас не спят, сейчас им хорошо, словно в лихорадке, они любят друг друга. Веря до последнего и не веря, что им удастся скрыться от этого «кого-то». Почти убедив себя в этом за все месяцы. Но хранят боль и фатализм, который каждый из них чувствует сейчас в любом движении грязных тел. Где же Бог в такие ночи? Его нет, как всегда!
А задача Монеты лишь в том, чтобы именно он стал этим «кем-то», вошедшим к ним в дом. Быть первым, потому что рано или поздно кто-то другой, уже не Монета… Вот и вся разница. Такие, как Женя, они повсюду. Они найдут этого ребёнка везде и приведут таких, как Монета. Ему не выжить тут.
И снова победит ничтожный!
Сейчас Монета погружён в тоску, но он знает: это лишь мысли. Те размышления, без которых Монета не был бы Монетой. Сейчас они прольются в ночь, а утром – полный энергии археолог пойдёт дальше. Под этот вывод человек в костюме незаметно засыпает.
Утро. Злой и раздражённый Монета просыпается от едва слышного попискивания электронных часов. Женя ещё спит, видно, его подкосила болезнь. Монета грубо будит своего спутника ударом ботинка по швабре. Тот даже не огрызается, просто радостно встречает очередное издевательство, словно так и должно быть. Чем снова раздражает Монету. Чтобы не вскипеть, археолог молчит. Делит таблетки и питание. Может, завтрак приведёт его в порядок?
Женя пытается перебороть рвоту, но сегодня у него это не выходит, Монета не даёт ему вывернуть дорогие препараты на серые пески – аккуратно заворачивает белую жижу в кулёк, выуженный из рюкзака.
– Сожрёшь потом.
Женя благодарно прячет кулёк к себе за пазуху.
Они вновь монотонно мерят путь шагами. Солнце поднимается в зенит, бросая вниз рассеянные ультрафиолетовые лучи. Монета липко дышит в нагретом костюме, поглядывая на пошатывающегося спутника. Только вопрос времени, когда тот упадёт. Нужно его вовремя поднять, чтобы не издох на потрескавшейся, иссушенной поверхности. Жарко, должно быть, в его резиновом противогазе. Постепенно проблема Жени отходит на задний план, и Монета мысленно составляет план дальнейшего пути, разбирая доступные варианты. Через час небо подаёт тревожный знак – тёмный горизонт угрожающе намекает на приближающуюся химическую бурю. Женя может её не пережить. Археолог пытается поднажать, выбрав целью бетонный коробок в километре от них, но его спутник не способен на ускорение. Он явно прикладывает какие-то чудовищные усилия, но их недостаточно. Монета подхватывает лёгкого человека за плечо, и… спустя мгновение Женя полностью облокачивается на спасительную опору.
– Эй! Ты своими тоже шаркай, – кричит сквозь нарастающий ветер археолог. Отравленная пыль уносит его сдержанный повязкой голос.
Тем не менее Женя его понимает, снимает часть веса и перекладывает обратно на здоровую ногу, нелепо подпрыгивая при шаге.
Буря сметает их за сто метров до спасительных стен. Несущаяся темнота клубом обрушивается на мужчин. Монета замирает и полностью затягивает капюшон куртки. Шквал вращающегося песка приводит истощённого Женю в ужас. Он падает на колени и локти и, кажется, кричит. Монета не слышит его голоса, но ему кажется, что тот непременно кричит. За те полсекунды, пока сбивающимися ладонями археолог затягивает круг повязок на лице, его спутника заносят песок и непроглядная темень. Монета присаживается, удерживая свой взгляд на той точке, где скрылись из виду древние стены, и, не смотря вниз (всё равно бесполезно), шарит рукой в поисках Жени. Найдя что-то, по консистенции напоминающее ткань, он дёргает человека вверх. Пальцы одной руки неспособны это сделать, и Монета почти теряет свою находку. Чёртов идиот! Погубит их обоих! Монета собирает в кулак больше ткани, перекидывая автомат за спину и подключая вторую руку, присаживаясь, со всей силы тянет свою ношу ногами и спиной. Женя вырывается из кутерьмы, обвисший и безвольный. Археолог орёт на него, пытаясь привести в чувство, бьёт по резине противогаза. Бесполезно – Монета не слышит даже своего голоса в адском вое вокруг. Тогда археолог хватается сильнее и волоком тянет своего спутника в ту сторону, где, он надеется, можно встретить стены. Спустя сто метров Монета ничего не находит, матерится про себя и старается не верить в то, что промахнулся. Возможно, просто нужно ещё немного пройти. Мелкая дисперсионная пыль проникает даже сквозь его хрипящие фильтры, работающие сейчас на износ. Монета тащит Женю дальше, ещё более неистово, но сомнения грызут его на каждом шагу. Сейчас выгоднее всего будет закопаться, переждать бурю. Так у этого идиота появится возможность выжить. Через пятьдесят метров археолог отчаивается, но продолжает тащить свою сдавшуюся ношу дальше.
Касание, кажется, плечом! Монета отпускает одну руку и трогает нагретый за день бетон. Угол дома! Видимо, ощущение расстояния растворилось в этой чёртовой кутерьме! Монета радостно тянет спутника вдоль стены. А вот проход внутрь. Оба проваливаются в серый квадрат. Глаза удивляются, получив способность видеть дальше десяти сантиметров впереди себя. Клубящийся, слепо бьющийся в стены песок – вот что предстаёт их взору. Но лучше, чем там. Монета ищет самое глубокое из целых помещений, усаживает там Женю.
– Ты жив?! – орёт он на ухо спутнику, склоняясь над ним. Тишина. Протирает стёкла противогаза, выхватывая из кармана фонарик, светит. Чёрные-чёрные точки с живыми ползающими глазами. Его спутник плачет. Видимо, страдает, что умрёт и не заберёт свою долю за чудо. Жив! Монета радостно отвешивает подзатыльник едва не погубившему их обоих человеку. Археолог показывает Жене, чтобы тот замотал фильтр своего противогаза глубоко в лохмотья. Кажется, Жене и так не хватает воздуха, но археолога это не волнует. Монета уверен, что под резиной Женя сейчас болтается в своей липкой желчи – блевотине из пустого желудка. Но археологу не до этого скулящего человека. Он сам усаживается рядом, пряча свои дорогостоящие фильтры в куртку. Дышать сразу становится почти нечем. Археолог откидывается и расслабляется, он сосредоточенно представляет, как набирает вес и теплоту каждая из его конечностей, параллельно замедляя биение сердца. Вдох, медленный, на счёт шесть, выдох. Опять посчитать до шести, вдох, посчитать до семи. Выдох, посчитать до семи. Вдох, посчитать до восьми, нет, пока сложно – ещё одышка… Археолог наращивает промежуток до двадцати четырёх, убирая и убирая рабочий объём фильтров. Но засиживаться так не стоит – мозг начнёт галлюцинировать от недостатка кислорода.
Через полчаса буря, стремительно рокоча, укатывается вдаль. Женя трогает археолога за плечо, вызывая раздражение, – Монета как раз возвращается из своего состояния, сокращая до нормальной задержку в дыхании. Придя в себя, археолог разминает плечи, встаёт, достаёт нож и прикладывает к затрясшемуся спутнику. Тот семенит ножками под холодным лезвием и прячется в свои лохмотья.
– Не трогай нож, я тебя раньше прирежу. – Пауза. – Если ещё один раз ты решишь убить себя и меня до того, как мы отнесём ребёнка Тофу, клянусь, я найду тебя. И отнесу таким теням, о которых ты даже понятия не имеешь. Поверь.
Женя только молчит, пауза, из-под противогаза раздаются всхлипывания. Монете страшно представить, сколько всякого дерьма уже под этой резиной. На самом деле он не знает таких теней, которые бы сравнились с чумными каннибалами. Но неизведанное всегда пугает больше. А археолог хочет, чтобы его проводник, наконец, собрался. Монета отпускает Женю и принимается за поверхностную чистку фильтров. Буря отняла у них несколько часов точно. Ещё нужно будет накачать этого лекарствами. Пожрать бы сейчас чего-то нормального!
Через девяносто минут они вновь отправляются в путь. А ещё через пять часов солнце скрывается за горизонтом, а шаркающий Женя выходит вперёд – теперь его очередь показывать дорогу. Привычно согнувшись, он пробирается по знакомым ландшафтам. Ощущение такое, будто он не был тут много месяцев. Оказавшись так близко к цели, Монета, наконец, допускает до себя пару сдерживаемых мыслей. Он пытается отодвинуть их, но каждая из них нарастает и теребит вторую – он боится, что дом уже скрылся, что родители переместили свою стоянку. Выслеживать Монета умеет плохо, и их, скорее всего, настигнут Клизмач и те, кого он возьмёт с собой. Чёрная возможность, она страшит археолога, висит над его сознанием. Но вторая мысль, она жжёт уже немолодого охотника за чудесами – что, если это почти конец? Самый большой его куш, самый большой куш за всю историю. Что, если совсем скоро ему не понадобятся кредиты – больше никогда, в принципе? Может, он сможет стать человечнее. Как там говорил монах? Сможет себе позволить быть человечнее, у него будут для этого средства.
Гремит выстрел. Сбитый с толку множеством людей, нюхач бесполезен в посёлках. Женя становится столбом – в него попали? Монета обхватывает своего спутника за плечи и запихивает в ближайший пролёт бывшей высотки, разворачивает, оглядывает – ран нет. Женя понимает, что снова на грани ошибки, и начинает странно махать руками. Видимо, это знак, что он в норме. Монета вручает ему фонарь и пинком отправляет за камень в конце комнаты.
Убегая на кривых ногах, Женя шипит:
– Ребёнок! Только я знаю! Только я…
– Да помню я, заткнись и свети. Только им в лицо, а не на меня, – грубо перебивает его Монета.
Выглядывает – четверо (биты и палки) и ещё двое (ружья) за укрытиями. За спиной в потолок бьёт светлый луч.
– Эй, путник! Мы видим: ты хорошо вооружён. Уходи, нам нужна только эта мразь, что с тобой. Он убил нашу шлюху. Уходи – сэкономишь патроны, и нам спокойней, – кричит человек в стальной сварной маске на лице – видимо, главный. Судя по всему, он уверен, что никто не будет заступаться за такого мелкого и ничтожного человека. Археолог бросает взгляд на Женю – испуганные глаза, забившись в угол, ждёт судьбы. Убил кого-то? Да ладно?
Интересно, они давно за ними следят? И вот узнали же этого гада, да ещё и в сумерках, переходящих в ночь! Нет чтобы позже его прессануть!
Монета бегло окидывает взглядом укрытие – есть тупиковый пролёт с правой стороны от Жени, наполненный битыми кусками дома. И лестница на остатки второго этажа.
– Хорошо! Я поднимусь наверх, и вам оттуда меня так просто не выкурить. Забирайте его и пиздуйте! Кто ко мне сунется – отправлю в реинкарнатор!
– Только я знаю! – плача и вращая головой, поднимается из-за камня Женя. Монета раздражённо машет ему рукой, напоминая, чтобы тот скрылся и светил на вход.
– Смотри, путник, соврёшь нам – отправишься к каннибалам вместе с этим. Мамаша его уже у них. – Женя дёргается. – Ты слышал, мразь? Ничего, раньше отправишься – раньше вернёшься! – Кричащий идиот в прямоугольной маске похохатывает над своими шутками. Мрази, таких тут… да все. Монету они не волнуют. Он относится к ним как к стихии – никого не винит. Просто есть такое воплощение природы, и сейчас Монете нужно справляться с ним, а не с радиационным мусором.
Монета кидается в чёрный пролёт, садится среди камней, выстраивая отличный обзор, и быстро закапывает свои ноги в разъедающий обычную одежду песок.
– Ты много говоришь. Считай до десяти и делай что нужно. Если какой-то пидор ко мне сунется, у меня тут есть пол-обоймы для него, – делано огрызается археолог, параллельно затыкая уши специальными берушами на маске и полностью затягивая на лице приспособленную для этого хамелеонку. Он отсчитывает время, представляя, как живая ткань превращает его в тёмный камень. Так охотятся аборигены, сучьи дети, выпившие у него много крови. Хорошо с ними дружить, разбираться в обычаях. Знают ли тут о подобном? Вряд ли. Монета даже заходится на секунду ненужным азартом, но подавляет его, представляя, как сейчас от него просто погибнет и ЧТО при этом он потеряет. Нет, эта дикая безмозглая шваль с равнины для него не противник. Он пристраивает замотанный автомат под руку. Теперь дышать нужно поверхностно, почти не двигая грудью.
Невнятно переговариваясь, в комнату заходят два человека для проверки. Арматура и бита. Осматриваются, вжимаясь в стены. По Монете пробегает огонь, когда один проходится взглядом по его тёмному углу. Второй замечает Женю и загорается в ожидании занимательного развлечения насилием.
– Тут этот! Мразь!
– Чисто, – подтверждает второй.
«Идиоты, ничего не умеющие, кроме как мучить и трахаться», – думает археолог.
В комнату вваливаются ещё трое… Ближайший к Жене, из первой пары, достаёт нож и подходит к камню. Тем временем главный при входе кричит:
