скачать книгу бесплатно
На древней земле
Юрий Иванович
Миры ДоставкиПринцесса Звездного престола #1
Кто стремится на Землю в XXXVI веке? Почти никто… Там опасно, там непонятно что происходит. Даже вспоминать о Земле жители Галактики предпочитают не иначе как в анекдотах. Но судьба привела наших героев именно туда, на самую знаменитую и самую таинственную во Вселенной планету Союза Разума. И это с учетом того, что предшествующие полтора года прославленный воин современности Тантоитан Парадорский провел как растение: потеряв память и не осознавая себя. Хорошо, что у Тантоитана есть преданные друзья, беззаветно верящие в него. Только смогут ли они, излечив своего друга и объединив свои уникальные знания и возможности, вырваться с опасной планеты? Этого не знает никто.
Юрий Иванович
На древней земле
Глава первая
Пробуждение
Замусоренный подвал г-образной формы какого-то допотопного здания. Мне прекрасно видна одна часть, освещенная несколькими древними электролампами, и очень плохо другая, озаренная лишь отбивающимся светом из первой. Но в конце ее хорошо просматривается мощная стена из бетона, тупикующая подвал.
Идет репетиция. Я должен играть на доске с ребрами. Мой друг, огромный детина, терпеливо объясняет мне, что надо вести трещотку по доске плавно, без резких рывков. Следя за его лапищей, в которой мой музыкальный инструмент смотрится как спички, я вдруг с гордостью подумал: а ведь я сильней его! А вслух спросил:
– Помнишь, как я тебе руку сломал?
Гарольд (именно в этот момент его имя всплыло поплавком в океане моей замутненной памяти) уронил то, что держал, и, не шевелясь, уставился на меня своими добрыми глазищами. Еще трое, находящиеся тут же, перестали возиться со своими инструментами и замерли. Даже показалось, что перестали дышать. Их я тоже знал, но в моем мозгу что-то щелкало и трещало, и как-то совсем не хотелось напрягаться по поводу их имен. В голову пришла следующая мысль: что это мы тут делаем? Я глянул на единственную лестницу из металла, почти полностью изъеденного ржавчиной. Она наклонно уходила куда-то вверх по торцевой стене освещенной части подвала. Пришлось удивиться:
– Здесь что, всего один выход?
У Гарри в глазах почему-то заблестели слезы, и трясущимися губами он промямлил:
– А ч-что, надо б-больше?
Возмущенный подобной глупостью, я покрутил пальцем возле виска.
– Ты чего, совсем мозгами поехал? – Потом мне стало весело. – Видно, мало над тобой издевался наш капрал, обучающий маскировке, пиная тебя по заднице во всех местах, где бы ты ни прятался!
Вместо того чтобы сделать обиженный вид, как было почти всегда раньше (раньше?!), гигант радостно заулыбался и смешно закивал головой:
– Да, да, конечно! Да! Да, да, да!
Я хмыкнул и похлопал его по плечу:
– Вижу, голубчик, что прожитые годы явно не прибавляют тебе ума!
– Конечно! – сразу же согласился Гарольд и, тяжко вздохнув, добавил: – Особенно последние полтора… – Потом, снова оживившись, схватил меня за руки: – Ты вспомнил, как тебя зовут? – В его словах было столько радости и надежды, что мне стало не по себе.
Как это так?! Я, Тантоитан Парадорский, лучший выпускник восьмого, секретного корпуса, главный координатор по спецзаданиям, герой Хаитанских событий. Обо мне ходят легенды, и меня (хочется в это верить!) любит сама принцесса! И не помню своего имени?!
Величественно усмехнувшись и зная, что Гарри прощает мне все, хамовато спросил:
– Ты на что намекаешь, толстая твоя харя?
Бывало, раньше, когда особенно хотел его поддеть, я называл Гарольда или куском сала, или огромным, толстым ломтем мяса. В ответ он долго напрягал мышцы и показывал мускулы, пытаясь доказать свою накачанность. Я при этом хихикал и щипал его за кожу, демонстрируя якобы свисающие жирные складки. За подобные шутки Гарри мог оглушить кого угодно, и никто не осмеливался совершать с ним нечто подобное. Были, правда, и идиоты. Как-то трое амбалов из шестого корпуса решили тоже над ним посмеяться, ошибочно рассчитывая на свою силенку и бойцовские знания. В результате все трое на пару месяцев перешли в категорию инвалидов разной степени.
Естественно, если бы я расслабился, а Гарольд этим бы воспользовался, мне тоже могло не поздоровиться. Но я ведь никогда не расслабляюсь. Да и Гарри, после того как я несколько раз спас ему жизнь, вытащив почти из безвыходных ситуаций, давно относится ко мне как к родному брату. И это как минимум.
Сейчас же он обрадовался оскорблениям от моего имени, даже счастливо заулыбался. Что вообще-то было очень странно.
– Да я ни на что не намекаю. Только и того, что полтора года назад ты потерял свою память и превратился в полного идиота. И все это время пускал слюни, дико смеялся, а поначалу, – Гарри сокрушенно помотал головой, – даже под себя мочился. А нам приходилось с тобой нянчиться, кормить, спасать невесть знает от кого и чего. И в то же время пытаться вылечить тебя неизвестно от какой болезни. Ты нас не узнавал, и все это время приходилось водить тебя за ручку. Хуже малолетнего ребенка! Короче, полный дебил.
Снисходительно улыбаясь в начале его рассказа, к концу я почувствовал, как мое лицо перекашивается от ужаса. Я сразу поверил каждому его слову. И прежде чем спросить, мне пришлось хорошенько прокашляться от горчащей сухости:
– Какой сейчас день и год?
– Двадцать третье июня три тысячи шестьсот первого года.
– Но я ведь отчетливо помню, – в отчаянии вскрикнул я, – что вчера было тридцатое декабря три тысячи пятьсот девяносто девятого года! Я стоял на балконе в северной части дворца и ждал принцессу. Мы с ней хотели обговорить встречу Нового года. Я даже услышал ее шаги сзади (ты ведь знаешь, как она любит подкрадываться ко мне, надеясь застать врасплох?) и решил сделать ей приятное – не стал оборачиваться. Пусть думает, что это удалось.
После моих слов Гарри с бешеной злостью саданул по железному столику, стоящему рядом. Пострадали оба: столик прогнулся и загудел (вероятно, от возмущения), а мой друг завыл по-волчьи (может, от боли, так как сомневаюсь, что он стал садомазохистом).
– Ублюдочная стерва! – прошипел он вполголоса.
Я даже опешил:
– Ты это про кого?!
– Да про твою «милую» принцессу! – Но, видя, что глаза мои опасно заблестели, отступил на два шага назад и, потирая ушибленную руку, стал быстро тараторить: – Ну сам посуди: она последняя, кто тебя видел перед твоим беспамятством, она первая, кто провозгласил тебя предателем, и только она могла все это устроить.
– Ничего не понимаю… – У меня как-то странно заболела тыльная часть головы, и я обхватил ее руками. – Ведь она же меня любит?
Гарольд огляделся вокруг, как бы ища поддержки у окружающих нас товарищей. Те смотрели сочувственно и с какой-то отрешенностью. Потом, глубоко вздохнув, сказал притихшим голосом:
– Она же тебя и ищет по всей Галактике…
– Зачем? – Во мне затеплилась какая-то надежда.
– Для того чтобы казнить на Треунторе.
Меня даже затошнило, стало плохо-плохо. Смертные казни давно, лет четыреста как отменили. Оставили только самую жуткую для самых мерзких и страшных преступников. Казни эти снимали во всех подробностях и показывали всем желающим в специальных кинозалах и в обязательном порядке – во всех местах заключения. Сам просмотр так влиял на психику человека, что редко кто мог досмотреть все до конца. Было много случаев частичного и даже полного помешательства.
Губы мои предательски дрожали, когда я спросил:
– И за что же мне оказана такая большая честь?
Гарри, смотря мне прямо в глаза, стал перечислять:
– За то, что ты сотрудничал с Моусом, взорвал и уничтожил огромную часть Всегалактического блока памяти и, самое кощунственное… – он сглотнул слюну, – убил императора со всей его личной охраной и пытался уничтожить принцессу.
По моей спине потекли струйки холодного пота, а лоб покрылся горячей испариной. Я оторопело замотал головой и переспросил:
– Убил императора?! И хотел… принцессу?!
– Да!
– Но я не мог это сделать, я этого не делал! – Я опять сжал голову руками, пытаясь спасти ее от взрывной боли, бьющей прямо по мозгам. – Да и нереально все это! Непосильно это сделать одному! Не мог я этого всего натворить!
– Ты?! Не мог?! – Гарольд не отводил от меня взгляда. Весь его вид был вопросительным ожиданием, и я, подавив гнев, задумался.
А ведь и правда. Если кому и под силу было натворить нечто подобное на Оилтоне, то только мне. Я был вхож ко многим, мне все доверяли, я знал все (ну или почти все), и я сумел бы все это устроить. Если бы, конечно, захотел! Но это же был полный абсурд!
– А ты?.. – Я быстро огляделся вокруг. – А вы всему этому верите?
Гарольд опустил уголки губ, поднял брови, отчего его лоб покрылся глубокими морщинами, и еле заметно двинул подбородком в разные стороны. Эта мимика у него означала крайнюю степень сомнения и нерешительности. Значит, были некие обстоятельства и в мою пользу! Осталось только выяснить какие. И я это выясню!
У меня была одна привычка с самого детства. Перед тем как начать действовать и командовать окружающими, я ногтем большого пальца щелкал себя по нижним зубам. Это всегда служило сигналом для остальных: полная дисциплина и повышенное внимание! Звонко щелкнув ногтем по зубу, я скомандовал:
– Значит, так!..
– Ого! – удивился Гарри. – Ты это сделал впервые за полтора года. Все это время я здесь командую.
Я ощерился злобной и страшной улыбкой, которой не боялись лишь несколько человек. Ну и Гарри тоже.
– Не оправдывайся, я тебя уже простил! – И продолжил с нажимом в голосе: – Значит, так! Подробно, без излишеств расскажи: как и в какой последовательности все это произошло.
Мой друг, притворно вытянувшись в струнку и вытаращив глаза, стал докладывать:
– В шестнадцать ноль-ноль тридцатого декабря три тысячи пятьсот девяносто девятого года, как только стемнело, во дворце одновременно произошло два взрыва: на распределительной станции основного и резервного электроосвещения и в здании Блока памяти. В ту же минуту были взорваны пять из восьми отражателей на орбите, освещающих ночную сторону планеты…
– Ого-го!..
– В Блоке вспыхнул сильный пожар. Там не было все уничтожено только благодаря особым, новейшим, недавно поставленным переборкам. Те автоматически сработали и не дали взорваться остальным термитным бомбам, расположенным почти во всех отсеках. Началась паника, принцесса в сопровождении охраны выскочила на площадь, и по ней из парка была открыта стрельба из игломета. Половина гвардейцев, ее охранявших, сразу же погибли. Двумя иглами была ранена и она сама: в ногу и плечо… – При этих словах у меня все сжалось ниже живота и сердце заныло от боли. – Спасли принцессу лишь тела ближайших телохранителей. Они были изорваны иглами буквально в клочья. Ответный огонь заставил скрыться нападавшего, который спрыгнул в служебный тоннель и на мини-ролле помчался в сторону космопорта. На запоре одного из блоков он столкнулся с нарядом, заступившим на пост по тревоге. Это были три гвардейца и офицер охраны. Они-то и узнали тебя, но даже не посмели заподозрить в организованном на поверхности перевороте. Ты дал команду немедленно открыть запор и, когда они это сделали, выхватил игломет и стал стрелять на сверхрежиме. Один гвардеец погиб, а остальных чудом спасла открывшаяся створка блокировки прохода. Они-то и подняли тревогу по твоему поводу. Стали ловить уже конкретно тебя. Но ты, – Гарри прищурил глаза и почесал нос указательным пальцем, – или тот, кого за тебя приняли, успел выпрыгнуть из вспомогательной шахты и вскочить в одно из сублиатомных суден, которое стояло на отстое и было готово в ближайшее время к переплавке. На удивление всем, у этого корыта оказались нейтронно-кварцевые двигатели, и оно тут же стартовало на полном форсаже.
– И что, им удалось уйти? – Я не мог сдержать скепсиса.
– Да в том-то и дело, что нет. Никто не поймет, на что они надеялись. Корабль был уничтожен еще в верхних слоях атмосферы – первым же залпом оборонительных орудий. И разлетелся, так сказать, в пух и прах.
– Значит, меня считают мертвым? – не понял я.
– Выслушай все до конца, а потом спрашивай! – хмыкнул Гарри. – Во время погони за тобой выяснилось, что император и его охрана уничтожены все из того же игломета.
– Да что ты все акцентируешь мое внимание на этом оружии?! – вспылил я. – В конце концов, не я один имел право на его ношение.
– Конечно! – согласился Гарри. – Кроме тебя его во дворце носили лишь три человека. Сам император (а о его участи ты уже знаешь), начальник дворцовой стражи и министр внутренних дел. Но последние двое тоже, увы, были убиты иглами. Что интересно, в спальне покойного императора. И все три игломета были найдены на телах их владельцев. А твой – в шахте, выходящей на поле космодрома. Естественно, с твоими отпечатками и с изрядно оскудевшим магазином.
Покойного министра я всегда страшно недолюбливал, хотя никак не мог найти причину своей к нему антипатии. Но сейчас мне стало и его жалко. И он оказался жертвой какого-то немыслимого заговора, в котором главную роль, по всеобщему мнению, играю почему-то я.
Но что погиб Серджио – это было очень странно! Начальник дворцовой стражи по праву считался одним из лучших воинов современности. Даже я, со всей своей силой, умением и ловкостью (и нескромным самомнением), в сражении с Серджио поставил бы на его победу. Процентов на шестьдесят… Ну, может, шестьдесят пять. Завалить такого бойца! Да еще в спальне! И при оружии! Как же он так расслабился? Как допустил? А я? Я тут же вспомнил, что нахожусь не в лучшем положении.
Тем временем рассказ продолжался:
– После этого для всех настали трудные времена. Принцесса с почерневшим от горя и ненависти лицом, не обращая внимания на свои ранения, заставила перевернуть все вверх дном. Ну, по крайней мере, в самой столице. И на одной из твоих старых квартир в стене нашли зашифрованную дискету. И после титанических усилий по расшифровке прочитали данные тебе инструкции. И не кем-нибудь, а самим Моусом. Выяснилось, что в момент твоего бегства на судне с космодрома должна была совершиться еще одна теракция. А именно: должен был быть выведен из строя главный компьютер оборонных орудий. Это позволило бы тебе уйти в космос и успеть сделать лунманский прыжок. Тогда тебя, возможно, не настиг бы никто. Но когда провели тщательнейшее расследование, выяснилось, что компьютер никто и не собирался взрывать. Сказано это тебе было лишь с одной целью – уничтожить главного виновника. Тем самым обрубив все концы. Вроде бы дело ясное. Ты свое отработал – и тебя убрали. Но принцесса все равно этому не поверила. Она аргументировала это тем, что слишком хорошо тебя знает. Ты, мол, не был настолько наивен, чтобы убегать на каком-то корыте, прекрасно зная, что за атмосферой тебя бы или сожгли спутниковые лазеры, или расстреляли боевые корабли императорской Армады. Вдобавок она в приступах гнева стучала себя кулаком в грудь и кричала: «Я чувствую, что этот предатель живой, нутром чувствую!» Поэтому поиски твои продолжаются, тебя заочно судили и приговорили… сам уже знаешь к чему.
Гарри замолчал и облизал пересохшие губы. Но, видя, что я играю скулами и смотрю на него непонимающим взглядом, понял, что надо продолжать излагать события дальше.
– Нас всех, кто был с тобой близок и находился под твоим командованием, освободили от службы и целыми днями проводили с нами пренуднейшие допросы с пристрастием. Даже допрашивали под воздействием домутила. Продолжалось это больше месяца. А потом нас уволили, вернее, попросту вышвырнули на улицу. На нас поставили несмываемые клейма людей, скомпрометировавших себя знакомством с самым большим преступником в истории человечества. Что нам оставалось делать? Собрались вместе и попробовали наняться в другие системы, куда-нибудь подальше. Но ты ведь знаешь, как это трудно сделать без бумаг о своем безукоризненном прошлом. Мы стали падать в буквальном смысле слова на дно. Поселились в городишке Манмоут, ну, это там, где ремонтируют торговые крейсеры, в каком-то заброшенном домишке. И по очереди ходили по городу, поднанимаясь к разным торгашам, копя деньжата на дальнее странствие. И каково же было наше удивление, когда однажды ночью нас всех разбудил Малыш, с криками ворвавшийся в нашу скромную спальню: «Вставайте, вставайте! Я только что видел Тантоитана!»
Я огляделся по сторонам:
– А кстати, где он?
– Несет вахту наверху! – Видя, что я поощрительно улыбнулся, Гарри пробурчал: – Ты что, нас совсем за школьников принимаешь? – Потом продолжил: – Малыш и Алоис наткнулись на тебя, жующего полусгнившие пищевые отходы, возле каких-то мусорных баков. Узнали сразу, хоть и с некоторыми сомнениями и спорами. Но до того были шокированы твоим видом и поведением, что не знали, как поступить. Может, ты сам не хочешь идти с кем-либо на контакт? Может, скрываешься подобным образом? Оставив Алоиса наблюдать за тобой, Малыш рванул за нами. Мы все вскочили и через короткое время сами лицезрели твое невероятное превращение. Зрелище, я тебе скажу, было не из приятных. Всклоченные волосы, в которых чего и кого только не было, трехмесячная борода, в которой копошились не то черви, не то их личинки. Все это обрамляло худющее лицо с торчащим носом. На теле висели немыслимые лохмотья, кишащие немыслимым количеством различных насекомых. Взгляд у тебя отсутствовал. Виднелись только белки с застывшими зрачками, в которые было больно смотреть. Мы за полчаса провели тщательнейший осмотр местности и, только когда убедились, что за тобой никто не следит, попытались привлечь твое внимание. И сразу поняли: ты невменяем. Пришлось там же тебя раздеть, помыть, продезинфицировать и одеть в свежую одежду. Ты выглядел живым трупом: ни на что не реагировал, никого не видел, никого не слышал. Единственное, что в тебе жило, – это чувство голода. Ты ел все, что пахло пищей. Да оно и понятно: создавалось впечатление, что твой организм не кормили все три месяца, которые мы не виделись, – одни кости и кожа… Ну и дырки на теле от уколов.
Я стал рассматривать свои руки.
– Ну сейчас-то уже ничего не видно. Мы тебя кормим и лелеем все это время лучше, чем самих себя, вместе взятых. А что самое дивное, так это то, – Гарри с завистью похлопал меня по бицепсу, – что твои мускулы восстановились до прежнего состояния. А ведь ты не бегаешь, не плаваешь, не тренируешься, ходишь все время как сомнамбула. Когда надо убегать, я беру тебя на руки или вскидываю на плечо, как мешок с картошкой. Мы никак не можем понять, как восстановился твой организм. Я имею в виду – физически. Потому что умственно – это наша заслуга. Да, кстати! Выпей-ка, голубчик, лекарства! Заболтались – а у тебя режим.
Гарольд достал из картонного ящика подозрительно грязного вида бутыль и налил в стакан не менее подозрительную коричневую густоватую кашицу.
– На, пей! – Он протянул стакан под самый мой нос.
Собравшись отшатнуться от ожидаемой вони, я, осторожно принюхавшись, вдруг с удивлением уловил запах какой-то ароматной древесины. Возможно, это были стружки или опилки. Но консистенция все равно вызывала у меня вполне небеспочвенные опасения.
– Да что ты принюхиваешься?! – возмутился мой друг. – Еще сегодня утром ты всю порцию выпивал одним залпом, а потом долго облизывал палец, предварительно тщательно вытирая им стенки стакана. А сейчас, гляди, поумнел!
Понимая, что меня никто не собирается отравить, я осторожно сделал небольшой глоток. И чуть не умер! Сказать, что это была самая невкусная вещь, которую я пробовал в своей жизни, значит ничего не сказать! Это был конгломерат всего самого омерзительного, горького, пересоленного, кислейшего, липкого, клейкого и приторного. Я стал бешено плеваться на пол, пытаясь избавить язык и полость рта от противнейшего лекарства, а глазами стал искать какую-нибудь емкость с водой. Единственное, что меня радовало, так это отсутствие спазма в горле и дыхательном тракте. Гарри тем временем уселся в какое-то подобие старого кресла и наблюдал за мной со счастливой улыбкой. Когда же я показал кулак, он от души рассмеялся.
– Ну теперь-то я вообще спокоен. По словам твоего лечащего «доктора», в тот момент, когда тебе опротивеет лекарство, ты и станешь совершенно здоров. Он утверждал: «Память тогда вернется к нему окончательно».
Давя в себе позывы к рвоте, я пролепетал одеревеневшим ртом:
– Дай, гад, хоть чем-нибудь запить! Покрепче!
– Ну не знаю… можно ли тебе… – Гарри в раздумье почесал подбородок. – У меня тут есть алкогольный напиток, крепковатый, но довольно приличный. – Он достал из кармана куртки плоскую флягу. – Местная, так сказать, достопримечательность. И к тому же не последняя.
Поймав брошенную мне флягу, открутил крышку и тоже понюхал содержимое. И ничего не почувствовал: все перебивал идущий изо рта опротивевший мне запах древесины. Поэтому, обреченно вздохнув, я стал пить, пытаясь распробовать жидкость бесчувственным языком. В горле стало приятно жечь, а через несколько глотков согревающая благодать достигла желудка и утихомирила готовую подняться там бурю. Я одобрительно закивал.
– Вот чем меня надо было лечить! Как называется?
– Саке.
Я пивал этот напиток и прекрасно знал, откуда он родом!
– Ты говоришь, это местный напиток? Так мы, значит, находимся на…
В этот момент звякнула одна из нескольких бутылок, подвешенных вдоль стены под лестницей. Взглянув на нее, Гарольд скомандовал:
– Постоянные гости, все начеку! – Потом, как бы извиняясь, стал объяснять мне: – Это местные мздоимцы, часто к нам заходят. Но с нас им брать нечего – повыделываются и отваливают. Хоть и надо быть с ними осторожнее: чуть что, махают мечами, как подорванные. Мы бы их давно устранили, да неохота засвечиваться, прикидываемся бродягами музыкантами.
Вдруг звякнула другая бутылка. Гарри озадачился:
– Ого! У них прикрытие – следом еще кто-то прется! Но это все ерунда. Здесь мы находились только из-за панацеи для твоих мозгов. Теперь можем уходить. Хотя решать тебе. – Он перехватил мой взгляд на лестницу и добавил уставшим голосом: – Да есть здесь запасный выход, есть! Ты лучше решай, что делать будем.
– Я еще не совсем вник в обстановку, поэтому поступай, как посчитаешь нужным.
