скачать книгу бесплатно
– Ты права! – наклоняюсь к Наташе и обнимаю ее за плечи. – Спасибо!
Я отпускаю девочку и бегу к выходу. Мне вслед несется Наташин смех. Понятия не имею, что делать дальше, но теперь точно знаю, куда пойти. Мне некуда торопиться, но я все равно продолжаю бежать всю дорогу до кладбища, спотыкаясь о камни и застревая каблуками в земле. Благо, путь пролегает по безлюдным переулкам. В лабиринте оград и памятников без труда нахожу могилы родителей, несмотря на то, что давно здесь не была и обычно плохо ориентируюсь в пространстве. Наверно, близкие люди сами подводят меня к нужной тропинке и подсказывают, куда свернуть. Но стоит оказаться на месте, как воодушевление испаряется. Молча стою возле могилок и рассматриваю фотографии. На глаза наворачиваются слезы. Я плачу не только по умершим родителям, но и по тем дням, когда работала в библиотеке и копила деньги им на памятники. Мне приходилось тяжело, зато будущее представлялось счастливым. Теперь кажется, что лучшее уже позади.
– Мамочка, папочка! – всхлипываю я. – Простите меня за то, что не оправдала ваших надежд. Вы всегда говорили: «Стоит только захотеть, и ты всего добьешься», но жизнь сложилась по-другому. Я выросла другой, слабой.
Меня ослепляет солнечный лучик. Слезы, стоявшие до сих пор в глазах, стекают по щекам. Я вытираю их тыльной стороной ладони, свет снова бьет в глаза, но мгновение спустя мне удается различить источник. Это не солнечный луч, а фары полицейской машины. Что она здесь делает? Какая же я дура! Могла бы догадаться, что на могиле родителей меня будут искать. Как теперь поступить? Убежать я уже не успею, а спрятаться негде. Пригибаюсь и, касаясь руками земли, перебираюсь на соседнюю могилу. Машина останавливается, передние двери открываются, но полицейские не спешат выходить. Похоже, они что-то ищут в бардачке. Я пользуюсь моментом и переползаю на следующую могилу. Похороненного здесь человека не балуют вниманием – надгробие изгадили птицы, искусственные цветы поблекли, затерявшись в переросшей ограду траве. Если сесть на корточки за памятником и пригнуться, можно остаться незамеченной.
Двое полицейских, громко переговариваясь, переходят от могилы к могиле. Они читают вслух надписи на памятниках. К моменту, когда стражи порядка находят могилу моих родителей, каждый из них замечает по паре знакомых фамилий. Один из полицейских принимается рассказывать историю семьи, похороненной в соседнем ряду, начиная со времен царя Гороха. Лучше бы они думали об убийстве Кати, тогда бы мне не пришлось, скрючившись в три погибели, прижиматься к памятнику незнакомого покойника.
– Что я тебе г-говорил? – наконец меняет тему второй полицейский. – Никого здесь н-нет. Д-дураку ясно, что на кладбище з-засада. Думаешь, эта Паукова – з-законченная идиотка?
Так и есть. А ты не только заика, но и слепой, если не замечаешь меня под носом.
– Без тебя знаю, но надо убедиться, а то Ален Делон бошки нам поотрывает.
При чем здесь актер? Нет, не хочу знать.
– Д-дал же бог н-начальничка!
– Старик со своим маразмом и то лучше петрил…
– С-смотри! – перебивает его напарник. – В к-кустах!
Значит, не слепой. Вот и закончились мои бега. Не прошло и дня. Ира была права, в Москве я бы так быстро не попалась. Теперь меня отвезут в полицию, обыщут, переоденут в костюм в полосочку и запихнут в камеру к проституткам и наркоманкам, где я просижу до суда и, если к этому времени останусь жива, отправлюсь на постоянное место жительства в колонию для детоубийц. Может, это к лучшему? Там мне ни о чем не придется беспокоиться, за меня все решат надзиратели. Днями буду строчить на машинке робы, а по вечерам читать книжки. Как же я соскучилась по этому умиротворяющему занятию за два года замужества… Правда, от плохого питания у меня откроется язва, после тюремного мыла выпадут волосы, а от хлорированной воды раскрошатся зубы. В общем, жизнь моя будет беззаботной, но недолгой.
От сидения на корточках затекли ноги. Я опираюсь на руки, чтобы подняться. В ладонь впивается что-то острое. Не хватало еще поранить единственную рабочую руку. Нащупываю продолговатую железку и вынимаю из травы тяпку. Отлично, теперь у меня есть холодное оружие. Может, бросить ею в полицейских и убежать? Припаяют к сроку сопротивление при аресте. Нет уж, лучше буду сотрудничать со следствием. Встаю в полный рост и, как недоразвитая, машу полицейским тяпкой.
– З-здравствуйте, – смущенно улыбается круглощекий, похожий на подростка полицейский.
Его старший товарищ поднимает в приветствии длинную, как у орангутанга, руку. Ни тебе «стойте на месте», ни «вы арестованы». Как это понимать?
– Пока вы пололи т-траву, – краснея, говорит круглощекий, – на эту могилу н-никто не приходил?
– Пока я полола траву? – переспрашиваю, чтобы убедиться, что мне не послышалось. – Нет, не приходил. А кого вы ищете?
– Женщину лет двадцати пяти, – говорит длиннорукий. – Светловолосую.
– Худую, б-бледную, – добавляет его напарник.
Я машинально опускаю глаза на свои руки и только сейчас замечаю, как они потемнели. С солнцем моя кожа не дружит, загар проступает красными, больше похожими на симптомы какой-то экзотической болезни, пятнами. Видимо, золотистый оттенок – действие чудо-средства из коричневой бутылочки.
– Нет, такой здесь не было, – благодарю Иру и за автозагар, и за косынку с косметикой. – Она преступница?
– Д-да, и очень опасная! – трясет головой круглощекий. – Сегодня утром убила свою пятилетнюю п-падчерицу.
– Почему вы думаете, что это она?
– Гражданочка, мы не думаем, – признается длиннорукий. – Мы знаем. Она и раньше поднимала руку на девочку.
Неправда! Я никогда не била Катю до той злополучной пощечины…
– Какая женщина способна убить ребенка? – проглатываю подкативший к горлу ком. – Может, это несчастный случай? А вдруг девочка упала и… – замолкаю, поняв, что сказала лишнее.
– Нет, это точно мокруха! – от возбуждения круглощекий забывает заикаться. – Там такая д-дырка в голове…
– Подробности гражданку не интересуют, – перебивает его напарник.
Еще как интересуют, но расспрашивать слишком опасно.
– Ну, я пойду? – улыбаюсь полицейским. – Скоро стемнеет.
– Дорога здесь н-небезопасная, – с трудом сглатывая, обводит взглядом мои ноги круглощекий. – Я могу п-подвезти.
– Не можешь, – смахивает пыль с лавочки возле маминой могилы длиннорукий. – Ты в засаде.
– Нестрашно, – еще шире улыбаюсь я, – дошла сюда, дойду и обратно.
Пока от круглощекого не поступило новых предложений, разворачиваюсь и иду к дороге. Стараюсь как можно сильнее покачивать бедрами, чтобы моя фигура не казалась плоской. Остальные приметные черты Ире удалось спрятать, но худоба в любую секунду может меня выдать. Выхожу на дорогу и впервые позволяю себе оглянуться. Молодой полицейский смотрит на мой зад, а его напарник и думать обо мне забыл. Никто даже не собирался сравнивать меня с портретом подозреваемой. И эти люди надеются раскрыть убийство пятилетней девочки? Нет, они хотят поймать Дину Паукову и повесить дело на нее, а до того, кто виноват, им нет никакого дела. Как, впрочем, прямо сейчас и до меня. Даже круглощекий больше не смотрит вслед.
Поймать меня им вряд ли удастся, раз уж они умудрились упустить даже такую возможность. Но не могу же я скрываться всю жизнь? И есть ли хоть какой-то смысл в бегах? Кем я стану? Куда опущусь на этот раз? Детдомовские порядки и унизительные побои мужа заглушили во мне чувство собственного достоинства, слово «гордость» мало значило для меня последние годы. Я давно потеряла веру в себя. Только осознание собственной порядочности поддерживало меня все это время, помогая при любых обстоятельствах сохранять человеческое лицо. Потерять этот стержень – значит пасть на самое дно. Кто я теперь? Детоубийца? Если так, тюрьма для меня – слишком мягкое наказание. Но что, если Катю убил кто-то другой? Пойти в полицию – все равно, что взять вину на себя и выгородить настоящего преступника. Сбежать – значит всю жизнь сомневаться. Сейчас, как и два часа назад, я не вижу смысла начинать все сначала, поэтому собираюсь узнать, что произошло в доме после моего ухода. Я должна доказать, что не виновата в смерти падчерицы, в первую очередь самой себе.
Надо было расспросить полицейских о подробностях. Как теперь раздобыть нужную информацию? Пока светло, к дому Олега приближаться опасно. Разговаривать с соседями и знакомыми тоже нельзя – возможно, кто-то из них поверил в то, что я способна убить ребенка. Мне не по себе даже от одной мысли об этом. Но что, если я на самом деле виновата в смерти Кати? Вдруг, я так сильно ее ударила… Нет, у меня слабая рука, вряд ли выйдет даже оставить синяк, не говоря уже о том, чтобы нанести черепно-мозговую травму. А что если, падая, Катя стукнулась головой о кровать? К приходу бабушки она могла умереть от потери крови. В глазах темнеет, страх сжимает горло. Но как же звук удара? Его не было. Я понятия не имею, что происходило в доме после моего ухода. Но одно я знаю точно: когда я выбежала на крыльцо, Катя была жива. Я отчетливо слышала ее крик даже возле калитки.
Может, Ира права? Если Олег без зазрения совести бил жену, почему он не мог поднять руку на ребенка? Убивать Катю умышленно он бы не стал. Он любил дочку, сам растил ее с пеленок. Его первая жена умерла сразу после родов, а от матери помощи не дождешься – свекровь всю жизнь работала учительницей в школе и никогда не скрывала отвращения к детям. Что, если он пришел домой на обед, голодный, в плохом настроении, а в доме ни еды, ни меня? Допустим, он расспросил обо всем Катю, разозлился, и в порыве ярости… Нет, Олег не поддается эмоциям. Все его действия продуманы. Он жесток, но не безумен. Ему всегда хватало выдержки скрывать эмоции при посторонних, дожидаясь подходящего повода для наказания. Первое время, пока я еще появлялась на людях, он бил меня так, чтобы не оставлять следов. Со временем я заметила, что он никогда не влезает в пьяные драки, а если кто-то ему вредит, он мстит втихаря, за спиной.
Рано делать выводы. На первый взгляд в этом убийстве вообще некого заподозрить. Кто знает, что могло произойти с ребенком в пустом доме? В любом случае, я оставила Катю одну, а значит, больше всех виновата в ее смерти, поэтому я сама должна разобраться в случившемся. Как написали бы в детективном романе: я обязана найти убийцу. Правда, я не очень люблю детективы. Мне всегда больше нравились романтические истории. Окружающие говорили, что это всего лишь сказки, в жизни так не бывает. Я слушала и кивала, но где-то глубоко внутри все равно верила: мой Грей уже плывет на корабле с алыми парусами. И Грей приплыл. Только вместо сказочной любви я каждый день получала от него подзатыльники.
Не время жалеть себя. Пора действовать. Кто расскажет мне о случившемся и не станет звонить в полицию? Правильно, телевизор. Где я смогу посмотреть местные новости в девятом часу вечера? Магазины электронных товаров уже закрыты, в кафе крутят музыкальные каналы, да еще в таком людном месте кто угодно может меня узнать. Нужно найти общественное заведение с телевизором, возле которого не толпился бы народ. Круглосуточный ларек недалеко от моей бывшей работы как раз подойдет. В нашем городе все относительно недалеко. От кладбища до ларька я добираюсь за двадцать минут. Заглядываю через окошечко внутрь. Лицо продавщицы мне не знакомо, ее фигура не похожа на привычные габариты тетенек, еле пролезающих за прилавок. Надеюсь, она меня не знает. В ларьке посетителей нет, вокруг ни души. Это и днем не самый оживленный район города.
Я молюсь, чтобы продавщица меня не узнала, и захожу. Внутри так соблазнительно пахнет сладостями, что рот наполняется слюной.
– Добрый вечер! – приветствует меня темноволосая худощавая женщина лет сорока.
На ее лице появляется дружелюбная улыбка и неподдельный интерес. Неужели узнала? Но я уверена, что ни разу в жизни ее не видела. Надо успокоиться, вряд ли она меня знает. А вдруг продавщица видела мою фотографию по телевизору? Местные новости показывают только утром и в девятом часу вечера, значит, волноваться не о чем. А может, меня уже объявили во всероссийский розыск? Почему она так странно на меня смотрит? Черт, очки! На улице уже смеркается, а я все еще хожу в солнцезащитных очках. Надо же! Быстро исправляю промах.
– Добрый вечер, – уже без очков отвечаю я.
– Что-нибудь подсказать? – так же доброжелательно предлагает продавщица.
На экране маленького черно-белого телевизора за спиной продавщицы кружат по льду звездные пары. С чего начать разговор? Нельзя просто так попросить переключить канал. Скорее всего, продавщица откажет, а если и переключит… Услышав в новостях про убийство, она может насторожиться. Надо придумать какой-нибудь повод. Придется соврать, а я этого не люблю и совсем не умею. Почему я не такая находчивая, как Ира? Интересно, как бы она поступила на моем месте? Точно не стояла бы молча возле прилавка и не пялилась в телевизор.
– А чем у вас так вкусненько пахнет? – подражаю интонациям лучшей подруги.
– Невероятный запах, правда? – улыбается продавщица. – Весь день хочется что-нибудь попробовать.
– Как вам только удается поддерживать фигуру на такой работе? – копирую Ирин коронный взмах рукой. – Здесь же соблазн на соблазне!
– Я работаю всего неделю. Но могу вам точно сказать: овсяное печенье – просто объедение!
Продавщица смеется, я отвечаю тем же. На лед выходит следующая пара.
– Взвесьте мне грамм триста овсяного, – прошу я. – Слышали, в городе объявили штормовое предупреждение?
– Да вы что?! – роняет пакет с печеньем на прилавок продавщица. – У моей дочки сегодня выпускной. Как же она домой доберется?
– Включите вторую программу, там как раз начинаются местные новости. Может, расскажут.
– Да, да! Сейчас!
Женщина трясущимися руками тянется к пульту. Она явно напугана. От этого на душе становится еще гаже. Что я за человек, если заставляю мать волноваться за ребенка? Теперь поздно отказываться от своих слов. Пока не началась нужная программа, надо потянуть время.
– Вас не отпустили с работы на выпускной дочери?
– Я начальника даже спрашивать побоялась.
– Может, стоило попросить вас подменить? Моя лучшая подруга работает в круглосуточном ларьке, – говорю я, и образ Иры трещит по швам, как чужие, натянутые через силу, джинсы, – так они со сменщицей постоянно друг друга выручают.
– На мою сменщицу лучше не полагаться. Я по ее вине каждый раз задерживаюсь. Ох, бедный мой ребенок, – оборачивается она к телевизору, где как раз пробегает заставка местных новостей. – Ну, не томи! – подгоняет дикторшу.
– Добрый вечер! В эфире «Местное время», – объявляет с экрана крашеная блондинка с неестественно большими, подведенными черным карандашом глазами. – По всей стране гремят выпускные балы. Более полутора миллионов человек получили аттестаты зрелости. По традиции, всю ночь будут продолжаться гуляния. Кроме школьников во взрослую жизнь вступают выпускники среднеспециальных и высших учебных заведений. Главный вопрос для молодежи нашего города: где найти работу? Самое крупное предприятие – автомобильный завод – признано банкротом. На рынке труда сложилась непростая ситуация…
– Куда еще проще, – отзывается продавщица. – Я с двумя высшими образованиями работаю в ларьке. И то по знакомству устроилась.
– С двумя высшими?!
– Да. У меня, правда, почти нет стажа. Всю жизнь посвятила семье – детей воспитывала, деньги муж зарабатывал. А тут осталась одна. Куда идти? Надо еще дочку в институте учить, сын в восьмом классе.
– На мужиков полагаться нельзя, – снова вхожу в образ Иры.
– Мой муж был самым преданным семьянином, настоящим мужчиной. Надежным.
– Все они надежные. Обещают золотые горы, жизнь как за каменной стеной, уговаривают бросить работу, а потом пользуются нашей от них зависимостью, – выдаю тираду, которой последние два года при каждой встрече разражается Ира. – Где он теперь, муж ваш?
– Умер.
Я замолкаю. Провалиться бы сейчас сквозь землю, а лучше испариться из ларька и исчезнуть из памяти бедной женщины. Продавщица тем временем завязывает пакет с печеньем.
– Пожалуйста. Что-нибудь еще?
– Да, если можно, двести грамм вон тех конфет, – указываю я в самый дальний угол, чтобы еще потянуть время.
– А вообще вы правы, – продолжает разговор женщина. – В мире все ненадежно…
Но я уже не слышу. Безразличная интонация дикторши сменяется на нагнетающий страх тон.
– Сегодня днем в частном доме по улице Тельмана обнаружено тело пятилетней девочки. Ребенка нашла бабушка. Уголовное дело направлено в следственный комитет при прокуратуре. По словам следователя, смерть наступила в результате черепно-мозговой травмы. Девочка скончалась мгновенно.
На экране появляется молодой мужчина в форме. Кажется, его лицо с тонким ровным носом, светлыми, в обрамлении черных ресниц, глазами и изящно очерченными губами будто создано для телеэфира. Настоящий Ален Делон. Теперь я понимаю, что имели в виду горе-полицейские. Правильные черты располагают к себе и заставляют поверить: этот человек никогда не врет.
– Мы столкнулись со зверским преступлением, – говорит следователь. – Перед нами, безусловно, не несчастный случай, а умышленное убийство. Версию с ограблением мы также исключаем – в доме, где с отцом и приемной матерью проживала убитая девочка, ничего не пропало.
– И как только такому молодому доверили вести громкое дело? – подает голос продавщица.
– Молоко, – указываю в противоположный угол.
Неожиданно на экране красивое лицо следователя сменяется обрюзгшей физиономией моей свекрови.
– Гадюка! – возмущается она, не забывая при этом улыбаться в камеру. – Пролезла в нашу образцовую семью! Ох, чувствовало мое сердце… Я всегда говорила сыну: эта детдомовская вертихвостка еще покажет себя!
– В убийстве несовершеннолетней Кати подозревается ее мачеха, – продолжает дикторша. – Двадцатичетырехлетняя гражданка России Дина Паукова скрывается от органов предварительного следствия.
На экране появляется моя фотография. Я замираю, женщина за прилавком наклоняется за бутылкой молока и, услышав «Вглядитесь в это лицо», поворачивается к телевизору.
– И пакет! – кричу я. – Положите все в пакет!
– Ах, да! – продавщица ныряет под прилавок.
Она достает пакет, оборачивается, чтобы взять чек, и бросает взгляд на экран. В этот момент фотографию сменяет лицо дикторши.
– Вы извините, я такая рассеянная, – говорит продавщица. – Надо шевелиться быстрее.
– Не беспокойтесь, – поняв, что репортаж закончился, отвечаю спокойным голосом. – У вас все замечательно получается.
– Ничего, со временем я научусь работать быстро, вот увидите. В сорок пять еще не поздно начать все сначала.
Как насчет двадцати четырех? Может, и моя жизнь еще изменится? Выпуск новостей заканчивается. Не услышав о штормовом предупреждении, женщина с облегчением вздыхает. На прощание я искренне желаю ей удачи. Выхожу на улицу и, стоя посреди тротуара, оглядываюсь. Что делать дальше? Куда идти? Сквозь забор из редких сосен, с другой стороны от дороги, виднеется здание библиотеки. Здесь я провела лучшие дни в жизни. Маленькой девочкой я скрывалась за стенами читального зала от неприглядной бедности и одиночества, убегала в экзотические миры книг и находила там единомышленников.
Сначала я брала книги с собой. В детдоме их могли испортить, поэтому я пролезала во дворик ближайшего детского сада и сидела в беседке до тех пор, пока не дочитывала до конца. К детдомовцам в библиотеке всегда относились с недоверием и выдавали только по одной книге. Каждый раз, когда я приносила книгу обратно, библиотекарь сильно удивлялась и спрашивала, на самом ли деле я все прочитала. Мне почему-то становилось стыдно. Я старалась приходить реже. Однажды библиотекарь попросила рассказать, о чем была книга. Я не заподозрила подвоха и как на духу выложила весь сюжет с незначительными деталями. С этого дня мне стали давать одновременно столько книг, сколько я просила.
Вскоре детсадовские воспитательницы прогнали меня из дворика. Всего раз я принесла книги в детский дом, а возвращать было уже нечего. Никогда не забуду, как всю ночь в слезах собирала бумажную мозаику и безрезультатно пыталась склеить порванные в клочья странички скотчем. С тех пор я целыми днями просиживала в читальном зале. Когда настало время искать работу, директор библиотеки сама пришла в детдом, чтобы меня пригласить. Это был самый счастливый день в моей жизни. Казалось, теперь все изменится, я стану свободной и независимой. Так и произошло, но длилась свобода недолго. Иго мужа заменило тиранию детдомовских воспитательниц.
Библиотека встречает меня строительными лесами. Вокруг – груды материалов. Милый дом, ты так же, как и я, ждешь обновления. Я верю, впереди у нас еще много счастливых дней, нужно только перетерпеть настоящее, еще немного побороться с прошлым – за будущее. Я подхожу к крыльцу, сажусь на ступеньки. Пакет соблазнительно пахнет сладостями. Открутив крышку пластиковой бутылки, прикладываюсь к горлышку. Прямо возле уха пролетает что-то тяжелое и с грохотом падает на асфальт. У моих ног приземляется кирпич. Молоко попадает не в то горло, я захожусь кашлем. Пытаясь рассмотреть, откуда он свалился, поднимаю голову. По крыше пробегает человеческая тень.
Глава 3. И от слабостей бывает польза
Значит, это не случайность, и на вокзале кто-то нарочно толкнул меня под поезд! Кому нужно, чтобы я умерла? Неужели Олег решил подстроить несчастный случай, чтобы я не смогла доказать свою невиновность? Но почему тогда он убежал? Ему ничего не стоит остаться и убить меня…
Не успеваю додумать, как сверху летит еще один кирпич. Отскакиваю, но он быстрее – приземляется мне на ногу. Боль отдает в груди. Значит, Олег и не думал убегать, а всего лишь пошел за новым снарядом. Теперь кирпичи летят один за другим, а я, как заяц с раненой лапкой, запрыгиваю под козырек. Здесь кирпичам меня не достать, но что, если муж спустится и добьет меня сам? Ира была права: если бы я уехала в другой город, Олег вряд ли стал бы меня искать. Но ему нужно свалить на кого-то убийство дочери. Скорее всего, он боится, что в полиции я смогу оправдаться или расскажу, как он меня избивал.
На крыше раздаются тяжелые шаги. Слышно, как под ногами шуршит керамзит. Справа от меня из-за козырька медленно выползает тень. Я замираю, боясь даже вздохом выдать себя. Тень убийцы становится короче и одновременно расширяется. Он приседает на корточки и наклоняется, чтобы найти меня. Из-за козырька появляется серый полукруг. Это капюшон. Сейчас он еще немного опустит голову, и я пропала. Вместо того, чтобы сильнее наклониться, он замирает. Макушка на миг зависает и, как будто испугавшись, ускользает обратно. Наверно, он надеялся разглядеть мою тень, но побоялся, что если слишком сильно наклонится, я увижу его лицо. Сомневается, удастся ли меня убить.
Его неуверенность придает мне мужества. Я позволяю себе снова дышать. Вдох получается слишком глубоким и жадным, полным шипящих звуков. На мое счастье как раз в этот момент убийца поднимается с корточек и не замечает шума. Тень снова вырастает и худеет. На крыше раздается негромкий треск. Убийца шагает влево, тень приближается, нависая прямо надо мной. Опираясь рукой о стену, я всем телом изгибаюсь вправо. В эту же секунду сверху летит кирпич, ударяясь о стену в том месте, к которому только что прижималось мое бедро. Зажмурившись от грохота, я стою на одной ноге. Левая ступня прижимается к правой лодыжке, как будто прося защиты у своей более удачливой сестры.
Теперь нужно тихо опустить ногу и сделать шаг влево. Видимо, убийце все-таки удалось разглядеть мою тень, потому что после первого промаха он снова движется в правильном направлении. Еще сильнее вжавшись в кирпичную стену, я плавно отъезжаю в сторону. Локти покрываются ссадинами, но сейчас не время обращать внимание на такие мелочи. На этот раз убийца не спешит бросать кирпич. Может, у него заканчивается запас? Хорошо бы. Так и не отважившись на бросок, он снова идет влево. На улице становится настолько темно, что с каждой минутой все труднее разглядеть перемещение теней. Треск на крыше длится дольше, чем в прошлый раз. Как узнать, шел ли он все время в одном направлении или после первого шага повернул в обратную сторону? Остается только доверять собственному слуху.
Я отступаю вправо. Очередной кирпич приземляется рядом с моим плечом. В панике отпрыгиваю обратно. Следом летит еще один снаряд. Я ошиблась: убийца не бережет патроны, он прислушивается к каждому моему движению. На этот раз медленно и – насколько возможно – бесшумно ползу по стенке к левому краю. Судя по звуку, а точнее, его отсутствию, убийца продолжает стоять на месте, пытаясь различить среди шелеста листьев на деревьях и пения птиц мои шаги.
В этот момент к звукам природы прибавляется лишний, искусственный рев. Я оглядываюсь и замечаю приближающуюся машину. Фары сначала подсвечивают здание библиотеки слева, а затем свет медленно ползет вправо. Из-под ног на глазах выползает моя тень. Я глубоко вдыхаю и бросаюсь вперед. Что есть сил бегу из ловушки, в которую сама запрыгнула. Каблуки разъезжаются в стороны, скрежеща по плитке металлическими набойками. Вслед летят кирпичи и доски, что-то тяжелое попадает в спину. Вместо того, чтобы упасть, в горячке я еще больше ускоряю темп и сворачиваю на тропинку. Нестройный ряд сосен пытается меня запутать, но я преодолеваю эту полосу препятствий. Прислонившись к самому толстому из стволов, съезжаю на землю и оглядываюсь. Надо убедиться, что убийца не побежал следом. От меня тянется дорожка из битых кирпичей, а за ней, на краю крыши, стоит он. В темноте не разглядеть, кто это, издали виден только расплывчатый силуэт. Я не рискую приближаться, все равно не удастся рассмотреть его лицо. Человек разворачивается и уходит вглубь крыши, откуда не выглядывает даже тень.
