скачать книгу бесплатно
Степан. Да, Валя.
Валентина. Как же вы… могли… Как? Мы же родная кровь! Это же… У нас же двое, их-то за что? Что же я им теперь про деда-то скажу… (Уходит в другую комнату.)
Пауза.
Олег. Правильно, что сказал, Степан. Легче жить станет. (Уходит за Валентиной.)
Косовец. Степа, как Александр Константинович заставил тебя пойти на это?
Степан. В том-то и дело, что он не заставлял, я сам всё делал.
Ирина. Хватит! Не строй из себя целку.
Степан. Повторяю, я знал, что делал.
Косовец. Он повлиял на вас?
Степа молчит.
Он знал, что Ивану грозит такой срок?
Степан молчит.
В голове не укладывается.
Константин. У меня тоже. Может быть, он, как юрист, яснее понимал, как повернется дело, если ты признаешься? Может быть, за групповое, ещё больше бы дали?
Косовец. Вот-вот, Костя прав! Степа, у него, наверное, другого выхода не было? Надо разобраться… И основательно…
Степан. Разберусь, ещё как разберусь…
Ирина. Это как же?
Степан. А очень просто! Получу деньги, спущу все, а Ивана освобожу.
Ирина. Ну и посадят тебя, идиота. Было двое без отца, теперь третий прибавится.
Степан. Заслужил – прибавится.
Константин. Не об этом она сейчас, Степан. Ивану теперь вряд ли поможешь.
Степан. Почему не поможешь? Заявлю в прокуратуру и потребую пересмотра дела.
Константин. Спустить и заявить плевое дело, Степа. Не в этом фишка. Ты просто не хочешь понять, как это не ко времени. Никому это почета не прибавит. Говорить-то не о драке будут, а об убийстве. У Анны Николаевны прихожане загудят, будут пальцем тыкать. Вдумайся: через четыре года брата решил спасать – каково! Хорошо, нас ты можешь послать к черту! Но Ирина?! Работник мэрии. Насколько я знаю, вы хотите переехать из аварийки в другую квартиру?
Ирина. Конечно, шеф помогает. Он ветхое жилье распределяет.
Константин. И сколько комнат получите?
Ирина. Как сколько? По крайней мере, три!
Константин. Ах, три! Губу-то раскатали. Ну, так вот, вы и одной не получите. У нас взвешенно и хорошо думают в префектурах, когда распределяют ветхое жилье. Перед тем, как в прокуратуру пойдешь, прикинь, Степан, чем рискуешь. Ирина на такой горке, что через день там все известно будет. Назло сделают – ни себе, ни людям. Недаром стукачи называют Россию несчастной родиной, неограниченных возможностей. Стоит ли, Степа, начинать дело, в котором так много вопросов. А вот то, что ты хочешь Вале помочь – это дело! Здесь все тебя поддержат. Так ведь, Анна Николаевна?
Косовец. Это все так неожиданно, что я растерялась… Не могу поверить. Степа, тебе решать… Ивана жалко…
Константин. Иван убил человека! Пусть случайно, но факт.
Степан. Это произошло из-за меня!
Ирина. Ты же не о такой помощи просил!
Степан. Кто тут сообразит, что нужно делать?
Константин. Был такой человек! Увидев, что дело так далеко зашло для одного, он переступил утилитарные моральные ценности и спас другого.
И здесь вам не арифметика, здесь высшая математика целесобразности. Горько, тяжело, завышен срок, но спасена честь фамилии, и главное, страдает только тот, кто действительно виновен. Вот логика практика-прокурора. Знаешь, что было написано на воротах Соловецкого лагеря: «Железной рукой загоним человечество к счастью». Так вот, отец железной рукой вытащил тебя из ямы, загнал в счастье, да ещё после смерти кучу денег оставил. Что тебе не живется, Степан? Сегодня ведь лучше, чем вчера.
Степан. Может быть, и лучше, но противнее.
Ирина. Степушка, а брат-то твой прав. Твоей вины здесь нет. Ивану просто не повезло. Вале – поможем.
Степан. Кто это поможет? Ты, что ли?
Ирина. Я, ты! Все мы, если надо! Помнишь, как в песне…
Степан. Понятно. Все понятно. Как в песне… Я все время думал, что я – негодяй, а сейчас смотрю – вот их у нас сколько. И все железной рукой хотят загнать друг друга в счастье. А ведь попали туда, где страшнее, чем было. Посмотрите на себя: никому ни до кого дела нет. У тебя карьера, у нее квартира, ходовая тропа… А что со мной происходит – наплевать… Лишь бы доллары были – остальное купим. (Косовец.) Ну, они-то ладно… А вы, Анна Николаевна, как же вы?
Косовец(резко). Степан, зачем ты ненужным анализом занялся? Ты решил что-то для себя?
Степан. Да.
Косовец. Так не отдавай это на голосование. Кто может запретить человеку поступать по совести? Но запомни и другое, и потом не говори, что кто-то тебе это не сказал: «В тюрьму широка дорога, а из тюрьмы тесна». Так что: твой грех, твоя совесть, твои молитвы. (Тихо, как бы себе.) Другое понять не могу: зачем он всё это сделал…
Звонок телефона. Трубку берет Ирина.
Ирина. Да. Вам кого? Степана? Кто его спрашивает? Петрик? Зачем? Бандит, ты как разговариваешь. Я тебя… Ты мне ответишь!.. Сам ты… гад!
Степан вырывает у Ирины трубку.
Степан. Петрик, это Степан.
На шум из другой комнаты появляются Валентина и Олег.
Валентина. Что вы все выясняете?..
Константин. Это ищут Степана.
Степан(в трубку). Я никуда не поеду! Эта лафа вам закончилась! Поэтому послушай, что я скажу тебе… Слышишь: ты мне надоел! (Кричит.) Понял! И вообще я иду в прокуратуру! Понял? Да не стращаю я… Мне бояться нечего! Когда? Хоть сейчас… Где вы? На спасательной станции? Около лодок. Да наплевать, сколько вас. Через пятнадцать минут я буду! (Кладет трубку.)
Ирина. Куда через пятнадцать минут?
Степан. Надо.
Константин. Что за Петрик?
Ирина. Тот, из-за которого все началось. Он, видите ли, хочет с ними поговорить. Пусть идет: дурак бежит, земля дрожит, а кулак получит, в дерьме лежит.
Константин. Этого ещё не хватало!
Степан. Я их не боюсь! Все! Теперь их черед волноваться. (Надевает куртку. Машинально берет со стола монтировку.) Растоптать хотят – не выйдет! Если позвонит Виктор, я скоро.
Олег. Стоп! (Перехватывает Степана.) Куда ты? Что ты хочешь доказать?
Степан. Пусти! Я все равно пойду! Говорю тебе, пусти!
Олег. Сядь, обсудим. (Забирает у Степана монтировку.) Не горячись… Сначала спокойно расскажешь, что собираешься сделать, тогда – вперед, хоть с голыми руками.
Степан. Валя, я знаю, что меня стоит презирать, но я… иду в прокуратуру. Нет больше того слабака и труса… Всё! Я иду туда и скажу им прямо…
Ирина. Ты забыл, как они тебя мутузили?
Степан. Правильно делали! С хлюпиками так и поступают. А теперь пусть они скулят. Вон Петрик уже замандражировал! (Пытается уйти. Олег не дает. Борются.)
Олег. Нет! Не пущу! Или с тобой.
Валентина(спокойно, но твердо). Степа, ты никуда не пойдешь. Ивану так не поможешь.
Константин. Умница, Валя. А ты Степа – дитё! Правильно говорят: «Мужчина не бывает старше четырнадцати лет». Ну, придешь ты в прокуратуру, ну выложишь ты все эту давнюю историю, и кто это подтвердит? Петрик? Его компания? Ни-ког-да! Где гарантии, что все изменится в судьбе Ивана? Раз уж ты доверился нам, так хотя бы прислушивайся. Вот и Олег тебе то же самое скажет. Прежде всего, нужно помочь материально Валентине. Ты об этом говорил, вот и действуй. Как кстати эти деньги!
Валентина. Подожди…
Константин. Прости, Валя, дай доскажу… Мы здесь все свои, дальше этого круга ничего не выйдет… Мы Валю должны поддержать, ей помочь, а Ивана как не тяни – все равно судьба распорядилась.
Валентина. Его судьба – это моя жизнь. И не только моя – мальчишек. Так что нечего гвозди вколачивать и хоронить. Жизнь тюрьмой не оградишь. И денег мне не надо. А из этого миллиона и подавно ничего не возьму. Я четыре года от людей лицо прячу: муж такое сотворил, что до могилы не отмыться… И вот что скажу тебе, Степан: ты как хочешь, но вырвать его оттуда обязан. Как – не знаю, сколько будешь тратить – не мое дело. Но сделать это ты обязан! Иначе прокляну. Он за свое должен отвечать, а не за всех. (Подходит к фотографии отца.) Денег мне его не надо! Ни копейки! Совесть деньгами не отмоешь. (Поворачивает фотографию к стенке.) А запись его сотру… (Собирается уходить.)
Олег. Куда ты?
Валентина. За ребятами.
Звонок телефона. Трубку берет Олег.
Олег. Слушаю! Да, да, слышу!.. Виктор?! Ну как ты? (Всем.) Вылетает!
Все бросаются к телефону. Только Валентина идет в противоположную сторону, где находится магнитофон. Сделав перемотку, она включает запись, чтобы стереть голос Никитина-старшего.
Витя, когда посадка? Только что объявили? Кого? Валю? Тут все с тобой хотят поговорить. Хорошо, хорошо… Валя, Виктор с тобой хочет поговорить.
Валентина. Да, Витя? (Пауза.) Хорошо, пожалуйста! Есть место… Он твой приятель? Не беспокойся, устроим. Когда ты вылетаешь? Степан встретит тебя в аэропорту. Какой номер рейса? Двадцать три шестнадцать? Хорошо. Ждем. Пока. (Кладет трубку.) Сейчас вылетает. (Степану.) Рейс запомнил?
Степан. Да.
Звонок телефона. Валентина машинально снимает трубку.
Валентина. А, Марина, всё-всё, бегу! Одевай, я выхожу. Как сломал руку? Опухла? Но это не значит, что это перелом. Господи, одно за другим. Сейчас бегу.
Косовец. Валюша, что случилось?
Валентина. У Коли что-то с рукой! (В трубку.) Бегу, бегу…
Бросает трубку и выбегает из квартиры.
Косовец. Господи, надо было их здесь оставить. Они как втроем сойдутся – обязательно что-нибудь случится.
Олег. Ну что, Степан, езжай. Пока доедешь, то да се, а там и Виктор прилетит… Ирина, ты с ним?
Ирина. С ним.
Олег(Степану). Бак заправлен?
Степан. Да. (Прикасается к горбу Олега). На счастье говорят.
Олег. Тут от нас до Новосибирска рукой подать, езжай пораньше. Там, я понял, приятель с ним летит, пусть лучше у меня остановится. Здесь не с руки будет. Вот ключи, завези его по дороге.
Степан забирает у Олега ключи и выходит.
Константин. (Ирине) А ты? (Ирина делает ему знак, указывая на Косовец.)
Олег(Ирине). Не пускай к ним Степана, поняла?
Ирина. Хорошо.
Ирина, чуть помедлив, уходит за Степаном.
Константин. Ух, тяжко… Сколько здесь лёта от Новосибирска?
Олег. Час с небольшим…
Константин. Анна Николаевна, я захватил из Москвы хорошее испанское вино, сервелат, икры… Если нетрудно – распорядитесь… (Подает сумку.)
А то у Виктора поди в глазах одна чешуя от горбуши блестит…
Косовец. Зачем, все есть. И на кухне всего полно.
Константин. Такое ни на какой кухне не помешает. (Косовец уходит с сумкой. Константин оглядывает стол.) Вроде ничего! А то в театре у нас как застолье, так на сцене одна колбаса. Ничего, едят, актеры народ терпеливый… Один, правда, вспылил: «Полуфабрикатами кормите, я – залуженный артист!» В квартале премии лишили – теперь молчит. Травку жует. Прозвали теленок. Лет десять назад вся Москва смеялась: один известный режиссер написал мемуары и назвал: «Я». А ведь «Я» – последняя буква в алфавите. Господь ведь кого-то надоумил эту букву в конец поставить. (Зовет.) Анна Николаевна! (Косовец выглядывает.)
Стол бы надо почистить, убрать лишнее… Если не трудно.
Косовец. Сейчас, сейчас… (Уходит.)
