скачать книгу бесплатно
И ходил однажды ночью вместе с представителями милиции, райисполкома, проверял. Наутро в райком зашел мрачный.
– Да, – буркнул он на немой вопрос Кружилина, – все дома забиты, на полу люди вповалку спят. Какая-то бабка ухватом нас вытолкала. «Свезите, говорит, лучше уж живой меня на кладбище, мое место на печи освободится…» Но все равно рабочих расселять надо! – помолчав, заключил он.
– Пустим завод – жильем займемся. Будем строить что побыстрее – бараки. А сейчас ни леса, ни времени, ни людей на это дело – ничего нет.
Но расселять людей было некуда.
Кружилин прошел мимо палаток. Кое-где дымились еще костерки, на которых утром готовили завтрак. Меж палаток бегали ребятишки, громко перекликались, хохотали. Поликарп Матвеевич понял, что они играют в прятки. Прятаться было где.
Хохлова он нашел возле будущей подстанции. Вчера тут заканчивали рыть котлован, а за ночь уложили фундамент и начали класть стены. Они возвышались уже на полметра от земли.
Хохлов, перемазанный в глине, обросший, но по-прежнему живой и веселый, наседал на мужчину в забрызганном раствором комбинезоне:
– Ты мне сегодня в полночь что обещал, а? Я тебя спрашиваю! Сколько обещал к утру кубометров кладки сделать? А сколько сделали? Или кирпича не было? Раствора?
– Все было…
– Все было! Я лично следил, чтоб было! Так что же вы это, а?
– Измотались люди. На ходу засыпают.
– На ходу! Ты мне это брось – на ходу! – И вдруг сбавил тон, заговорил как-то жалобно и просяще: – Ты, Петрович, уж не подведи меня, а? Через неделю коробку подстанции надо выложить. Слышь, Петрович? Сегодня вот директор приезжает. Ну что я ему скажу? Как в глаза мы ему глядеть будем?
– Да мы что, мы понимаем, – простуженно говорил Петрович. – Мы, я думаю, сделаем.
– Сделай, сделай, дорогой. Мы никак не можем не сделать. Понимаешь, не можем… A-а, Поликарп Матвеевич! – увидел он Кружилина. – Доброе утро. Спалось, не спалось? Э-э, по глазам вижу – заседали всю ночь.
У Хохлова глаза были красные, воспаленные.
– Сам-то ты спал?
– Ну, как барсук… Пойдем вон туда, за штабель кирпичей. Покурим, что ли, в затишке.
Они присели за кирпичной стенкой. Перед их глазами была почти вся стройка. Солнце уже жидковатыми, разбавленными лучами обливало груды развороченной земли, отсвечивало в стеклах крутящихся кабин экскаваторов, холодными молниями поблескивало на отполированных лопатах землекопов. Землекопы состояли в основном из женщин. Молодые, пожилые, совсем старые – все махали лопатами, расчищая площадки для будущих заводских корпусов. Некоторые корпуса уже обозначились приподнявшимися на метр-полтора от земли желто-красными коробками. Женщины возили на тачках, подтаскивали на носилках кирпич, песок, цемент, известь, женщины же разводили в деревянных ящиках раствор, накладывали тяжелую, словно свинец, вязкую массу в окорята, носили каменщикам. Всюду женщины, женщины выполняли изнуряющую работу.
«А сколько такой работы придется выполнять женщинам, если война продлится еще год? – тяжело и больно ворочались мысли в голове у Кружилина. – А если – два года? Ведь, кроме них, некому. Война идет третий месяц, а мужчин в районе убавилось на три четверти, если не больше. По брони оставлено немного специалистов сельского хозяйства, механизаторов, да и то, видимо, ненадолго. Значит, все сельское хозяйство ляжет… чего там ляжет, уже легло на женские плечи…»
– Ну как, а? – раздался голос Хохлова. – Идет ведь дело-то, скоро задымит, задышит наш заводик! А ты, Матвеич, говорил!
– Да, говорил, – невесело откликнулся Кружилин. – Если бы завод не передали Наркомату боеприпасов, не знаю, как бы мы… Вспомни: проволоки даже не было, чтобы огородить территорию. А цемент, а кирпич, а лес? Вы ничего ведь, кроме станков да пары экскаваторов, с собой не привезли…
Сбоку раздался храп, Кружилин обернулся. Хохлов, прислонившись к кирпичной стене, чуть запрокинув голову, выставив обметанный щетиной кадык, спал.
* * *
Поликарп Матвеевич в молчании докуривал папиросу, вспоминая недавние суматошные дни…
«Боюсь, что кошмар для тебя только начинается», – сказал тогда Субботин. И он начался, этот кошмар, по сравнению с которым расселение эвакуированных казалось теперь делом легким и пустяковым. Райком партии обязал все колхозы, все предприятия немедленно выявить имеющиеся стройматериалы, вплоть до последнего гвоздя, не говоря уже о кирпиче или цементе, и свезти в район для восстанавливаемого завода. Но собрали таким способом едва ли тысячную часть требуемого. А из обкома партии ежедневно звонили: как идут дела, когда представите график пуска предприятия?
– Какой график?! Не можем мы пока представить никакого графика! – прокричал однажды в трубку вконец измотанный Поликарп Матвеевич. Прокричал и потом подумал: «А, будь что будет…» – Не можем, не пустим завод к ноябрю… Да, да, котлованы копаем, мобилизовано все трудоспособное население райцентра. А фундаменты из чего класть? Дайте нам стройматериалы, тогда требуйте… Песок, щебень?… Да, возим с берега Громотухи. А цемент, кирпич? Они на берегу не валяются… Что? Вы не можете дать из фондов области даже килограмма цемента? Так зачем же… кто же завод к нам направил?… Совет по эвакуации? Туда звонить? Звонили… Говорят: обращайтесь в Наркомат среднего машиностроения. Звонили и туда – говорят: в область обращайтесь. А вы снова в Совет по эвакуации отправляете…
Собственно, график восстановления и пуска завода уже был. Его составил Хохлов. Но Кружилин, взглянув на график, на объемы работ и сроки их выполнения, ужаснулся:
– Это ты, Иван Иванович, серьезно?
– Как требуется по срокам, – ответил тот.
– Все ваши инженеры, парторги цехов… принимали участие в составлении графика?
– Не все… Секретарь партбюро завода Савчук знает.
– А ну-ка, давай их всех сегодня в райком…
Вечером в кабинете Кружилина было тесно. Поликарп Матвеевич оглядел хмурых незнакомых людей. Из всех он знал только Хохлова да Савчука – крупного человека с хрящеватым носом и крутым подбородком. С ним он познакомился на станции, когда прибыл первый эшелон с рабочими и оборудованием завода.
– Вот что, товарищи… – начал Поликарп Матвеевич. – Я – Кружилин, секретарь райкома партии. Это – Петр Петрович Полипов, председатель райисполкома. Это – члены бюро райкома. В процессе работы мы друг с другом перезнакомимся поближе. А сейчас давайте о главном. Нам нужно представить в область график восстановления и пуска завода. График составлен, вы с ним знакомы. Запечатать его в конверт и отправить – легче легкого. Что скажете? Отправлять? Успеем мы к первому ноября пустить завод?
Люди молчали.
Встал Савчук, заговорил тугим, с хрипотцой голосом:
– Я не понимаю, зачем вы об этом у нас спрашиваете. Срок пуска завода обсуждению не подлежит. График составлен с учетом этого срока. Теперь требуется что? В неограниченном количестве стройматериалы плюс двадцать тысяч рабочих ежедневно, в две смены. А сколько работает? По семь тысяч в смену. А стройматериалов – ноль. Вот вы, товарищ Кружилин, и объясните нам, когда будут стройматериалы, достаточное количество рабочих… Далее – с жильем как? Приближается зима. Люди в палатках мерзнут, есть больные. Обеспечение их питанием поставлено плохо. Уже проходит первая декада сентября, а дети наши еще не учатся. Пойдут ли они нынче в школы?
Что мог объяснить Кружилин? Ничего. Сроки восстановления завода срывались с самого начала. Единственная районная больница переполнена. Школы не могли принять и половины детей, оказавшихся вдруг в Шантаре… Все правильно. Но что он-то мог поделать? Он пытался что-то организовать, обеспечить, устроить. Все районные организации, все службы, которые были в Шантаре, сейчас только и занимались заводом. Одного лишь Полипова он освободил от хлопот по устройству беженцев, а потом – от заводских дел. «Твоя сейчас одна забота – уборочная, – сказал он ему. – Держи меня в курсе, потом я подключусь…» Да, все занимались заводом, но ничего не получалось. Значит, он оказался не на месте, мелькала не раз горькая мысль, оказался ни на что не способен. Другой бы что-то сделал, что-то обеспечил. Вот Савчук его отхлестал… Правильно отхлестал, не надо было собирать это глупое совещание. Не надо… А что надо? Что?
Кружилин не помнил, как он отпустил людей, сидел, сжимая ладонями дергающиеся виски. В кабинете никого, кроме Полипова, не было. Председатель райисполкома стоял у окна и смотрел, как за стеклами качаются ветки кленов.
– Что же размышлять тут, Поликарп Матвеевич? График составлен, надо его отослать, – сказал он.
– Как? – поднял тяжелую голову Кружилин. – Он же, этот график, потолочный.
– А они что там, не знают, что он потолочный?
– А потом как отвечать? После первого ноября?
– Ну, потом… – усмехнулся Полипов. – Мало ли что потом может случиться… Во всяком случае, позже объясниться будет легче, чем сейчас…
– Легче? – нахмурился Кружилин.
– Конечно, – пожал тот широкими плечами. – Прошедшие трудности всегда легче объяснить, обрисовать во всем объеме… с полной объективностью. Сейчас никто тебя не поймет, что завод к ноябрю нельзя пустить. Потом увидят, поймут, что нельзя было успеть. Да и…
– Что? – отрывисто бросил Поликарп Матвеевич.
– Да и особенно-то некогда будет вникать в прошлое… Новые задачи к тому времени стоять будут, еще более сложные. Тут – психология, как говорится.
– Так… – усмехнулся Кружилин. – Психология? Умен ты, вижу. – Встал, тяжко ступая, пошел из кабинета. – Только, Петр Петрович, завод-то мы к ноябрю пустить должны.
– Ты же сам сегодня утром, разговаривая с обкомом, кричал в трубку, доказывал, что не успеть к этому сроку.
– Мало ли чего я кричал и доказывал.
– Но ведь его действительно нельзя… невозможно…
– Невозможно, а обязаны.
– Да как?
– Не знаю.
Не знал этого Кружилин и еще несколько дней. Чтобы не отвечать на телефонные звонки из области, дни и ночи пропадал на стройке. Полипова за это время видел раза два или три. Тот ничего не говорил, не спрашивал, только сосредоточенно хмурился… «А ведь радуется…» – каждый раз думал Кружилин. И чувствовал, как рождается в нем неприязнь к этому человеку.
Измотанный, опустошенный, вконец обессиленный, он как-то ночью позвонил в Новосибирск, на квартиру Субботина.
– Здравствуй, Иван Михайлович, – сказал он и замолчал, не зная, что говорить. Секретарь обкома терпеливо ждал. – Ты извини, что я так поздно… Я и не по делу даже… Так вот просто.
– Ну, это ты, Поликарп, врешь.
– Вру, – покорно согласился Кружилин. – Но звоню не официально, не как секретарю обкома. Можно? Понимаешь, больше не с кем так поговорить… По-простому, по-человечески…
– Значит, выдыхаешься?
– То ли слово? Выдохнуться можно, когда что-то сделаешь, сколько-то пути одолеешь. А я… как белка в колесе – кручу изо всех сил, а оно на месте. Что делать-то, а?
– Да… – промолвил, помолчав, Субботин. – Не телефонный это разговор-то, Поликарп… Если я скажу тебе, что мы тут все тоже… как белки в колесах? Поверишь? Тоже крутим, а оно все почти ни с места. Около трех десятков в область прибыло уже различных предприятий. И такие, как ваше, и помельче, и покрупнее. На подходе еще около дюжины… А сколько будет после этой дюжины? Радио-то слушаешь?
– Так что же это получается?
Кружилин проговорил и понял, что его вопрос звучит неуместно и наивно. Что получается? Как будто сам не понимает. Немцы наступают стремительно и неудержимо. Красная армия сдает город за городом. Все, что можно, правительство эвакуирует. И все на восток, на восток, на восток. Куда ж еще?!
– То есть что происходит – понятно. Но когда же это кончится?
– Кончится, Поликарп Матвеевич, – негромко сказал Субботин. – Остановим немца. Остановим – и погоним назад.
Они оба помолчали.
– Так что же мне все-таки с заводом-то делать, а?
– Если б мне кто-нибудь ответил на такой же вопрос, – устало проговорил Субботин.
– Понятно… Значит, Полипов правильно мне советует?
– А что он тебе советует?
– Выслать в обком наш липовый график восстановления и пуска завода.
– Что ж… – чуть помедлил Субботин. – Он не так глуп, этот Полипов.
– Да, видимо… поумнее меня.
– Ты себе цену не набавляй, – донесся рассерженный голос. – Я не сказал «поумнее». Я сказал «не так глуп».
– Значит, высылать?
– А что тебе остается делать? – И опять, чуть-чуть помедлив, прибавил, как бы объясняя, почему Кружилин должен представить хотя бы липовый график: – А то у нас тут и так уже… ходят разговорчики, что ты там растерялся, ничего не можешь обеспечить.
– Что ж, так оно и есть. – Трубка давно нагрелась, жгла ему ухо. – Не могу.
– А кто сейчас, в такой обстановке, может? – Вопрос прозвучал так резко, что Кружилин вздрогнул.
– Ты что говоришь-то?! Ты подумай, что ты мне говоришь!
– Да, я говорю не то, может быть… – смягчился Субботин. – Завтра я тебе этого не скажу. Но сегодня ты же хотел по-человечески… Так вот, по-человечески я тебе скажу: трудности на нас свалились небывалые. Перед тобой, передо мной, перед всеми каждый день встают задачи, многие из которых, если смотреть правде в глаза, почти или вовсе невыполнимы в данных условиях и в данные сроки. – И вдруг заговорил еще мягче, с какой-то до предела обнаженной простотой и сердечностью: – Но, дорогой мой Поликарп Матвеевич! Если мы сами себя убедим в своей беспомощности, в растерянности, в неспособности взять верх, что же тогда-то получится? Ты подумай.
– Да… Да, да, – трижды вымолвил Кружилин.
– Держись, Поликарп Матвеевич, – все тем же тоном сказал Субботин. – Остановим фашистские банды – всем нам будет полегче… А с твоим заводом, я думаю, скоро все прояснится…
– Что прояснится? Как прояснится? – Кружилин поплотнее припал к трубке.
– Звонил из Москвы Савельев, директор вашего завода… Кажется, завод передают какому-то военному ведомству. Тогда и стройматериалы, и люди – все в первую очередь для вас…
– Погоди, погоди… Ведь завод сельхозмашины делал.
– Всё, Поликарп, – сухо прервал Субботин. – Об этом – не по телефону. И так говорим, о чем не положено… Кстати, а ты знаешь, что директор завода Савельев – ваш, шантарский?
– Как наш? – не понял Кружилин.
– Ну, так. Где-то там, в ваших краях, родился.
– Постой, постой… Это какой же Савельев? У нас тут один Савельев проживает – Федор, комбайнером работает. У него есть два брата. Младший – Иван… он тоже сейчас здесь. А старший из братьев… как же его звать? Не то Андрей, не то… Слушай, не Антоном его звать? Не Антон Силантьевич?
– Да, Антон Силантьевич. Очень хороший человек, мы с ним в новониколаевском подполье еще работали.
– Вот так та-ак… – И вдруг неожиданно для себя Кружилин сказал: – С Полиповым ты, кажется, тоже в подполье работал…
– Да, и с ним. Много всем нам пришлось тогда выхлебать… А что у тебя с ним?
– Не он случайно информирует обком, что я тут растерялся… ничего не могу? – прямо спросил Кружилин.
– Это… – Субботин кашлянул, – это на каком же основании такие выводы… или предположения делаешь?
– Обижен он, что с секретарства его сняли.
– Ну, ты, брат… слишком поспешные, может быть… и несерьезные умозаключения строишь, – проговорил Субботин и тут же начал прощаться, заканчивая разговор. Однако некоторые паузы в голосе секретаря обкома, поспешный вопрос: «А что у тебя с ним?», эти слова в конце – «может быть» – позволили Кружилину понять, что Субботин, кажется, не опровергает его умозаключений.
В ту ночь Кружилин почти не спал, все ворочался, думая о заводе, о Полипове, до мельчайших подробностей припоминая, анализируя весь разговор с Субботиным. А перед утром раздался вдруг резкий телефонный звонок.
– Говорит Савельев… Алло, вы слышите меня? Вы секретарь райкома?
