скачать книгу бесплатно
Золото. Том 2
Татьяна Вячеславовна Иванько
Золото #2
Встреча двоих, принуждённых стать супругами, вместе править царством, придвинутым к бездне. Толкнут они своё царство во тьму или станут мостом к спасению. Найдут врагов друг в друге или станут настоящим оплотом для своего народа и будущего? Предубеждение и даже отвращение окажутся побеждены долгом перед Великим Севером или растворятся во взаимной любви?
И куда приведёт Белогора вечное и непреодолимое стремление к познанию неведомого, к любви, оказавшейся под запретом. Великого жреца всё это приведет к предательству или заставит отречься от самого себя? Избранность, царская кровь и трон – это дар или испытание? И захочет ли героиня пройти его? Выберет долг, продиктованный кровью, содержащей магию веков и секрет власти, или свободу, в которую её насильно вытолкнули ещё ребёнком?..
Татьяна Иванько
Золото. Том 2
Часть 6
Глава 1. Сила
Я открыл глаза, где я… чёрт… Тут пахнет нашим домом, нашим с Онегой… Нет… она не Онега. Она – Авилла… Авилла…
Лай-Дон наклонился надо мной, лицо озабоченное, бледное.
– Очнулся? Вставай, давай! Увезли её!
Я попытался сесть. Увезли… Я привёл их сюда… Прямо сюда. Сказал: я сват… Я отдал её.
– Доня, – я назвал Лай-Дона так, как называет его она.
– Уже закат, ты весь день без памяти, этот раззолоченный жрец капель тебе в рот влил, нарочно, чтобы ты не мог за ними погнаться…
Он бледный и красные вихры впервые кажутся мне такими яркими, прямо режут глаз.
– Доня… что гнаться, я её сам… Сам отдал. Ещё в Солнцеграде… и ей сказал, что… – я сел, опустив ноги на пол, которого я не чувствую, сильно кружилась голова, даже качается вся горница. Здесь ещё её, Онегин запах… её самой нет. Но её и не было. Никогда не было. Она была Авиллой, а не Онегой…
– Они опоили тебя чем-то? – продолжает Лай-Дон.
– Что? – я посмотрел на бледного Лай-Дона. Он, похоже, напуган. Опоили? Чем?.. Нет…
– Всё равно! Догнать надо, вернуть её! – он дёргает меня, заставляя подняться.
– Вернуть?.. – я посмотрел на него. – Кого вернуть, Лай-Дон? Онегу? Её Нет, и никогда не было…
– Не было?!.. Одурел ты что ли?! – задохнулся Лай-Дон. – Что, в Солнцеграде вместе с Великсаем и мозги похоронил?! – он смотрит на меня, как на умалишённого.
– Она не Онега, она – Авилла.
– Ну и что?! Что изменилось? Руки, ноги, глаза, голос, живот, грудь… что другое? Или душа стала не той? Сердце? Ты не царевны искал в ней!
– Не искал… но нашёл.
Лай-Дон вскочил, забегал по большой горнице. Вошла наша хозяйка:
– Ужин, однако, готов, снедать-то будем?
Мы оба так посмотрели на неё, что она вышла, побледнев. Но Лай-Дон хотя бы остановился, а то у меня уже рябило и дрожало в глазах от его беготни:
– Ты что, решил к Вее вернуться? Что за эти сорок дней позабыл невесту, и обратно к прежней жене? Очень правильно!
Я взглянул на него снизу вверх:
– Ты что от меня хочешь? Чтобы я Орика убил и взял себе и Онегу и царство?!
– Да не знаю я, Яван! – кричит он. – Я не ты, я только твой раб, она тебя любит или меня?!
Я опустил голову. Я никогда о короне не думал, я самый младший из полутора десятков детей моего отца… А если бы я знал, что Онега царевна, захотел бы я сделать то, что сейчас сказал? А если бы она этого хотела?.. Достало бы мне сил и решимости всё это провернуть? Найти союзников, переманить на свою сторону войско, северян…
– Просто забери её и увези в степь, к южным морям, неужели мало на земле мест, где вы могли бы… – перебил мои мысли Лай-Дон.
Я сжал голову: так и надо было сделать. Так и надо было, просто забрать и уехать. Она поехала бы, её ничто не держит… Если бы они не взяли меня в оборот, эти чёртовы жрецы: «Она должна стать царицей, а ты не можешь быть царём»… – это и билось в моей голове, это заполнило мой мозг, вытеснив всё… Онега…
– Седлай!
Солнцеград… Я совсем иным помню этот город, совсем не таким я вспоминала его. Вот Белогор совсем такой, как я помню, Доброгнева тоже, только тот Белогор не целовал меня раньше в губы и не забирался ладонями под платье, ему там нечего было искать, а та Доброгнева была стройнее и добрее ко мне, а не к нему. Или так казалось мне.
Что ж, столица Великого Севера раздвинулась, принимая меня обратно… Плавно, по до блеска утрамбованному снегу, мы въехали на двор царского терема, на площади я увидела, вовсю идут приготовления к свадьбе, вот спешат-то… Неймётся молодому царю, с чего?
– И когда обряд? – спросила я, взглянув на Белогора и Доброгневу.
Они посмотрели друг на друга, по двору, и в самом тереме суета, будто прямо сейчас и начнут… Я обернулась, Белогор заговорил с каким-то высоким, ещё нестарым, но уже седовласым человеком, тоже стриженым и почти безбородым, каким приехал Яван. Это у них, сколотов, траур так отмечают, за сорок дней немного обросли… Белогор и этот седовласый направились к нам.
– Это Явор, дядя царя Ориксая, царевна, – представил его Белогор, а тот склонился, почтительно взглянув снизу вверх, голубые глаза навыкате слегка, он красивый, в общем. Губы красные сухие, нездоров он, надо сказать потом будет, пару слов.
– Царь Ориксай приказал сразу по твоему приезду начинать свадьбу, сказал Явор приятным грудным голосом, голоса у них семейное, похоже.
– Что ж так спешно, крыша, что ль, горит у царя твоего? – усмехнулась я. – В баню с дороги хотя бы позволено пойти невесте?
Явор немного опешил от моей нарочитой развязности, посмотрел на Белогора. А что вы ждали? Меня бритой проституткой выгнали с этого двора. Получайте, что искали…
Белогор тронул меня за плечо, но я вывернула его, это же надо, и дня погодить не могли, сначала гнали из Ганеша, теперь сразу за свадебный пир. Даже опомниться не дают, и Доброгнева будто знала…
Нет, она не знала, и Бел не знал, но тут после похорон Великсая, в Солнцеграде на площадь выходили, мутили народ, кричали, что молодой царь холостой распутник, что Великому Северу такой царь невместен, с ними сцеплялись сколоты, и всё это нарастало с каждым днём, чем дальше, тем больше, угрожая перейти в настоящий бунт и смуту с расколом народа и войной стихийной и бессмысленной.
За эту седмицу, что проездили за мной, изменилось так много, что тянуть с женитьбой оказалось уже никак нельзя. Почему-то в народе уже никто не помнил, что её стали мертвой много лет, теперь всем казалось, что её лишили власти именно проклятые захватчики, и если не восторжествует справедливость в виде возвращения её на принадлежащий ей по всем людским понятиям и законам трон, то кровь польётся рекой.
Вот и спешили. Не зря смерть царя это всегда чёрные дни…
Всё это мне рассказывала Доброгнева, пока меня, пришедшую уже из бани, расчёсывали и одевали девушки-прислужницы, исподволь с интересом разглядывая. Оказалось, я стала легендарной личностью, просто проотсутствовав несколько лет и оставшись в живых.
Так что, я нужна не только царю Ориксаю, но и всему царству во имя единства, а значит и продолжения существования. Быть может, возрождения величия нашего Севера. Чёрт с вами, сколоты, всё же вы когда-то вышли из наших снегов тоже…
Надели на меня первое платье, белоснежное, с вышивкой белым по белому. Невесту как к смерти обряжают поначалу, в известном смысле это и есть смерть – замужество, отречься от всего, что было до мужа и начать жить сначала… Вот только мужа я даже не видела толком. Спасибо, хотя бы молодой, не старик, хотя какая разница, к смерти приготовили…
Я смотрела на себя в зеркало, всё бело, меня почти не видно под этим одеянием, козу одеть могли бы никто и не заметил разницы, сейчас ещё лицо закроют белой фатой. Только кончики волос и остались видны от меня. И называюсь я теперь невеста.
Жених примет меня, должен бы от отца, но за неимением, от Доброгневы, потому что Белогор станет проводить обряд над нами. Примет жених, и введёт в шатёр, где меня переоденут в богатое платье, расшитое красным, с берегинями, коловратами, сварогами, и всеми знаками женского плодородия, вроде окошечек и ромбов орепеев, пока пустых, никто ещё не засеял поля… Богатые украшения обовьют мне шею и запястья, отяготят мочки и лягут на чело. Но фату мне оставят, ведь я не жена ещё, но уже веста, ведь жених уже видел меня и не отверг, а значит, к утру стану я ему женой…
Ком из слёз разочарования и боли подступил к моему горлу. Я должна была к Явану идти в таком наряде… Ванюша… Разве я тебя не любила? Но как глупо сейчас думать об этом, от меня, оказывается, зависит жизнь и благополучие всего царства, всего Севера, пора вспомнить, чему меня учили, к чему готовили с рождения, и что я старательно забывала семь лет…
Скрепи сердце, Авилла, стальными обручами. У царицы не просят любви…
Белогор поёт своим красивым голосом брачную песнь, она летит над площадью. Сквозь густую фату я почти ничего не вижу, даже куда идти, хорошо, что ведут…
Сейчас Белогор кольца нам на руки наденет…
Вот рука царя, ну, что же, бери, никуда не деться…
Я не видел невесты и сейчас не могу разглядеть даже фигуры, только что она довольно высокая и волосы – концы болтаются из-под фаты, белые, почти не видные на белом платье… Пальцы тоненькие холодные, фу ты, вот лягушка! И худая, судя по пальцам этим хрупким, чёрт, терпеть не могу тощих баб, что с ней этой ледышкой болотной делать?! А впрочем… какая разница, лишь бы все успокоились и перестали во всё большем количестве ходить на улицы Солнцеграда и провоцировать моих сколотов на драки, каждое утро кровавые пятна на снегу всё прибавляются…
Вот надо же, неугоден им холостой царь, хотя, конечно, не положено пустым царю быть.
Интересно всё же… поэт, конечно, с восхищением писал о ней, но я такой красоты не понимаю, вся эта стройность и тонкость, женщина должна греть и рожать, а что я с этой стану, жаровню в кровать ставить? Бог Папай, и ты, Апи, и Табити, посмеялись вы надо мной… За то, что я так Север полюбил, что почти отошёл от вас? И-эх… Замёрзнешь к чёрту, палка-палкой. Заноз не насажать. Мне стало смешно. Не могла потолстеть за столько лет, в голоде жила что ль?.. Хотя, может и в голоде, кто её знает, кто вообще знает, как она провела эти годы? Да и не знать бы никогда, ну её…
Честно говоря, вся эта спешка, усмирение ежедневное недовольных так утомили меня, что я думать уже мог только об одном: как бы выспаться… А мне ещё сегодня надо вспахать борозду через площадь, показать, что я молодой и сильный, что я могу пахать и сеять. А ещё убить белого быка – это жертва Солнцу, чтобы брак мой был плодовит и благополучен, а царство процветало во веки веков. И убить, не пролив и капли крови… Всё это испытания восшествия на престол, они же свадебные. Но вначале символическое: натянуть тетиву на отцовский лук.
Забрали теперь хладнопалую весту в шатёр, пока выйдет, чтобы за свадебный стол сесть со мной и сотнями гостей, среди которых горожане, купцы, даже жители окрестных деревень, вперемешку сколоты и северяне, нарочно, чтобы прекратись вражду, ведь мы соединяем сегодня две древние крови благородную – Севера и горячую – сколотов.
Чтобы вспахать мёрзлую землю в середине зимы, нужны не просто силы… И это, конечно, понимают все, кто смотрит на меня. Вот чёрт, что же эту Авиллу летом не нашли…
Земля как камень, сердце сейчас надорвётся, мускулы на пределе, но отступить нельзя, весь город, весь мой народ, весь Великий Север смотрит на меня, сдюжу или нет. Я пробовал плуг и не один раз, с тех пор как мы пришли на Север и обнаружили тут земледельцев, я просил пахарей научить меня, чтобы знать каково это – идти за оралом, царю полезно это знать, как и труд кузнецов, столяров и плотников, если бы не этот давний опыт, я не справился бы сегодня. И… Я смог, правильно выбрав угол, под которым плуг вошёл в землю, рассчитав силу нажима, всё же пройти проклятую борозду… Несмотря на мороз, пот ручьями катит по моему телу, волосы намокли, замёрзнут в сосульки сейчас…
Но окончание пахоты венчают приветственные крики тысяч зрителей, сначала единичные, но, подхваченные дружно сколотами, и за ними и северянами тоже. Знали бы, каких усилий мне это стоило, вопили бы так, что вытрясли бы весь снег из хмурого неба!
Я ушёл, чтобы смыть пот и снять рубашку, против белого быка положено выходить обнажённым, прикрыв только срам, люди должны видеть, что поединок честный, что ты не прячешь ни в рукаве, ни в сапоге ножа или стилета, быка надо убить без крови. Это два способа: ударом кулака в лоб, в этом я не был до конца уверен, или удавить поясом…
Я не знаю, видит ли Авилла царя из шатра, но зрелище достойное. Я, как женщина, испытала волнение и удовольствие, наблюдая, как надуваются мышцы на стройном теле Ориксая, когда он шёл за плугом, и ведь никаких поддавков, никаких символических актов, всё взаправду, пашет мёрзлую, поблескивающую инеем на изломах, землю, её только что от снега расчистили и всё, я смотрю и думаю, а если не справится?
Или нарочно ему нетронутую целину открыли? Могли же взрыхлить накануне, чтобы не убивался молодой царь на этой борозде, нет, всё оставили как есть, вот как взъелись, не на шутку. С Белогором надо поговорить, что он думает, кто это так воду вдруг взмутил, неужто стихийно всё?
– Если после свадьбы этой утихнет, значит, стихийно было, без заговора, – скажет после всего Белогор.
И я приму это к сведению…
Но ещё лучше, когда Орик вышел против быка… Стройный и тонкий, но сильный, в штанах, закатанных под коленями, босой, ничто почти не скрывает наготы царя. Что ж, Ориксай, если победишь и быка… Его тело совершенно, он гибкий и ловкий, а бык огромный и матёрый с горлом в два обхвата… Дети от них с Авиллой должны быть под стать богам…
Бык свежий, голодный и злющий, может, кто-то хочет убить меня? Это вспыхнуло меня в сознании.
Но кто?
Кто-то из северян?..
Или из наших, из сколотов с претензией на трон?
Но кто?! Кто?
Явор, никогда он не проявлял интереса к трону, всегда в тени братьев, даже младшего, Явана, самого Явана вообще нет здесь, как уехал к своей невесте в Ганеш, теперь вообще не дождёмся.
Тогда кто? Из моих воевод? Который? Но воеводе надо будет все царский род извести, слишком сложно…
Из северян? Авилла не могла успеть сплети заговор за три дня, что ехала от Ганеша, она даже не знала, что свадьба будет, едва она приедет.
Или это кто-то из тех, кто рассчитывает убрать меня, а со мной и всех сколотов, устроить тут резню, чтобы на троне осталась только их царевна… То есть царица теперь?
Так нет – обряд ещё не кончен, она ещё не стала царицей…
Хотя надо ли им это? Главное, что меня не будет, а она есть, на что им этот брак, особенно довершённый? Ещё ребёнка моего понесёт, нет-нет, вот так и надо, чтобы я, узурпатор, подох тут принародно, вроде сами Боги против моего воцарения над их Севером, а законная наследница, вот она, здесь… И ведь я сам и разыскал её… На свою голову, выходит.
Ну, так не устрою я вам праздника! Кто бы за этим всем не стоял, Белогор ли, хитрый лис, или иные люди, тайно проводящие свою политику и ожидающие момента выйти на свет и заявить воцарившейся правительнице, что они способствовали её возвращению на трон и избавлению от сколотов, но им всем я удовольствия не доставлю…
Упрямство и воля побеждать, да ещё злость на неведомых пока врагов, вернули мне силы и я, перестав уклоняться от рогов, вскочил быку на громадный загривок, вмиг обмотал поясом от штанов, задница обнажится теперь, конечно, но… не ослепнет, небось, никто… Я дважды затянув удавку просунув под веревку ножны от ножа, только и позволенные на поясе, и стал затягивать. Бык, не сразу поняв, что происходит, мотнул головой, пройдя в пальце от моего лица острыми рогами, ведь даже рогов не сточили!..
Я отклонился, пропуская рога, и ещё крутанул рывком мою удавку. Только тут бык и понял, что погибает, попытался сбросить меня, но я сегодня умирать не собирался, поэтому, сжимая бёдрами его громадную шею, прокрутил ещё и ещё раз, бык повернул голову ко мне, падая на колени, будто хотел запомнить своего убийцу… глаз его, обращённый на меня, налился кровью и начал стекленеть…
Он упал уже мёртвый, а я соскочил с него, чувствую себя почти таким же мёртвым от изнеможения…
Восторженный ор поднялся над городом и стал мне заслуженной наградой. Люди кричали моё имя и просто орали, бросая шапки вверх. Казалось, само небо орёт мне: «Ориксай Герой!»
Что ж, эти мгновения стоили моих усилий. Интересно, царевна эта ледяная видела мою победу?..
Нет, я не видела ничего, могла бы подглядеть, конечно, но мне не хотелось вообще смотреть на него. То злость, то усталость одолевали меня, проклятый Доброгневин отвар всё ещё бродит в моей крови, ненавижу все разновидности дурмана, никогда не знаешь, когда и каким концом он ударит тебя…
Вот сейчас меня одолевают сонливость и равнодушие, я слышу будто сквозь туман, крики приветствия Ориксаю, что-то сделал, знать, наши так редко орут, но даже посмотреть мне лень.
– Ух, ты, свалил быка-то! А все говорили – не сможет, говорили, такого ему бешеного подведут, убьёт и дело с концом! – шепчутся девушки, выглядывая из-за полога шатра.
Я подошла к ним, посмотрела из-за их спин в раскрытый полог шатра. Посреди площади Ориксай, почти голый, придерживая сваливающиеся штаны, поднял свободную руку и будто небо ударил кулаком. Он… высокий и очень стройный, очень сильный, очевидно – буграми мышцы, лоснящаяся от пота кожа, блестит при начавшем уже потихоньку угасать дне, пар идёт от него на морозе. Сколько ему, двадцать? Такого зверя завалил… – бык громадный у его ног… как это он смог?
Но не это главное, главное, я услышала в разговоре девиц: заговор устроили против молодого царя, и хотя он сам мне противен до предела, но даже я не хочу его убить, за что так жестоко с ним? Такой стоит там, один посреди площади почти обнажённый перед своим народом, честный перед ними всеми, этими людьми, и убить его?.. Нельзя убивать царя. Царь от Бога приходит, поднять руку на царскую кровь пойти против Бога…
Но ведь это не всё. А важно вот, что ещё: тот, кто злоумышляет против него, меня хочет под себя забрать… Скажут: мы тебе трон освободили, бери мужем кого хочешь, но будь добра наши интересы теперь блюди. Рабство они мне его смертью готовят! Вот что!
Кто это?!
Надо подумать, оглядеться и понять… И царя поберечь, пока он жив, и я царица как царица.
Вот кто это? Вряд ли сколоты. Или очень хитрые сколоты, кто про Явана узнал. Нет, не похоже, нелогично… и слишком быстро, всего седмица… Но у них своя может логика быть, подумать, подумать надо… Как жаль, что мозг неповоротливый такой от зелья, я сегодня бы из-под фаты своей разглядела всё…
Однако мысли всё же зашевелились, заработали, кровь быстрее побежала по моим венам, выходить пора, жених зовёт свою весту за свадебный пир…
Это финальная часть действа. Авилла выходит из шатра, но теперь в богато украшенном одеянии, сплошь расшитом красным и золотым, в золотом кокошнике поверх фаты, запястья в браслетах, монисто и ожерелья позвякивают при ходьбе, вместе с серьгами и колтами… и пальцы её теплы. Уже приятнее, может, видела, каким я героем вышел из испытаний? Вон как кричали все, понравился ей, коли потеплела? Но ещё неожиданнее и удивительнее оказалось вот что: когда мы шли к столу, я вдруг услышал её голос из-под фаты:
– Слушай, Ориксай, за столом не пей и не ешь ничего. Невыносимо будет, из моего выпей кубка.
