Марракеш. Другое пространство

Иван Власов

Марракеш. Другое пространство

Под ногами хрустел желтый раскаленный песок. Валялись стволы пальм с переломанными сухими основаниями. А на кроне каждой из них была видна верхушечная почка. Если обрезать ее, на пальме больше ничего не вырастет. Казалось, что ее листья были не просто сорваны, а кем-то срублены.

Здесь ничего не жалеют, чтобы развлечь туристов. Повар вытащит сердцевину почки и разложит на огромном блюде, добавив немного морепродуктов. А официант с заискивающе жеманным взглядом спросит: «Вам по вкусу ее сердце?» И ему ответят: «Ничего. Как артишок».

Зато в районах местных трущоб жители не дают никому пройти. Но если окажешься там, в узких песчаных лабиринтах, то наверняка забудешь путь назад. Приходится оборачиваться после каждого скрипа двери. Кажется, людей становится все больше и больше. Ощущаешь, что они молча смотрят тебе вслед, хотя и знают, что впереди тупик.

Они выходят из домов в шерстяных джеллабах до земли с мешковатыми капюшонами, лица измождены, скулы впалые, а глаза черные. Они протягивают раскрытые ладони, прося денег. Я шел вперед и разворачивался назад, поворот и по новой. Ничего не меняется. Вокруг только однотипные массивные стены. За каждой развилкой неизвестность. Появляется очередной туннель. Нет ни одного уличного фонаря. Время утекает капля за каплей. Ускоряю шаг, чтобы быстрее выбраться, задыхаюсь, воздух в этих старых развалинах спертый. Наконец я вышел в переулок т-образной формы и увидел выдолбленную в стене высокую арку, сквозь которую просматривалось небо. Там на входе висела мраморная табличка, такая затертая, что я не мог ничего прочитать на ней.

Вошел под арку. Передо мной распростерлось песчаное пространство, по которому были разбросаны редкие продолговатые белые камни. Я решил оглядеться. Везде только коричнево-желтая стена, отделявшая меня от лабиринта розового города.

Я не заметил других дверей или выходов, кроме арки. От бессилия подкосились ноги. Легкий сумрак постепенно уплотнялся и превращался в ночную темноту.

Что это за место? Почему все камни такие белые и ровные? Они так странно расположены относительно друг друга. Нагнувшись, я провел рукой по плитам и нащупал какие-то углубления. Смахнул слой песка и ощутил выдолбленный полумесяц. Вечерняя заря погасла. Эхо разносило звонкий голос муэдзина с минарета мечети.

Здесь самые темные ночи. Вытянешь вперед руку, а ее и не видно. Но вот вышла и полная луна, настолько яркая, что тьма моментально растворяется в ее серебристых лучах.

Мозг осмысливал то, что видели глаза. Но как быть, если я не могу осознать увиденное? Почему все камни направлены в одну сторону?

Бесполезно куда-то бежать. Из этого места нет дороги назад. Я лежал на земле и смотрел на усыпанное бесконечными звездами небо. Мне становилось жутко, потому что я не мог выйти из каменного лабиринта и его разрушенных стен, которые усиливали мою тревогу. Здесь, на открытой площадке, спокойно, а луна – главный ориентир для всех, и для меня в том числе. Нужно принять то, что происходит, и тогда сможешь ощутишь безмятежность.

Оставшись в полной темноте, я начал кричать в надежде, что после вечерней молитвы меня кто-нибудь услышит. И вдруг увидел на входе фигуру в белом одеянии с покачивающимся фонарем. Человек приблизился ко мне и поздоровался.

– На каком языке ты говоришь? – я не мог видеть его лица, скрытого под капюшоном.

Он ответил мне на английском:

– Почему ты так сильно скорбишь, стоя на коленях? Я понимаю, что это сложно принять, но камень здесь уже очень давно. А твоя боль все еще не утихает…

– Скажи же мне, что такое душевное прозрение? Я читал Тору, Коран, Библию, но где же Божья благодать? Ведь говорят, что если не имеешь любви, то ты ничто. Делаю все по велению сердца и почему-то чего-то жду, но ни на что не надеюсь.

– Вставай! Это не твое надгробие. Ты сам упал, значит, и встать сумеешь. Не смешивай все понятия, не уничтожай древнюю мудрость. У Бога бесконечный запас любви.

– Я не жалею ни о чем. Неужели я так далеко забрался в этот удивительный Марракеш?! Двигаюсь по этим бесконечным городским проулкам, где течет шумная жизнь, и даже время идет вспять. Мы, люди, так простодушны. Мы хотим, чтобы наши мечты сбывались по одному щелчку пальцев, но при этом не желаем пройти изнуряющую дорогу к своим идеалам. Мы забываем все, теряем свою сердцевину, свою суть. Так зачем же нам нужно незаработанное счастье? Я озираюсь: все застыло в поисках смыслов и ответов. Словно стою на коленях, раскрыв ладони. А ты смотришь на меня сверху вниз. И что же я могу поделать? Здесь я оставлю и высокомерие, и спесь. Ведь солнце и луна неразделимы. Дай же знак, куда мне идти? Где свет?

– Звук горна и тишина тоже неразделимы. Ты сам поймешь, где здесь рай, а где ад. Тебе повезло быть на этом кладбище. Встретить меня. Оглянись! Кто не видел ночи, тот не знает, что такое заря. Свет твой – это Бог твой. Смотря вниз, он отдал тебе небо. А я – твой страх.

– Я не знаю, как мне вернуться домой. Кажется, что все дороги ведут в одну и ту же часть лабиринта.

– Все мы уйдем в другой мир. Чего же так страдаешь у этой могилы?! Это твой родственник? И для этого ты проделал такой долгий путь? Но ведь это захоронение очень древнее…

– Какое захоронение? О чем говоришь? – я не понимал его слова.

– Разве не видишь, где ты?

– Все, что я вижу здесь – другое, чем видишь ты.

– Сейчас ты на древнем мусульманском кладбище. Стоишь на коленях возле надгробия. На новых плитах есть имя и фамилия или текст молитвы. А раньше ничего этого не было. У нас не принято приносить на могилу ни живые, ни искусственные цветы. По нашим традициям надгробие должно быть скромным, без излишеств. Не заметил, что все они направлены в одну сторону? В сторону Мекки. Я услышал твой крик и сразу пришел. У нас нельзя кричать здесь.

– Я заблудился и совсем не понял, где нахожусь. Быстро стемнело. Я уловил вечернюю молитву и решил, что кто-нибудь будет проходить мимо.

– У нас все по-другому. Будить мертвецов нельзя. Иди за мной, проведу тебя на площадь, – он похлопал меня по плечу и направился к выходу.

Мы долго шли по улицам, постоянно заворачивали в самые неприметные закоулки. Никогда бы не подумал, что там можно пройти. Под ногами юркали какие-то животные. Остановился. Пригляделся. Оказалось, что это черные волосатые скорпионы с маленькими клешнями и очень большими жалами. Я где-то уже читал, что именно они самые ядовитые среди своих собратьев.

– А чем ты здесь занимаешься? – спросил я. В ответ он остановился и что-то достал из двух карманов и по очереди стал открывать ладони. В одной руке был заржавевший металлический предмет, очень похожий на щипцы. – Работаешь механиком? – Он улыбнулся и открыл вторую ладонь. На ней оказалась горсть человеческих зубов. Мне стало как-то не по себе. – Ты дантист?

– Я работаю на площади. Сегодня помог я – завтра поможешь ты.

– И чем же?

– Сделаешь со мной фотографию за деньги, и я познакомлю тебя с братом. Он заклинатель змей.

Площадь, на которую меня вывел новый знакомый, жила шумной городской жизнью. Вокруг бегали и играли маленькие дети в белых одеждах. А рядом сидели группами с головы до ног укутанные в джеллабы женщины. Здесь было очень громко – смех, детский плач, свист и музыка заполнили пространство. Мамы изредка подзывали расшалившихся детей, давали подзатыльники и отправляли дальше играть, а сами возвращались к разговорам с подругами.

Мужчины сидели по кругу – в его центре барабанщик и флейтист играли танцевальные мелодии, – и пели берберские песни, подхватывали друг за другом какие-то восточные мотивы, с помощью которых прогоняли тьму, духов и одиночество. Их гортанное пение было похоже на щебет утренних птиц. А потом под волнообразный барабанный ритм мужчины прыгали с одной ноги на другую, то поднимали, то опускали руки, погружаясь в транс.

Их инструменты были сделаны из самых обычных материалов. Длинная флейта из тростника. А барабан представлял собой бочонок, который сверху обтянули кожей, звук из него исходил необычный, при каждом ударе возникала долгая вибрация. Эта музыка рассказывала о суровой жизни кочевников. Она передавалась веками и до сих пор по-настоящему жива.

Уважаемые старцы сидели и лежали на коврах в более спокойном месте, раскуривали трубки, кальян или просто перебирали четки.

Я влился в танец, когда человеческий круг разомкнулся. Мои ноги задвигались в общем ритме. Мы обхватили друг друга руками за плечи и выкрикивали вместе песню. В какой-то момент я начал чувствовать не только интонации, но и слова, научился понимать смысл этого танца, будто его язык стал нашим общим языком.

Люди, что собрались здесь, обращались ко мне как к брату, помогая в каждую секунду. Я, как маленький увлеченный ребенок, подражал им, отдавался тому, что никогда не случалось в моем доме. Я летал в танце с ними. А может, вообще этого ничего не было. Только музыка и ритм.

Ко мне подошел один из парней, с которым мы танцевали, и пригласил в гости к своему другу, тот жил совсем рядом. И через пять минут мы подошли к дому.

Один из ребят взялся за дверной молоток и сильно постучал по деревянной полукруглой двери. Звонкий удар всполошил бы весь дом, но ответа не было. Стояла глубокая ночь, но именно в это время обычно никто не спит. Из-за невыносимой дневной жары местные не выходят на улицу, пока не зайдет солнце. Но и вечером не становится прохладнее. Каменные строения настолько нагреваются, что город будто пылает огнем. Люди изнывают от местной погоды, не могут и не хотят ничего делать.

Нам никто не открывал. Ребята не понимали, как поступить. Тогда один из них свистнул. Ему почему-то дали подзатыльник, после чего он долго обижался. Они снова стали по очереди стучать. Никакого ответа. Мы стояли и ждали. И вдруг дверь приоткрылась, и из-за нее выглянул сильно заспанный араб.

– Братья, простите, я заснул. Вас очень долго не было, – он бросил на меня удивленный взгляд.

– Парень с нами, а ты так долго не впускаешь гостей. Если бы пришла полиция, у нас возникли бы большие проблемы.

– Местным нельзя находиться в старом городе с иностранцами, – пояснили мне.

Мы зашли в огромный заброшенный дом, риад по-арабски.

– Вот посмотри вверх. Видишь? – мой новый друг включил подсветку на телефоне и показал на вогнутый куполообразный потолок. – Глянь! Это все сделано из дерева. Ручная работа. – И действительно, все потолочные бордюры были резными, вычурными, полными причудливых, сложных орнаментов. В центре здания было пространство под открытым небом, там расположился огромный сад, похожий на домусы в Древнем Риме. Вдоль этого прямоугольного особняка тянулся двор, а глухие стены с узкими дверьми выходили на улицу. – Иди за мной. Увидишь вид со второго этажа.

Я следовал за ним и направлял свет фонаря на стены. Они были сотканы из стеклянных разноцветных витражей. Поднявшись, новый друг подозвал меня к перилам и показал бассейн, сад и фонтан. Все это было огромных размеров. Передо мной предстал пейзаж, завораживающий и угнетающий одновременно. Все здесь было страшно запущено. Какая-то сломанная мебель, оборванные провода, упавшие медные подвесные светильники. И утопающий в зелени удивительный экзотический сад со множеством пальм и необыкновенно высоких кактусов.

Наверху, над нашими головами, свисали бордовые цветы, поражающие своей формой и величиной. Вдруг я услышал хлопанье крыльев. Звук был глухой, но громкий. Я навел фонарь на крупную черную точку и увидел огромную летучую мышь. Я опешил и сделал шаг назад.

– Да, тут их много, – сказал парень, с которым я познакомился на площади. Его звали Насур. – Смотри, будь аккуратнее. Мы их подковоносами называем. Та еще зараза, но для человека они безопасны. Если не укусят. А так много чего у них интересного есть. От бешенства до огромного количества вирусов. Выбирай не хочу!

– Ага, спасибо, что предупредил. Я лучше не буду по сторонам светить.

– И правильно. Не тревожь их. Если пролетела одна, значит, где-то рядом стая.

– Как-то жутковато стало. Пойдем быстрее вниз.

– Ха-ха, мы их с голодухи и съесть можем. Ты чего так на меня смотришь? Да шучу я. Первый раз видишь подковоносов?

Мы спустились на первый этаж и повернули в противоположную от лестницы сторону. Посередине небольшой светлой комнаты стоял продолговатый стол, заставленный пустыми стаканами и бутылками с выпивкой. А вокруг него расположились марокканские диваны, это невысокие цельные тумбы в форме буквы П. Такие же узорчатые, как и ковры, но по структуре плотные и неудобные, очень жесткие.

Арабы расселись будто на ковре-самолете. Все они были худого телосложения, с крупными выразительными глазами и короткими темными вьющимися волосами. Один полностью обложился подушками, другой сидел в позе лотоса. Они курили кальян и подпевали арабской музыке, доносившейся из стереоколонки. Насур постоянно спрашивал меня, о чем говорится в песнях. А я по музыкальным мотивам и интонациям пытался это понять. Почувствовать, где воспевают неразделенную любовь и страдания, несложно. Но когда появлялись веселые и игривые тексты песен, я вообще не мог сообразить, про что они. А все оказалось намного проще. Восход солнца в пустыне, влюбленность, свадьба, изобильный мясной стол, рождение детей.

Насур познакомил меня со своими друзьями. Один из них, Алладин, обложившись подушками, начал расспрашивать, откуда я и чем занимаюсь.

– Ты очень необычный человек, что решил жить у нас один, – заключил он. – Я тоже когда-нибудь хочу так сделать. Почти вся молодежь учится в школе, а после уезжает в Европу. Все, кто остались, работают на французов.

– А где еще работать? – подхватил разговор араб с трубкой для кальяна. – Если устроиться к местным, то ничего не заработаешь, а за три дня помощи французам получается здешняя месячная зарплата. Сейчас на местном рынке работают только пожилые люди.

– Ты когда видишь на улице попрошайку, не думай, что у него нет денег. У большинства из них за городом и свой дом, большой табун овец и несколько детей. Все, что на площади, это шоу специально для вас, европейцев. Да, на тяжелую работу я бы не пошел. Но и побираться и унижаться перед французами не стану. Они ходят вечно с задранной головой, как пижоны.

Ясир, сидевший в позе лотоса, заговорил:

– Я могу организовать все, что нужно для туриста. Отвезти, показать, продать. У нас изделия из кожи очень хорошие. Да и такую вот одежду достану, – он показал мне на свой свободный халат. – Тоже, конечно, работа у меня не лучшая, но я всегда в движении, всегда на телефоне. По мне, это лучше, чем с местными работать. А эти попрошайки на улицах совсем стыд потеряли. Ни чести, ни достоинства, только монету подавай.

Они по очереди рассказывали, кто и что может сделать. Насур выдохнул дым из кальяна и продолжил:

– А я даже хочу приложение сделать на телефоне, чтобы туристы могли ходить по проверенным местам, не переплачивая лишнего. Но для этого нужно официально регистрироваться, а мафия не позволит этого сделать. У меня дядя работает в полиции, и все равно это очень сложно.

Они продолжали выпивать. Им нужно было немного виски, чтобы сильно захмелеть. Почти как нашим эскимосам.

– Брат, а как тебе эта девушка? – Насур показал мне на телефоне фотографию. Я увидел даму с пышными формами и очень светлой кожей. – Она двадцать евро в час стоит. Но я с ней договорюсь. Сделает мне скидку, – он засмеялся. – Тебе нравятся такие? А какие у вас девчонки?

– Ты хочешь увидеть наших девочек за деньги?

– Давай какие есть. Разных.

Я открыл сайт знакомств и стал показывать ему. Он недолго смотрел, отдал мне телефон и сказал:

– Что-то они у вас все какие-то болезненные. Мы на таких даже внимания не обращаем. Вот, – он протянул свой телефон. – Давай мы лучше тебе такую найдем.

– Что, из русских ни одна не понравилась?

– Нет, брат, давай всех наших спросим. Но я знаю, что если у них не за что подержаться, то они совсем никуда не годятся.

– То есть всем вам нравятся в восемь кулаков? – Насур в полном недоумении посмотрел на меня. Я сжал ладонь и начал отмерять ширину ягодицы, прижимая кулак к кулаку восемь раз. Он расхохотался и стал показывать своим друзьям.

– Да-да, именно такие и нравятся. Ты хороший парень! Быстро схватываешь, – продолжая смеяться, он похлопал меня по плечу.

Мои новые друзья стали рассказывать о себе. Насур приехал из Эс-Сувейры. Учился во французской гимназии и свободно говорил на языке. Вся семья занимается выделкой кожи.

Хамза являлся владельцем дома, где мы сейчас находились. У него было опухшее от виски лицо и нетипичная для восточных людей развязность в общении. Арабы в большинстве своем – открытые люди, но уважающие дистанцию в отношениях, что существенно отличает наши культуры, европейскую и мусульманскую. У нас разные модели поведения. Но они и мы чувствуем и понимаем и добро, и зло.

– А почему тебе просто не продать это здание? Если не можешь найти деньги на его ремонт, – спросил я.

– Мне предлагают слишком низкую цену. И согласиться на нее будет просто предательством моей семьи, – ответил Хамза.

– А постепенно привести в порядок дом у тебя не получится?

– У меня нет таких навыков.

– Но здесь не все же в убогом состоянии. Если день за днем трудиться, может быть, и удастся?

– Нет, брат, когда мне дадут деньги, тогда я все быстро сделаю. А пока подождем. Мне нужно где-то найти капитал.

Насур поинтересовался, сколько я буду находиться в городе.

– Давай мы покажем самые лучшие места здесь. Мы можем отвезти тебя в Атласские горы. Там неописуемо красиво. Вообще, мы иногда устраиваем для французов романтические свидания в пустыне. Давай помоги нам. Совместим берберскую культуру и европейский лоск.

– Я не знаю, сколько здесь пробуду. Я без обратного билета. Возможно, месяц, а может, два, а то и полгода. Все зависит от того, сколько я смогу быть здесь со своими документами.

– Так давай мы тебе поможем и устроим на какую-нибудь работу.

– Было бы неплохо, я буду этому очень рад.

– Да не переживай ты! У нас все возможно сделать, особенно европейцу. Полиция требует соблюдения правил только от местных. А иностранцам дозволено все, если дашь зеленую бумажку, то тебя еще и на машине сопроводят.

Алладин задумчиво почесал голову и начал говорить:

– Мой тебе совет. Если понравится какая-нибудь местная девушка, не приставай. Она должна сама проявить интерес, но это маловероятно. Ее осудит семья, если между вами возникнет что-то серьезное. Приличная мусульманка с тобой даже разговаривать не станет. А вот охотницы за золотом будут из тебя вытряхивать деньги, как из копилки. По местному закону неважно, гуляешь ты с ней на улице или едешь в машине – полиция остановит вас. И самое маленькое наказание для них – штраф, а могут и задержать.

– Я даже знаю историю, когда иностранцы развлекались с такими в квартире. Девицы специально порезали себе руки и начали вопить. Соседи вызвали полицию. Они вымогали у иностранцев деньги, и тем пришлось отдать все свои наличные. И поверь, это была немаленькая сумма. То же случилось и с моим другом. Если хочешь провести с ними время, то увози в частный дом, чтобы никто их не услышал. Они милые на вид, но внутри каждой сидит злой демон. И имя этому демону – деньги. Мы им неинтересны. Ты для них – просто лакомый кусок.

– Бог с ними, давай лучше выпьем!

Я снова услышал, как что-то пролетело рядом. Похоже, что это были те самые подковоносы, но я их не разглядел. Мы еще долго разговаривали с ребятами. Я никак не мог представить себя живущим в таком доме.

Последние месяцы в Москве я сильно болел. Стало лучше, но внутри образовалась огромная безэмоциональная дыра. Я долечивал депрессию, но врачи настаивали на изменении образа жизни. «Возможно стоит отправиться в путешествие, чтобы солнце полностью вылечило ваши раны на коже », – говорили они.

Что же я могу сделать сам без помощи семьи и друзей. Закончил институт и совсем запутался в своих желаниях. Слова близких проносились мимо, никак не задевая меня. Я стал тяжелым, грузным, мертвым. И в тоже время казалось, что понимаю все на свете. Я уехал из дома, чтобы найти необычное, живое, заново набрать силы, которые потерял. Открыть новый для себя мир и научиться в нем жить.

В Медине я жил на последнем этаже трехэтажного дома. И в моем полном распоряжении была терраса на крыше. Правда, иногда по утрам или вечерами рядом с моей дверью за столом трапезничали туристы: испанцы, французы, немцы, арабы, англичане. Без умолку звучало языковое многоголосие. Но ночью только я один смотрел на потрясающее небо. И это было здорово.

В городе почти все дома многоквартирные, но с общей лестницей, кухней и гостиной. Этот дом принадлежал небогатой семье. Поэтому бассейна, фонтана и сада в нем не было.

Комната, в которой я жил, была больше похожа на темницу, но если у заключенных в камере есть окно, то у меня его не было. Под потолком качалась на проводе одинокая лампочка без абажура. Входная деревянная дверь была двустворчатой и чем-то напоминала ворота, закрывающиеся изнутри, а уличный свет проникал только через щель снизу. Потолок и стены были блекло-оранжевыми, а дверь выкрашена в светло-синий цвет, но с традиционным узорчатым веселым орнаментом, что хотя бы немного оживляло комнату. Главное для меня было то, что в ней находились все удобства.

Я долго спал на чем-то похожем на кровать, состоявшую из двух частей. Вместо матраца лежал поролон, а основание было сделано из не очень прочного дерева. Через три месяца вся конструкция нуждалась в починке, но зато по ней можно было легко изучать мое телосложение. Стол, стул и тумбочка для ноутбука. И больше ничего.

Во время жарких месяцев все жутко нагревалось и даже ночью ничего не остывало. Комната превращалась в духовку, прохладно было только на кафельном полу. Местные не спят на кровати, потому что она нагревается от жары. Но спать, как они, на полу я не смог. По ночам я открывал двери, чтобы проветрить комнату, запуская в нее свежий воздух.

Однажды ко мне влетел здешний таракан. Мой новый сосед оказался намного больше московских сородичей. Он спрятался в чемодане, заполненном вещами, которые негде поместить в комнате, и остался там жить. Большой, но проворный и усатый.

Когда днем температура достигла сорока семи градусов, у меня наконец-то появился вентилятор. Возникло некоторое движение воздуха. В комнате воцарился непрерывный шум его лопастей: один круг вращения, щелчок. На летучих друзей я уже не обращал внимания. Пытался удерживать ночную прохладу всеми способами. Когда чувствовал, что совсем невмоготу, я уходил в арабскую кофейню, где работал кондиционер, находившуюся рядом с домом.