скачать книгу бесплатно
Почти
Иван Ветроносов
Об авторе: Александр Сазонов – таков официальный псевдоним Ивана Ветроносова, одного из самых неизветных петербургских поэтов нашего времени – также неизвестен широкой литературной аудитории, как неизвестен он, возомнивший себя актёром, актёрской публике, равно как и публике музыкальной, ибо и к музыке он также свои руки пытался приложить. Говорить об этом или, вернее, подытоживать его “артистические” результаты тем легче(и уж во всяком случае оправданней), поскольку самого его, если верить публикациям в социальных сетях, уже нет в живых, и дело естественным образом измениться не может. Тем неинтересней для широкой публики его литературные поползновения разных лет, отрытые в преданных, казалось, забвению записных книжках, каковому – имеется ввиду забвение – преданы и страницы его соцсетей.
Иван Ветроносов
Почти
Почти
Почти что сплю. Луна почти над домом.
Почти темно и дом окутал мрак.
В густой воде с названием знакомым
не успокоюсь что-то я никак.
Почти светло. И лампа почти светит,
мигая как слипающийся глаз.
Разбросанные в суматохе дети
не раз ночами вспоминали нас.
Не раз глаза двоили отраженье
луны – не знаю в небе или в нас.
и падали в кровать в изнеможеньи
боясь как первый, так последний раз.
Холодный ветер всё уносит в поле,
качая в сумраке сухой ковыль.
Всё кроме памяти. Она без нашей воли
дни обнимает как деревья пыль.
И мы принуждены ступать по свету
боясь и вечно пробуя стрясти
её с себя. Я пью до беспросвету.
Я успокоен. Я уже. Почти.
Сложивши руки за спиною,
противник радости натужной
идёт-бредёт рядом со мною -
рассеянный и равнодушный -
Неся плечом, как некий орден,
листок, уже висеть уставший.
Мечта – атавистичный орган.
Не нужный, но и не отпавший.
Всё лето провисев, мечтая
и просмотрев, как осторожно
пересекают двор, летая
горизонтально-невозможно
с цветка снимаясь, притворяясь
то бабочкой, то мотыльками,
решил и он лететь, срываясь.
Но осень развела руками.
Себя самих живой воды лишая
в пустыне лет увязнут эти дни.
И солнце беспощадно иссушая
глядит как сухо корчатся они.
Есть в мире неизбежней неизбежность.
Но эта бесконечность красоты
скребя в душе, в душе находит нежность.
И неизбежны белые листы.
Поспеть, успеть поспать, посыпать пеплом
сухие сколиозные мосты.
Последние посты при свете блеклом
летят густея в бездны пустоты.
И неизбежно новое прощанье -
совсем ненужный, лишний взмах руки -
всё было встарь – как чьё-то завещанье,
как крик с другого берега реки.
Всё повторится снова. Скоро снова.
Откуда столько верности словам,
летящим мимо в ритме скоростного?
И сладок нам… Конечно сладок нам…
Разговоры о религии (1-й,2-й)
1-й : Какая разница какому
мы богу молимся во сне? -
недалеко рассвет..
2-й: Мы, верно, с вами не знакомы.
Какому богу важно мне!
Не безразлично, нет!
Какая мысль нас разделяет -
стеклянная, словно стеной -
невидима и так тверда!
1-й: Стена? Простите, так бывает
со всеми. С вами и со мной.
Стена? Возможно, да!
Но разве так необходимо,
да и возможно ли разбить
её своей рукой?
2-й: И словом? Нет! Непостижимо
Скорее в камень превратить
под логикой такой.
Всё правильно. Но только что же
нас может так объединить
когда не Он?
1-й: Вот это более похоже.
О чём мы можем говорить
когда со всех сторон
одно и то же окружает.
Кружит и лечит слабость душ?
Несовершенных душ…
2-й: Свои своим лишь помогают.
Рабам – хозяин, женам муж.
Один лишь только муж.
Такое, в общем, впечатленье
что вы во власти помраченья
живёте на земле.
1-й: А как же мысль о разделеньи?
Вы принесли мне облегченье
и в нашей общей мгле…
(расходятся, слегка пошатываясь от вина)
Остынь, остановись,
в себе сейчас останься,
не рвись, не трепещи,
и помощи не жди.
Ведь мощь твоя в груди,
в лучах протуберанцев,
твой храм на двух ногах.
Зажмурься и иди.
Разобранных богов
гниющие фрагменты,
блюющие слова
церковных доходяг,
заполненные и
пустые постаменты,
сухие экскременты
испуганных собак.
Я знаю, что есть страх.
Живя в холодном мире
и чуя свой хребет
частицею оси,
застывши в зеркалах,
купаясь в грязном жире,
забыв про циферблат
попробуй не струси.
Но время без людей
рискует оказаться
единственным, чтоб смочь
узреть черты лица.
Конечно своего.
Теперь пора подняться
в подъезд, на свой этаж,
а там на небеса.
В слепом зарамье ночь сгущается.
Теряется несильный свет.
Чернеется и получается,
что мира там как будто нет.
В стекле предметы отражаются.
Следы от пальцев на стекле.
И звуки плавно приглушаются
и снова слышатся во мгле.
А мы всё плачемся и хнычемся
себе в душевный свой жилет.
И не надеемся, что сыщется…
Не сыщется. Конечно нет.
Летишь по дням иль ходишь пешим
всё в жизни сможешь ты своей,
но только встретиться с умершим
не сможешь до скончанья дней.
Но и за ней, в ночной прохладе,
когда отходит тихо жизнь
не подойдёт умерший сзади.
Не спросит :"Как там? расскажи.."
И исповеди не заглушит
архангел, дудкою трубя.
Поскольку слепы наши души
и не узнает он тебя.
И остаются разговоры
со старой памятью своей.
Живущие при жизни – воры.
Они не думают о ней.
У нас неряшливо. У нас
перед гостями убирают.
Весь день был день. И день угас.
И медленно он умирает.
Вечерних далей светосинь
сменяет оловянный задник.
Сказать – не скажешь. А спросить
не одолеет палисадник.
Сейчас готов разлиться я
под эту синь, под птичий лепет
под дым и голос соловья.
Да так, что и никто не слепит.
Каждый тянет лямку своей сумки.
Люди носят свои
тела.
У подъезда в черном недоумки
обсуждают
чья
взяла.
И простыми пассами руками
в направлении, где думал -
бог,
осеняет сонными крестами
человек -
