скачать книгу бесплатно
Отец любил дочь и гордился ею. Он с показной снисходительностью относился к ее ученым занятиям, но втайне гордился тем, что Джоана разительно отличается от пустопорожних светских юных леди, у которых на уме и в речах были лишь замужества и наряды. Однако Джоану никак нельзя было назвать «синим чулком», и вовсе не потому, что до создания этого английского общества некрасивых, зато ученых женщин оставалось почти два века. Во-первых, Джоана была если и не красавица, при первом же взгляде на которую у мужчин замирает дыхание, то все равно весьма милой и хорошенькой девушкой. Во-вторых, она была от природы особой чрезвычайно романтичной. Твердые понятия морали и нравственности, внушенные материнским примером и почерпнутые из духовных книг, удивительным образом сочетались в душе Джоаны с сентиментальностью и идеалами возвышенной любви, сформировавшимися под воздействием рыцарских романов. Но понятия о чести, долге и благородстве также были в ней весьма сильны. Она никогда не унизилась бы до легкого флирта или случайного любовного похождения, которыми почти открыто гордились многие представительницы высшей аристократии.
В общем, Джоана в этом отношении весьма походила на Михася, который тоже свято верил во все, что написано в книгах, а также в незыблемость понятий чести и достоинства, за что и получил в Лесном Стане прозвище «уставной дружинник». Кстати, аналогичное прозвание, с поправкой на язык и воинский чин, он независимым образом заслужил и во время службы в отряде флагманской морской пехоты адмирала Дрейка.
Джоана и Михась духовно были близки и весьма похожи друг на друга, поэтому между ними и вспыхнуло чувство настоящей большой любви. Существует распространенное заблуждение, что притягиваются противоположности. Даже если иногда такое бывает, то относится лишь к сфере физической, то есть к внешности, комплекции, темпераменту. В сфере же духовной «в одну телегу впрячь не можно коня и трепетную лань».
Джоана в юности решительно отвергла ухаживания сэра Джеймса, соседа, считавшегося близким другом, хотя тот, будучи весьма искушенным в деле соблазнения, прибегал ко многим ухищрениям, перед которыми должна была бы пасть невинная и неопытная дева. К тому же, неплохо зная нрав Джоаны, он довольно умело строил из себя рыцаря без страха и упрека, будучи на самом деле циничным и бессовестным негодяем. Девушка действительно мечтала о рыцаре в сияющих доспехах на белом коне, но сердце подсказывало ей, что домогающийся ее сэр Джеймс совсем не таков.
Самое удивительное, что, когда настоящий рыцарь явился, Джоана не сразу смогла его распознать, хотя мечтала о подобной встрече и готовилась к ней всю свою жизнь. Михась был в скромном мундире капрала морской пехоты, пешком и даже без оружия. Хотя заметим, что отсутствие последнего не помешало капралу Майку Руссу справиться вначале с огромным злобным догом сэра Джеймса, а впоследствии – и с самим злодеем хозяином, и раз и навсегда избавить Джоану от грязных домогательств, направленных на обладание ее телом, землями, замками и капиталами.
Кстати, к капиталам Джоана относилась не как к высшей цели всей жизни, а лишь как к средству выполнения своего долга перед предками и потомками в деле сохранения фамильного достояния – замков и земель, – служивших поддержанию достоинства их древнего благородного рода, имеющего множество заслуг перед отечеством. Деньги были для Джоаны лишь инструментом в деле чести, ей бы и в голову не пришло тратить их на собственные прихоти и излишнюю роскошь.
У Михася капиталов, естественно, сроду не имелось, и единственным его богатством были честь и воинская доблесть. Но и он, также мечтавший о возвышенной любви, являвшейся ему в грезах в образе прекрасной девы, плывущей к нему на челне, не сразу распознал этот светлый образ в облике Джоаны. Наверное, есть на свете любовь с первого взгляда, но для этого, вероятно, необходимо чудесное и потому весьма редкое стечение обстоятельств.
Любовь и долг. Эти чувства, присущие людям честным и цельным, часто разрывают их душу, становятся источником огромного счастья, но приносят и невыносимые страдания. «Какое счастье, что ты есть! Какое горе, что тебя нет рядом!» – эти слова могли бы сказать друг другу и наверняка не раз произносили в своей душе Михась и Джоана. Но головной первого десятка первой сотни тайной дружины Лесного Стана, созданной повелением великого князя Александра Невского, не мог оставить товарищей в бою, пренебречь служением Родине и помчаться за море улаживать личные дела. Джоана точно так же не могла оставить умирающего отца и отправиться за тридевять земель со своим возлюбленным.
Но вот теперь, похоронив отца, поправив и существенно улучшив состояние фамильного наследия, Джоана оставила земли, замки и капиталы на попечение друзей, леди Алисы и ее доблестного и честного мужа, настоящего полковника, и отправилась спасать возлюбленного. В этом решении проявились другие черты ее характера, доставшиеся по наследству от предков, отважных рыцарей: решительность и властность.
Джоана, оставаясь наедине с собой или общаясь с друзьями, могла предаваться сентиментальным чувствам и романтическим настроениям. Но после смерти матери, когда все сложное хозяйство вначале одного замка, а затем и всех поместий, по сути дела, легли на ее плечи, она проявляла необходимую рассудительность и твердость. Образованность и начитанность не препятствовали, а, наоборот, способствовали ее деятельности. Все окружающие понимали, что распоряжения, отдаваемые ею, точны и целесообразны, и с готовностью выполняли указания юной хозяйки. В общем, Джоана была, что называется, настоящая леди, тонко чувствующая, деликатная, но вместе с тем властная и решительная. И ее нынешний поступок – поездка в неведомую, почти сказочную для нормального европейца Россию – выглядел, с одной стороны, романтической фантазией из завирального рыцарского романа, ну а с другой – пока реализовывался на практике наилучшим образом.
Сейчас Джоана попросту рыдала на плече у Катьки, облегчая душу, успокаивая сердце. И резкая и ехидная дружинница, боец особой сотни, обычно презрительно относящаяся к женским слабостям, молча и нежно гладила ее по голове. Очевидно, Катька постепенно начинала взрослеть.
Они завтракали втроем, поскольку дьякон Кирилл еще до рассвета отплыл куда-то в одиночку на челне. А куда и зачем – таких вопросов начальнику особой сотни задавать, мягко говоря, не полагалось. Вероятно, он отправился всего-навсего на рыбалку, но любая прихоть высокого начальства – это тоже дело государственной важности. За завтраком Джоана, ранее поглощенная своими думами и сомнениями, а теперь, после Катькиных объяснений, окончательно уверившаяся в чувствах Михася, наконец стала обращать внимание и на других людей. И тут же она обнаружила, что Разик влюблен в Катьку, причем, скорее всего, давно и фактически безответно. Отважный полусотник русской дружины, зарубивший на глазах Джоаны дюжину вооруженных до зубов отпетых головорезов, смущался, краснел и бледнел от Катькиных взглядов, в ответ на ее вопросы лепетал невпопад какие-то бессвязные слова. Катька же, словно не замечая производимого ею эффекта, весело тараторила без умолку, не проявляя ни малейшего желания как-то поддержать и приободрить очарованного ею дружинника.
Хотя, может быть, все было и не совсем так, поскольку Джоана еще плохо понимала по-русски, а Катька, обращаясь к Разику, часто переходила на родной язык. В конце концов, мучения или же радость от созерцания дамы своего сердца – это уж кому как больше нравится – для Разика закончились, ибо Катька отправила его топить баню. Леди Джоана плохо поняла смысл последней фразы и решила, что дружинник должен утопить что-то в озере. Но вскоре она пожалела, что сама не утопилась сразу же после завтрака.
Пока Разик занимался баней, Катька отвела Джоану в горницу и принялась демонстрировать ей русские платья, в которые надобно было переодеться, чтобы потом, во время поездки по Руси, привлекать к себе как можно меньше внимания. Джоане платья не то чтобы не понравились, но и особого восторга не вызвали. Все же привычные европейские наряды были больше по душе истинной английской леди. А затем Катька с безмятежным выражением лица и доброй ласковой улыбкой предложила Джоане помыться и попариться. Ничего не подозревающая Джоана, взяв предложенные ей чудесные льняные полотенца, а такую роскошь не всякая английская дама, даже состоятельная, могла себе позволить, проследовала за Катькой. Та зачем-то прихватила с собой пару букетов из каких-то веток с сухими зелеными листьями. Они во множестве висели под крышей в сенцах.
Девушки направились к небольшой, отдельно стоящей избушке. Катька гостеприимно распахнула дверь из идеально подогнанных досок на затейливо кованых петлях, и владетельная английская леди Джоана Шелтон, хозяйка двух замков, трех поместий и пяти заокеанских плантаций, впервые в жизни торжественно вступила в настоящую русскую баню. Что поделать, ведь просвещенной Европе бани были неведомы, и Джоана всю жизнь мылась в большой лохани. Один вид этих лоханей, наполненных подозрительно мутной, редко меняемой водой, вызывал брезгливое содрогание у всех прибывавших в заморщину леших. Впрочем, юная леди Джоана была девушкой очень чистоплотной и очень состоятельной, и ей воду в лохани меняли, конечно же, каждый раз, в отличие от, например, казарм морской пехоты. И от Джоаны всегда исходил чарующий аромат юного тела, свежего и чистого, а не тяжелый и приторный запах духов и благовоний, которые выливали на себя литрами иные леди, чтобы отбить естественный запах своей не очень молодой и не очень тщательно вымытой плоти. А в дикой России, не ведавшей о существовании кельнской воды, называемой по-французски о-де-колон, не только боярыни, но и простые крестьянки мылись в бане чуть ли не каждый день. Впрочем, в культурной Европе огнедышащая русская банная печь, крутой кипяток, каменка-парилка и веники были отчасти известны, их стилизованные изображения можно увидеть на живописных полотнах художников, изображавших мучения грешников в аду. И в этот-то ад безжалостная Катька и ввела за руку ничего не подозревающую, доверившуюся ей Джоану!
Когда десяток Желтка, следовавший из стана на заимку обходной дорогой в конном строю, приблизился к месту своего назначения, до их ушей донеслись отчаянные девичьи вопли, по громкости и безысходности напоминавшие предсмертный крик.
Желток немедленно подал команду:
– Ружья с пулями и пики – к бою!
Желток с самого детства был отличным дружинником, а теперь стал прекрасным грамотным командиром. Он мгновенно прокачал сложившуюся ситуацию и принял единственно правильное решение. Наличие на заимке какого-либо врага было полностью исключено, ни один человек не смог бы пробраться через засады, заставы и заслоны, вот уже триста лет надежно прикрывавшие территорию тайного воинского Лесного Стана. Вывод напрашивался сам собой: на заимку забрел медведь-помоечник. Обычные нормальные медведи, конечно же, сторонились человека и человеческого жилья, чуя его за версту и обходя стороной. Но среди мишек в небольшом числе попадались особи, одержимые то ли исследовательским зудом, то ли еще каким редким для зверья инстинктом, которые целенаправленно вторгались во владения человека и обожали рыться во всяких отбросах хозяйственной деятельности.
Самыми доступными объектами для них были помойки, вынесенные, естественно, за пределы поселений. Мишки разбрасывали тщательно обустроенные и даже уже закопанные хранилища отбросов цивилизации и вступали в конфликты с людьми, пытавшимися им помешать в этом грязном деле. Такого медведя-помоечника, повадившегося отираться возле жилья, отвадить было практически невозможно, и приходилось его убивать, поскольку огромный дикий зверь представлял нешуточную опасность для безоружного человека, не готового к встрече с ним, в первую очередь для детей и женщин, спокойно хлопотавших по хозяйству. Поэтому Желток и велел своим дружинникам привести в боевую готовность не мелкокалиберные пистоли или мушкеты с картечью, а ружья с пулями, и не сабли, а пики, которые в данной ситуации вполне могли заменить охотничьи медвежьи рогатины.
Однако когда десяток с пиками и ружьями наперевес на всем скаку вылетел с узкой лесной дороги на поляну, на которой размещалась заимка, бойцы увидели не зловредного медведя-помоечника, а Разика, спокойно сидящего на крылечке. Он деликатно повернулся спиной к отдельно стоящей баньке, хотя ведущая в нее дверь была с другой стороны и открывалась непосредственно на озеро, в которое можно было выскочить прямиком из парилки. Именно из этой бани и раздавались встревожившие дружинников предсмертные вопли. Окинув взглядом изготовившийся к бою десяток, Разик понимающе усмехнулся.
– Отбой тревоге! Всем спешиться и обедать, – и пояснил все еще недоумевающим бойцам: – Это не Грюнвальдская битва, это Катерина знакомит английскую леди с русской парилкой.
С шутками и смехом дружинники спешились, принялись расседлывать своих коней, снимать оружие и амуницию. Желток первым делом подошел к Разику, и давно не видевшиеся друзья крепко обнялись.
– С возвращением, брат! Ты молодец, не зря ездил за тридевять земель, все сделал как надо. Теперь мы его обязательно отыщем. Живого и невредимого.
– С недавних пор я тоже в это поверил. Она его любит. А любовь, как известно, способна творить чудеса. Вот если бы и меня так… – Разик не докончил фразы и лишь горестно вздохнул. – Ладно, пойдем в избу, тебе ведь тоже надо с дороги перекусить. Война – войной, а обед – по расписанию.
В этот момент раздался всплеск и оглушительный визг, на сей раз вполне радостный и счастливый. Очевидно, Катька и Джоана, вывалившись из парилки, плюхнулись в озеро остывать.
– Я так понимаю, что английская леди уже успешно прошла огонь и воду на Руси. Дай Бог ей дойти и до медных свадебных труб! – как всегда, полушутя-полусерьезно произнес Желток.
Но Джоану сегодня ждало еще одно испытание. Когда они с Катькой, разрумянившиеся и невесомые, в белоснежных льняных платьях вплыли в трапезную, Разик шутливо подал сидящим за столом бойцам ту самую команду, какую подают при прибытии старших начальников:
– Братья-дружинники!
И бойцы вскочили, вытянулись в струнку, приветствуя красавиц. Внезапно Джоана слабо вскрикнула, отпрянула назад, к Катьке, судорожно вцепилась ей в руку.
– Что случилось, Джоаночка? – удивленная Катька ласково обняла девушку за плечи. – Мышь, что ли, увидала?
Но Джоана, не отвечая Катьке, смотрела в одну точку застывшим взглядом, затем едва выговорила сдавленным голосом:
– Кузен Гарри? Но ведь ты же погиб где-то в неведомых краях?!
– О Господи! – воскликнул Желток, первый понявший, в чем, собственно, дело. – Леди Джоана, я действительно ваш кузен, но совсем не Гарри. Гарри умер. Успокойтесь и садитесь к столу.
Теперь все присутствующие наконец догадались, что Желтка опять приняли за его дальнего английского родственника, удивительно на него похожего. Полгода назад это самое сходство, которым коварно и умело воспользовался противостоявший лешим Малюта Скуратов, нанесло им большой урон.
Присев к столу и выпив для успокоения две изрядные кружки квасу, принесенного из погреба, с ледника, Джоана кратко поведала дружинникам историю, которую они и так уже знали в общих чертах. Руку и сердце ее прабабушки по отцовской линии выиграл на рыцарском турнире некий иноземный принц. Как Джоана выяснила только вчера, этот принц был русским дружинником, прибывшим из этих самых мест, куда она сейчас приехала. Поскольку отец прабабушки был старшим в их графском роде, а его сыновья погибли, он завещал майорат мужу своей дочки, то есть русскому дружиннику. Другие – младшие – родичи были смертельно обижены таким решением, и время от времени некоторые Шелтоны, попав в стесненные обстоятельства, отправлялись за море, чтобы разыскать этого самого принца, вернее, его наследников, расправиться с ними и вернуть майорат, то есть титулы, земли, замки и доходы. Год или два назад и кузен Гарри, даже в собственной семье считавшийся отпетым злобным негодяем и мошенником, вышел в отставку из гвардейского полка, служить в котором было весьма накладно для его тощего кошелька, поступил на службу в Форин Офис – министерство иностранных дел и стал разъезжать с посольствами по соседним странам, пытаясь обнаружить следы того самого принца, наследников которого он поклялся убить. В конце концов ему это, по-видимому, удалось.
– А как же умер кузен Гарри? – завершив свой рассказ, задала Джоана вполне естественный вопрос.
И Разик, и Желток, не говоря уж об остальных храбрых дружинниках, находившихся у них в подчинении, как по команде уставились на Катьку, переложив на хрупкие девичьи плечи всю тяжесть затруднительного ответа. Впрочем, нет, при чем тут девичьи плечи? Дружинники обратились за содействием к бойцу особой сотни, а то, что боец этот был сейчас не в черном берете, а в льняном белом платье – ну так это, вероятно, в целях маскировки, ибо у особников свои приемы.
Катька, естественно, не разочаровала дружинников и не запятнала честь мундира особой сотни, хотя и отсутствовавшего на ней в данный момент. Она возвела глаза к потолку, скорбно покачала головой и произнесла со вздохом:
– Кузен Гарри умер от угрызений совести.
– Да, именно так я себе и представляла вероятную кончину несчастного кузена, – в тон Катьке ответила Джоана.
На некоторое время повисла довольно неловкая пауза, но в этот момент с озера донесся голос дьякона Кирилла, подплывшего к причалу заимки:
– Эгей, бойцы, принимайте добычу!
Сидевшие за столом мужчины с готовностью вскочили и дружно ринулись на причал вдесятером, как будто готовясь притащить кита, загарпуненного дьяконом в Студеном море.
Кита, разумеется, не было, но в челне находилась полная корзина рыбы. Дьякон и вправду ездил просто на рыбалку, хотя рыба могла быть наловлена им и в целях конспирации, для сокрытия истинных причин поездки. Ведь про особников никогда нельзя было что-либо утверждать наверняка.
Джоана с интересом рассматривала крупных серебристых рыбин, которых бойцы вывалили из корзины на траву в стороне от причала и принялись потрошить и чистить, намереваясь приготовить уху. Разик с готовностью пояснил девушке названия этих самых рыб:
– Вот это – семга, по-вашему salmon, это – хариус, или grayling, а вот этой рыбы в Англии и в Шотландии, пожалуй, и нет. Называется она пелядь.
– Пи-лядь, – старательно повторила Джоана.
Разик хмыкнул, Катька хихикнула, бойцы переглянулись.
– Знаешь что, сестренка, – Катька изо всех сил пыталась придать лицу серьезное выражение. – Ты, пожалуй, название этой рыбы не запоминай. Все равно она редкая, и ее мало кто знает. Пойдем лучше со стола уберем, а то оставили еду да посуду. И вообще, пора нам собираться в путешествие, ибо завтра с восходом солнца поскачем мы в сопровождении добрых молодцев через леса и поля навстречу твоему жениху.
Лежанка была жесткой и узкой, спина от нее болела, эта боль отдавала где-то в груди, и никак не получалось сделать глубокий вдох. Михась попытался приподняться на локтях, вздохнуть полной грудью, повернуться на бок. Это ему удалось, хотя и не без труда. Он снова погрузился было в приятную дрему, но уже через минуту частично пробудившееся сознание яркой холодной вспышкой захлестнул вопрос: «Где я? Что со мной?»
Михась рывком вскочил с лавки, служившей ему ложем, и тут же, охнув, сел, вернее, почти упал на нее. Правый голеностоп был прихвачен лубком из толстой бересты, грудь перебинтована крест-накрест, на гудящей, невероятно тяжелой голове также находилась повязка. Что-то еще с головой было не так, как обычно, но Михась пока не мог понять, что же именно. Из молочно-белой и одновременно почему-то сумрачной пелены, клубившейся перед глазами, вышел человек, приблизился к нему. Михась плохо различал его силуэт, отчетливо разглядел лишь глаза. Взгляд этих глаз был проникновенный, умиротворяющий, и раненый дружинник почему-то сразу успокоился, расслабился, откинулся спиной к стене, возле которой стояла лавка.
– Выпей-ка вот взвару лечебного, витязь! – Человек протянул ему кружку. – Сам удержишь, или тебе помочь?
– Сам, – едва разлепив сухие запекшиеся губы, шепотом выдохнул Михась.
Теплый взвар приятно освежил гортань, мягкой волной проник в желудок. Михась протянул пустую кружку в окружавшую его пелену, почувствовал, как ее забрали из подрагивающих от слабости пальцев.
– Еще?
– Да.
Он вновь поднес к губам наполненную кружку, движения его стали более уверенными. Сознание постепенно прояснялось, голова болела уже не так мучительно и безысходно.
– Где я?
– Ты в безопасности, сыне.
Пелена постепенно исчезала. Михась разглядел бревенчатые стены небольшой комнатенки, крохотное оконце, затянутое бычьим пузырем, печь, дощатый стол, на нем – толстую книгу в кожаном переплете, какой-то странный длинный предмет на полу у противоположной стены. Подняв голову, он увидел огонек лампадки под образами в красном углу. Образов было много, гораздо больше, чем могло бы быть в обычной крестьянской избе. Михась перевел взгляд влево, на стоящего возле него человека. Тот был одет в темную рясу, на его груди тускло поблескивал массивный медный крест, частично прикрытый длинной седой бородой. По-видимому, человек был довольно высок, поскольку стоял пригнувшись и при этом почти упирался головой в потолок. В руках он держал кувшин с целебным взваром.
– Я в монастыре? – хрипло, но уже не шепотом, а почти нормальным голосом спросил Михась.
– Ты в лесном ските, сыне.
– А где расположен этот лес?
Монах-отшельник ласково усмехнулся:
– Слава Богу, оживаешь постепенно, раз такие вопросы задаешь. В полусотне верст от Москвы расположена чащоба сия.
– Сколько часов я был без сознания? Меня должны вот-вот разыскать свои.
– Мы подобрали тебя в лесу месяц назад.
Михась минуту-другую пытался осознать сказанное собеседником. Наконец до него стал медленно доходить смысл его слов.
– Месяц?!
Он уронил голову, закрыл ладонями лицо и тут наконец понял, что еще было с ним не так. У него выросла борода, причем довольно большая. Ну, конечно, прошел целый месяц. На Руси бороду брили только дружинники Лесного Стана. Разумеется, люди, оказавшие ему помощь, ухаживавшие за ним, не собирались, в дополнение к прочим заботам о раненом, еще и орудовать бритвой, которой у них к тому же и в помине не было.
– Тебя уже искали. Через несколько дней после того, как мы тебя принесли сюда, в скит. По всем деревням окрестным несколько отрядов прошлись.
– Кто искал?
– Они все твоими друзьями сказывались. Только, – монах усмехнулся, – не поверил я им. Были среди этих друзей кое-какие личности, мне по прежней жизни знакомые. Меня-то они не признали в новом облике, а уж я-то их не забуду вовек.
– Кто они?
– Ну, скажем, Афонька Вяземский.
– Князь Афанасий Вяземский? – воскликнул Михась.
Он вспомнил берег той болотистой речушки, где их десяток встал в заслон, прикрывая отход отряда, и красавца князя, одного из главных царевых опричников, бывшего не только палачом-любителем, но и профессиональным опытным военачальником. Князь, укрывшись за спинами стрелецких шеренг, пригнувшись к шее белого аргамака, чтобы не попасть под мушкетные выстрелы леших, острием сабли гнал эти шеренги в атаку на позиции их десятка.
– Его русским князем и назвать-то срамно, несмотря на все его заслуги ратные! Имя ему – царев кромешник! И место ему в аду кромешном, из которого он на Русь многострадальную извергся вместе с прочей опричниной! – сурово, как приговор, произнес монах.
– А другие, на опричников не похожие, были?
– Были всякие. Но у них же на лбу не писано, кто друг, кто враг. И решил я, что если мне тебя выходить удастся, то ты уж сам и определишь впоследствии, к какому брегу пристать.
– А почему ты решил, отче, что меня выхаживать следует? Вдруг я тоже из опричников?
– Ты умирал беспомощный, вот я заботу о тебе на себя и принял по заповедям христианским. А кто ты есть в сущности – так в том Бог тебе судья.
– Спасибо, отче, что от смерти спас и от опричников укрыл. Это с ними я последний бой вел. Потому они меня и разыскивали.
– Надеюсь я все же, что бой тот был для тебя не последний. Уверен, что выздоровеешь ты с Божьей помощью.
Михась некоторое время сидел молча, приходя в себя, обдумывая ситуацию, в которой он оказался. Монах, понимая его состояние, отошел, чтобы не мешать, взял со стола фолиант, присел на лавку к оконцу, принялся читать. Долго размышлять дружинику было, собственно, не над чем. Дислокация ему была более-менее ясна, а вот диспозиция… Вариантов было всего два. Во-первых, рано или поздно его товарищи возобновят поиски. Дружинники тайного Лесного Стана никогда своих не бросали, ни живых, ни мертвых. Естественно, Михась не знал, что опричники сымитировали его гибель, повесив чье-то обезображенное тело в обмундировании поморских дружинников у кремлевской стены. Во-вторых, если его поиски почему-либо затянутся, он, выздоровев и окрепнув, сам доберется до Лесного Стана, вернется в строй. Вот и все.
Михась глубоко вздохнул, допил остатки целебного настоя:
– Отче, ты, когда рассказывал о том, как меня из беды вызволял, говорил о спасителях «мы», во множественном числе. Много еще людей обо мне осведомлены?
– Нет, витязь, немного. Еще только один человек. Скоро с ним познакомишься.
– И еще один вопрос, если позволишь.
– Позволю, и не один. Долго нам тут с тобой еще предстоит беседовать.
– Это точно, – Михась с грустью оглядел повязки на ранах. – Скажи, отче, а как ты меня укрыть-то смог от тех опытных ищеек? Где-нибудь в лесу прятал?
– Да нет, под ложем моим отшельническим.
Монах указал рукой на тот самый странный предмет, находящийся возле противоположной от Михася стены, и леший наконец понял, что это гроб, стоящий на собственной крышке.
– Вот в гроб сей я каждую ночь и укладываюсь, о бренности земного бытия думая. Заслышав, что чужие люди с треском и шумом в скит по тропинке запутанной пробираются, я сам-то в гроб возлег, а тебя под крышкой, на коей он воздвигнут, укрыл. Зайдя в келью сию, оглядев ее пристально, не решились они ко гробу приблизиться. Так и ушли восвояси… А теперь имя твое мне узнать не мешало бы, если, конечно, в тайне его сохранить не захочешь. Надо ведь в беседах как-то называть тебя.
– Нет, отче, от тебя-то уж таиться мне не пристало. В дружине поморской боевые товарищи меня Михасем кличут.
– Значит, правильно я догадался, вынося тебя из чащобы почти бездыханного, что ты из поморских дружинников, о коих митрополит Филипп отзывался как о верных сынах отечества, – удовлетворенно кивнул монах. – Ну а меня зови отец Серафим.
– Спасибо, отец Серафим.
Михась, почувствовав слабость, вновь лег на лавку, застеленную лишь тонкой дерюжкой, и погрузился уже не в забытье, а во вполне здоровый сон. Когда он открыл глаза, уже вечерело. Отец Серафим по-прежнему сидел возле подслеповатого оконца, погруженный в чтение фолианта. Он поднял голову, ласково улыбнулся дружиннику.
– Ну, витязь, попробуй встать и пройтись на своих ногах, коли силы да желание есть. Я вон тебе костылек прислонил к лавке-то. Только не горячись, не прыгай как молодой петух, а ступай медленно да раздумчиво.
