Осада

скачать книгу бесплатно

– А Михась с Желтком, говоришь, слава Богу, живы? – переводя тему беседы со своей персоны на друзей, переспросил сотника Степа.

– Слава Богу, живы-здоровы! – подтвердил Разик и осенил себя крестным знамением. – Да ты скоро и сам их увидишь. Надеюсь, что завтра на рассвете прибудут они во Псков на судах.

– Вот это славно! – воскликнул Степан. – Слышь, Ванятка, мои лучшие друзья будут с нами Псков защищать! Ну, король польский, собьем мы ужо с тебя спесь!

И он погрозил кулаком в пространство, туда, где в полутора дневных переходах с отборным войском со всей Европы шел завоевывать русские города увенчанный ореолом непобедимости король Стефан.

– Господин сотник, – наконец, решился задать давно уже вертевшийся на языке вопрос Ванятка. – А могу я узнать еще про двух дружинников, Лося и Фрола, живы ли они да здоровы?

– Весной оба были живы-здоровы. А потом я с ними не виделся. В походе они, на дальних рубежах, – не вдаваясь в подробности, ответил Разик, и, видя, что молодой ратник хочет спросить еще о чем-то, но стесняется, ласково поощрил его: – Не робей, ратник, расспрашивай обо всех друзьях-товарищах. Расскажу тебе о них с удовольствием.

Ванятка кивнул торопливо, и, собравшись с духом, произнес, запинаясь, опустив глаза:

– А вот была еще в дружине ваше женщина… девушка… ну, то есть, княжна заморская… Она мне жизнь спасла! – торопливо выпалил он, словно бы оправдываясь в своем неуместном любопытстве.

– Леди Джоана? – улыбнулся Разик. – С ней все в порядке. Она – жена Михася. У них двойня: мальчик и девочка.

Слава Богу! – обрадовано воскликнул Ванятка, перекрестился, а потом почему-то вздохнул печально.

– Слушай, Разик, а как поживает Михасева сестренка, Катерина? – поинтересовался судьбой еще одной своей старой знакомой Степа. – Небось, тоже замужем, деток нарожала?

– Нет, не замужем, – после короткой заминки ответил Разик, и в его голосе почему-то прозвучали грустные нотки.

– Неужто все воюет? Вот боевая девка! – восхищенно произнес Степан. – Мне, что ли, к ней посвататься?

Разик отвел глаза, промолчал.

– Ладно, братцы, – произнес наконец сотник после затянувшейся неловкой паузы. – Вы идите, отдыхайте, а то уж за полночь. И мне вскоре пора на пристань идти, своих дружинников встречать. Успеем еще наговориться.

Они покинули трапезную, вышли на крыльцо. Степа и Ванятка, сердечно попрощавшись с сотником, направились к себе в полк. Разик хотел было подняться в отведенные ему покои княжеского дворца, но, взглянув на небо, понял, что рассвет уже близок, и решил идти на пристань. Пристань, вернее, небольшой причал для почетных гостей и важных гонцов, находился рядом с княжескими палатами, в месте слияния реки Великой и реки Псковы, под стеной псковского кремля, именуемого горожанами Кромом.

К причалу вела небольшая калитка в крепостной стене, охраняемая ночью двумя часовыми. Назвав пропуск, Разик вышел из Крома к реке и принялся расхаживать взад-вперед вдоль края невысокого берегового обрыва. На душе у него было как никогда сумрачно и тоскливо. Но тоска эта была вызвана отнюдь не мыслями о предстоящей тяжелой битве с лучшим войском Европы. Разик, воспитанный в дружине тайного Лесного Стана, основанного три века назад по указу великого князя Александра Невского, не трепетал в преддверии войн и сражений. Ратное дело сызмальства было главным смыслом, а защита Родины – высшей целью всей его жизни. Печаль Разика имела личные причины. Он был, несомненно, хорош собой, усерден и удачлив в службе. Быстро поднявшись по ступенькам военной иерархии, Разик дослужился до сотника и сейчас фактически исполнял обязанности тысяцкого, возглавив отряд, выступивший из Лесного Стана для обороны Пскова. Конечно, в отряде насчитывалось едва полторы сотни бойцов, но это были все силы, которыми располагала их дружина, понесшая страшные потери в исторической битве при Молодях. В Лесном Стане для охраны и обороны остались только мальчишки из учебных десятков, не получившие еще звания леших, то есть строевых дружинников, и седые ветераны, давно вышедшие в отставку по состоянию здоровья. Поэтому Разик, командовавший основными силами Лесного Стана, был близок к званию не только тысяцкого, но и воеводы. И, конечно же, на него, красивого и мужественного, заслуженно окруженного почестями и уважением, заглядывались все незамужние девицы, мечтая пойти под венец с таким завидным женихом. Все, кроме одной.

Разик остановился, глубоко вздохнул, снял берет, чтобы веявший над рекой прохладный предрассветный ветер остудил его голову. Он в стотысячный раз задавал себе один и тот же вопрос: почему Катерина не отвечает взаимностью на его искреннюю любовь? Многие годы девушка словно не замечает его чувств. Конечно, она выказывает ему дружеское расположение, но ровно в той же мере, что и многим дружинникам Лесного Стана. А для него она – единственная в мире. Его закадычный друг, брат Катеньки Михась уже давно женился, и у него есть дети. А он, Разик, все ждет, трепетно и робко, словно отрок, когда же Катенька соизволит наконец обратить на него внимание. Разик несколько раз пытался открыться ей, хотя, конечно, она и так наверняка все знала и понимала, и просить ее руки. Но Катерина деликатно, но твердо избегала серьезного объяснения. Для бойца особой сотни, каковым, собственно, и являлась девушка, такой маневр не представлял ни малейшей трудности. Слава Богу, что, отвергая ухаживания Разика, она хотя бы не оказывала предпочтения никому другому. Это позволяло ему теплить в своем сердце надежду, что та ледяная стена, которой девушка окружила себя по непонятной причине, в конце концов все же растает. Разик готов был на любой подвиг, чтобы растопить эту стену. Хотя какие еще нужны подвиги человеку, заслужившему в сравнительно молодые годы звание сотника дружины Лесного Стана? Очевидно, что личных боевых заслугах с ним мало кто мог бы сравниться. И Разик, не просто отважный, но еще и очень образованный, умный и талантливый командир, способный мгновенно и эффективно решать сложнейшие задачи управления войсками не в тишине совещательной палаты, а под огнем неприятеля, чувствовал свое полное бессилие, когда пытался понять: что нужно женщине, Катерине, чтобы полюбить его? Впрочем, не один Разик не мог разгадать эту загадку. Его лучший друг, Михась, с которым он откровенно делился своими переживаниями, тоже никак не мог понять поведения родной сестры, и не раз восклицал в отчаянии: «Ну какого рожна ей надо?!». Михась время от времени пытался прояснить этот вопрос через свою жену, Джоану, лучшую задушевную подругу Катерины, но пользы от этого не было никакой, поскольку объяснения Джоаны лишь еще больше сбивали с толку и самого Михася, и Разика. В общем, Разику оставалось только ждать и надеяться, что он и делал вот уже столько лет. Но последний год был для него особенно тяжелым, поскольку прошлым летом Катерина покинула Лесной Стан и отправилась в неизвестном направлении выполнять очередное секретное задание. Горечь разлуки и неизвестность разрывали сердце Разика. Время от времени начальник особой сотни, дьякон Кирилл, передавал Михасю приветы от сестры. Михась тут же бежал к Разику, сообщал, что с Катенькой все в порядке. Разик успокаивался ненадолго, затем вновь тревога и беспокойство овладевали им.

Разик поднял глаза к небу, уже начавшему розоветь на востоке, и некоторое время смотрел на яркую точку Венеры, такую прекрасную, но такую безумно далекую, холодную и недоступную. Сотник перевел взгляд на реку, и увидел вдали едва различимые сквозь предрассветную дымку призрачные очертания знакомых парусов. По реке Великой поднимался из Псковского озера караван судов дружины Лесного Стана. Разик тряхнул головой, словно отгоняя все посторонние мысли, надел берет, машинальными привычными жестами поправил обмундирование и амуницию и легким стремительным шагом двинулся на пристань встречать своих бойцов.

Два судна изумительно ловко сходу отшвартовались у причала, мягко и почти бесшумно притершись к нему невысокими бортами. Остальные бросили якоря, ожидая своей очереди, чтобы встать под разгрузку. С носа первого судна на причал спрыгнул Михась и поспешил с докладом к своему командиру. Разик принял рапорт, обнял друга:

– Молодцы, быстро дошли! А где Желток?

– Пока на якоре, – Михась указал рукой на судно, замыкающее кильватерную колонну.

– Сам будешь командовать разгрузкой?

– Нет, возглавить разгрузку я поручил Олеже, у него лучше получится.

– Хорошо, – согласно кивнул Разик. – Пусть командует Олежа. Пойдем, пройдемся.

Он повернулся и пошел вдоль берега, к Крому. Михась последовал за своим другом и командиром, и хотел было задать ему важный вопрос: далеко ли неприятель, и сколько у их дружины имеется в запасе времени для развертывания и рекогносцировки предстоящего театра военных действий. Однако, как только они обогнули угловую башню, Михась увидел на юго-западе по всему горизонту всполохи далекого пламени больших пожаров. Дружиннику все стало ясно. Это пылали окрестные села, жители которых ушли в Псков и сами подожгли свои жилища, чтобы они не достались приближающемуся неприятелю. Так поступали русские люди испокон веку. «Если осада продлится до зимы, то королевское войско, привыкшее к совсем другой войне в европейских странах, будет нести потери не только от наших снарядов, но от холода и голода!» – зло усмехнулся про себя Михась.

Отойдя от причала, на котором уже звучали команды, скрипели тали, стучали катки под тяжелыми орудийными стволами и лафетами, Разик остановился, повернулся к Михасю.

– Как там, в Лесном Стане? – голос Разика звучал излишне бодро, словно ответ был очевидным и благоприятным.

Михась, слегка озадаченный тоном вопроса, повернул голову, бросил на друга и командира недоуменный взгляд. В глазах Разика он прочитал затаенную, почти детскую надежду на чудо, которое могло произойти за тот короткий промежуток времени, когда Разик уже покинул Стан, а Михась с товарищами еще готовились к отплытию в Псков. И Михась внезапно осознал, как неизмеримо устал его друг от того тяжелейшего бремени ответственности, которое недавно легло на его плечи, когда Разик по сути дела стал воеводой дружины Лесного Стана. Михась вздохнул, покачал головой:

– Положение в Стане сложное, почти критическое. Ни один из наших отрядов до сих пор не вернулся ни из-под Астрахани, ни из-под Новгорода. В боевом охранении и в караулах – одни мальчишки из учебной сотни… А от Катерины вестей тоже пока не поступало.

Разик чуть заметно ссутулился, отвел глаза, некоторое время смотрел в сторону, туда, где в сгустившейся предрассветной темноте смутно вырисовывались обветшалые крепостные стены Пскова. Затем он подчеркнуто выпрямился, расправил плечи, и, чуть опережая Михася, зашагал, как всегда, твердо и размашисто ко входу в Кром.

Однако не успел Разик достигнуть выходящей на берег кремлевской калитки, охраняемой парным караулом стрельцов, как его окликнули, причем не по званию, а по имени. Сотник резко остановился, грозно нахмурил брови, нарочито медленно повернулся к нарушителю субординации. От берега с места разгрузки кораблей леших вдогонку за Разиком и Михасем спешил человек, одетый в европейское платье: роскошный трехцветный бархатный колет и шелковые кюлоты. На его голове красовалась широкополая шляпа с плюмажем, а за плечами развевался широкий плащ. Когда щеголь приблизился, Разик, конечно же, сразу его узнал, несмотря на весь этот маскарад:

– Здорово, Фрол! – воскликнул обрадованный сотник, не ожидавший встретить в пришедшем отряде одного из лучших особников Лесного Стана.

– Здравия желаю, командир, – приветствовал его по-английски Фрол, и в ответ на несколько недоуменный взгляд Разика, объяснил свой весьма странный наряд. – Едва я приехал из-за моря в Лесной Стан, как увидел, что Михась с флотилией в Псков отчаливает. Я даже переодеться не успел, лишь с корабля на корабль перепрыгнул. Если не возражаешь, то я некоторое время буду нарушать форму одежды нашей дружины, пока мне запасной комплект не подберут. А то во время плавания по рекам и озерам несподручно было тюки с обмундированием распаковывать.

– Хорошо, брат особник, не возражаю! – усмехнулся Разик.

Он прекрасно понимал, что у бойцов особой сотни Лесного Стана, занимавшихся разведкой и контрразведкой, имеются не описанные в уставе привилегии.

– Позволь еще один вопрос, брат сотник. Это самый короткий путь на княжеский двор? – Фрол указал рукой на калитку в стене.

– Так точно, – кивнул Разик.

– Тогда я прошу тебя провести нас длинной дорогой, хочу город посмотреть.

– Что, в этой одежде? – слегка удивился Разик – Ты ж в ней будешь похож на польского шпиона!

– Так уж прям и шпиона! Ну и что ж с того? Вы ж меня не арестуете? – усмехнулся Фрол, но затем перешел на серьезный тон. – Впрочем, я все же надвину шляпу на глаза, да лицо плащом закрою, чтобы не опознали меня потом ненароком. Мне такая слава ни к чему.

Разик согласно кивнул и резко повернул вправо, к пристанским воротам. Для того чтобы прийти на княжеский двор таким путем, нужно было прошагать через полгорода. Фрол и Михась последовали за своим командиром. Когда они дошли до княжеских палат, Разик указал Михасю место во дворе, где следовало разместить отряд леших и орудия. Михась, уточнив, как проследовать к пункту новой дислокации коротким маршрутом, повернулся и побежал обратно на пристань.

– Я – на доклад к воеводе. А ты куда направишься, брат особник?

– Если позволишь, я тоже пойду с тобой, – как ни в чем не бывало, произнес Фрол, словно речь шла о чем-то само собой разумеющемся.

Разик внимательно посмотрел на старого товарища, а затем молча кивнул и первым взбежал на ступеньки высокого крыльца.

На рассвете город уже жил осадной жизнью. Горожане и беженцы, наводнившие дома родственников, монастырские дворы и казенные подворья, распределялись на оборонительные работы. Те из них, кто был знаком с военным делом, вставали в ряды ополчения. Отряды ополченцев формировались на кремлевской площади и затем следовали на отведенные позиции на стенах или к местам дислокации резервов.

Во всей этой бурной деятельности не принимали участие лишь несколько десятков человек: лешие, державшиеся как всегда, особняком, и псковские разведчики, собранные утром со всех полков и находившиеся в личном распоряжении самого воеводы. Дружинники Лесного стана расположились в Кроме, но не на главной площади, а на заднем дворе княжеских палат. Они сидели прямо на траве или на дощатых пешеходных мостках, плотным кольцом окружив привезенные с собой шесть пушек. На дульные части этих орудий почему-то были надеты серые мешки из плотной парусины. Данное обстоятельство вызвало удивление у нескольких бывалых людей, знакомых с пушкарским искусством и проходивших по делам службы мимо отряда дружинников. «Неужто они боятся, что порох в стволах отсыреет? – мимоходом рассуждали знатоки. – Но не везли же эти дружинники на своих ладьях заряженные орудия?» Впрочем, как это принято у людей военных, они свое любопытство и недоумение держали при себе и не задавали лешим лишних вопросов. Да те, разумеется, и не стали бы отвечать ни на какие вопросы.

Княжеским разведчикам для расположения был отведен небольшой сеновал рядом с воеводской конюшней. Будучи людьми бывалыми, они уточнили время и место предстоящего обеда и тут же завалились спать в душистом свеженьком сене. Лишь двое друзей, Степа и Ванятка, вместо сна отправились на поиски поморских дружинников. Понятно, что поиски эти были весьма короткими, поскольку, выйдя с сеновала и обогнув конюшню, разведчики тут же натолкнулись на отряд леших. После радостных объятий и приветствий, когда все говорят взахлеб, перебивая друг друга, а восклицания и жесты значат больше, чем слова, друзья отошли в сторонку и уселись на завалинке возле глухой стены княжеских палат.

– Как поживаете, дружинники? – первым, как самый старший по возрасту, спросил Степа.

– Грех жаловаться, но очень хочется, – с притворной печалью в голосе вздохнул Желток.

– А ты пожалуйся, – милостиво позволил Степа, принимая шутливый тон.

– Да вот, замуж за меня никто не идет, до сих пор холостой!

– Как так холостой? – воскликнул Степа. – А на вид вполне боевой!

Они дружно и искренне смеялись над старой военной шуткой, будто слышали ее впервые. Им было радостно, что они все живы, и вновь встретились друг с другом.

– А вот Михась у нас молодец, – нарочито громко и бодро продолжил Желток, стряхнув с себя притворную кручину. – У него уже сынишка и дочурка.

Желток похлопал молодого отца по плечу. Тот почему-то засмущался, опустил глаза, хотя по его лицу было видно, что похвала друга ему приятна.

– Однако здесь-то добрый молодец и попал впросак, – вновь сменив тон, горестно запричитал Желток. – Жена-то его, свет-Джоанушка, оказалась муженька своего не в пример старательней на служебном поприще. Покуда он прозябал в десятниках, она, еще до рождения деточек, в хозяйственных делах нашего Стана приняла участие, да так усердно и сноровисто, что теперь, почитай, всем этим хозяйством и заправляет…

Желток чуть замялся, подбирая слова, и добавил:

– То есть, Джоана по хозяйственной части – правая рука нашего боярина.

Действительно, посторонним, даже очень близким друзьям, не полагалось ничего знать о системе управления Лесного Стана, весьма отличавшейся от принятой в государстве Российском. Все должны были думать, что речь идет просто о родовой вотчине боярина Ропши – большой деревне, затерянной среди безбрежной северной тайги. А на самом деле Джоана была введена в Большой Совет и отвечала в нем за все невоенное хозяйство.

– Так вот, – продолжил Желток, природное ехидство которого отнюдь не ослабло с возрастом, а лишь усилилось. – Пока жена командует крестьянами, дворней, да ремесленниками, муж, понятное дело, стирает пеленки и вытирает детям носы. В общем, пропал боец! Забросил потехи воинские, забавы молодецкие, упражнения ратные, бери его теперь голыми руками, кто хочет.

Желток удрученно покачал головой и утер глаза, якобы смахивая скупую мужскую слезу. Но тут же он улыбнулся и гаркнул радостно:

– Хорошо, хоть на войну удалось улизнуть от домашней каторги!

– Тебе бы все шутки шутить! – мягко укорил друга Михась.

– Так ведь не плакать же! – на сей раз совершенно серьезно возразил в ответ другу Желток. – Слез и горестей на войне и так предостаточно.

Степа и Ванятка, да и сам Михась молча с ним согласились. Они, много повоевавшие, хорошо понимали значение вовремя и к месту сказанной веселой прибаутке в тяжелейших походных и боевых условиях.

Разумеется, Михась на Желтка ничуть не обиделся. Михась действительно постоянно и с удовольствием нянчился с детьми, часто подменяя весьма занятую общественной работой Джоану. Бабушек и дедушек у них не было, поскольку родители и Михася, и Джоаны давно умерли. Зато у них была Катька, которая, к немалому удивлению Михася, всегда готова была посидеть с любимым племянником и племянницей. Впрочем, сейчас, когда дети подросли, они уже не нуждались в постоянном попечительстве со стороны ближайших родственников, а воспитывались вместе с остальными детьми Лесного Стана. Так что некая доля правды, содержавшаяся в дружеском подтрунивании, относилась уже к прошлому, хоть и не очень далекому.

– Ну, а вы-то как, друзья-товарищи? – поспешно спросил Михась, пока Желток переводил дух после едлинного красочного монолога.

Лишь только Степа и Ванятка успели повторить для друзей историю своей жизни за последние несколько лет, которую они уже рассказывали вчера Разику, как к ним подбежал посыльный. Едва переводя дух, посыльный скороговоркой объявил, что все большие и малые начальники Псковской рати, до десятника включительно, должны немедля собраться у красного крыльца княжеских палат, чтобы выслушать обращение к ним воеводы. Уже помчавшись было далее, чтобы оповестить других, посыльный притормозил и крикнул через плечо, что все разведчики приглашаются особо. Друзья поднялись с завалинки, машинально поправили амуницию, и отправились, как было велено, к красному крыльцу.

На крыльце стоял воевода князь Иван Шуйский в окружении бояр и дьяков. В самом заднем ряду начальственной свиты, за частоколом высоких бобровых шапок Михась разглядел серо-зеленый берет Разика. Он поискал глазами Фрола, который тоже вместе с Разиком ходил на доклад к воеводе, но не нашел.

Фрол, как всегда, оставался в тени, как в переносном, так и в самом прямом смысле слова. Особник скрывался в сумраке сводчатой арки, выходившей на княжеский двор, и внимательно наблюдал за собравшимися там за большими и малыми начальниками псковского гарнизона, вплоть до писарей и десятников.

Воевода произносил свою речь командным голосом, раскатисто доносившимся до каждого уголка обширного двора. Он сказал о том, что на них движется огромное вражеское войско из двунадесяти языков, но верные государю и присяге псковитяне отстоят родной город. В этом им помогут Божий промысел, собственная отвага и решимость. Воевода объявил осадное положение и сообщил, что сегодня, после захода солнца, все городские ворота и решетки на реках затворяются, и никто не сможет покинуть пределов Пскова. Также на закате должно запалить все городские посады, чтобы враг сидел в чистом поле, под дождем и ветром, а потом под снегом.

Услышав объявление о закрытии ворот, Степа не поверил своим ушам. Он пробормотал про себя невнятное ругательство и шепнул на ухо стоявшему рядом с ним Михасю:

– Да что ж он делает? Разве можно такие вещи заранее принародно провозглашать? Ведь до заката все польские лазутчики из города благополучно улизнут!

Михась повернул голову к бывшему стражнику, не утратившему, как видно, прежней профессиональной подозрительности, и шепнул в ответ:

– Так здесь же все свои! Только воинские начальники!

Степа удивленно посмотрел на Михася и хотел было ему возразить. Однако стражник тут же вспомнил, что Михась всегда отличался душевной прямотой и святой верой в своих товарищей. В дружине Лесного Стана его за глаза называли «уставной дружинник». По-видимому, за прошедшие годы Михась ничуть не изменился, и свои собственные понятия о чести и совести по-прежнему приписывал всем без исключения соратникам. Степа лишь вздохнул и покачал головой.

А воевода, еще более понизив голос, сообщил такое, что бывшему стражнику захотелось вскочить на крыльцо и закрыть князю рот ладонью:

– Мы сильны общей верой православной и преданностью государю нашему. А в рядах врагов, собравшихся со всей Европы, единства нет. Более того, приоткрою я вам для бодрости духа вашего некую тайну: в войске королевском есть люди, нам сочувствующие. И обещали они доносить загодя о замыслах градоемцев, осаждающих град наш. Так что, други мои, отслужим молебны в храмах псковских, укрепимся духом и приступим к трудам ратным с верой твердой и доблестью русской!

Завершив свою речь, воевода со свитой удалился в палаты, а воинские начальники незамедлительно разошлись по неотложным делам.

Степа, попрощавшись с поморскими дружинниками, медленно брел к себе в расположение, повесив голову, не глядя на шагавшего рядом с ним Ванятку. На душе у бывшего стражника было муторно. Степа всю свою взрослую жизнь провел на военной службе. Вначале он бился с турками в низовьях Дона в составе ограниченного контингента казацких войск. Затем, вернувшись в родную Москву, поступил в стражу и чуть ли не ежедневно, вернее – еженощно, схватывался с разбойничьими ватагами в темных кривых столичных переулках. Потом он в ополчении воевал с крымцами, набежавшими на Москву, а впоследствии защищал от границу на Засечной черте. Будучи и казаком, и стражником, и ополченцем, и пограничником, Степа не раз и не два сталкивался с глупостью, трусостью и корыстью больших и малых воинских начальников. Конечно, на Руси было немало отважных и талантливых воевод, таких как князь Михаил Воротынский. Но многие из них пали в битвах, а иных казнил без вины лютой смертью собственный государь – Иван Васильевич Грозный. Из всех воевод, заслуживших любовь простого народа и рядовых ратников, ев настоящее время в строю оставался, пожалуй, лишь один князь Иван Шуйский. И вот только что этот прославленный народной молвой полководец совершил непростительную ошибку, граничащую с глупостью и даже предательством: заявил громогласно на всю площадь о том, что в стане неприятеля находится русский разведчик. Степа, слышавший речь воеводы своими ушами, отказывался верить в услышанное. «Мы в страже московской своих тайных соглядатаев, находящихся в шайках разбойничьих, как зеницу ока берегли, даже собственному начальству о них не докладывали! А тут… Ведь князь Шуйский – воевода опытный, умелый. Вон как нас, разведчиков, лелеет: в отдельный отряд собрал, на княжеском дворе поселил, со своего стола кормит!»

От тягостных раздумий Степу неожиданно отвлек чей-то возглас:

– Здравствуйте, братцы! Что ж вы мимо шествуете, старых друзей не замечаете? Али загордились своими заслугами ратными?

Степа повернул голову, и увидел Фрола. Особник уже успел сменить атласный камзол на обычное обмундирование поморского дружинника, а шляпу с плюмажем – на скромный черный берет. Степа шагнул ему навстречу, заключил в объятия. После взаимных приветствий Фрол, к удивлению Степы, обратился по имени и к его спутнику:

– Здравствуй, Ванятка! Рад видеть тебя живым и невредимым в строю ратном!

Ответ Ванятки привел бывшего стражника в еще большее изумление:

– Здравствуй… Сэр Джон! – с некоторой заминкой радостно выпалил молодой пограничник.

– Какой такой сыр? – растерянно пробормотал Степан.

– Да это у нас с Ваняткой была в свое время такая веселая игра… в сыр! – рассмеялся Фрол. – Я тебе как-нибудь потом расскажу.

При этих словах особник посмотрел на стражника честным бесхитростным взглядом и тут же перевел разговор на другую тему:

– Как ваша служба ратная? Начальство не слишком ли строгое? Степа не выдержал, и выложил особнику свое разочарование воеводою. К немалому удивлению бывшего стражника Фрол отнесся к его словам весьма легкомысленно:

– На то оно и начальство, чтобы громкие речи произносить, – небрежно махнул рукой особник. – Ежели всему верить, что на площадях да собраниях провозглашается, тогда уж точно дураком помрешь, причем вскорости. Давайте-ка лучше расскажите, как вы жили-поживали после осады московской.

– Погоди, Фрол, – не сдавался Степа. – Ты ж ведь сам под чужой личиной проникал в стан вражеский, как раз когда хан Девлет-Гирей Москву осаждал. Ты ж ведь должен понимать, что о таких делах вслух говорить не следует!

– Да будет тебе, Степа! – Дружинник положил руку ему на плечо. – Это нам с тобой много вслух рассуждать не пристало. А князья да бояре пущай себе краснобайствуют. Верно я говорю, Ванятка?

Молодой пограничник задумчиво кивнул, словно отвечая не на реплику Фрола, а на какие-то свои мысли и воспоминания. Их беседу прервала трель сигнального рожка, призывающего всех ратников, находившихся на княжеском дворе в личном распоряжении воеводы, вернуться в расположение своих отрядов для общего построения. На построении стремянный князя Шуйского поставил этим отборным воинам задачу: на закате взять под охрану все городские ворота и решетки, усилив стрелецкие караулы.

Однако, как и опасался Степа, эти меры запоздали. За час до захода солнца легкий челнок, в котором сидел стрелецкий десятник, поднялся вверх по течению Псковы и прошел под еще не опущенной решеткой. Караул беспрепятственно пропустил знакомого воинского начальника, сказавшего, что едет еще раз перед осадой осмотреть снаружи укрепления, находящиеся в его ведении. Однако, проплыв немного вверх по реке, десятник причалил не к крепостным стенам, которые он якобы должен был осмотреть, а к противоположному берегу. Ступив на берег, десятник бросил челнок и проворно скрылся в ближайшем кустарнике.

В этот день под разными предлогами из Пскова улизнули еще два воинских начальника средней руки, писарь и подьячий.

После захода солнца воевода в сопровождении бояр и дьяков объехал псковские ворота и решетки и лично проверил караулы. Ему доложили о стрелецком десятнике, и других предателях, утекших из города до закрытия ворот под благовидными предлогами. Воевода хмурился, журил караулы, но, вопреки ожиданиям свиты, никого не велел наказать. Уже в полночь князь Шуйский с сопровождающими его военачальниками вернулся в свои палаты и открыл очередной военный совет.

На огромном дубовом столе была расстелена карта Пскова и ближайших окрестностей. На стенах вдоль стола горели десятки восковых свечей, ярко освещая карту и расположившихся вокруг нее военачальников. Сотник поморской дружины, несмотря на свой малый чин, на сей раз находился не в темном углу, а на свету, среди высших должностных лиц. Впрочем, скамья, стоявшая в тени в самом конце совещательной палаты, на которой еще вчера Разик скромно ожидал, пока ему дадут слово, не пустовала. На ней тихонько сидел еще один поморский дружинник в черном берете, державший на коленях некий объемистый предмет.

– Главный вопрос, как вы все понимаете, состоит в следующем, – воевода сделал паузу, обвел взглядом собравшихся. – В каком месте противник сосредоточит основные силы для осады, и на каком именно участке он будет штурмовать город? И второй вопрос: как нам сей участок дополнительно укрепить, чтобы дать достойный отпор градоемцам?