скачать книгу бесплатно
– Бабуля, – девочка говорила тихо, а янтарные глаза кричали. – Это ведь ошибка, правда? Ну, ты так сразу и поверила… этого не может быть… Ну, ты ведь такая…
– Нет, Вита, правда. Если бы не… врач, я могла умереть и этой ночью. Вряд ли до телефона дошла бы…
Вита не могла долго сидеть на одном месте. Вскочила, забегала по кухне.
– А папа?! А бабушка?! Да они тебя в такую больницу устроят, ты оттуда как огурчик выйдешь! Да хоть у нас или хоть где!!! Ты что, забыла об их возможностях? Надо же звонить!
Вита кинулась к телефону, но она уже стояла около него и держала трубку.
– Витуля, я когда-нибудь тебя обманывала? – и подумала, что сейчас и начнет… – Или ты думаешь, что я не хочу больше жить? Если я сказала, что все – значит, уж верь мне…
– А вдруг все-таки что-то еще можно сделать? – у Виты уже блестели глаза. – Ну, нельзя же вот так опустить руки!
– Сделать можно. Например, умереть на операционном столе, порезанной на лоскутки. Лучше уж так. И потом, ты что думала – я буду жить вечно? Вспомни, сколько мне лет!
Вита зарыдала. Уткнувшись в ладошки, горько, безутешно… Она прижала ее к себе, гладила по худым плечикам, по непокорному рыжему облаку волос…
– Да, будет, будет… Нужно во всем искать положительные стороны. Подумай, у многих ли вообще есть прабабушки? А у тебя была. И причем достаточно долго! Почти восемнадцать лет. И многим ли прабабушкам повезло с такими правнучками? – она вытирала Витулины заплаканные глаза. – Давай оставшееся время не думать о плохом, ладно?
– Это мне повезло… – девочка еще всхлипывала, но изо всех сил старалась взять себя в руки. – Таких как ты не бывает…
– И еще вот что… Ты сейчас и здесь должна твердо пообещать мне, что никто их наших об этом не узнает. Обещаешь?
– Ой, – Вита испугалась, – но я не смогу! Ты же знаешь, у меня все вранье сразу на щеки вылезает!
– А ты постарайся. Придумай слезливую и грустную историю. Вот, например, скажи, что реферат по английскому не сдала.
– Ты как всегда шутишь, – Вита и плакала и улыбалась. – Я!! …и по английскому… Уж лучше по математике…
– Если вы пишете рефераты по математике, то пусть будет математика. Ну, так как? Обещаешь? Ведь это, видимо, моя последняя просьба…
– Бабуля, милая,… – девочка бросилась ее целовать, – да я для тебя… Ну, ты же знаешь!
– И еще, – она и сама с трудом сдерживала слезы. – Следи за речью… Все "ну" да "ну"…
…Когда она проснулась в следующий раз, Кирилл уже стоял у кровати.
– Ай-я-яй! Я что говорил? Думать о хорошем, смотреть хорошие сны, – он смеялся. – А вы что творите? У меня уже компьютер дымится от ваших эмоций! Пришлось самому разбудить вас.
– А что, – она кивнула в сторону аппаратуры, – там все понятно, о чем я думаю?
– Если бы! Там я вижу… ну, например, как яростно пульсируют ваши еще не совсем сросшиеся сосуды. И это мне очень не нравится. Так, что давайте лучше поговорим. Как самочувствие? Голова не болит?
– Да нет, вроде… – она внимательно прислушалась к себе, – ничего не болит. Хочется есть.
– Браво! Спящая царевна просыпается! Сейчас накормлю, – он подошел к компьютеру, защелкал длинными пальцами по клавишам.
– Так неинтересно… Хочу на самом деле… пожевать что-нибудь. И еще хочу посмотреть на себя, – она все еще от шеи до пяток была закутана простыней.
– Рано еще. И жевать и смотреть.
– Я буду умненькой-благоразумненькой. Волноваться не буду. Ну, пожалуйста, – она протянула как можно жалобнее, – хотя бы на лапку с черной шерсткой…
Из угла, как колобок выкатился Виктор Евгеньевич.
– Какая лапка, какая шерстка! Кира, она заговаривается! Надо ее выключить!
– Тихо, тихо, – Кирилл улыбался, – все в порядке. Это я ей про Найту рассказывал.
– Фу-ты, ну-ты, – Лада вытащил свой огромный клетчатый платок и вытирал лысину, – так ведь и до инфаркта доведете, дети мои! Ну, ладушки! Беседуйте дальше. А я посмотрю.
Он опять укатился в свой угол.
– Кирилл… – она опять старалась придать своему новому голосу побольше жалостливости, – только руку… Только посмотреть – возьму я теперь октаву или нет?
– Ладно, – он решительно подошел к кровати и отстегнул один край простыни, – начинайте все постепенно, и шевелиться, и смотреть.
Она видела, что теперь уже все потихоньку повылезали из-за своих приборов – и Лада, и Антон, и Олег с Игорем. И еще она знала, что практически весь коллектив – а это без малого человек триста – все, или почти все, сейчас или у себя в лабораториях или в центральном зале следят за ней по мониторам, на которые поступают изображения с четырех камер в палате.
Сначала она пошевелила пальцами. Потом сжала руку в кулак. Ногти уперлись в ладонь: "Слишком длинные! Будут клацать по клавишам…". Потом она медленно вытащила руку из-под простыни. И сразу зажмурилась. Вздохнула поглубже, набираясь храбрости, и решительно открыла глаза. Прежде всего, ее удивило именно то, что рука была МОЛОДАЯ. С молочно-белой матовой кожей. Такой у нее никогда не было, она всегда была "смуглянкой-цыганкой", как говорил Василек… И еще рука была…Теперь она вовсю вертела ею, разглядывая со всех сторон…
– Боже, это сотворил Микеланджело? – прошептала радостно.
Рука была самим совершенством. Изящная, с тонким запястьем, узкой длинной кистью, музыкальными пальцами…
Сразу напряженная тишина была нарушена радостным гулом присутствующих.
– Я же говорил, что понравится! – Лада потирал ладони. – А он все переживал! – кивнул на Кирилла. – Это все его, его произведения! Он у нас и Микеланджело, и Менделеев, и Бил Гейтс в придачу!
– И господь Бог, дающий вторую жизнь… – прошептала она почти про себя, и потом уже громче. – А все остальное? Можно, да?
– Нет! Нет! – Кирилл уже решительно застегивал простыню. – Сейчас спать.
– Последняя просьба, – она смотрела на его то ли щетину, то ли уже бороду, – обещайте сами выспаться и поесть. Нет, я даже не прошу, я требую! Иначе в следующий раз при виде вас я просто заболею! Ведь со мной уже все в порядке, верно?
Кирилл задумчиво посмотрел на нее, поправил какие-то датчики, которыми была облеплена вся ее голова, был мыслями где-то очень далеко.
– Все?… Может быть…
…А тогда, проводив поникшую и как-то сразу повзрослевшую Витулю, она села в кресло, попыталась сосредоточиться. "Что же надо сделать прежде всего?" Завещания уже давно написаны, все бумаги у нее и так всегда в полном порядке. "Да! …надо, наконец-то, разобрать фотографии". До них у нее никогда не доходили руки. Фотографий было огромное количество – и от родных, и от друзей, и от учеников. И они все прибывали и прибывали. Не проходило и недели, чтобы какой-нибудь благодарный ученик не присылал очередной конверт с фотографиями и восторженными откликами о занятиях языком с ней: "Да меня там за своего приняли!", "Не поверили, что я не парижанин!" И в таком же духе.
Метод обучения у нее был свой. Сейчас это, кажется, назвали методом "погружения", а она уже давно его применяла – просто брала жить к себе ученика, и говорила с ним по две, а то и по четыре недели с утра до вечера только "по-заморски". Хочешь, не хочешь, а заговоришь. Конечно, сначала, предварительно протестировав, честно предупреждала, какой результат может быть в лучшем случае – люди-то ведь разные, с разными возможностями и способностями. Но, как правило, получалось лучше, чем было задумано. "Да вы и мертвого разговорите!", "С вами так интересно, что я бы заговорила и на китайском!" – так обычно говорили люди на прощание.
…И вот сейчас такое множество разных лиц глядело с фотографий. Каждая – маленький рассказ, небольшая сценка из жизни. Она и разобрать-то их не могла потому, что, как только садилась сортировать и раскладывать, так потом уже не могла остановиться и все вспоминала, вспоминала…
…А вот старые фотографии… Вот эта снята на Невском, перед войной. Они все вчетвером: Вася, шестилетняя Нели, Оксана – совсем крошка, год с небольшим и она… Какие они с мужем были тогда молодые и счастливые! И такие разные – он как огромный светлый викинг, а она – смугленькая, тоненькая и маленькая, совсем девчонка…
…После войны. Тоже на Невском. Вроде и не изменились. Только она стала совсем прозрачной, а Василий уже не светлый, а просто седой… да вот и глаза у всех… Девочки, конечно, выросли. И глаза… глаза не детские…
…А вот одна из немногих фотографий мамы с папой. Куда они все подевались? Столько же было! И в театре, и в студии, и просто хороших любительских. Хотя за столько лет!… Она бы не удивилась, если кто-нибудь сказал ей, что во время блокады она растопила ими печку… В памяти того времени оказались такие провалы… видимо это был порог сумасшествия…
Она решительно отложила все альбомы и коробки. "Если уж за всю жизнь не разобралась, то и сейчас нечего начинать". Дети и внуки займутся. Вот, хотя бы Леша, средний внук, давно уже предлагал это все отсканировать, систематизировать и сделать лазерный диск-фотоальбом. С поиском, с любой музыкой, со всеми возможными "наворотами"… Вот ему и карты в руки…
…Ровно в два приехал Женя. На той же самой Ауди. Они быстро доехали до Тверской, потом закружили по маленьким тихим переулочкам. Остановились у маленького серого, ничем не примечательного двухэтажного особнячка. Кружевной заборчик, зеркальная дверь на входе… Она даже было засомневалась: "Где же здесь все ЭТО размещается?" На входе – военная охрана, далее просторный вестибюль. По вестибюлю, меряя его длинными ногами, уже ходил Кирилл. Одет был как хирург – зеленые брюки, халат, спереди шапочка – висит на тесемках… Сердце застучало тревожно.
– А я уже забеспокоился, решил встретить, – подошел к ним. – Только сейчас вспомнил, что надо было бы еще лекарства оставить, на всякий случай.
– Да все хорошо, я прекрасно себя чувствую.
– Я знаю. Так будет еще часа два. Потом придется опять делать инъекцию.
– И… часто?
– Чем дальше, тем чаще. Итак, решение в силе?
– Да.
– Тогда пойдемте – он, взяв ее под руку, повел в конец вестибюля, в глубокую нишу.
Там, рядом с металлической дверью, на стене был целый пульт управления. Кирилл сунул в прорезь пластиковую карточку, потом приложил к темному окошечку подряд все пальцы, затем заглянул сначала одним, а потом и вторым глазом в небольшое круглое отверстие.
– Теперь и вы все то же самое.
После всех этих манипуляций дверь бесшумно скользнула в стену. Они прошли в лифт. Она удивилась и уже собиралась посетовать – на второй этаж и пешком бы можно было дойти! Но лифт поехал вниз. Скорость была приличная, закладывало уши. Ей показалось, что они уже приближаются к центру земли…
– Сколько же здесь этажей? Мы не вынырнем где-нибудь в Америке?
– Всего, кажется двадцать… или двадцать два…– Кирилл был очень сосредоточен и неразговорчив. – Не помню сколько технических, рабочих пятнадцать.
Опять замолчал. Потом манипуляцию с пальцами и глазами пришлось проделывать еще несколько раз. Везде были огромные металлические двери, толщиной метра по два.
– Здесь, видимо, и ядерную войну можно пережить, да?
Кирилл удивленно посмотрел на нее:
– А вы откуда знаете? Для этого и строили. Здесь и ветка метро на одном из этажей есть.
– Догадалась.
Видя его неразговорчивость, и сама решила помолчать.
Теперь им по дороге часто встречались люди. Все приветливо здоровались с Кириллом, ей тоже вежливо кивали. В основном были довольно-таки немолодые мужчины, женщина встретилась только однажды. По тому, как все разговаривали с Кириллом, как он спрашивал их о чем-то и отдавал распоряжения на своем тарабарском языке, она поняла, что он действительно здесь главный, и не переставала удивляться – ведь самый молодой!
А потом началась череда исследований. Что с ней делали – вот ставьте к стенке и стреляйте – она уже не понимала. Водили с этажа на этаж. Из лаборатории в лабораторию. Было и что-то похожее не рентген, и на ультразвук, облепляли какими-то датчиками, брали бесконечные анализы. И везде неимоверное количество компьютеров. Кирилл зеленой тенью летал от одного к другому, успевал со всеми поговорить, на что-то указать, словом был везде. Какое количество народа было задействовано во всех этих процедурах, она уже тоже сказать не могла – давно сбилась со счета.
Вдруг Кирилл, посмотрев на часы, резко выхватил ее из какого-то очередного кресла и буквально донес до ближайшей кушетки. Достал из кармашка свой шприц-не-шприц.
– Что это, зачем? Ничего ведь не болит! – она засопротивлялась было, но тут-то боль и напомнила о себе. Она закусила губу, но Кирилл уже загнул зеленую куртку от костюма, в который ее переодели при входе, приставил свой аппарат именно туда, где боль была сильнее всего. – И как это вы определяете, где всего больнее?
– Я теперь самый большой специалист по всем вашим внутренностям, – он опять улыбался. – И, уж простите, самый большой растяпа. Чуть не пропустил!
– Ничего, я бы потерпела.
– Ни в коем случае. Вот этими… ну, в общем, назовем их шприцами, я снабжу вас в достатке. Будете колоться по расписанию. Строго! Опоздаете – можете умереть от болевого шока. Я же сказал, ваши врачи вас надули. И те два дня, что вы еще будете дома…
– Два дня? – ее глаза расширились. – Это окончательный приговор?
– Да, – он опять говорил жестко. – Сегодня мы еще здорово вас помучаем, потом нужно будет обработать информацию… кое-что проверить. А завтра опять заберем в то же время, но уже ненадолго. Часа на три. Потом у вас будет полностью свободный день. Так, что я говорил? Да, два дня вы просто обязаны соблюдать мой режим, если же, конечно, не передумаете… Пока еще можно.
– Да, да я помню. Будет уже нельзя – скажете…
И опять пошла череда бесконечных процедур и анализов…
…Что человек делает в оставшиеся два дня жизни?
Кто-то, вероятно, напивается, кто-то плачет, кто-то мучает родственников требованиями пожалеть себя…
Она же решила съездить в Питер.
И когда на следующий день объявила об этом Кириллу, он взорвался, и она впервые увидела его, так сказать, "в страшном гневе".
– Да вы с ума сошли, какой Питер? Туда-сюда это уже сутки! А вы должны быть послезавтра здесь! Утром! И главное! Вы забыли, что у вашего состояния есть только одно название – "при смерти"?
– Я в ночь – туда, и так же обратно, – упрямилась она. – И ничего со мной не случится, ведь ваши "волшебные палочки" со мной!
– Случится – не случится мне лучше знать! – он с размаху плюхнулся перед ней на стул, потом спокойнее добавил. – Извините. Если бы я мог поехать с вами! Но ведь здесь еще столько дел! Я не успеваю!
– Кира, – она впервые так назвала его, и он почему-то вздрогнул. – Хотите честно? Так вот, до конца я все-таки не верю… ну, во всю эту затею. Понимаете, я ведь с жизнью прощаюсь! А Питер – город моего детства, юности и… любви… Мы с мужем только после войны в Москву переехали. Его по службе перевели… Я даже с Витой решила больше не встречаться, хоть она и умоляла по телефону. Попросила оставить одну и она, кажется, поняла…
– Хорошо, – он барабанил пальцами по столу, – только я все равно с вами поеду, – решительным жестом прервал возникшие, было, у нее возражения. – Или так, или вообще никак. Мешать не буду, последую за вами незаметной тенью.
– А как же приготовления?
– Буду руководить издалека. В конце концов, для чего на свете существуют мобильники и… самолеты?
– Ой, да самолетом еще дольше! Пока доехать до аэропорта, пока посадка, то да се, еще больше времени уйдет. А если еще и погода нелетная!…
– Это обычным. А еще существуют частные, может, слышали? – он опять улыбался, не мог долго сердиться. Только на нее, или вообще?
– Мне кажется, я сама становлюсь как самолет, – вздохнула она, – по стоимости, я имею ввиду!
– Уже больше, – он встал, посмотрел на часы. – Когда завтра будете готовы?
– Да я-то что, я могу когда угодно. Как вам удобнее…
– Тогда в шесть. До завтра. И не вздумайте сделать какую-нибудь глупость.
И ушел, почти убежал, не попрощавшись. Но она не обижалась… ведь по делу!
