скачать книгу бесплатно
– Папа, а ты полежишь со мной?!
Игнат повторил свой вопрос несколько раз, поэтому, несмотря на то что Папа всеми силами пытался продемонстрировать, что ничего не слышит, что его это не касается и что вообще его здесь нет, в конце концов все же не выдержал, закрыл ноутбук и послушно поплелся в детскую.
Сын мертвой хваткой обвил Папины руки, что обещало длительный «плен» и нескорое завершение работы над презентацией.
– Папа, а как называется этот кактус?
– Арагвиус Верициталис, – придумал Папа, чтобы отделаться. Сына эта информация не заинтересовала.
– А ты видел, какая у него красная бамбошка?
Папа подумал, что про себя назвал бамбошку почему-то шанкром.
– Я думаю, Папа, что там у него мозги.
– По-твоему, кактус умеет думать?
– Конечно. А ты заметил, что у него на бамбошке колючек больше, чем на ножке?
Папа мысленно представил кактус: коричневое основание горшка, зеленое треножие, красный шанкр-бамбошка. И действительно, вершинка была густо облеплена колючим пушком и напоминала обритую голову заключенного, в то время как нижняя часть, скорее, была похожа на первую поросль на щеке подростка, то там, то тут проявляющуюся безо всякой логики и симметрии.
– А кактус на что похож?
«Господи, ну на что он может быть похож…»
– На шило, – ляпнул Папа невпопад.
– Которое в попе?
– Что, Игнаша?
– Мне дедушка говорит, что шило в попе не утаишь.
– Дедушке твоему язык бы иногда держать за зубами.
– А дедушка к нам на Новый год приедет? А шило – это что?
– Возможно. Это типа отвертки, только с острой такой штукой.
– А зачем?
– Чтобы дырки делать.
– А чем еще можно дырки делать?
– Компостером.
– Чем?
– Это такая железяка квадратная, которая раньше в билетах дырки делала. А билет – это такая маленькая бумажка, которую давали, чтобы в автобусе проехать. А автобус – это такая машина, где много-много дяденек и тетенек едут на работу.
Игнат какое-то время переваривал ответ Папы, содержавший море неизвестной информации. Папа наивно надеялся, что ребенок засыпает.
– Папа, а кто сильнее: кактус или шило?
– Игнат, спи.
– А ты бы кем хотел стать: человеком-кактусом или человеком-шилом?
– Я бы хотел быть человеком-компостером.
Папа уже почти пятнадцать минут лежал в обнимку с сыном, боясь пошевелиться. Предыдущие две попытки выбраться из полусонных объятий отпрыска привели лишь к тому, что Игнат прижимался к отцу еще сильнее, поэтому отец твердо решил дождаться того момента, когда сын ТОЧНО уснет. Снова задумался о кактусе. Своим обликом он напоминал Папе Дом-книжку на Новом Арбате. Раньше, в Папином детстве, там располагался Совет экономической взаимопомощи, потом – мэрия, а сейчас… вроде бы что-то правительственное, но что точно, Папа не знал.
С приходом ночи наступало время кактусов. Об этом мало кто знает, но кактусы вида Арагвиус Верициталис в темное время суток умеют вселяться как в живые организмы, например в людей или кошек, так и в различные предметы. Кактус из детского сада отделил свою духовную сущность от вещественной оболочки и полетел по следу Игната. Кактус из спальни Папы с Мамой решил на время вселиться в Дом-книжку с Нового Арбата.
Дом-книжка осознал себя кактусом довольно быстро, внешне это проявлялось в том, что Дом, во-первых, позеленел, а во-вторых, сверху на нем стремительно стал расти гигантский нарост из красных рекламных огней, где розовощекий Санта-Клаус в красной шубе погонял упряжку, груженную кока-колой. Приняв новую личину, Дом-кактус оглянулся вокруг. Под «ногами» у него ничего особенно примечательного в этот поздний час не было: автомобили, светофоры, мост. Переместив фокус на предметы, стоявшие чуть дальше, Дом-кактус насторожился: прямо напротив него сиял белыми огнями Дом Правительства.
Детсадовский кактус, ловко уменьшившись до размера комара, тем временем безошибочно вычислил Игнатову квартиру, к которой его вели свежие следы на только что выпавшем снегу, и, влетев на полной скорости в замочную скважину, со всего маха вонзился в голову спящего ребенка. Игнат-кактус стал преображаться: волосы мгновенно встали дыбом и превратились в колючки, руки сначала позеленели, а потом отпали, на теле появились длинные шипы. Игнат-кактус обрадовался своему чудесному превращению и пытался понять, какими же суперспособностями он теперь обладает, а также с каким же злодеем ему предстоит сразиться. Злодей, кстати, не заставил себя долго ждать: на пороге Игнатовой комнаты появилось Шило. Игнат-кактус раньше не встречал живого Шила, поэтому существо это скорее напоминало все-таки отвертку, из ручки которой, помимо собственно отверточного наконечника, торчала еще одна «острая такая штука», направленная чуть в сторону и похожая больше на нож, чем на шило. Но Игнат-кактус не сомневался: перед ним Шило-злодей.
Определив местоположение противника, Дом-кактус потихоньку, чтобы не разбудить спящий в нем персонал, но уверенно, чтобы сразу обозначить, кто тут главный, вытащил правую ногу-стилобатину из грунта и, убедившись, что никто вроде бы ничего не заметил, шагнул по направлению к набережной. Дом Правительства слегка встревожился, но поначалу вида не подал, продолжая смотреть прямо перед собой белыми огнями фонарей. В минуту опасности, когда Дом-кактус подошел совсем уже близко, на расстояние двух десятков этажей, Дом Правительства «ожил», надстроенная параллелепипедно-овальная часть его отползла вверх, левитируя в воздухе и обнажив огромные круглые выдолбы, угрожающе торчащие из основания: Дому-кактусу предстояло сразиться с Домом-компостером.
Человек-шило боролся с человеком-кактусом, швыряя в того острые шипы, которые летели со скоростью пули, а попав в тело врага, начинали облеплять его, разрастаясь и превращаясь в белые бумажные шарики. Шило вертелось, как уж, пытаясь острым своим выступом отодрать прикрепляющиеся наросты.
Доминантой на территории набережной мог быть лишь один. Беда в том, что никто не хотел уступать, поэтому они бились с отчаянной храбростью диких котов. Стекло и бетон летали над городом, падая в Москву-реку и на проезжающие автомобили. Несчастные охранники, которым не повезло со сменой, изо всех сил держались за свои столы, чтобы не вылететь в окна. Дом-кактус старался, максимально нагнувшись, боднуть Дом-компостер в «живот» своей красной неоновой шишечкой, что сделать было невероятно сложно: с одной стороны, Дому-кактусу надо было удерживать равновесие, чтобы не шлепнуться плашмя на набережную, с другой – Дом-компостер, предчувствуя удар соперника, почти всегда вовремя подбрасывал свою верхнюю часть, уходя от удара и на возвратном движении еще и успевая долбануть того по «шанкру» своими гигантскими компостерными точками.
Кактус и Шило в ожесточении боя не заметили, как вылетели в слегка приоткрытое окно и продолжили сражение в воздухе, они неслись по ночному городу, позабыв обо всем на свете. Вокруг них летали осколки стекла и бетона, мелькали огни рекламы, но Кактус с Шилом были увлечены лишь своей битвой. Утомленные, они на мгновение сели на ярко-красный шар, чтобы перевести дух и через минуту продолжить.
Дом-кактус, готовясь к очередному удару, краем кока-кольного «глаза» успел разглядеть, как какая-то истекающая зеленью муха вместе с раздвоенной отверткой, покрытой обрывками бумаги, еле заметные посреди наличествующего гигантизма, на мгновение приземлились на ярко-красное пятно санта-клаусовской шубы. Впрочем, мгновения как раз и хватило для того, чтобы центр тяжести Дома-кактуса сместился чуть вперед и вся «книжка» начала валиться прямо под ноги Компостеру, яростно и радостно принявшемуся дырявить своего противника. Голова-шанкр разлетелась вдребезги, рассыпая по сторонам электрические брызги, что означало окончательный крах Дома-кактуса и, возможно, символизировало что-то политически. Испуганные «козявки» – зеленый сокоточащий кактус и его двуликий недруг – успели смыться, как только почуяли, что приютившая их красная голова стала падать.
Немедленно после окончания боевых действий души кактусов вернулись восвояси, одна – в детсад, другая – в комнату к Папе с Мамой, Дом Правительства принял первоначальное положение, спрятав круглые свои «тыкалки» глубоко в стилобат, Дом-книжка так и продолжал лежать, перегородив дорогу, создавая пробку несчастным москвичам, и без того страдающим от перегруженности путей сообщения. Позже ученые провели экспертизу, указав на какие-то грунты, близость метро, в общем, обосновав падение многотонной громадины научно. Ну а Шило? Судьба его неизвестна, наверное, вонзилось кому-нибудь в причинное место или… чего там еще бывает с шилами…
На том история с кактусами и закончилась. Очевидцы, впрочем, немногочисленные, к тому же все сплошь пьяные, говорят, что видели, как незадолго до падения Дома-кактуса из его искрящейся головы вылетели сани, управляемые каким-то бородатым мужиком в красном, и, роняя на набережную бутылки с газировкой, понеслись куда-то вдаль, но разве можно в такое поверить?
Вадим Юрятин
Март 2016 г.
Устройство мира
22 июня 2013 года около полудня я узнал, как устроен мир. Мне рассказал об этом один маленький человек, которого я подбросил от одной остановки – автобусной до другой – железнодорожной. Я плохо помню его внешность, наверное, потому, что толком на него и не смотрел, большую часть нашего диалога я провел, вглядываясь то в себя, то в дорогу. Точно запомнил только, что одет человечек был в пятнистую куртку и такие же штаны – распространенную в наших краях униформу военных, охотников и рыболовов. На голове у человечка была кепка, тоже хаки, которую он все время теребил. Еще при нем был огромный, одного роста со своим владельцем, рюкзак.
Жаркий летний день проникает сквозь зеленоватое стекло и нагревает внутренности автомобиля, кондиционер изо всех сил борется с теплом, разбрызгивая по салону ледяной холод. Дорога стреляет в меня белыми трассирующими пулями разметки, которую я периодически пересекаю, уворачиваясь от колдобин.
Маленький человек голосует прямо у обочины, чуть в стороне от остановки, где в тени под козырьком прячется еще несколько бедолаг, а когда я останавливаюсь, съехав в сторону, он почему-то удивляется и долго еще благодарит уже потом, в пути, все никак не веря в то, что мы действительно едем в одной машине. Рюкзак с трудом впихивается в багажник, так что приходится даже опустить задние сидения, чтобы эта громадина влезла наконец внутрь. Маленький человек осторожно садится на соседнее со мной место, стараясь занять как можно меньше пространства.
От него пахнет приближающейся старостью, свежестиранной выглаженной одеждой, дорогами.
– Путешествуете? – спрашиваю, уточняя конечную точку его маршрута, и украдкой гляжу на экран мобильного.
Из ответа человечка следует, что ехать нам с ним вместе примерно около часа. Потом человечек должен сесть на поезд и поехать еще куда-то, чтобы уже оттуда долго-долго идти пешком. Профессиональный пенсионер-путешественник.
– А вы чем занимаетесь? – спрашивает он меня в свою очередь.
Я немного медлю, глядя влево, благо скорость небольшая, позволяет, а потом говорю, что сотрудничаю с одной крупной компанией, которая продает кресла для самолетов. Когда незнакомые люди спрашивают о роде моих занятий, я обычно придумываю какую-нибудь чушь, стесняясь того, чем занимаюсь на самом деле, и с интересом вглядываюсь в собеседника: проглотит?
– Прекрасно. Значит, у нас с вами много общего.
Общего у нас с ним нет, на мой взгляд, ничего.
– Только вы сегодня не продавайте, пожалуйста, эти ваши кресла. Сегодня день такой, грядет смена полей в шрастре. Наступает новая эра, понимаете? В такие дни нельзя ничего продавать, может потеряться эфирное тепло, а это уже сказывается на всем. Вот сядет человек в самолет с вашими креслами – и все! Бац – и катастрофа! Вот вы думаете, отчего самолеты падают? Да вот из-за этого.
Люблю таких, искренних, несущих всякую чушь.
– Да вы что? Это ж всем известно! Это ж предсказано! Сейчас мы живем на исходе пятой эпохи, грядет шестая, потом седьмая. А до того была четвертая. Ну, если с самого начала, конечно, идти, то сперва была Великая эпоха, ее еще по-другому называют Несокрушимой страной, когда Изначальный дух носился над землей, ну это как в Библии описано, вы ж читали, видно, что интеллигентный человек, так вот, носился он, носился, а потом создал уже Гиперборею, где появились первые люди, даже не люди, а именно гиперборейцы, понимаете, первая раса, причем миллионы лет назад они жили уже в огромных поселениях…
Как бы смазать, стереть на фиг эту постылую печать «интеллигентного человека»? Пить больше? Думать меньше?
Мы едем вдоль великой уральской реки. Я выражаю небольшое сомнение по поводу того, что «дух носящийся» и Гиперборея как-то могут быть связаны.
– Все со всем связано! И все со всеми. Мы с вами тоже в какой-то мере гиперборейцы, отчасти лемурийцы. Вы вот своих предков знаете? Вы помните своих прадедов? А знать надо гораздо глубже, понимаете, не обязательно очень уж глубоко, но все же. Вот, например, откуда люди появились в этих краях, вы не задумывались?
Я говорю, что слышал, будто бы где-то недалеко от этих мест родился Заратустра, но только это скорее легенда, а так, жили здесь, наверное, какие-нибудь охотники, на мамонта с собаками ходили.
Человечек внезапно радуется затронутой теме.
– Кстати, а вы знаете, как люди приручили собаку? Вы же понимаете, что все эти теории, будто бы собак били, привязывали, голодом морили, – это глупости полные? На самом деле, разумеется, все было иначе. Есть одна легенда, а, как вы понимаете, легенда – это не совсем легенда…
Человечек выдает еще порцию информации в том же духе. Я жму плечами и чуть усмехаюсь, но так, чтоб не обидеть. Говорю, что это удел научного знания. Кстати, а как вся эта Гиперборея соотносится с наукой?
– Я вам про истину, а вы мне про науку! А первые гиперборейцы, надо вам сказать, были огромные, высотой в девять метров. Откуда я знаю? Дак это ж написано все! Вы знаете, гиперборейцы обладали не только огромным ростом, их цивилизация владела удивительными даже для нашего времени знаниями. Потом последующие расы уже стали мельчать как ростом, так и интеллектом.
Удивляюсь, как это так «стали мельчать».
– Да это же проще простого! Тело гипербореев было более астральным, чем физическим, тела представителей последующих рас сгущались, в них все меньше было астрального, но все больше физического, понимаете? Так они постепенно уменьшались и стали в итоге нами.
Я не вижу, но чувствую щекой, как он смотрит на меня победно: все ведь вроде разжевал.
– Согласитесь, что это куда более реалистичная теория в сравнении со всякой ерундой про обезьян.
Уходит, уходит человечек куда-то, хоть и сидит рядом, то напяливая кепку свою, то, наоборот, снимая, а точнее сказать, это я начинаю терять с ним контакт. Справа за полями, недостроенными дачными поселками начинается лес, вглубь него ведет пыльная песчаная дорога, упирающаяся в небо, но под небом, я знаю, крутой обрыв, а дальше – река.
– А вы знаете, что там? – показываю рукой вправо, прерывая его очередной пассаж про наших предков всезнающих и нас, лилипутов-перерожденцев. – Там когда-то был берег моря. Вот буквально в километре отсюда сидел какой-то наш предок на этом высоком берегу, слушал шум моря, слизывал его соль со своих губ. Я не говорю «человек», я говорю «предок», вам это должно быть близко, а когда здесь появились люди, то моря они уже не застали, оно ушло, оставив вместо себя во впадине рядом с берегом реку.
Молчание с правой стороны удивленное, но краткое.
– То, о чем вы говорите, это уже относится к эпохе поздних атлантов, – опять продолжает свою лекцию человечек после трехсекундной паузы.
Осторожно возражаю ему, что, дескать, его гиперборейцы, сжимающиеся до атлантов, и так далее – это все не похоже на историю, то есть на настоящую историю, то есть такую историю, которая бы отражала последовательный процесс…
– Хорошо, а как бы вы описали в целом историю нашей брамфатуры?
На всякий случай поясняет отличие брамфатуры от шрастра.
Левая рука одновременно горит от солнечных лучей и мерзнет от ледяной струи воздуха, летящей из кондиционера. Я зачем-то читаю человечку лекцию, в которой мелькают такие слова, как «первичный бульон», «падение комет», «Гондвана», «динозавры», «палеолит». Я умею говорить. Могу говорить долго и нудно. Я профессиональное трепло. Человечек кивает.
Почему-то раздражаюсь.
– А давайте свернем туда, посмотрим? Берег, реку? Вы торопитесь? – спрашиваю, гася раздражение.
Человечку надо успеть на электричку, но до нее еще три часа, я его уверяю, что успеем, мы сворачиваем и едем высохшими пыльными буграми к лесу, за которым обрыв. Выхожу из машины и бессознательно, по многолетней уральской привычке, подворачиваю нижние края брюк, вставляя их в носки. Черные начищенные ботинки шлепают по зелени и желтизне дорожки, сверху на них стыдливо глядят «беременные» брючины. Прохожу несколько метров и вдруг понимаю, что забыл телефон в машине. Мгновение размышляю, возвращаться или нет (на кой черт мне, в общем-то, мобильник в лесу?), и, конечно же, бреду назад, неваляшкой падаю на водительское кресло, достаю эту штуку электронную и бегом обратно к человечку.
– Там внизу пещеры, где жили древние люди, – поясняю, отгоняя рукой комаров. Откуда я это взял? Сроду здесь не был, хотя проезжал мимо сто раз.
Человечек радостно плетется позади и что-то бормочет свое, гиперборейское.
У меня так часто бывает: вроде бы смотрю на одно, а вижу другое, не глазами, каким-то иным органом чувств. Впереди вроде бы непроходимая груда валежника, а передо мной – Охотник.
Сначала Охотник натаскал хвороста, потом поверх накидал веток потолще, а уже на них сложил всех умерших. Их было немного, всего-то четверо, остальные ушли еще раньше. Болезнь выкосила их племя за две луны. Еще прошлой весной, чтобы сосчитать всех, не хватало пальцев на руках и ногах, но потом начался кашель, родные начали слабеть и улетать один за другим в Страну Звезд.
Снаряжаясь в путь, Охотник завернул в шкуру, снятую со Старого, острогу, топор, нож и Тяжелый Камешек. Посмотрел на улетающие в небо угольки душ своих родных, закинул за спину шкуру с инструментами. Когда последние красные лепестки утонули в небе, Охотник двинулся Туда, Где Тепло. Там живет другой род, ему говорил об этом Старый, а Старый знал, как устроен этот мир.
Идти надо было по льду замерзшей реки, которая течет Оттуда, Где Холодно.
Надо было торопиться, потому что солнце грело все сильнее, отражаясь в миллионах льдинок, так что Охотник все время щурился, но цель он видел – там, далеко впереди, за окончанием белой дороги чернел берег.
Вечером, когда Охотник ловил рыбу в промоине, он почувствовал чей-то взгляд, ковырявший его спину. Серая фигура неуверенно приближалась, словно скользя по белой плоскости.
Охотник не боялся волков, ему уже приходилось их убивать, на его шее висело несколько волчьих зубов, которые, как говорил Старый, отгоняли духов. Ко всему прочему, Охотник сразу понял, что волк болен, он слегка волочил правую заднюю лапу, вставал на нее вполсилы. Голодный волк внимательно следил за движениями одинокого человека.
Охотнику удалось поймать зазевавшуюся рыбину, приплывшую из темной глубины реки, чтобы взглянуть на солнце и глотнуть немного ветра. Рыбину Охотник выпотрошил, оставив волку вкусную кляксу кишок.
Ночью, первой ночью, проведенной им в одиночестве, лежа в ветвях прибрежного дерева, завернувшись в две шкуры – свою и Старого, Охотник вспоминал своих родных. Старый говорил, что души умерших не уходят совсем, их хранит ольха и другие деревья, бывает, что души переселяются в зверей, а еще в небесах навеки остаются их глаза. Охотник осторожно поворачивал Тяжелый Камешек в руке, любуясь его четкими гранями, ловил в них отражение глаз своих родных, разговаривал с ними. Волк устроился внизу, прикрыв нос хвостом.
«Ву, – негромко позвал Охотник. – Ву!»
Волк поднял морду и отозвался.
Некуда дальше идти. Сквозь бурелом и сгустившихся комаров с трудом добрались до неба, но о том, чтобы подойти к лежащей под ним воде, не смею и подумать. Нарастающее недовольство собой заставляет чувствовать себя неуютно. Сбрасываю звонок, не хочу говорить с кредиторами.
– Не пройти здесь.
– …Поэтому-то до конца и не ясно, был ли Заратустра Христом или все-таки его другом и учителем из Тибета. Что?
– Я говорю, разворачиваемся. Не судьба. Кем-кем был Заратустра?
Прямо на крутом берегу растут огромные деревья: ольха, сосны, ели, березы, как-то умудряющиеся тянуться вверх, несмотря на крутой угол наклона поверхности земли. Смотрю вниз и вижу сплетенные ветви этих странно кривых деревьев. «Вот там он где-то и спал…»
– А вы замечаете, что погода меняется? – хитро улыбается маленький человек, поправляя кепку.
