скачать книгу бесплатно
– Не слушаешь меня, я не хочу затягивать тебя в свой мир.
Я сказал именно то, чего она не желала слышать. Дал ей достаточно поводов, чтобы она хоть частично стала мною. Чтобы ее охватило бессилие, и чтобы любой ценой попыталась задержать меня, когда я соберусь оставить ее.
– Я не для тебя, – шепотом продолжал я, изображая искренность, чтобы подогреть ее слабость.
– Только не бросай трубку! Остановись, не торопись…
Я бросил телефон. Не захотел выслушать ее.
Опять я со всех сторон остался в одиночестве. Не был уверен в том, что следует что-то предпринять. Все-таки я последним позвонил ей. Подождал некоторое время, после чего стал нажимать на кнопки телефона. Руки тряслись, и я с трудом набрал желанный номер.
– Кто это?
Грубый голос Механика словно ударил меня в солнечное сплетение. В голове у меня плясал ярмарочный медведь. Он все быстрее вертелся, сильно, неуклюже ударяя меня по мозгу, время от времени издавал рык, а хозяин никак не мог обуздать его. Его возмущали цепи и пытки, которым его подвергали с рождения.
Нет наказания хуже ожидания. Измученный неизвестностью, напоследок я рухнул в кровать, в которой мы предыдущей ночью и утром пробуждали угасшие чувства. Ее запах убаюкал меня, приковал к подушке голову, требовавшую отдыха. В полузабытьи я опять был с Софией. Нежно прижался к ней, а потом начались кошмары.
Словно дикая кошка, она царапала меня, оставляя лежать в крови. Под моими губами на подушке оставалась слюнявая лужа.
6.
Дождь непрерывно лил несколько дней подряд, а я, уже без улыбки, как больной перед кабинетом врача, изыскивал способы сократить ожидание вызова, которого все не было. Ходил в места, где мог встретить ее, но, похоже, все время запаздывал.
Вынужден был обратиться за помощью. Клевер, мой товарищ по парте, открыл мне двери своей квартиры. Только увидев его расцветшее в улыбке лицо, я заметил, что его щетинистые волосы превратились в паутину, что в лоб его врезались две глубокие морщины, а из глаз исчезло радостное детское выражение. Похоже, прошли года после нашей последней встречи.
Он неумело сварил кофе, было заметно, что не привык это делать сам. Черный порошок сыпался мимо турки и сгорал на раскаленной плите. Он стирал его кончиками пальцев, огрубевшую кожу которых не так-то просто было обжечь.
– Дружище, я покажу тебе свое новое пальто, – он попытался нарушить долгое неловкое молчание, и вышел в комнату.
С полки на меня выпучился Шопенгауэр. «Афоризмы и максимы».
– Откуда у тебя эта книга?
– Извини, не расслышал, – он приблизился в обновке.
У меня в руках уже была книга, фразы из которой я знал наизусть.
– Ах, эта! Мне ее подарила София.
– Что за София?
– Наша София.
– Она?!
Наконец-то я оказался у цели.
– И ты давно так близок с нашей подругой?
– Когда-то я… Впрочем, лучше промолчу.
И как раз, когда я подумал, что клубок, в который сплелись предыдущие годы, начал разматываться, в квартиру без стука вошла толстая женщина в голубом парике с сумками в руках. Возможно, искусственные волосы она использовала намеренно. Во всяком случае, ее появление сбило меня с толку. Уселась напротив меня и, как офицер, обращающийся к новобранцу, приказала моему товарищу сварить еще кофе. Я свой выпил залпом, как ракию. Охота разговаривать отпала. Я отложил книгу и ушел.
7.
Медленно, печально, безвольно я погрузился в мысли о прошлом. Постарался отгадать, почему страх так навалился на меня в последние годы. Мотался по дому покойных родителей, неотчетливо, но очень больно. Он охватил меня не внезапно. Смрад неспешно проникал в трещины моего дома. Заставлял меня выветрить утробу, опростать желудок и вытряхнуть из себя все. Я возненавидел дом, в котором родился. На его фундаменте все обратилось в печаль. Вместо того, чтобы воспоминаниям о родных радовать душу, они пробуждали во мне беспокойство, ясно давая понять, что даже видимости счастья, по крайней мере, что касается меня, здесь более нет и не будет. Что даже эта видимость исчезла в несущемся потоке времен, и уже не может догнать меня.
На столбе перед домом Клевера я увидел объявление. Что-то неотчетливое, но сильное, заставило меня рассмотреть его.
Со столба мне улыбалась София. Меня пронзила боль в подреберье, и я едва не упал на колени.
Черно-белая фотография недосмотренного сна приобрела резкость.
Самая умная, самая таинственная, самая красивая на всех фотографиях времен средней школы, теперь она, пришпиленная кнопками, была одинока, и вокруг нее никого не было. Без мальчишеских вздохов, на холодном ветру, поднимающем с асфальта и закручивающем столбиком пыль вокруг ее лица.
Под портретом стояло:
«Исчезла. Если увидите ее, позвоните по телефону…», а потом его автор эгоистично написал его цифрами, вылезающими за пределы обрамления фотографии.
«Разве они важнее ее самой?» – подумал я.
Сорвал листок, осторожно сложил его и спрятал в задний карман брюк.
Надо ее найти. Я знаю всех городских фраеров, знаю, куда ходит отдыхать дьявол, и знаю, что ищу.
8.
С кем она встречалась в последнее время? От этой мысли у меня мурашки по коже поползли. Я старательно заглушал ревность.
Обострил чувства, предоставил им волю и утихомирил сердце. Как зверь, подкрадывающийся к жертве, чтобы выбрать подходящую для броска позицию. А жертвой становится каждый, кто старается ему навредить.
Я даже не подумал о том, что она уже может быть на другом, недоступном мне свете.
Если напакостивший ей написал такие цифры рядом с ее портретом, видимо, желая замести собственные следы, будь он хоть отцом ее детей – туго ему придется, когда моя погоня за ним окончится.
Я отправился в отделение полиции, где изложил свои намерения.
Меня выслушал усатый инспектор средних лет. Он знал, кто я такой и на что когда-то готов был пойти. Применив психологические приемы, в которых бы разобрался даже слабоумный, он объяснил, что мне не стоит вмешиваться в его дела.
– Учту все, что вы сказали. Но я пришел не за этим. Явился для того, чтобы вы, если знаете, рассказали мне все, что вам известно об этом деле.
– Полиция делает свое дело.
– Хорошо. Я вас предупредил. И это мое предупреждение, поймите правильно, неизвестному лицу, которое, надеюсь, я скоро найду.
– Вы не можете вершить правосудие, для этого у вас нет полномочий.
– Как это – нет полномочий? Я знаю ее всю жизнь.
– Тогда мы арестуем вас.
– За что? Что я делаю не так?
– Мешаете следствию. Повторяю, вы не имеете права вершить правосудие.
– Хорошо, я не буду его вершить. Просто возьму его в свои руки. А вы вольны арестовать или отпустить меня, – процедил я сквозь зубы, и глаза мои сузились.
Я стащил со стола показания Драгана Милошевича, Механика, мужа Софии. Знал, что они не имеют права задержать меня, но следить будут, а мне только этого и надо. Это ускорит их расследование. Возможно, и поможет одолеть их неспособность.
В тот вечер я засиделся допоздна, собираясь с мыслями, проверяя чувства и прошлое. Мне надо было узнать о ней все, чтобы понять, с чего следует начать. Я должен был переговорить со всеми, кто тем или иным способом соприкасался с ней в минувшие дни, месяцы и годы. И кто бы что ни говорил, она принадлежала мне.
Открыл старый, давно не бывший в обороте ежедневник и принялся записывать все, что следовало сделать завтра. Больше всего я хотел найти ее для себя. Опять.
9.
Весь вечер я слонялся по дому, входил в кладовую, в спальню, и, наконец, немного успокоился, взяв в руки альбом с гимназическими фотокарточками. Неспешно листая его, увидел то, что никогда ранее не замечал – на каждом фото она оказывалась рядом со мной. В тот вечер она не солгала мне.
Все фонари горели по дороге от моего дома до квартиры Клевера. Жизнь показалась мне простой.
На заре та самая толстуха, злющая, на этот раз в ночной рубашке, открыла мне дверь.
– Мне надо немедленно переговорить с другом.
– Так поздно, в такую рань?
– Да, немедленно, – я не сдавался.
Я ждал, когда проснется ее муж, или парень, что ли. В ежедневник я занес: «Начало следствия. 5.35. На квартире у Клевера».
– Нет его. Исчез, – сообщила толстуха приятным голосом, вернувшись из спальни ничуть не удивленная.
Она смотрела мне прямо в глаза, словно читая мои мысли. Меня это смутило, и некоторое время не знал, что ответить.
– Как это – нет его? – наконец собрался я.
– Вот так, нет, и все, – улыбалась она.
– И куда он мог уйти?
– А кто ты такой, чтобы задавать вопросы?
– Кто я такой? Хм-м, – я оскорбился. – Ты лучше спроси, почему ты не знаешь, куда из твоей постели исчез любовник. Причем понятия не имеешь, куда он подевался.
– Ну-ка, приятель, пошел вон!
– Не понял?
– Пошел вон! – прикрикнула толстуха.
– Хорошо. Но я вернусь!
Я вышел неспешно, стараясь не замечать очевидное – она меня выставила, но успел пнуть вешалку у самой входной двери. Та треснула, оставив на себе след моего визита.
10.
Тоска поселилась у меня в груди. Выпил третью чашку кофе без сахара в каком-то буфете, и тут мое внимание привлек разговор за соседним столиком. Я навострил уши. Дворники после окончания рабочего дня вспоминали Софию. Уже весь город судачил о ее исчезновении.
– Да, этот шум не предвещал ничего хорошего.
– И ты именно в тот вечер оказался около ее дома?
– Честное слово. София верещала как зарезанная.
– Так что же ты не заявил в полицию?
– Я не дурак, они же потом меня бы и обвинили. Я как освободился, так в чужие дела и не вмешиваюсь.
Я обрадовался и разволновался одновременно. Как баран на новые ворота, уставился на оранжевый жилет бывшего зека. Следовало хорошенько запомнить его лицо, потому что все пятеро были в одинаковых дворницких комбинезонах.
Застану его врасплох.
Я следовал за ним, прячась за деревьями, стараясь быть незамеченным. Еще не знал, что сделаю с ним при первой же возможности. И не был уверен, что смогу совладать с собой. Я следовал за ним до самой городской окраины, где за углом последней улицы находился, похоже, его дом. Городской шум растаял вдали, а за поворотом открылось незастроенное пространство.
Я налетел на него со спины. Повалил на землю, и принялся, словно зверь, избивать. Сильным ударом кулака свернул ему на сторону нос.
Он был настолько ошеломлен, что продолжал лежать, не шевелясь.
Оттащил его, словно мешок, в ближайший кустарник. Прижал локтем горло и принялся тихо расспрашивать. Наблюдал, как он едва дышит, как на деснах выступает кровь. И когда я, наконец, отпустил его, он глубоко вздохнул и принялся клясться, что ничего не знает. На всякий случай я еще раз сдавил ему кадык, поднялся и спокойно отправился на поиски Клевера.
11.
Моя прошедшая жизнь запуталась в собственных тенях. Я сбросил ее, как змея сбрасывает кожу, вылез из нее, и в безумную голову втиснул еще более безумный ум. Свихнулся, стремясь сделать оставшееся мне время более осмысленным. Хотя бы немного подчистить за собой, тщательно укрыть неприбранную постель, в которой когда-то меня будило сознание того, что я ничего так и не довел до конца, и совершить для себя великое на первый взгляд дело, прежде чем запечатать вход в свою берлогу каменной стеной.
Несмотря на то, что я ходил по всему как по битому стеклу, мне казалось, будто ничто меня не задевает, а шрамы затаились в глубине, слившись в чудовищную, всем болям боль. Я провалился в мир воспоминаний, в которых, как она убедила меня за ночь, я живу. Я сам должен использовать возможность и найти ее.
Мое себялюбие не волновали другие. Ни ее муж со своей собственной судьбой, ни ее дети, ни время, растянувшееся между нами как резина, ничто не могло ослабить мое чувство, что она принадлежит только мне.
Я сходил в полицию, навестил Клевера, избил человека, и теперь копил силы для того, чтобы совершить то, чего я так долго, долго ни для кого не делал.
Слишком много для одного дня, и ничто для поисков. Ни следа, но тысячи сомнений.
Мне даже не могло прийти в голову, что я сам мог стать частью большого заговора. Что я в центре событий. Что со мной играют куда более ловкие, чем я, люди.
Что, если я именно тот, кого следует поймать на крючок?
Не знаю, как я утратил уверенность в своих действиях. Как появились сомнения. Они словно исподволь поедали меня. Я терял уверенность в себе, и она возвращалась волнами, как самосознание чередуется приливами и отливами. Когда-то я был убежден, что могу, не колеблясь, сунуть руку в огонь и сжечь ее, твердо уверенный в том, что я выше всей этой массы, угрожающей задавить мир своей серостью, а иной раз казалось, что уже утонул в отвратительном осадке, что задыхаюсь в собственных подвалах без окон, дверей и ведущих наверх ступеней.
Граница неуверенности, точнее – страха, незаметно сдвигалась, и вот сейчас, в этот момент, я был готов сотни раз оглянуться, посмотреть, не подкрался ли ко мне со спины избитый мученик. А ведь я измордовал его так, что он вряд ли остался в живых.
