Пути отхода

скачать книгу бесплатно

Я промолчал – опешил. Аукционист объявил двадцать фунтов, и жена подняла руку. Затем подняла ее на двадцать пять фунтов, на тридцать, на тридцать пять. Другие женщины не уступали. Я пристально смотрел на жену, пытался привлечь ее внимание, показать свои опасения, однако ее сосредоточенный взгляд стремился вперед, к аукционисту. Сорок. Сорок пять. Пятьдесят. Мы ни в коем случае не могли позволить себе сорить деньгами, сравнительно молодые и очень неопытные в семейной жизни, тем не менее жена поднимала руку – непреклонно, уверенно; ясные серые глаза наблюдали за аукционистом со спокойной решимостью. Пятьдесят пять. Шестьдесят. Шестьдесят пять. Наконец двух других женщин устрашил поток чувств, льющийся между женой и медведем и набирающий силу с каждой новой объявленной ценой. Я даже испытал гордость за свою супругу, пусть нам и пришлось увезти с аукциона огромного шестидесятипятифунтового медведя и поселить его у себя.

Я изо всех сил старался вписать медведя в нашу жизнь, и поначалу это было несложно. Мы разместили его во второй спальне, а поскольку я туда почти не ходил, то видел медведя редко. Хотя замечал, что жена иногда его проведывает: просовывает голову в комнату после завтрака или под каким-нибудь предлогом покидает стол в вечерние часы после ужина (дивана мы пока не купили, наша тяга к аукционам исчезла так же быстро, как и возникла). Жена поднималась к медведю и сидела с ним, а он лежал развалясь, обмякшее тело полностью закрывало маленький матрас. Я начал подозревать, что она укутывает медведя одеялом на ночь.

Однажды субботним июльским утром мы сидели за обеденным столом, разложив перед собой газеты; в кофейнике заваривался кофе, окна были распахнуты навстречу безветренному летнему дню. Жена сказала:

– Дорогой, я тут подумала… Как бы медведь смотрелся в другом месте? Давай попробуем, если ты, конечно, не против. По-моему, неправильно – ты согласен? – запирать медведя в маленькой комнате, куда ты совсем не ходишь.

Идея выглядела достаточно безобидной. В конце концов, места у нас было много. Я дал согласие, и в тот же день медведь покинул спальню и присоединился к нам.

Жена устроила его в гостиной, он сидел развалясь в углу, возле вазы с георгинами, и наблюдал, как мы по вечерам беседуем за столом. Поначалу такая обстановка казалась мне прекрасной – лишь чуточку странной, если принимать гостей. Однако тянулись долгие летние дни, медведь продолжал сидеть все там же – жена часто меняла цветы рядом с ним и ежедневно по-разному укладывала ему лапы, – и я начал замечать, что меня раздражает все и вся, особенно дома. Я прикрикнул на жену, когда она пролила на скатерть подливу, а порвав шнурок, выругался так громко, что задребезжали оконные стекла.

Сперва я списывал свое раздражение на летнюю погоду, на изнурительную засуху, которая превращала траву в солому и по ночам наполняла нашу спальню зудящими комарами. Списывал до тех пор, пока однажды за завтраком я не поднял взгляд от газеты и не уперся им в круглые стеклянные глазки медведя – тот с улыбкой клонил голову набок и наблюдал за нами. Тогда-то я и заподозрил, что мое новое чувство не имеет ни малейшего отношения к погоде.

В тот вечер жена, вернувшись с работы, застала меня на голом полу (ковром мы еще не обзавелись). Я сидел в углу, скрестив ноги, и внимательно изучал медведя. Пытался понять, что именно меня в нем беспокоит, и находился в процессе формирования гипотезы: возможно, все дело в бесполезности медведя и в моем непонимании того, как можно хотеть или любить подобное творенье.

Габариты медведя не позволяли представить его в качестве милой зверюшки в детской кроватке, игрушки, которую будущий малыш обнимал бы и гладил, пока родители рассказывают ему историю о появлении медвежонка в доме, о непреклонной решимости мамы и ее завидном самообладании в аукционном зале. Опять же, медвежесть медведя – другими словами, его крупные глаза-бусины и тугой вышитый рот – мешали использовать этого гиганта вместо, скажем, кресла-мешка, или футона, или диванной подушки, на которой можно ненароком вздремнуть. Потому что кто же способен ненароком вздремнуть на такой вот штуке? На штуке, чей взгляд будешь чувствовать на себе даже во время сна! Не знаю, как супруге, а мне было бы некомфортно.

Жена впорхнула в комнату и поцеловала меня в макушку. На миг показалось, что теперь, раз я кое-что понял о природе своего беспокойства, все вновь наладится. Что мы с женой будем дружно смеяться, как раньше, в начале знакомства, когда я приглашал ее на ужин, а после мы иногда ходили танцевать.

– Дорогой, – сказала жена, – вы такие забавные, сидите тут вдвоем. По-моему, он обрадуется смене картинки, как думаешь? Ему, наверное, очень скучно видеть одно и то же каждый день.

Она понесла медведя в нашу спальню, приговаривая по дороге:

– Так-то, милый, смена обстановки – самый лучший отдых.

Жена с трудом тащила гиганта вверх по ступеням, ее тонкие руки едва смыкались на его необъятной талии.

Теперь медведь сидел в нашей спальне. Душными летними ночами он подпирал стену, свесив голову и раскидав лапы. Постепенно его присутствие стало плохо сказываться на моей способности вступать в сексуальные отношения с женой. Ей никогда не было присуще бурное выражение чувств: никаких стонов, криков, выдергивания волос… Собственно, у нас еще до медведя сложился привычный ритуал: жена неподвижно лежала на покрывале и маленькими серыми глазами наблюдала за моими разнообразными попытками ее возбудить. Я уверен, ей нравился такой подход, ведь после она каждый раз обязательно обнимала меня, прижимала мою голову к своим грудям и гладила, будто говорила: «Молодец, бедный ты сумасшедший мальчик, молодец». В подобные моменты я ощущал себя принятым. Защищенным. От любых бед. Однако с появлением в комнате медведя мне стало трудно добиваться необходимого уровня возбуждения и поддерживать его. Понимаю, это не по-мужски – смущаться неодушевленного предмета, быть не в состоянии обеспечить жене заслуженного удовлетворения лишь потому, что в комнате присутствует третье лицо.

Жена почувствовала изменения в моем поведении. Несмотря на свое относительное спокойствие, она никогда не страдала отсутствием наблюдательности. Теперь же явно замечала, что мне некомфортно, – ну или замечала, что качество моих стараний, призванных ее впечатлить, снизилось. Она больше не баюкала меня после занятий любовью; я больше не переживал краткого мига покоя и безопасности, даруемого ощущением «меня любят». Вместо этого после долгих бесплодных усилий я, истекая потом, лежал бок о бок с женой – мы напоминали две кости домино – и разглядывал плюшевого гиганта.