скачать книгу бесплатно
Мессинг сразу догадался, что Гюнтер имел в виду, однако что он мог ответить? Отстучать ритм привязавшегося к нему фокстрота ладонями по столу?
Черт возьми, Вольф так и не вспомнил название этой прилипчивой мелодии!
В памяти возникло что-то вроде ментального барьера, с которым ему еще не приходилось сталкиваться. Это мешало, требовало разгадки. Вот какая мысль пришла Мессингу в голову: может, старый дружище таким странным образом выстраивал самозащиту? Или с помощью этого прилипчивого мотивчика он надеялся подчинить его, оседлать и помчаться в сторону неведомой цели? Неслыханная самонадеянность и все же – что имел в виду Вилли, рассуждая о том, что они могли отлично работать в паре? Интерес донимал Вольфа. Он упросил Гюнтера, чтобы тот позволил присутствовать при разговоре.
Гюнтер предупредил:
– Ты берешь на себя большую ответственность, товарищ.
Мессинг встретился с Вайскруфтом на пересечении Фридрихштрассе с Унтер дер Линден. На этот раз он явился одетым вполне в духе «Рот Фронта» – в гимнастерке, но без красной звезды на фуражке. Армейские штаны заправлены в сапоги. Когда Вольф передал ему предложение Гюнтера, Вайскруфт на мгновение испытал страх, затем взял себя в руки и коротко кивнул.
Вилли настоял шагать порознь. Как он выразился, в «целях собственной безопасности». Мессинг уточнил:
– Твоей?
– Нет, Вольфи, твоей.
– Мне бояться нечего, – по-русски ответил Вольф. – Мне ничто не грозит.
– Пока, – уточнил Вилли. – И я не хотел бы, чтобы это «пока» скоро закончилось.
Вольфу было трудно понять, чего они оба – Вилли и Гюнтер – опасались. Он не состоял ни в какой партии, не примыкал ни к какому крылу, не хранил в номере отеля оружие или динамит, не посещал никакие сходки (первомайская демонстрация не в счет – пусть тот, кто не участвовал ни в какой демонстрации, бросит в меня камень). Он не принадлежал никому, кроме самого себя и Ханны.
– Послушай, Вилли – настоял Вольф. – Благодарен тебе за заботу, но я как-нибудь сам позабочусь о себе. Твоя озабоченность вызывает у меня подозрения, не ведешь ли ты двойную игру?
– Конечно, веду, но об этом после. Сначала Шуббель, потом исповедь. Ты – слишком ценный экземпляр, Вольфи, чтобы так запросто уступить тебя врагам Германии. Говорят, ты способен читать чужие мысли? Это правда? Когда меня убеждают, что расплодившиеся у нас всевозможные чародеи и провидцы вроде Белого мага умеют улавливать мысли других, я только смеюсь в ответ, но к тебе я всегда относился всерьез. Мы обязательно встретимся и поплачемся друг другу в жилетки. Евреи и русские очень любят жаловаться на жизнь, особенно под рюмку водки. По себе знаю. Иди первым.
После такого напутствия Мессинг не мог отделаться от мысли, что того и гляди из-за какого-нибудь угла на него набросится белогвардейский террорист, однако погода была теплая, ветреная, как всегда бывает в Берлине в июне, и до тетушкиной пивной он добрался без всяких приключений. Они устроились в дальнем углу. Вилли сел отдельно от Вольфа – расположился спиной к стене, не без опаски огляделся. Мессинг смог уловить его возбужденное смятение, ведь он рискнул посетить одно из самых опасных гнезд, в которых собирались красные осы.
Через несколько минут к нему подсел Гюнтер. О чем они беседовали, Вольф улавливал с трудом, и, если откровенно, их разговор был ему неинтересен. Что-то о добрых старых временах, когда у каждого, даже самого безрукого инвалида и хозяйского сыночка, хватало на хлеб, порцию копченой свиной рульки с капустой и кружку пива. Мельком вспомнили сиамских близняток, далее начался деловой разговор. Разговаривали вполголоса, при этом Гюнтер и Вилли немерено пили пиво. В этом сторонник «Рот Фронта» и доброволец из штурмового отряда Россбаха мало чем отличались друг от друга. И красные, и белые, вербуя сторонников, прибегали к одному и тому же нехитрому приему. После объявления политических лозунгов, целей и первоочередных задач движения вожди призывали соратников «постучать кружками», для чего существовали особые заведения. И белые, и красные, захватив власть в том или ином населенном пункте, первым делом раздавали своим приверженцам талоны на бесплатное пиво. Помню, в Варшаве Мессинг задался вопросом, почему выступление коричневых в Мюнхене в 1923 году окрестили «пивным путчем». Позже выяснилось, что в назначенной вождем пивной штурмовикам отказали в дармовом пиве, и они просто-напросто отправились в другую пивную, по пути сметая местные власти и попадавшихся на улицах полицейских. Власти были вынуждены открыть стрельбу. Восемь человек погибло. Их объявили мучениками во имя «великой идеи германской нации».
Но вернемся к Вилли и Гюнтеру. Пока Вольф боролся со второй кружкой, конверт с тысячей долларов успел переместиться из кармана Гюнтера в карман Вилли.
Вайскруфт ушел первым, потом Вольф с Гюнтером. В прихожей Шуббель предупредил Мессинга:
– Будь осторожен, этот наци что-то темнит.
Так он впервые услыхал это поганое слово, хотя в ту пору в него вкладывали совсем иной смысл, чем тот, к которому мы привыкли сегодня. Шуббель имел в виду националистов, но даже в таком прочтении это слово резануло Вольфа какой-то тупой, беспредельной безжалостностью. Ему было трудно поверить, что в таком коротком слове может уместиться чудовищная бездна.
На улице он поинтересовался:
– Что сказал Вайскруфт?
– Зачем тебе знать? Меньше знаешь – крепче спишь.
Гюнтер сделал паузу, затем признался:
– Тревожусь за Ханну. Она засветилась. Живет одна. Мало ли…
Он даже не глянул в сторону Мессинга. Вольф решил ответить на доверие героическим поступком.
– Устрою ее в гостинице. Пусть господин Цельмейстер немного позлится. Поселю в своем номере.
– Это будет лучшее решение, товарищ, – Гюнтер протянул ему правый обрубок, и он аккуратно и нежно пожал его.
– До свидания, товарищ.
Он повернулся и ушел. Вольф же, остолбенелый, еще пару минут стоял у входа в заведение. Гюнтер никогда и никому не протягивал то, что осталось у него от рук. Всякое прикосновение к его искалеченным конечностям он воспринимал как чудовищное оскорбление. У Мессинга родилась благодарность, капелька этой благодарности до сих пор живет в его сердце.
Тайну Вайскруфта Вольфу открыла Ханни. Когда спустя неделю после начала совместной жизни она известила его, что ей необходимо еще раз навестить тетю, но теперь уже в Эйслебене, он предупредил: больше никаких теть, никаких документов, никаких экспедиций, иначе он так загипнотизирует ее, что она забудет, как ее имя, кто ее родители и за дело какого класса она готова принести в жертву свою молодую жизнь. Приведет в чувство только где-нибудь в Африке или в Америке, в прериях, среди индейцев.
– Это очень важно, Вольфи! – воскликнула она.
– А мне важна твоя безопасность, – отрезал Вольф.
– Ну Вольфи!..
– Никогда больше не называй меня этим гнусным прозвищем! Зови, как хочешь, – Воли, Вали, Вольфик, Гульфик, только не Вольфи!
– Какой ты капризный, товарищ!
– Я тебе не товарищ, а друг, ну и все прочее. Не заговаривай мне зубов!
– Надо говорить «не заговаривай зубы», товарищ.
– Хорошо, буду выражаться правильно, картавя, как старорежимный граф. Итак, куда ты направляешься? Что везешь? Что сказал Вайскруфт? Кстати, он признался, что соблазнил тебя.
Ханни засмеялась.
– Соблазнил меня ты, товарищ. Ты же мучаешь меня, суешь нос не в свое дело.
– Отлично. Тогда смотри сюда.
Мессинг достал часы на цепочке и принялся раскачивать их.
На лице Ханни нарисовался испуг. Она закрыла глаза. Вольф начал отсчет. Ханни не выдержала, глянула на часы, и с того мгновения уже не могла оторвать взгляд от циферблата.
Он снова начал отсчет, уже по-настоящему.
Она внезапно и тихо выговорила:
– Вайскруфт предупредил, что в районном комитете партии есть предатель. Он потребовал еще одну тысячу, чтобы попытаться узнать его имя. Товарищ, это очень важное и ответственное задание. После восстания рабочих на химических заводах в Лейне[21 - Лейне – река в Германии, левый приток р. Аллер. Здесь, неподалеку от поселка Мерсебург был построен комплекс больших химических заводов, производивших аммиак, сульфат аммония, затем синтетический бензин.] тетя осталась совсем беззащитной. Только я могу доставить ей оружие, потому что знаю ее в лицо.
Мессинг остановил часы и удивленно поинтересовался:
– Ты повезешь оружие? В дамской сумочке?..
– Нет, багажом.
Он в растерянности направился в спальню, там положил часы на столик и услышал из гостиной голос Ханни:
– Больше никогда так не поступай, товарищ Мессинг.
– Нет, моя хорошая. Теперь ты будешь рассказывать мне все-все.
– Все-все?
– Да, – подтвердил Вольф.
– Даже то, что Вайскруфт пытался изнасиловать меня, а тебя не было рядом?
Вольф обомлел.
– Что значит пытался?
– Когда в восемнадцатом он вернулся с фронта и узнал, что я живу одна, он заявился ко мне и предупредил, что поселится у меня. За комнату будем платить пополам. Я засмеялась, а он пообещал, что явится через два дня с вещами. Я попыталась выгнать его, а он набросился на меня. Гюнтер крепко наподдал ему.
– Гюнтер?!
– Да, мой брат.
– Как же ему это удалось?
– Он как раз пришел ко мне в гости.
– Я имею в виду, чем он наподдал ему?
– Увидишь.
– Хорошо, тогда я сам поговорю с Гюнтером, потом приму решение.
– Какое?
– Узнаешь.
* * *
Шуббель выслушал Мессинга в той же самой пивной, в которой встречался с Вайскруфтом. Он ни единым словом не укорил Вольфа за то, что тот проник в святая святых организации, просто пересказал его историю и его предложения подсевшему за их столик товарищу Рейнхарду. Тот, по крайней мере, так назвал себя.
Товарищ Рейнхард слушал не перебивая. Ход его мыслей был подобен работе хронометра: точно, последовательно, без виляний. Быстро провел социальный анализ – из пролетариев, еврей, затем с той же четкостью добавил: «Это неплохо. Артист, привык купаться в лучах славы, мечтает ощутить себя героем». Затем дал Мессингу оценку: «Не наш. По происхождению наш, но не наш. У нас местечковых много, со временем из них выковываются отличные товарищи, но не из этого. У этого фокусника масса буржуазной шелухи в голове».
Вольф глянул ему в глаза и подтвердил:
– Да, в моей голове много буржуазной шелухи. Я, например, не люблю работать без гонорара.
– Сколько же вы потребуете за свое участие?
– Ни пфеннига. Я хотел бы не участвовать, а рисковать вместе со всеми. За это деньги не берут. Даже местечковые.
– А вот тут вы неправы, товарищ Мессинг. Среди местечковых, к сожалению, попадаются такие, которые не только берут, а прямо-таки хапают. Я вижу, товарищ Мессинг, вы плохо разбираетесь в политических вопросах. Еще не избавились от дурмана вечных истин. Вас, полагаю, следует хорошенько подковать. Не желаете поучиться?
– Где?
– Об этом после.
Глава V
Это была веселая поездка, веселее не бывает. Ханни – администратор, Гюнтер, Бэлла, фрау Марта и ваш покорный слуга – экспонаты, собравшиеся повеселить саксонскую публику уникальными уродствами, куплетами на злободневные темы, сценками, сюжет которых строился на том, что безрукий ветеран изменял бородатой жене с женщиной-лошадью, а также психологическими опытами. После того, как паноптикумы начали прогорать один за другим – в трудные годы было мало желающих полюбоваться на такого рода экзотику – друзьям Мессинга пришлось «оживить» программу.
Перед отъездом Вольф был резок с господином Цельмейстером. Он потребовал отпуск.
Цельмейстер предупредил:
– Если вы собираетесь выступать на стороне, я добьюсь по суду возмещения ущерба.
– Повторяю еще раз: платных выступлений не будет. Я намерен потренироваться. Нам пора обновить программу. Кроме того, я собираюсь развлечь своих друзей психологическими опытами и заодно отдохнуть. Разве это возбраняется?
– Куда вы отправляетесь?
– В Гамбург.
Так, мелко солгав, Мессинг спустил на их дружную компанию орду бесов, или, может, бесы давным-давно обложили его, и поездка в Саксонию показалась им прекрасной возможностью свести счеты. Бесы готовились поквитаться с ним за разборчивость в средствах, за отказ вместо предметов улавливать души, за нежелание объявить себя мессией, спасителем, провидцем, воскресителем мертвых, гуру, знатоком темной стороны мира.
Они жестоко отомстили Вольфу. Отомстили руками ублюдков, схвативших их в захудалом саксонском городишке, где тетя должна была принять груз, доставленный под видом реквизита.
В марте 1921 года в западной части Саксонии, в области Мансфельд, рабочие взялись за оружие. Все началось с повальных обысков и арестов коммунистов и сочувствующих, вышедших на демонстрацию по случаю объявления всеобщей забастовки. В тот же вечер спартаковцы извлекли из тайных схронов оружие и осадили в казармах Эйслебена три полицейские сотни. В соседних Зангерхаузене и Веттине тоже начались ожесточенные столкновения между коммунистическими боевиками и частями гражданского ополчения, входившими в добровольческие отряды.
Как только первые известия о вооруженных столкновениях в Мансфельдской области дошли до Лейны, там была объявлена забастовка. Отряды Красной гвардии приступили к разрушению дорог и рытью окопов. Забастовщики сформировали одиннадцать рот, имевших на вооружении бронеавтомобили и даже собственный бронепоезд, действовавший на участке железной дороги Лейна – Гроскорбет. В заводских условиях было налажено производство ручных гранат и взрывных зарядов.
25 марта против вооруженных повстанцев были брошены добровольческие части. К концу марта завершилось окружение заводов Лейны частями полиции и фрейкоров, и на следующий день добровольческие корпуса перешли в наступление. С обеих сторон в ход пошли винтовки, пулеметы, минометы, гранаты, артиллерия, бронеавтомобили и бронепоезда. Действия восставших были плохо скоординированы, к тому же избранная боевиками оборонительная тактика позволила карателям захватить инициативу. Штурм заводов Лейна, превращенных в «красную пролетарскую крепость», начался 29 марта. Под руководством директора заводов (бывшего офицера, оказавшегося вдобавок капитаном артиллерии), с рассветом был открыт артиллерийский огонь по заводу и прилегающему к нему поселку, после чего полиция и фрейкоры перешли в наступление. Сопротивление рабочих удалось сломить только после того, как у них закончились боеприпасы.
С начала восстания и по сей день в области действовал комендантский час. В Лейпциге на железнодорожной станции багаж подвергли досмотру, однако полицейские и добровольцы из местных отрядов самообороны отнеслись к Мессингу и его попутчикам снисходительно и более засматривались на Бэллу, то и дело встряхивавшую гривой, и на бородатую фрау Марту. Особенно неподражаема была Марта. Ее неприличные шуточки насчет бдительности проверяющих, которым следовало более обращать внимание на «маленькие штучки», которую их жены прячут под юбками, чем на тряпки «бедных артистов», направляющихся в Эйслебен ублажать тамошнюю публику на пивном фестивале, встречались хохотом. Вольф со своей стороны тоже внес посильный вклад в ослабление бдительности полицейских, проводивших обыск.
Помню первое впечатление, сразившее Мессинга по приезду в Эйслебен: он обнаружил, что вооруженное восстание, о котором было столько разговоров в Берлине, должно быть, выдумали неугомонные писаки или некие потусторонние силы. Городишко удивил его вылизанной довоенной чистотой, устоявшимся за века уютом. По городу, правда, разгуливали полицейские и добровольческие патрули. Видали бы вы этих добровольцев! Исключая белую повязку на рукаве, это были самые смирные во всей Германии ополченцы. Мужчины были наряжены в длиннополые рубахи с опереточными разноцветными платками, подвязанными под подбородком, на женщинах красовались отделанные кружевами передники. Эйслебен до боли напомнил Вольфу местечко, где он учился в иешиве и где местные девчонки показывали ему, иудейскому семинаристу, язык. Теперь никому в голову не пришло бы показать Мессингу язык или запустить камнем, теперь он был «господин артист», расхаживал в солидной кожаной куртке, щегольской, аргентинского покроя шляпе, снисходительно демонстрировал потрясающие возможности человеческой психики, без познания которой невозможно раскрыть «незримые и сокровенные тайны природы». Так, по крайней мере, выразился местный мэр, открывший фестиваль.
Вольфу Мессингу, молодому тогда человеку, было интересно все, что касалось борьбы за всеобщую справедливость. Он вслушивался в мысли горожан и не мог понять, как и кому удалось поднять знамя революционной борьбы в этом уютном местечке, известном своими пивоварнями и мебельными мастерскими? Людей куда больше занимало падение марки, беспримерная наглость победителей, установивших членам репарационной комиссии оклады, которые не снились ни президенту республики, ни общегерманскому канцлеру. Здесь судачили о стремительно растущих ценах, и поверх этих вполне добротных, понятных всякому человеку мыслей поражало присущее только тевтонам некое снисходительно-вдумчивое, разумно-покорное отношение к трудностям, а также вера в сильную власть, которая в конце концов наведет порядок.
Обязательно наведет!
Не может не навести.
По улицам Эйслебена бродили коровы. Творог и другие молочные продукты оказались неслыханно дешевы, и фрау Марта, страдавшая желудочными коликами, наконец-то поела диетической пищи. Пока она лакомилась простоквашей в какой-то местной лавчонке, местные детишки с любопытством, но молча, с провинциальным туповатым достоинством рассматривали бородатую тетю через стекло витрины.
Казалось, такой образ жизни полностью исключал всякого рода взрывы страстей, тем более кровопролитие. Складывалось впечатление, что два месяца назад эйслебенцы слегка поцапались между собой. Рабочие пивоварен отколошматили нескольких зазевавшихся лавочников, однако, получив сдачи, сразу успокоились. Теперь они совместно и вполне мирно разгуливали по улицам. Что касается «красных», «белых», «черных», «зеленых» и всяких других монархистов, коммунистов, социал-демократов, националистов – о них в Эйслебене, казалось, слыхом не слыхивали. В этом мелком городишке прочно поселился некий политический нонсенс, в котором Мессинг жаждал разобраться.
Мэр Эйслебена встретил артистов на главной площади возле памятника Лютеру[22 - Лютер Мартин (1483–1546) – основоположник протестантизма, ведущий деятель германской Реформации, опубликовавший в 1597 году 95 тезисов против индульгенций. Мартин Лютер первым пришел к иному пониманию христианства, отличному от католицизма.], которому повезло родиться и умереть в этом тихом городишке. Непомерно громадные битюги уже свозили на площадь впечатляющие пивные бочки. Был здесь и какой-то грузовичок; водитель, сгрузив бочки, отогнал его к гостинице.
Всех устроили в гостинице. Двое сопровождавших труппу юнгфронтовцев, изображавших рабочих сцены, сгрузили багаж на склад, расположенный на заднем дворе. Выступление было намечено на вечер, и до той поры у Вольфа с Ханной была уйма свободного времени.
