скачать книгу бесплатно
– До свидания, Артур. Удачи. Подожду вас здесь.
– Спасибо вам, мой милый мальчик… А если все кончится плохо и я выйду из этой комнаты под стражей, не заговаривайте со мной и вообще не подавайте виду, что вы со мной знакомы, пока я сам первый с вами не заговорю. Было бы неразумно вовлекать во все это еще и вас… Вот адрес Байера; на случай, если вам придется идти туда одному.
– Уверен, что не придется.
– И знаете, что я еще хотел вам сказать, – в голосе у Артура появились скорбные интонации человека, поднимающегося по ступеням виселицы. – Сегодня утром по телефону я вам всякого наговорил, весьма опрометчиво с моей стороны. Но я был так расстроен… Если мы с вами больше не увидимся или увидимся очень не скоро, то я бы не хотел, чтобы у вас от нашей последней встречи остался неприятный осадок.
– Артур, перестаньте молоть чушь. Ничего подобного нет и быть не может. Идите с миром, и давайте побыстрее со всем этим покончим.
Он пожал мне руку, застенчиво постучал в дверь и скрылся за нею.
В ожидании я сел на скамью под кроваво-красным плакатом с объявлением награды за выдачу какого-то убийцы. На другом ее конце сидел толстый еврей, адвокат-трущобник, и его клиентка, заплаканная маленькая проститутка.
– Единственное, что ты должна запомнить раз и навсегда, – повторял он ей по сотому, наверное, разу, – с вечера шестого числа ты больше ни разу его не видела.
– Но они же все равно все из меня вытянут, – всхлипывала проститутка. – Как пить дать. Они так смотрят. А потом как вдруг о чем-нибудь спросят. И даже подумать некогда.
Артур вернулся почти через час. По его лицу я сразу понял, что беседа была вовсе не такой страшной, какой он ее себе представлял. Он очень спешил:
– Пойдемте, Уильям. Пойдемте. Не желаю оставаться здесь ни на секунду больше, чем то диктует необходимость.
Выйдя на улицу, он подозвал такси и велел шоферу ехать к отелю «Кайзерхоф», добавив привычную фразу:
– Только, если можно, не слишком быстро.
– Кайзерхоф! – воскликнул я. – Мы что, собираемся нанести визит Гитлеру?
– Нет, Уильям. Не собираемся… хотя, не могу не признать, легкий флирт с вражеским лагерем доставляет мне определенное удовольствие. Я уже говорил вам, что в последнее время взял себе в привычку ходить туда делать себе маникюр? Не говорил? У них работает прекрасный мастер. Сегодня, однако, цель у нас совсем другая. Штаб-квартира Байера тоже на Вильгельмштрассе. И было бы нехорошо с точки зрения конспирации ехать отсюда прямиком туда.
Засим последовала чистой воды комедия: мы зашли в отель, выпили в холле по чашке кофе и перелистали утренние газеты. Правда, к некоторому моему разочарованию, ни Гитлера, ни кого-либо другого из вождей наци мы так и не увидели. Через десять минут мы снова были на улице. Я поймал себя на том, что украдкой оглядываюсь по сторонам в поисках слежки. Мания преследования – болезнь заразная.
Байер занимал большую, пребывающую в полном беспорядке квартиру в одном из самых неухоженных домов по ту сторону Циммерштрассе. Контраст с тем, что Артур назвал «вражеским лагерем», с роскошным, холодновато-мрачным, уставленным дорогой мягкой мебелью интерьером, в котором мы только что пили кофе, был и в самом деле разительный. Дверь в квартиру неизменно стояла настежь. Внутри стены были сплошь увешаны плакатами на немецком и на русском, объявлениями о массовых митингах и демонстрациях, антивоенными карикатурами, картами промышленных районов и графиками, отражающими масштабы и рост забастовочного движения. На голых дощатых полах – ни единого ковра. Постоянный и неотвязный стрекот пишущих машинок. Мужчины и женщины самого разного возраста сновали туда-сюда, болтали, сидя на перевернутых ящиках из-под сахара, в ожидании каких-то важных встреч; терпеливые, добродушные – и чувствовали себя как дома. Казалось, что незнакомых друг с другом людей здесь просто не бывает; стоило человеку войти, и его тут же окликали по имени. Впрочем, даже и к явным незнакомцам обращались на «ты». Курили все, и пол был усыпан раздавленными окурками.
Среди всей этой дружеской, энергичной суеты мы наконец нашли и Байера, он сидел в крохотной неуютной комнатке и диктовал письмо барышне – той самой, которую я видел на сцене в Нойкёльне. Увидев Артура, он обрадовался, но ничуть не удивился:
– Ах, Норрис, здравствуйте-здравствуйте. Чем могу быть полезен?
По-английски он говорил, сильно налегая на слова и с достаточно резким акцентом. И кажется, мне еще ни разу в жизни не приходилось видеть таких прекрасных зубов.
– Уже успели пообщаться с нашими друзьями? – тут же добавил он.
– Да, – ответил Артур, – мы прямиком оттуда.
Барышня встала, вышла из комнаты и закрыла за собой дверь. Артур, скромно сложив обтянутые перчатками ладошки на коленях, начал рассказывать о своей встрече с полицейскими чиновниками в полицайпрезидиуме. Байер откинулся на спинку стула и стал слушать. У него были необычайно, почти нечеловечески живые глаза какого-то редкостного, темного, красно-коричневого оттенка. Взгляд – прямой, даже с вызовом, и полный смеха, хотя на губах – ни тени улыбки. Он слушал Артура; его лицо и тело пребывали в состоянии полного покоя. Он ни разу не кивнул, не переменил позы, не пошевелил пальцами. В самом этом спокойствии была какая-то могучая, едва ли не гипнотическая уверенность в себе. И Артур тоже не мог ее не почувствовать; он нервически ерзал на стуле и старался не смотреть Байеру в глаза.
Для начала Артур заверил нас в том, что чиновники обращались с ним крайне предупредительно. Один сразу помог ему снять пальто и шляпу, а второй предложил присесть – и сигару. Артур сел, но от сигары отказался; на этом факте он настаивал особо, так, словно приводил его в качестве свидетельства собственной чистоты и стойкости. Вслед за тем чиновник, по-прежнему сама любезность, попросил разрешения закурить. Артур ему в разрешении не отказал.
Затем начался разговор на тему коммерческой деятельности Артура в Берлине, перекрестный допрос, замаскированный под легкую болтовню. Здесь Артур в детали вдаваться не стал. «Вам это будет неинтересно», – сказал он Байеру. Тем не менее я для себя успел сделать вывод, что вежливым чиновникам удалось изрядно его напугать. Они слишком много знали.
Покончив с прелиминариями, они перешли к истинной сути дела. «Насколько мы понимаем, мистер Норрис, вы недавно совершили поездку в Париж. Эта поездка была как-то связана с вашим частным бизнесом?»
К такому повороту дела Артур, конечно, подготовился заранее. Может быть, даже слишком хорошо подготовился. Его версия событий отличалась обилием подробностей. Но чиновник выпустил из нее воздух одним-единственным вежливым вопросом. Он назвал имя и адрес, по которому мистер Норрис дважды нанес визит, вечером в день прибытия и утром в день отъезда. И там он тоже обсуждал материи, связанные с его частными деловыми интересами? Артура как будто обухом по голове ударили. И тем не менее он, по его словам, действовал с крайней степенью осторожности. «Я, конечно, не настолько глуп, чтобы с порога все отрицать. Я как бы ненароком спустил все это дело на тормозах. Мне кажется, я произвел на них впечатление. Они были потрясены, честное слово, в буквальном смысле слова потрясены».
Артур выдержал паузу и скромно добавил: «Льщу себя мыслью, что на определенного рода ситуациях я, так сказать, собаку съел. И не одну».
Судя по тону, здесь ожидалась некая реакция со стороны собеседника: одобрение, поддержка, что-нибудь в этом роде. Но Байер не выразил ни одобрения, ни поддержки, он не двинул пальцем и не сказал ни слова. Его темно-карие глаза все так же внимательно глядели на Артура – улыбчивые, умные, бдительные. Артур кашлянул, коротко и нервно.
Стараясь хоть как-то прорвать это спокойное, гипнотическое молчание, он постарался выжать из своего рассказа все, что мог. Говорил он, должно быть, не менее получаса, хотя, в общем-то, рассказывать больше было не о чем. Полиция, продемонстрировав истинный уровень своей осведомленности, поспешила заверить мистера Норриса в том, что его частная деятельность ни в малой степени ее не интересует до тех пор, покуда поле этой деятельности лежит за пределами Германии. Что же касается Германии, то тут вопрос совершенно другой. Германская республика всегда рада гостям, однако просит их не забывать о том, что законы гостеприимства ко многому обязывают не только хозяина, но в не меньшей степени и самого гостя. Короче говоря, было бы очень жаль, если бы Германской республике пришлось лишить себя удовольствия, которое доставляет ей общество мистера Норриса. Чиновник выразил глубокую уверенность в том, что мистер Норрис, как человек светский, вполне его поймет.
В самом конце, когда Артуру уже подали пальто и шляпу и он уже совсем было направился к выходу, прозвучал еще один вопрос, заданный таким тоном, что сразу стало ясно, что он не имеет ни малейшего касательства ко всему, о чем прежде шла речь: «Вы недавно вступили в коммунистическую партию?»
– Я, конечно, сразу заметил расставленную мне ловушку, – сказал нам Артур. – Это была просто-напросто ловушка. Но думать приходилось быстро; малейшее колебание при ответе сыграло бы самую что ни на есть роковую роль. Именно на такие детали они прежде всего и обращают внимание… Я не являюсь членом ни коммунистической партии, сказал я им, ни какой-либо другой организации левого толка. Просто-напросто мне импонирует позиция КПГ по ряду неполитических вопросов… Мне кажется, я правильно поступил? По крайней мере, мне показалось, что так будет правильно. Н-да.
Тут Байер наконец улыбнулся и открыл рот:
– Вы действовали совершенно верно, дорогой мой Норрис. – Казалось, что-то в рассказе Артура изрядно его позабавило.
Артура словно за ушками почесали.
– Товарищ Брэдшоу оказал мне неоценимую помощь.
– В самом деле?
Байер и не подумал спрашивать, какую.
– Вы интересуетесь нашим движением?
Его глаза в первый раз за все это время цепко прошлись по мне. Нет, впечатления на него я не произвел. Но и отбраковывать меня с порога он тоже не собирался. Молодой буржуазный интеллектуал, подумал он. Энтузиаст, до определенных пределов. Образован, в определенных пределах. Если говорить с ним, попутно переводя сказанное на язык его класса, можно рассчитывать на вполне здравую ответную реакцию. Может принести определенную, не слишком значительную пользу: всякий человек хоть на что-нибудь, да сгодится. Я почувствовал, как заливаюсь краской.
– Я бы хотел помочь вам, если бы знал, как, – сказал я.
– Вы говорите по-немецки?
– Он прекрасно говорит по-немецки, – тут же встрял Артур, похожий на беспокойную мамашу, которая пытается отрекомендовать своего сына главе университетского колледжа. Байер улыбнулся и оглядел меня еще раз:
– Ну что ж.
Он порылся в бумажных залежах на столе:
– Есть одна работа, для которой вы вполне бы могли сгодиться. Вот это нужно будет перевести на английский. Сможете? Это отчет о нашей деятельности за прошлый год. Впрочем, сами увидите. Заодно получше разберетесь в том, чего мы добиваемся. Я думаю, вас это заинтересует.
Он вручил мне толстую пачку бумаги и встал из-за стола. Ростом он был даже меньше, а в плечах – шире, чем показался мне тогда на сцене. Он положил руку Артуру на плечо.
– Все, что вы мне рассказали, – крайне интересно. – Он пожал нам обоим руки и расцвел широчайшей – прощальной – улыбкой. – А вы уж будьте добры, – шутливо добавил он, обращаясь к Артуру, – не втягивайте молодого человека в ваши темные дела.
– Нет, что вы, уверяю вас, мне бы такое и в голову не пришло. Его безопасность и благополучие мне дороги почти так же, как мои собственные, – хотя, конечно, в несколько меньшей степени… Ну, ха-ха-ха, не стану больше отнимать у вас вашего драгоценного времени. До свидания.
Разговор с Байером вернул Артуру приподнятое состояние духа:
– Вы произвели на него благоприятное впечатление, Уильям. Нет-нет, уж вы мне поверьте. Я это сразу понял. А он по части человеческой природы тот еще дока. Мне кажется, ему понравилось, как я вел себя на Александерплац. Как вы считаете?
– Наверняка понравилось.
– Вот и мне так показалось.
– А кто он вообще такой? – спросил я.
– Я сам почти ничего о нем не знаю, Уильям. Слышал, что начинал он как химик-исследователь. Не думаю, чтобы родители у него были из рабочих. По нему не скажешь, ведь правда? В любом случае его настоящая фамилия никак не Байер.
После этой встречи мне захотелось увидеться с Байером еще раз. С переводом я покончил быстро, как только смог, выкраивая время в перерывах между уроками. Ушло на это два дня. Рукопись представляла собой отчет о целях и обстоятельствах осуществления ряда забастовок, а также о мерах, принятых для обеспечения семей бастующих одеждой и продовольствием. Главную трудность представляли многочисленные и постоянно встречающиеся в тексте аббревиатуры, начальные буквы каких-то причастных к делу организаций. Поскольку я понятия не имел, как большая часть этих организаций называется по-английски, придумать, как и чем заменить эти аббревиатуры, я тоже был не в состоянии.
– Это не так уж и важно, – ответил Байер, когда я задал ему этот вопрос. – Мы сами доведем все, что нужно, до ума.
Было в самом его тоне что-то неуловимо для меня унизительное. Рукопись, которую он дал мне для перевода, не представляла ровным счетом никакой важности. Вероятнее всего, ее даже не станут отправлять в Англию. Байер дал ее мне вместо игрушки, чтобы избавиться от назойливого и бесполезного для дела восторженного юноши как минимум на неделю.
– Ну как работа, заинтересовала? – продолжил он. – Рад. В наши дни каждый человек обязан быть в той или иной степени осведомлен об этой проблеме. Вы читали что-нибудь у Маркса?
Я ответил, что как-то раз пытался продраться через Das Kapital.
– Ну, для начала это слишком. Попробуйте начать с «Коммунистического манифеста». И с некоторых брошюр Ленина. Погодите, я вам сейчас достану…
Он был само дружелюбие. И совсем не спешил от меня отделаться. Неужто у него и вправду не было на сегодняшний вечер никаких более важных дел? Он спросил меня об условиях жизни в лондонском Ист-Энде, и я попытался восстановить в памяти впечатления, оставшиеся с тех пор, как три года тому назад я прожил там несколько дней в, так сказать, познавательных целях. Его внимание уже само по себе льстило и рождало ответную потребность быть полезным. Почти все время говорил я, а он меня слушал. Получасом позже, когда с книгами и еще одним переводом под мышкой я совсем было собрался попрощаться, Байер внезапно задал мне вопрос:
– А вы давно знакомы с Норрисом?
– Уже больше года, – машинально ответил я, не успев сообразить, к чему, собственно, меня об этом спрашивают.
– В самом деле? И где вы познакомились?
На сей раз особенности его интонации от моего внимания не ускользнули. Я пристально посмотрел на него. Но в этих необычайных глазах не было ни тени подозрительности, ни тени угрозы или лукавства. С мягкой улыбкой на лице он просто сидел и ждал моего ответа.
– Мы познакомились в поезде, по пути в Берлин.
Во взгляде Байера мелькнула тень удивления. И с обезоруживающей, мягкой прямотой он спросил:
– Вы с ним действительно близко дружите? Вы часто видитесь?
– Да. Очень часто.
– У вас, должно быть, не слишком много друзей-англичан здесь, в Берлине?
– Да, конечно.
Байер с серьезной миной кивнул. А потом встал из-за стола и протянул мне руку:
– Мне пора. Работа. Если захотите о чем-нибудь мне рассказать, пожалуйста, не стесняйтесь, приходите в любое удобное для вас время.
– Большое спасибо.
Ну вот все и прояснилось, думал я, спускаясь по замусоренной лестнице. Никто здесь и не думал доверять Артуру. Байер тоже ему не доверяет, но готов использовать его в своих интересах, приняв должные меры предосторожности. А заодно использовать и меня, потому что шпиона удобнее, чем я, ему не найти. Нет смысла посвящать меня в какие бы то ни было тайны. Из меня и так не составит никакого труда выкачать любую интересующую его в данный момент информацию. Я был зол, но отчасти эта ситуация меня и позабавила.
В конце концов кто я такой, чтобы судить.
Глава седьмая
Отто объявился у Артура примерно неделю спустя, небритый и исхудавший. Из тюрьмы его выпустили за день до этого. В тот вечер я как раз зашел к Артуру и застал их в столовой доедающими более чем плотный ужин.
– А что вам давали по воскресеньям? – еще с порога услышал я вопрос. – У нас был гороховый суп с колбасой. Совсем недурно.
– Ну-ка, ну-ка, – задумался Артур. – Боюсь, так вот сразу не вспомню. Во всяком случае, аппетита у меня все равно не было… Ах, Уильям, дорогой мой, это вы! Садитесь, прошу вас. Конечно, если вам не претит общество двух старых тюремных крыс. Мы с Отто как раз обменивались впечатлениями.
За день до того, как мы с Артуром нанесли визит на Александерплац, у Отто с Анни вышла ссора. Отто хотел дать пятнадцать пфеннигов человеку, который собирал деньги в фонд МАБ. Анни же никак не желала на это соглашаться «из принципа». «С какой, спрашивается, стати эти грязные коммунисты должны получать мои деньги? – сказала она. – Мне они, между прочим, тоже не даром достаются». Притяжательное местоимение вступило в противоречие с тем статусом и с теми правами, которыми, с точки зрения Отто, он обладал; он великодушно не стал обращать на это внимания. Но прилагательного он стерпеть не мог никак. Он влепил ей пощечину, «не сильную», как он нас уверял, которой, однако, хватило, чтобы Анни кувырком перелетела через кровать и ударилась головой о стену; от удара забранная в рамку фотография Сталина слетела с гвоздика и упала на пол; стекло разбилось. Анни стала всячески ругаться и плакать. «Будешь знать, как говорить о вещах, в которых ничего не смыслишь», – сказал ей на это Отто тоном вполне примирительным. Они вообще довольно часто ссорились из-за коммунизма. «Ты у меня уже вот где сидишь, – закричала тогда Анни, – ты и твои чертовы красные. Убирайся вон!» Она швырнула в него рамкой от фотографии, но не попала.
Тщательно обдумав всю эту историю в ближайшем Lokal,[23 - Пивная (нем.).] Отто пришел к выводу, что пострадавшей стороной является он. Обиженный и злой, он стал пить Korn.[24 - Хлебная водка (нем.).] И выпил немало. Он пил до девяти часов вечера, а потом пришел со своей корзиной знакомый парень по имени Эрих, который продает крекеры, ходит по кафе и ресторанчикам во всей округе, передает весточки и разносит сплетни. Он сказал Отто, что только что видел Анни в нацистском Lokal на Кройцберге с Вернером Бальдовом.
Вернер был старый враг Отто: как политический, так и личный. Год тому назад он вышел из коммунистической ячейки, к которой принадлежал Отто, и вступил в местный нацистский штурмовой отряд. А к Анни он всегда неровно дышал. Отто, который уже успел набраться под самую завязку, сделал нечто такое, что трезвому ему никогда бы даже и в голову не пришло; он вскочил и отправился, один как перст, в нацистский Lokal. Двое полицейских, которые минуты через две после того, как он туда вошел, проходили мимо, вероятнее всего, спасли его от множественных переломов. Его как раз успели выкинуть оттуда во второй раз, и он собирался попробовать в третий. Полицейским стоило немалого труда его увести; он дрался и брыкался вплоть до самого участка. Возмущенные нацисты, естественно, тут же все переврали. На следующий день в их газетах этот инцидент принял форму «трусливого и вероломного нападения на национал-социалистический Lokal группы из десяти вооруженных коммунистов, девятерым из которых успешно удалось скрыться». У Отто в бумажнике была даже вырезка из газеты, каковую он с гордостью нам и продемонстрировал. До самого Вернера ему добраться так и не удалось. Как только он появился в Lokal, Вернер с Анни тут же ушли в заднюю комнату.
– Вот пусть теперь с ней и целуется, с этой грязной сучкой, – яростно добавил Отто. – Она мне теперь и даром не нужна, пускай хоть на коленях ползает.
– Да уж, да уж, – автоматически подхватив привычную тему, начал Артур, – такие нынче времена, тебе мешают жить…
И оборвал себя на полуслове. Что-то было не так. Он прошелся неспокойным взглядом по выстроившимся в боевой порядок чашечкам и блюдцам, похожий на актера, которого лишили законной реплики. Заварочного чайника на столе не было.
Буквально через несколько дней Артур позвонил мне, чтобы сообщить, что Отто с Анни помирились.
– Я так и знал, что вы будете рады. Не могу не добавить, что до некоторой степени я сам выступил в качестве инструмента для наведения, так сказать, мостов. Н-да… Блаженны миротворцы… Если уж совсем начистоту, мне очень хотелось добиться примирения именно сейчас ввиду одной маленькой годовщины, которая приходится не далее как на следующую среду… Вы не знали? Да-да, мне стукнет пятьдесят три. Благодарю вас, мой милый мальчик. Благодарю вас. Должен признаться, не так-то легко привыкнуть к мысли, что листва моя желтеет… Ну а теперь – могу я пригласить вас на этакий пустячный банкетишко? Прекрасный пол также будет представлен. Помимо воссоединившейся пары будут мадам Ольга и еще две мои в высшей степени сомнительные и очаровательные знакомые. Я велю снять в гостиной с пола ковер, чтобы молодежь могла потанцевать. Будет довольно мило, как вы считаете?
– Действительно, очень мило с вашей стороны.
В среду вечером мне пришлось провести совершенно незапланированный урок, и к Артуру на квартиру я приехал позже, чем намеревался. Внизу, у парадного, меня ждал Герман.
– Простите меня, ради бога, – сказал я. – Надеюсь, вы не очень долго тут стоите.
– Все в порядке, – коротко ответил Герман. Он отпер дверь и провел меня вверх по лестнице. Нет, какое он все-таки унылое существо, подумал я. Даже ради дня рождения не расстанется с этой вечно кислой миной.
Артура я обнаружил в гостиной. Он, без пиджака и жилета, откинулся на спинку дивана, сложив на коленях ладошки.
– А вот и вы, Уильям.
– Артур, ради всего святого, не сердитесь на меня. Я спешил, как только мог. Думал, никогда не выберусь. Ни с того ни с сего пришла та дамочка, про которую я вам рассказывал, и потребовала дать ей двухчасовой урок, прямо здесь и сейчас. Проще говоря, ей нужно было рассказать мне о том, что еще успела натворить ее дочка. Я думал, она никогда не остановится… Да, а что, собственно, случилось? На вас лица нет.
Артур печально поскреб подбородок:
– Мальчик мой, я страшно подавлен.
– Но почему? С какой стати?.. Да, и где все остальные гости? Еще не приходили?
– Приходили. И я был вынужден отправить их восвояси.
