скачать книгу бесплатно
Однако Назарбаева мы в тот день так и не дождались. Когда Горбачев узнал от Назарбаева, что тот собрался к нам, он применил всю силу своего красноречия, использовал все влияние, чтобы отговорить его от поездки. Чуть позже мне позвонил кто-то из его секретариата и передал, что президент Казахстана не сможет прилететь.
Нам было важно присутствие Назарбаева хотя бы в качестве наблюдателя. Но он решил по-другому. Мы втроем закрепили своими подписями историческое беловежское соглашение…
Н. Назарбаев: – Моей подписи под документом все равно не было бы, и, окажись я там, во всяком случае пытался бы убедить участников Минской встречи все-таки провести консультации со всеми потенциальными членами Содружества Независимых Государств и только после этого принимать какое-то решение.
Г. Бурбулис: – Ситуация развивалась достаточно сложно. В ноябре 1990 года без согласия и вне зависимости от Союза был подписан первый двусторонний договор между Россией и Казахстаном. Я расцениваю это событие как выдающееся, поскольку именно тогда была пробита первая брешь в системе…
Далее, в феврале 91-го возникла идея и была сделана первая проба четырехсторонней встречи: Россия, Украина, Беларусь и Казахстан. Была пройдена тропка двусторонних переговоров, и мы увидели, что в этой сборке есть стимулирующее зерно, и начали его отрабатывать.
К сожалению, тогда не было Шушкевича, был, кажется, Дементей, которому и хотелось, и было боязно одновременно. Ну и ни для кого не было секретом, что Горбачев достаточно ревниво и, я бы даже сказал, разрушительно, относился к этим попыткам. Поодиночке беседовал с участниками, убеждал их, то есть пытался всячески приостановить процесс.
Такое впечатление, что это у него получилось. Мы уже дошли практически до четырехстороннего документа, но потом это застопорилось. Кто-то засомневался, кто-то видел все это по-иному… Но проба состоялась. И сама идея содружества взамен союза в памяти нашей политической и духовной уже существовала. Надо было только найти, как ее возобновить и как реализовать. Вот тогда и выяснилось, что реализовать ее можно только ограничив круг тремя республиками…
Тут речь идет о специфике Назарбаева, о его личностном качестве. Идея была такая: надо было все это подготовить без того, чтобы его насторожить. А мы в принципе знали, что Назарбаев обязательно будет советоваться с Горбачевым…
«Высокая честь» сообщить Президенту СССР, что такой страны больше нет, выпала С. Шушкевичу.
С. Шушкевич: – Когда мы закончили, наступило облегчение – просто от того, что мы наконец завершили эту работу. И тогда мы собрались втроем в – не побоюсь этого слова – апартаментах Ельцина. Борис Николаевич сказал: «Так, теперь надо Михаилу Сергеевичу сообщить». Логичнее всего, продолжал Ельцин, поручить это Станиславу Сергеевичу – он всегда с ним много говорит. Кравчук высказался за. Ну и мировую общественность надо было информировать. Решили, что логичнее всего позвонить Бушу. Кто лучший друг Буша? Конечно, Борис Николаевич.
Я начинаю звонить Горбачеву. Входные, спецкоммутатор… В общем, соединяли меня довольно долго. А Борис Николаевич по своей спецсвязи – хлоп! – и раньше «зацепился» за Буша. Пока меня соединяли с Горбачевым, Ельцин уже вел разговор с американским президентом.
Горбачев всегда ко мне обращался на «ты», а здесь впервые он сказал мне «вы». Я в двух словах его проинформировал: «Подписали вот такое Заявление, и суть его сводится к следующему…» Горбачев: «Да вы понимаете, что вы сделали?! Вы понимаете, что мировая общественность вас осудит! Гневно!» А я уже слышу, что Ельцин разговаривает с Бушем: «Джордж, привет!» – и Козырев ему переводит. Горбачев продолжает: «Что будет, когда об этом узнает Буш?!» А я говорю: «Да Борис Николаевич уже сказал ему, нормально он воспринял». Горбачев при этом известии взорвался: «Вы разговариваете с президентом Соединенных Штатов Америки, а президент СССР ничего не знает. Это позор, стыдобища!»
Горбачев попросил к телефону Ельцина и потребовал прибыть к нему в Кремль на следующий день, как договаривались, для того чтобы объясниться: «Объясните стране, миру и мне!» Ельцин на это ответил, что от имени трех руководителей на разговор с Горбачевым прибудет он один…
Тогда же, не дожидаясь утра, мы вылетали обратно – нам предстояло ратифицировать соглашение в парламентах…
Хотя С. Шушкевич умалчивает об этом, в тот день из Беловежской Пущи звонили многим другим важным адресатам. Б. Ельцин имел разговор с министром обороны СССР маршалом Е. Шапошниковым и проинформировал его о подписанном Соглашении. Шапошников поинтересовался, предусматривает ли Соглашение сохранение единых вооруженных сил. Получив от Ельцина утвердительный ответ, заверил, что с его стороны возражений не будет.
Еще об одном телефонном звонке из Беловежской Пущи рассказывает в своей книге А. Грачев, пресс-секретарь президента СССР: – В воскресенье 8 декабря у меня на даче раздался звонок «вертушки» (линии правительственной связи). Телефонистка переспросила мою фамилию, сказала: «С вами хочет поговорить Борис Николаевич». Я был заинтригован. Через полминуты в трубке раздался мужской голос, по-видимому, помощника Ельцина: «Кто у телефона?» – «Грачев», – ответил я. Помолчав, он с сомнением переспросил: «Павел Сергеевич?» – «Нет, Андрей Серафимович». В трубке поспешно сказали: «Нет, нет, нам нужен другой».
Павел Сергеевич Грачев, мой однофамилец, в недавнем прошлом командующий воздушно-десантными войсками СССР, был в это время заместителем союзного министра обороны Евгения Шапошникова. Предназначенный ему звонок, как я потом понял, раздался из Беловежской Пущи. Бдительный помощник Ельцина не дал мне поговорить в тот день с российским президентом и узнать, зачем ему понадобился Павел Грачев. На следующий день и без того стало ясно.
«Международный аспект» Беловежского соглашения было поручено «прикрыть» А. Козыреву.
А. Козырев: – Из Минска Борис Николаевич разговаривал в присутствии глав двух других государств содружества с президентом Бушем. Я встречался после Минска с большой группой послов в Москве. Наконец, мы условились, что официально проинформируем другие государства мира и ООН для того, чтобы они, особенно ядерные державы, четко знали, что происходит. Очень скоро мы получили положительные высказывания из госдепартамента США. Его пресс-секретарь заявила, что Соединенные Штаты обнадежены и обрадованы тем, что в коммюнике о содружестве затрагивается ряд ключевых вопросов и сохранены все прежние международные обязательства…
Москва, 8 декабря 1991 года
Вечером 8 декабря радио передало: в Вискулях, что в Беловежской Пуще, Ельцин, Кравчук и Шушкевич денонсировали Договор об образовании СССР и объявили о создании нового содружества трех независимых государств.
Известие стало неожиданностью не только для союзного президента, но и для российского вице-президента. Через час Руцкой уже был у Горбачева. Полтора часа он убеждал Президента СССР в том, что надо предпринять самые решительные меры – как только вернутся из Пущи участники «исторического события», арестовать всех, без исключения. Основания – измена Конституции СССР. Горбачев вяло возражал: – «Не паникуй… У соглашения нет юридической основы… Прилетят, мы соберемся в Ново-Огарево. К Новому году будет Союзный договор!».
А. Руцкой (воспоминания): – Я не знал, что кроме развала экономики, Ельцин и его команда готовили заговор против СССР. Подготовительная операция проходила втайне, под руководством все того же Бурбулиса. 7 декабря 1991 года по установленному протоколу я провожал Ельцина и сопровождающих его персон: Бурбулиса, Шахрая, Полторанина, Козырева в Минск. На вопрос, с какой целью направляется столь высокого уровня делегация, мне ответили: для подписания договора о дружбе и сотрудничестве между Россией и Белоруссией.
Проводив президента (а было уже где-то 19 часов), я уехал на дачу. На душе было неспокойно: какой договор, какая дружба? Ответ на свой вопрос я получил во второй половине следующего дня, когда средства массовой информации сообщили, что в Вискулях, в Беловежской Пуще на границе Польши и Белоруссии, подписано соглашение о «прекращении существования» Советского Союза и о создании Содружества Независимых Государств.
Узнав о случившемся, я стал звонить Горбачеву. После неоднократных попыток меня с ним все же соединили, и я попросил о встрече. Горбачев сказал, что я могу приехать к нему через час. Михаил Сергеевич был на удивление спокоен. Я спросил у него, знал ли он о цели визита Ельцина в Минск и о заговоре по уничтожению Советского Союза. На вопрос он ответил уклончиво, вроде: «Не знал, но догадывался, что Ельцин, вернее Бурбулис, что-то задумал».
Ответ мой заключался в том, что это – преступление, государственный переворот. Видимо, ему не понравилась моя оценка и когда я ему предложил проявить решительность, используя закон и власть, арестовать эту пьяную троицу, подписавшую в угоду США позорный сговор, от таких слов он даже побелел. Засуетившись, попрощался со мной и попросил не горячиться, сказал, что не все так страшно, как мне кажется, положение дел можно спасти…
О том, как Горбачев «спасал» СССР говорит еще один эпизод, рассказанный А. Грачевым. Телефонный звонок Президента СССР застал его в машине по дороге с дачи в Москву. Поняв, что звонит Горбачев, А. Грачев попросил водителя свернуть к обочине, чтобы спокойно переговорить.
– Андрей! – Горбачев явно сильно возбужден. – Когда по ЦТ пойдет мое интервью для украинцев?
А. Грачев: – По моим сведениям, вскоре после программы «Время».
М. Горбачев: – Ты уверен? Ничего не изменилось? Показ не отменен? Узнай, когда точно начнется передача, будет ли интервью передано полностью? Жду звонка.
Грачев из машины связался с телевидением и узнал, что передавать интервью планируют после 23 часов.
– Это слишком поздно, – раздраженно отреагировал Горбачев, когда Грачев перезвонил ему. – Завтра рабочий день, люди рано лягут спать, а ведь важно, чтобы они успели увидеть интервью до того, как узнают про результаты встречи в Минске.
Очевидно, что Горбачев уже знал эти результаты и в тот морозный воскресный вечер не находил себе места. С помощью интервью он хотел немедленно ответить своим соперникам, повлиять на их решение. Горбачев надеялся: если передать интервью на час раньше, будет еще не поздно…
Самое поразительное то, что Горбачев, достаточно опытный и искушенный политик, по-видимому искренне полагал, что ничего страшного не произошло: ну, подумаешь, подписали там какое-то соглашение, чего не бывает. Судя по всему, он рассчитывал, что продолжатся дискуссии в Ново-Огарево, в очередной раз разошлют для обсуждения очередную редакцию Союзного договора… Глава упраздненного государства, свергнутый со своей должности, рассуждал и действовал как человек, которому есть куда отступать…
Москва, 9 декабря 1991 года
Ранним утром девятого декабря 1991 года Вадим Медведев, советник Президента СССР, позвонил Горбачеву в машину. Как человек наиболее приближенный к Горбачеву он знал, что время следования в пути – самое удобное для того, чтобы связаться с ним по телефону:
– Михаил Сергеевич, – поздоровавшись, обеспокоенно спросил Медведев, – не нужно ли подготовить к заседанию Госсовета еще что-нибудь дополнительно?
Накануне, в воскресенье, Горбачев позвонил Медведеву на дачу и потребовал ускорить работу над материалом, в котором речь шла о необходимости и важности сохранения Союза, развивалась и шлифовалась аргументация о пагубности его распада.
Но на этот раз Горбачев не проявил к теме интереса:
– Теперь уже не аргументы нужны, а кое-что другое. – раздраженно ответил он из машины и бросил трубку.
А. Грачев (воспоминания): – Сразу после приезда президента в Кремль я вошел к нему в кабинет. Он полностью владел собой, был мобилизован и бодр. Горбачев ждал намеченную на 12 часов встречу с Ельциным и уже прилетевшим в Москву Назарбаевым. Мы обменялись мнениями по поводу произошедшего в Беловежской Пуще. Горбачев наступательно сказал мне:
– Пусть объяснят это всей стране, миру и мне. Я уже говорил с Назарбаевым – тот возмущен и тоже ждет объяснений от Ельцина. Должен прибыть к 12 часам, как и было условлено.
– А как Ельцин? – поинтересовался я.
– Обещал прийти, но потом перезвонил и сказал, что опасается за свою безопасность. Боится, что его здесь арестуют. Я ему: «Ты что, с ума сошел?» А он: «Может, не я, а кто-то еще». В общем, кажется, я его убедил, и он сейчас будет…
Но спокойствие и уверенность Горбачева были скорее наигранными, показными. Параллельно руководитель аппарата союзного президента Г. Ревенко лихорадочно пытался вызвать в Кремль других участников беловежской встречи.
В районе десяти утра телефонный звонок из Кремля поднял с постели еще не отошедшего как следует от проводов гостей минского председателя Верховного Совета. Шушкевич спросонья долго и путано объяснял, почему он не в Москве, как договорились, но приехать в конечном итоге отказался:
– Я должен все осмыслить… Отоспаться… Все произошло так неожиданно…
Узнав от Ревенко, что Кравчук и Шушкевич не прибудут и разговаривать придется с одним Ельциным, Горбачев понял, что этот раунд он проиграл. Даже если ему удастся, как уже бывало, заговорить Ельцина, поколебать его позицию, согласованное решение «трех» останется в силе…
По кремлевскому коридору в сопровождении верного Коржакова уверенно шагает российский президент… Такого в древних стенах Кремля не было никогда. Традиционно здесь всегда был один хозяин. Он мог конфликтовать с кем угодно, даже вести боевые действия против бунтовщиков, но сопернику вход в Кремль был заказан.
В декабре девяносто первого в Кремле было два хозяина. Над куполами древнего обиталища русских царей реяло два государственных флага. Вход на третий этаж здания, где размещался кабинет Горбачева, прикрывала верная ему союзная охрана, но въезд на территорию Кремля контролировала служба безопасности российского президента.
Министерства и целые отрасли указами Ельцина к тому времени уже были переведены под российскую юрисдикцию. Армия в лице министра обороны Шапошникова, несмотря на то, что перед ее высшим командованием выступали оба президента, держала равнение на Ельцина. В декабре 1991 года «полновластный» Президент СССР не контролировал даже обнесенную кремлевскими стенами вершину Боровицкого холма…
Вы ознакомились с фрагментом книги.
Для бесплатного чтения открыта только часть текста.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера:
