Смотрящие вверх (сборник)

скачать книгу бесплатно


Мы спустились вниз, где располагалась библиотека и классы воскресной школы. Вода просачивалась сквозь стены и потолок – весна, что поделаешь. Надо было срочно вынести все парты наверх. Очень неудобные и узкие ступеньки заставили меня попотеть, но все парты я вынес.

– Спаси вас Господи! А вы на крещение пришли? – спросила женщина.

– Да, вот жду отца Михаила.

– Видите, как вас Господь отмечает – сразу работу нашёл! Это хороший знак! – она было засобиралась куда-то, но вдруг обернулась: – А вы спускайтесь в подвал, крестить-то батюшка там будет, ведь в храме сейчас ремонт, а заодно и переоденетесь. Вообще-то, отец Михаил не разрешает там переодеваться, но вы уже вроде как наш – так что идите, я ему за вас скажу.

Мы спустились в подвал, а через некоторое время начали собираться и все остальные: в это воскресенье кроме меня, тридцатипятилетнего подзадержавшегося на пути к Истине дяди, крестили ещё и новорождённого мальчика. Вот тут уже было всё по полной программе: куча родственников в вечерних платьях и костюмах от Бриони, крёстные, фото и видео, блеск и золотые кресты. Дитё постоянно орало не своим голосом, чем, мягко говоря, надоедало родственникам. Особенно досталось молоденькой, худенькой крёстной маме, которая и так боялась взять его на руки, а уж когда оно заревело, так и подавно. Но, как бы то ни было, батюшка нас покрестил, а со мной ещё и долго беседовал. Диалог мне понравился: я впервые так долго общался с настоящим священником не посредством Интернета; пусть он был и моложе меня – это, как оказалось, даже и лучше – я меньше смущался. Но всё же работа, боязнь ходить в церковь и что-нибудь там сделать не так, а также прочие дела одержали верх, и я вместо храма опять посещал Ольгу Николаевну, пил водку и спорил в Интернетах о православии.

Летом произошёл такой случай: мой крестик был на обычном шнурке, но мне всегда хотелось цепь. И вот подвернулся момент, когда появились деньги и время на осуществление задуманного – купить серебряную цепочку. Я пошёл в ювелирный магазин и выбрал итальянскую, с двойным сцеплением: каждое звено вдевалось в два последующих – так, на всякий случай, чтобы не порвалась. В церковь не пошёл, а направился за освещением (молодец какой!) к Ольге Николаевне. Она зажгла свечку и что-то прошептала: все дела!

Прошёл месяц. Я бежал по улице и вдруг почувствовал, что цепь с крестиком соскальзывает с моей шеи. Поймав на ходу, остановился посмотреть: цепь почернела и переломилась сразу в нескольких местах. Дома я затеял ремонт, но как только скреплял несколько звеньев – отваливались последующие. Так, постепенно сокращая её длину, не заметил, как она развалилась полностью. Я достал старый шнурок, освящённый ещё при крещении, и понял, что с Ольгой Николаевной совсем не обязательно больше общаться. А если честно, то я очень испугался.

Этот случай побудил меня к поиску духовника – наставника и руководителя моей бестолковой духовной жизни. Понятно, что по определению это был отец Михаил, но в нашем городе у него таких, как я, было, наверное, несколько тысяч, ибо всего два храма на шестьдесят тысяч населения – это, согласитесь, маловато. Если учесть, что храм ещё достраивался и отец Михаил был и за прораба, и за бухгалтера, то для общения со всеми, понятно, времени у него оставалось мало. Хотя я мог и ошибаться. Тем не менее в Интернете я нашёл ответ на свой вопрос «как найти духовника»: читать определённую молитву каждое утро, в которой обращаешься к Господу с просьбой о наставнике.

IV

– Братишка, привет! – звонкий сибирский голос сестры всегда приятно слышать. – У меня новости! Давай после работы!

– А давай!

Вечером по телефону из Иркутска Катюня рассказала, что во всемирной паутине обнаружила сайт, как оказалось, нашей двоюродной тёти, Ирины Сергеевны. Она – один из ведущих учёных в области биологии развития садовых растений! Сестра дала ссылку и телефон тёти, и я тем же вечером позвонил в Москву.

Дело в том, что как раз в это время у меня начались проблемы с трудоустройством: я стоял на бирже труда и лихорадочно искал выход из сложившейся ситуации: всё-таки трое детей… Вообще, состояние, когда ты никому не нужен, – ужасное! Степень того, что ты можешь впасть в печаль и отчаяться, – невероятно высока. Именно так бы я описал без мата то состояние, в котором находился. Я метался в тихой панике и не скрою, что на двоюродную тётю в Москве я возлагал большие надежды.

Ирина Сергеевна была рада нашему знакомству и пригласила к себе в гости, чем мы сразу же и воспользовались: ранним осенним утром, в понедельник, я и Наташа позвонили в дверь одной из сотен многоэтажек Нахимовского проспекта.

Во время одного из разговоров Ирина Сергеевна заметила, что я довольно часто перехожу на религиозные темы. И в свою очередь рассказала, что возрождает монастырские сады в нескольких обителях Тверской губернии. Слово за слово, и вдруг прозвучал такой вопрос:

– А вы не хотели бы побывать и поработать в монастыре?

Честно говоря, слово «монастырь» я слышал редко. В основном оно произносилось как нечто устрашающее, что-то сродни слову «тюрьма». Мы даже как-то растерялись.

– Да что вы, ребята, там такие прекрасные люди! – Ирина Сергеевна как раз показывала нам фотографии монахинь, храмов и монастырских садов, которые она сделала совсем недавно. – Вы обязательно должны там побывать! И работу точно найдёте!

– Ой, да что вы… страшновато как-то, – мы начали аккуратно включать заднюю. – Может, потом как-нибудь…

Вдруг мгновенная, невесть откуда взявшаяся мысль, словно лезвие, прорезала сознание: «Ты хотел наставника, а теперь «может, потом как-нибудь»?»

Руки дрожали, и казалось, что ещё чуть-чуть – и я пойму нечто очень важное для меня. В голове каруселью проносились обрывки воспоминаний, куски полузабытых песен и… Стоп!

Получается, что все события ведут к одному: к духовнику! – я сидел и ошарашенно озирался вокруг – ничего себе дела! Мы же полстраны проехали, и теперь я понял – зачем!

Я аж подпрыгнул:

– А давайте поедем!

На том и порешили.

Мы остались ещё на несколько дней в Москве, обсуждая с Ириной Сергеевной пути выхода из безработной жизненной полосы, а также, созвонившись с игуменьей монастыря, договорились, что весной обязательно приедем.

V

Так мы и оказались ранней весной в Москве.

К Ирине Сергеевне приехали около девяти утра и рухнули спать: почти двое суток в пути с непривычки изрядно потрепали нас как путешественников. Но уже в одиннадцать прозвучал подъём: машина из монастыря ожидала нас у подъезда. Да, именно так, у подъезда! Дело в том, что двум сёстрам нужно было срочно в Москву, и, по предварительной договорённости с игуменьей, нас решили забрать на обратном пути. Мы, ещё толком не осознавая, что происходит, сели в «Приору» с тверскими номерами и двинулись в путь.

Чудеса начались сразу. Во-первых, мы проехали через всю Москву от станции метро «Нахимовский проспект» до границы на ярославском направлении за двадцать пять минут! Кто ездил по столице в одиннадцать утра в понедельник, тот меня поймёт. Иначе как чудом это не назовёшь. Мы практически не стояли: везде горел зелёный, пробок как таковых не было. Во-вторых, водитель – мужчина не местный и в Москве до этого был всего два раза. Мы ехали по карте, которую разложили на торпеде: я говорил, где поворачивать, а он угадывал, как это надо сделать. Учитывая, что я бывал в этих местах не чаще водителя, нашу поездку трудно назвать здравой, но тем не менее через полчаса мы были за границей Москвы и направлялись в сторону Сергиева Посада. Конечным пунктом был город Кашин, что расположился в ста восьмидесяти километрах к северу от столицы.

Всю дорогу Ирина Сергеевна рассказывала удивительные вещи о тех местах, которые мы проезжали. Про Сергиев Посад, а точнее про Троице-Сергиеву Лавру, мне запомнились две истории. Перед решающим сражением с татарами на Куликовом поле сюда, к Сергию Радонежскому, за духовной поддержкой приехал Дмитрий Донской. Князь понимал, что с такими силами он татар не побьёт. А вот имя преподобного Сергия, как праведника и чудотворца, было прославлено по всей Руси, и его благословение помогло бы поднять боевой дух русских воинов. Преподобный Сергий не только благословил, но и отправил с ним двух монахов: Александра Пересвета и Родиона Ослябя.

Так вот, на заведомо неравный бой с Челубеем вышел не кто-нибудь, а монах Пересвет. (Да, я тоже не знал, что он был монах! Причём монах-схимник.) Обязательным атрибутом «поединка богатырей» было то, что оба воина выходили с копьями и на лошадях. Но Челубей отличался не только огромной силой и мастерством – его копьё было на метр длиннее обычного, и всякий противник умирал, не успевая даже нанести удар. Пересвет, узнав об этом, снял все доспехи и остался в одной только схиме. Сделал он это для того, чтобы копьё Челубея прошло сквозь тело без всяких преград, тем самым не выбив его из седла, а он, в свою очередь, смог бы за эти секунды вонзить своё.

Сошлись они перед строем: один – за наёмные деньги (татары возили с собой Челубея именно для таких боёв и платили ему огромные деньги), другой – монах – за Русь-матушку. Да только валяться на поле с копьём в груди остался Челубей. Пересвет же, смертельно раненный, подъехал к строю и только потом умер на руках русских воинов. Надо ли говорить, каким образом повлиял этот бой на исход битвы?

Второй монах, Ослябя, совершил не менее значимый подвиг: после ранения Дмитрия Донского вывез его в безопасное место и, надев его доспехи, продолжил руководить битвой, будто бы это сам князь, что и решило исход сражения. Вот вам и монахи!

Здесь надо заметить, что именно Куликовская битва, а точнее Сергий Радонежский, сформировал основной принцип защиты родины на столетия вперёд: когда приходит враг, бить его должен не только воин, но всякий живущий и любящий эту землю, будь то даже монах-схимник.

Вторая история – более позднего периода: в Великий пост вся московская знать и царские особы шли сюда, в Лавру, только пешком, чтобы исповедоваться, помолиться и причаститься перед великим праздником Пасхи. Никаких лошадей и особых условий – некоторые часть пути шли на коленях. Восемьдесят километров на ногах и сорок дней поста с молитвами – не каждый московский православный депутат сегодня способен на такое!

За разговорами дорога оказалась не такая уж и длинная, хотя асфальт в Тверской губернии, конечно же, не московский; и вот, по пояс в снегу появились белые стены, крыши и храмовые купола монастыря.

Ворот не было, и нас подвезли прямо к дверям двухэтажного большого дома. Как я упоминал – была середина марта, но морозец держался за минус двадцать. Мы, абсолютно не привыкшие к таким вёснам, буквально влетели в большую прихожую настоятельского корпуса, где нас встретили две насельницы. За свою жизнь я видел много людей, но, поверьте, с такими глазами встретился впервые: свет – он буквально струился! И какое-то бесконечно доброе чувство исходило от этих маленьких подвижных женщин. Хотя и одеты они были во всё чёрное, но сколько же счастья присутствовало рядом с нами!

Минуту или больше я стоял и смотрел, словно загипнотизированный, на то, как они обнимались с Ириной Сергеевной и как неподдельно (знаете, как вот дети, – истинно!) радовались встрече с нами. На душе вдруг стало спокойно и тихо: ушла куда-то боязнь, сомнения и неловкость.

Нас проводили в трапезную, и после небольшой молитвы мы сели за стол обедать. Шёл пост, и еда была соответствующая – без мяса, масла и молока, но удивило разнообразие фруктов и овощей. Я ж как представлял себе монастыри: гнутые алюминиевые чашки, нелепые сухари и угрюмые лица в тёмных пещерах, а тут вдруг сидел в светлой комнате с приятными и весёлыми людьми; кушал из обычных тарелок, обычной ложкой, обычные продукты. И ещё: я поймал себя на мысли, что меня ничего не тревожило, я перестал ёрзать и нервничать – я вдруг успокоился!

Мы уже заканчивали трапезу, когда в комнату зашла настоятельница монастыря – матушка Варвара; постоянные дела и поездки практически не оставляют времени даже покушать, ибо успеть надо везде: здесь идёт восстановление храма – там, на колокольне, заливают полы; клирос на утренней и вечерней службах, паломники, свечи, продукты… Поездки, например, купить гвозди – это она. И ещё тысячи и тысячи монастырских дел. Но в то же время каждому человеку, будь то богатый паломник из Москвы или нищий, пришедший за чашкой супа, уделяется столько времени, сколько требует пришедший. Вот и с нами у игуменьи Варвары состоялся обстоятельный разговор, после которого я понял окончательно: что в миру рассказывают о монастырях и что есть на самом деле – вещи абсолютно разные и настолько далёкие друг от друга, что даже неприлично сравнивать.

Вопрос, чем мы будем заниматься, а если ещё проще – каково будет наше послушание, отпал сразу же и сам собой: в этот день женщина, которая готовила и работала на кухне, заболела, и мы с Наташей отправились на замену. (В жизни нет случайностей – это точно!)

Каждый день в монастыре кушало около тридцати человек, что не очень много, но всё же без повара и помощника – не управиться. Кто готовил и убирал хотя бы за троими – поймёт. Опыт повара и кухарки у нас был, поэтому мы вписались в ход событий плавно и без проблем: вместе с матушкой составили меню на неделю вперёд, а после уборки в трапезной отправились на экскурсию по монастырю.

Пару слов о городе и монастыре, думаю, не помешает. Ибо когда сам услышал эти истории, то долго не мог понять: что же такое человек? На историческом срезе ведь полная каша получается…

Имя города – Кашин. Вообще, если посмотреть на город с высоты птичьего полёта, то речка Кашинка в границах города своим руслом образует узор в виде сердца, правда! Поэтому его и называют «сердцем городов русских». А ещё и потому, что Кашин – один из древнейших городов Тверской земли, первое упоминание относится к 1238 году в Никоновской летописи. На данный момент здесь проживает около пятнадцати тысяч человек, и представьте: к началу двадцатого века в Кашине насчитывалась двадцать одна церковь и три монастыря! Для сравнения: у нас в городе с численностью шестьдесят три тысячи – всего две церкви, ну а про монастыри мы уже и не говорим.

Так вот, Николаевский Клобуков монастырь, а именно здесь мы и находились, был основан около 1410 года. Название Николаевский Клобуков, по преданию, он получил из-за истории с клобуком святого Иоанна, архиепископа Новгородского: укротив беса, он повелел везти себя в Иерусалим, чтобы поклониться Гробу Господню. Пролетая над Кашиным, святитель обронил свой клобук, который был впоследствии найден. На месте этом и был возведён Николаевский Клобуков монастырь. Позже, примерно в 1413 году, здесь построил келью преподобный Макарий Калязинский. Здесь же – не без помощи преподобного Макария – забил целебный и животворящий источник.

Но люди бывают разные. Хотя не уверен, что тех, кто пришёл сюда в 1929 году, можно отнести к категории «человек». Сами решайте. Моё мнение – это нелюди. Итак, в двадцать девятом были моментально сняты колокола и разобран иконостас, в 1931 разобрана колокольня – на народные нужды: людям вдруг стал не нужен Бог – они просто хотели хорошо поесть и неплохо поспать, вроде так это у животных происходит и называется «жизнью». (Хотя большинство кашинцев поступили иначе: они прятали части того же иконостаса у себя дома, в подвалах, и, собственно благодаря этим людям, многие иконы и утварь сохранились до наших дней и теперь находятся в храмах.)

В этом же году в монастыре был устроен свинарник и бойня, а в нижнем этаже Алексеевской церкви – колбасная артель «Инвалид» (как вам полёт мысли, а?). А реки крови направили в святой Калязинский источник: специально для этого проложили жёлоб, метров двести, не поленились.

Остальные храмы и постройки пытались взорвать: до сих пор можно увидеть полуразрушенные стены, ибо сравнять с землёй не получилось. Толщина стен достигала метра и более – даже тротил не помог. Апофеозом всей этой кампании стал беспощадный пожар в восьмидесятых годах прошлого столетия, когда абсолютно всё имущество предприятия сгорело дотла, не тронув монастырские постройки и утварь. Видел собственными глазами иконы в Алексеевском храме – те, что были в огне, – ни пятнышка!

Восстановление же началось только в начале девяностых. Трудное, тяжёлое… Спасибо неравнодушным людям – оно продолжается и сегодня.

На данный момент в обители имеется отреставрированная келья преподобного Макария, в которой и начались его иноческие подвиги. В ней же хранится древний крест, аналой и подсвечник преподобного. В монастырской ризнице находятся на хранении старинные хоругви, схима, сосуды, ковчег, железные вериги, крест со ста двенадцатью частицами мощей святых угодников.

После экскурсии мы отправились на вечернюю службу, а после ещё долго общались с игуменьей, отцом Виталием и насельницами монастыря. Я рассказал, что мы ни разу не причащались, да и вообще, кроме таинства крещения ни в каких других таинствах не участвовали. И очень удивился, что нас не отчитывали и не упрекали, а просто и ясно сказали: «Это дело поправимое».

VI

Надо заметить, что монастырь – это место, куда уж точно со своим уставом не ходят. Оно и правильно. Соблюдать и выполнять устав монастыря обязан всяк входящий сюда неукоснительно: будь то бомж, случайно оказавшийся рядом, или депутат столичный, приехавший на праздник. Но здесь всё делается с Божьей помощью, и уж поверьте, никакой особой трудности это дело, в смысле соблюдения, не представляет.

Для нас расписание было примерно такое: подъём в шесть утра, иногда позже, но обязательно к семи завтрак должен быть готов, ибо к восьми матушке и насельницам надо успеть в храм, чтобы убрать и приготовить его для богослужения. (Кстати, никто специально не будил и не понукал, скажу больше: я ни разу не слышал не то что скандалов – упрёков в чей бы то ни было адрес.) Так вот, приготовить завтрак – это, как правило, означало сварить гречневую кашу либо пожарить картошку. Объём – где-то полуведёрная кастрюля. Нарезать салат – огурцы, помидоры. Заварить чай и порезать хлеб.

Еда для строителей – отдельная песня. Они были из другой страны, Молдавии, и пост не очень-то соблюдали. Не знаю почему. Их устраивала пятилитровая кастрюля борща или супа, каша, восемь-десять банок рыбных консервов, соленья, хлеб и чай.

Но всегда надо было приготовить побольше для гостей. Хочу заметить, что гостей в монастыре всегда много: это и батюшки, оказавшиеся проездом или приехавшие по делам, игуменьи и сёстры из соседних монастырей, помощники, паломники, просто нуждающиеся в еде или в добром слове – да всех не перечесть: движение, постоянное движение! Вот уж где никогда не заскучаешь!

Здорово на кухне выручали два пацана лет четырнадцати. С их семьями дело обстояло, как сейчас принято говорить, «всё сложно», и ребят, живших, а точнее умирающих, на улице, приютили в монастыре. Так постепенно парни, впитав монастырскую православную жизнь, закончили школу. Сдав экзамены – поступили в кулинарный техникум. Им дали общежитие, но, как выдаётся свободная минута, они бегут в монастырь помочь и помолиться. Ну, чем плохо, а?

Так вот, после приготовления мы шли на утреннюю службу, помогали в храме, далее – приготовление обеда – на службу – приготовление ужина и так далее…

В эти дни началась наша подготовка к таинству причастия. Не всё оказалось так просто, как мы предполагали. Сначала нас соборовали. Если по-простому, соборование – это прощение забытых грехов. Дело в том, что у каждого из нас есть множество грехов, которые проходят мимо нашего сознания. Либо мы, согрешив, тут же забываем это, либо вообще не считаем за грех, не замечаем. Однако неосознанные грехи – это всё равно грехи, они отягощают душу, и от них необходимо очиститься – что и происходит в таинстве елеосвящения (соборования).

Вечером матушка сказала, что рано утром выезжаем в Троице-Сергиеву Лавру. К самому архимандриту отцу Науму: исповедоваться и пообщаться перед причастием. Старец Наум, как нам пояснили, обладает даром прозорливости и является одним из самых известных духовников, поэтому шанс попасть к нему на беседу чрезвычайно мал, но возможен. Бывали случаи, что кто-то ждал месяц, а кого-то старец принимал в тот же день. Скажу сразу: благодаря матушке Варваре, я побывал у отца Наума в то утро. Дважды.

Мы написали краткое письмо старцу (не спрашивайте содержание: всё равно не скажу). Это, как правило, какой-то жизненно важный вопрос и вкратце история этого вопроса. Письмо необходимо для того, чтобы отец Наум, быстро прочитав, понял суть, а не выслушивал получасовой сбивчивый рассказ, когда каждая секунда здесь – на вес золота.

Итак, оказалось, что «рано утром» – это в четыре часа. Но сон в монастыре, я вам скажу, совсем не такой, как за его стенами: здесь мне было достаточно четырёх-пяти часов, чтобы полностью отдохнуть и выспаться, когда как дома я дрых по десять-двенадцать часов, а то и больше.

Мы выехали через пятнадцать минут и ближе к шести утра заняли очередь к старцу, но были уже пятыми. Отец Наум принимал с восьми часов. Обязательным условием посещения старца была предварительная исповедь у монахов в отдельной исповедальной комнате. И только после этого и опять же только по согласию самого отца Наума разрешалось заходить (ну, как заходить – на коленях, конечно же) на беседу.

В то утро роли распределились так: мы стояли в очереди на исповедь к монахам, а матушка – в очереди к старцу. Иначе за один день не успеть. Когда двери открылись, нас вошло человек двадцать-тридцать. Остальные просто не поместились в притвор. Сколько было людей на улице – не знаю, но много. Сначала всех прибывших отчитали молитвой от клятв, которые когда-то давали в жизни: это октябрятская, пионерская и прочие (кстати, здесь я узнал, что любая клятва, данная не Богу, – это клятва сатане). И далее в порядке живой очереди – на исповедь. В тот день принимали четыре монаха. Уже через час я сидел на деревянной лавочке и сначала сбивчиво, а потом весьма даже уверенно рассказывал отцу Игорю, молодому монаху Лавры, про свои «подвиги». Предварительно всё, что мог вспомнить о своих грешных делах, я записал на бумаге ещё в монастыре.

Когда мой рассказ коснулся рыбалки, на которой мы с другом зажарили и съели шахматную гадюку (подумалось, что это тоже грех), то он спросил, откуда я родом. Услышав ответ, он очень обрадовался: мы оказались практически земляками – с юга. Видно, родные края ещё держали его, а может, просто любил свою малую родину, и мы, как земляк с земляком, незаметно проговорили около часа. Конечно, рассказать сейчас то, что я говорил на исповеди отцу Игорю, – не могу, ибо такое самому себе страшно рассказывать, но, как оказалось, можно (скажу больше – даже нужно!) поведать монаху. После моего раскаяния и отпущения грехов через отца Игоря мне было подарено несколько православных книг. Тепло попрощавшись, я вышел в коридор и стал ожидать Наташку: она зашла следующей и пробыла там немногим меньше – минут сорок.

В одиннадцать дверь исповедальной комнаты приоткрылась и один из монахов громко сказал: «Владимир и Наталия!» Это означало, что подошла наша очередь к отцу Науму: мы поспешили к выходу.

«Приёмная» (если так можно сказать) архимандрита – это маленькая комнатка площадью где-то три на три метра. В ней помещался шкаф с книгами и обычное, старое кресло, на котором сидел старец. В углу было много различных подарков и подношений – в основном хлеба.

Мы протиснулись в дверь: на приёме у отца Наума была молодая семья, но нам разрешили остаться. Вопросы у семьи были чисто житейские: как лучше обустроить быт и строить ли переправу через реку. Отец Наум подробно описал как саму переправу, так и породу коров, которую надо выращивать, и ещё много тонкостей, например размер стульчика, на котором должна сидеть его жена во время доения коров, чтобы у неё не заболели суставы. Видно было, что ребята не в первый раз. После того как все вопросы были исчерпаны, архимандрит надорвал записку-письмо и отдал главе семейства. Всё это время муж стоял на коленях, а жена убаюкивала ребёнка. Малышу было месяцев пять-шесть. Вдруг карапуз начал так сильно кричать, что мать даже растерялась:

– Дай-ка мне его, – отец Наум протянул руки.

Она передала ребёнка, архимандрит усадил его на колени и погладил по голове. Мгновение – карапуз успокоился и начал улыбаться. Отец Наум что-то сказал ему на ухо и передал молодой маме:

– Хороший будет сын. Только начинайте учить его как можно раньше… – он вдруг поднял голову и посмотрел на меня:

– А ты – совсем не учишь своих детей! Для спасения их душ – ничего не делаешь!

Я совсем растерялся: действительно так. Единственная моя попытка приобщить детей к православию – это предложение посетить утреннюю службу, но дети встретили такую идею более чем прохладно. На этом всё и закончилось.

Молодая семья ушла: в комнате остались отец Наум, матушка Варвара и мы с женой. Я и Наташа упали на колени и протянули письмо:

– Простите и благословите, отец Наум! – сказали мы нестройно.

Теперь я рассмотрел его поближе: абсолютно седой старец со строгими чертами лица, но глаза… Глаза – не похожие ни на какие другие. В них свет, но знаете, такой строгий и справедливый, вызывающий трепет и уважение.

Отец Наум взял наше письмо. Прочитав, не надорвал, как все остальные, и не отдал обратно, а положил в карман. Это было что-то новое. Так как нам предстояло таинство причастия, то и речь в первую очередь была о грехах и раскаянии. Сначала отец Наум нам поведал два случая из нашей жизни, о которых мы давно забыли и вряд ли бы когда вспомнили, если бы не его рассказ. Это был настоящий шок!

Как оказалось, грехи эти очень тяжкие. И таких, неисповеданных, осталось ой как много! (Представляете, и это после соборования и часа исповеди у отца Игоря!) Как объяснил нам отец Наум, такая исповедь называется генеральной и неважно, когда был крещён – во младенчестве или как я – будучи взрослым: надо вспоминать с самого раннего возраста всё, что натворил. Но большинством грехов оказалось не то, что забыто, а то, что и не воспринималось вообще как грехи. Поэтому отец Наум вспоминал за нас прошлое, а мы «довспоминали» уже за ним. Представляете, ни разу не видевший вас человек рассказывает вашу жизнь в таких подробностях, что волосы встают дыбом! Но так как грехи были и такие, что «ого-го!», то сначала он сказал выйти Наташе и продолжил со мной:

– Слушай и запоминай! Сейчас у тебя на плече сидит твой ангел-хранитель. Я его вижу. Так вот, у него в руках своего рода листок и ручка. Всё, что ты сейчас мне расскажешь и покаешься, он вычеркнет из списка. Часть я напомню тебе, но ты сам должен вспомнить остальное.

И отец Наум поведал мне уже давно забытые и вычеркнутые из памяти события моей нелепой жизни. Время было полдвенадцатого, когда он мне сказал:

– Иди сейчас к монахам и покаешься в грехах, которые я за тебя вспомнил, и как раз крепко подумай – должно ещё кое-что всплыть. Иди быстрей, а я пока с женой твоей поговорю. И пусть тебя без очереди примут: скажи – я разрешил.

Бегом – к монахам. Их осталось двое, и я, сославшись на слова архимандрита, опять на лавочке рассказываю отцу Евгению то, что помог мне вспомнить отец Наум. Покаявшись и получив прощение грехов, вернулся. Отец Наум долго смотрел на нас, открыл шкаф и дал мне книгу:

– Возьми эту книгу. На семнадцатой странице будет ответ на твой главный вопрос, который ты, кстати, не задал. А сейчас уже двенадцать, мне пора, – отец Наум вышел с нашим письмом в кармане.

Мы, красные как раки, то ли от жары в помещении, то ли от стыда за своё прошлое, вышли во двор:

– Вот это отец Наум устроил вам кровавую баню! – сказала матушка с определённой долей юмора.